Чистый Лист неплохого формата, немного с виду жестковатый и однообразный, но совершенно спокойный, лежит передо мной почти раздетый и ничего не просит. Не хочет ни есть, ни пить, ни любить. Он читает книгу. Ему хорошо без моих дурацких фантазий, чтобы оставаться сильным и независимым от прихотей женщины на целое воскресенье. Потому что он мужчина.
А мне скучно и обидно.
- Давай порисуем,- предлагаю я, уже представляя себе синее небо, желтый песок и парусник.
Белый Лист задумывается на секунду бровями и не спешит с ответом, он еще не доверяет мне до конца, помня про гору немытой посуды в соседней комнате, и не реагирует на мою мечту. А я женщина, и не хочу медлить, мне нужен ответ сейчас. Он обязан согласиться с моим небом, песком и парусником. Не хорошо молчать рядом с любимой, ведь он мой мужчина.
Я наливаю воду в баночку и смачиваю кисточку. Мягкую, нежную, блестящую. Я еще не рисую, только плескаю водой, а он уже нервничает, потому что мешаю ему читать про Старика и про Море. Отчего это с мужчинами? Зачем им эта бескрайность, если рядом с ними женщина?
Я не тороплюсь и осторожненько увлажняю акварельные краски водой. Сначала белую, потом желтую.
Он уже просто держит книгу и смотрит поверх переплета молча. Может быть, хочет сбежать, улететь на свободу в открытое окно?
Не получится, мой дорогой, даже не пытайся. Достаю зажимы для бумаги, не очень большие, чтобы не испугать его, и нежно прикрепляю встревоженный Лист с четырех сторон к квадрату двуспальной фанеры.
- Не больно, милый?- Спрашиваю его, еще молчаливого, но уже слегка прикованного к моему желанию.
Он молча соглашается с игрушечными оковами и пытается расслабиться, уже прихваченный мною со всех его мужских сторон.
- Расслабься, расслабься, милый, не бойся меня, я нежная и ласковая,- уговариваю его, едва прикасаясь к теплой поверхности влажной кисточкой.
Я резко провожу горизонтальную линию голубой акварелью и пугаю его непредсказуемостью. Добавляю воды и чувственно размываю мое синее небо, делая его нашим. Кисточка двигается вдоль и поперек, вдоль и поперек.
- Это очень красиво, поверь мне,- прошу я, и вижу, что он уже поверил, но заспешил увидеть небо своими глазами.
Зачем он обгоняет, прикованный к моему ритму? Небо было таким ярким, а теперь почти серая непогода. Ох, уж эти самостоятельные мужчины. Только бы все испортить.
Я смываю с кисточки синеву небес, а он отдыхает. Не смотрит на меня, не спорит и не соглашается. Так иногда бывает у мужчин. Спешат, создавая мазню.
Я убираю первый зажим и отпускаю правый край Листа на свободу.
- Пошевелись, любимый. Поиграем с ветерком,- хитрю я, и, вдруг, захватываю на край кисточки морскую глубину.
- Да, - соглашается он, улыбаясь.
Парусник снова помчался, почти не сопротивляясь волне и накренившись на бочок. Добавила света, подправила волну, размыла упрямо торчащий риф. Получился пейзаж моей мечты.
Убрала черные зажимы и присмотрелась.
Он успокоился, поддался, согласился со всем. Лежал спокойно на фанерной поверхности, весь раскрашенный по моему вкусу. Парусник исчез за синим, синим горизонтом.
Стало скучно. На кухне ныли стопки посуды от вчерашнего ужина.
- Лежишь?- спросила я его.
- Лежу,- подался он, было, ко мне навстречу, шурша уже пожелтевшей синевой.
- Ты не должен лежать, пора помочь мне, - предложила я, отдаляясь.
Он удержал меня, защитил собой от суеты и предложил увидеть новый пейзаж с остроконечным замком в долине древних друидов.