Подарок
В очереди хозяйственного магазина, в том отделе, где продается инструмент, мужчины считают необходимым постоять, порассуждать, посоветоваться, прикинуть, сравнить, и лишь потом что-нибудь купить. Да и то - не обязательно! Это понимают и принимают, как должное и продавцы, не осуждающие за это таких – потенциальных - покупателей. Для мужчин здесь просто клуб, место для душевного общения, место, где они реализуются, открывая настоящие мужские секреты мастерства новичкам. Сюда не принято приходить с женщинами. Во-первых, потому, что им здесь, среди непонятных железок будет скучно, во-вторых, потому, что женщина на корабле - это не к добру. Ну, а в-третьих, из-за некоего своеобразия русской разговорной речи. Нет! Не слишком этим своеобразием здесь злоупотребляют: лишь иногда, для сочности фразы, для глубины смысла, для ювелирной точности определений – в мужской лексикон просто должны быть вплетены слова, не ласкающие дамское ухо.
Такая атмосфера мужского клуба характерна любому городскому или даже столичному магазину, а также и сельмагу. Единственное, что губит такой настрой, такую атмосферу, так это по-буржуйски необъятный ассортимент инструментов в новых, совершенно бездефицитных отделах таких магазинов. Это изобилие и непомерные цены разгоняют любителей, и оставляют совершать свои скучные покупки одних лишь профессионалов, вечно спешащих и не склонных к покойному общению.
Попробуйте перейти в отдел отечественных и недорогих инструментов. Здесь дух мужского мастерового клуба ещё не угас.
Я стою в такой теплой кампании неплотно прижавшихся к прилавку покупателей, и раздумываю, что бы мне такое приобрести: набор надфилей или штангенциркуль, а может быть патрон – насадку к электродрели.
Сегодня суббота, в том московском учреждении, куда я приехал в командировку, выходной. Я случайно забрел в этот большой магазин на Дорогомиловской улице и пристроился в очередь за коренастым брюнетом лет тридцати с какими-то лилово-черными глазами. Вместе с ним мы с разных сторон присматриваемся к тесной витрине и продвигаемся с очередью к продавцу.
Вдруг я замечаю, что параллельно нашему движению вдоль прилавка, но на расстоянии трех метров, передвигается молодая женщина. Вокруг неё никого уже нет, но её движение точно совпадает с нашим. Я догадываюсь, что она старается не потерять из виду того парня, который стоит впереди меня. Мне делать нечего, и я боковым взглядом рассматриваю её.
Ростом она с моего соседа, если не выше, на вид ей двадцать два – двадцать три года, одета в практичный, но немодный плащ с какими-то металлическими пуговицами. В руке небольшая, но вместительная сумка. Я понимаю, что передо мной явно не москвичи, но кто – понять пока не могу. По всему судя, южане, но не с Кавказа. Она явно тяготится своей ролью, а может быть и чрезмерно душной обстановкой магазина в этот ранний весенний день. Лицо её красивое, чуть продолговатое, губы полные, но поджаты. Глаза большушие, черные, с громадными опахалами роскошных её собственных, даже не подведенных ресниц. И брови тоже не общипанные, а природой очерченные. Вьющаяся прядь смоляных волос спадает на лоб. Но вся голова опущена в принудительном ожидании. Ещё раз взглянув на вынужденную нашу спутницу, я на каком-то подсознательном уровне делаю два вывода: во-первых, эта девушка с парнем, стоящим впереди меня, не просто провинциалы, а иностранцы, а во-вторых, она - беременна, хотя это и не заметно по её фигуре.
Очередь наша продвинулась, и, подошедшие к нам два продавца – молодой и пожилой, предлагают нам наперебой и надфили и штангенциркуль, и патрон – перфоратор, и метчики. Причем, стараются продать нам дорогой – шведский или французский - инструмент, а мы оба от него отказываемся, и просим только отечественный, да недорогой. По изрядному акценту в разговоре парня я утверждаюсь в своей догадке, что он иностранец, но, поскольку говорит он и по-русски прилично, то решаю, что он славянин.
Когда продавцы и мне, и моему соседу-славянину заявляют, что у них нет лерок для нарезки резьбы, причем, спрашивали мы их каждый для себя отдельно, но отказали нам вместе, то мы становимся уже не просто неудовлетворенными покупателями, а собратьями по несчастью. Пожилой продавец разъясняет нам, где можно найти эти лерки и другой инструмент по невысокой цене: это в магазине на Полянке, а ещё за магазином «Богатырь». Это если проехать на кольцевом маршруте метро до станции «Савёловская», а потом…
Я вижу, как скучнеет лицо продавца, который рассказывает все это моему товарищу по несостоявшейся покупке, но догадывается, что тот никуда не поедет. Но я то поеду, мне эти лерки не слишком-то и нужны, но что я буду делать до вечернего своего похода в театр? И я произношу: «Ну, я поехал на Полянку».
Тут мой сосед оживляется и просит взять с собой и его, а то один он не решается поехать, поскольку не знает города. О! Мне импонирует роль хозяина города Москвы, во мне просыпается широкая русская натура, и я зову за собой моих братьев славян. Про себя я над собой подсмеиваюсь: «Как бы мне не оказаться посреди Костромских болот, как известному русскому экскурсоводу в 1613 году». Но зовут меня не Иван и фамилия моя не Сусанин: это успокаивает. Да и экскурсанты мои не поляки, даже не сербы, как я предполагал, а болгары.
Мы быстро знакомимся. Парня зовут Пётр, и это просто запомнить, а вот жена его, конечно огорченная стремлением мужа купить-таки себе железки, а не одежду-обувь, как она хотела бы, представляется необычным именем Цветана. Она почти не разговаривает по-русски, только приехала на недельку в Россию, а Петр уже два года работает на Урале, лес валит. Отсюда и его свободное владение русским языком.
Через два квартала, заходя в метро, мы были уже не просто знакомыми, мы были прямо таки земляками. Ну, посуди сам: я из Тольятти, а у них в семье машина «Лада», и живут они в Димитровграде, а я там бывал сто раз. Правда, мой Димитровград находится в Ульяновской области, а их Димитровград – недалеко от Пловдива, в Болгарии. Но, правда же это не так существенно?
Я вижу, как Цветана просящим взглядом обращается к мужу всякий раз, когда мы минуем обувной или промтоварный магазин, но в этой семье нравы особые, кто тут глава, сомнений не вызывает, и она опускает глаза. Мне жаль её, я специально замедляю шаг и говорю Петру, что в её-то положении, наверное, тяжело так быстро шагать. Он несколько удивленно смотрит на меня, мол, как это я догадался. Но я поясняю этому подозрительному мужу, что я имел в свое время отличную оценку по судебной медицине в Самарском госуниверситете, и признаки беременности женщин мне хорошо известны, как профессионалу.
Мое проникновение в их семейную тайну, как бы объединяет нас и несколько смягчает его сердце. Я покупаю на всех мороженое, Петр – на всех беляши. В магазин на Садовом кольце я специально затащил моих болгар, чтобы Цветана могла сагитировать своего прижимистого мужа купить что-то дамское или детское, а не одни наши мужицкие товары. Вижу, что она понимает мою хитрость и потихоньку улыбается. Я покупаю старшему сыну Петра и Цветаны – трехлетнему Веселину – большую игрушечную машину «Лада» нашего, Сызранского производства, а Цветана что-то из детской одежды. Моему подарку она рада искренне и как-то даже чрезмерно. Петр пытается отдать мне деньги за игрушку. Я долго отказываюсь. Еще и потому, что вижу по глазам, по рукам, что если он отдаст деньги за машину, то будет крайне огорчен этой незапланированной тратой.
Тогда я не удерживаюсь и рассказываю Петру армянскую притчу о том, что беременным нельзя отказывать ни в чем, иначе новорожденный будет косой. Цветана, не понимая, вообще–то, по-русски, смысл притчи улавливает быстрее мужа и, стесняясь, благодарно улыбается мне. А Петр, тоже поняв мой литературный намек, ведет её, лучезарно-счастливую в обувной отдел за модельными туфлями. Покупке этих туфель радуюсь и я, хотя: «С чего бы это?» Однако прибавляю со своей стороны, маленькую кокетливую брошечку из чешского стекла. Теперь лицо Цветаны становится полностью соответствующим своему чудному имени. Наши с Петром физиономии – расцветают тоже.
В подвальном помещении магазина на Полянке нет почти никакого импортного инструмента, зато нашего столько, что разбегаются глаза. Мы покупаем и наши желанные лерки, а он еще и краскопульт, а я маленькие тисочки и на все оставшиеся деньги электрорубанок. Цветана вновь стоит позади нас, но на нашу мужскую расточительность смотрит уже без осуждения, понимающе и снисходительно.
До Центрального дома туриста им удобнее добраться без пересадок, на 105 троллейбусе, с Ленинского проспекта, а мне отсюда же можно сесть на метро. Мы и приходим к этому месту нашего расставания, отягощенные накопившимися за день покупками и свинцовой усталостью в ногах, но довольные.
В моих карманах после сегодняшнего похода по магазинам – совершенный ветер, у Петра и Цветаны, как я догадываюсь – ураган. Но, расставаясь навеки, хотя и не стали мы родней за эти несколько часов, просто невозможно не сказать каких-то красивых слов, а еще, может быть, сделать красивый жест.
Я лихорадочно, и по возможности незаметно шарю по своим карманам в поисках какого-то предмета, хоть отдаленно напоминающего сувенир. Нахожу только авторучку, на которой написано «Москва – Олимпиада – 80». Правда, у неё не работает верхняя кнопочка, выдвигающая и задвигающая стержень. Но это ничего, зато вид у неё нарядный, как сейчас принято говорить – эксклюзивный. Ну, и в момент дарения, не возьмется же он проверять исправность авторучки, а потом починит.
Тут я замечаю, что и Петр озабоченно засовывает руки то в один карман, то в другой: я понимаю, он занят тем же, чем и я! Я этому и удивляюсь, и улыбаюсь, но и любопытство во мне просыпается помимо моей воли и каким-то совершенно бессовестным образом.
У открывшихся дверей троллейбуса мы и произносим эти красивые слова: о приятном знакомстве, о счастливой дороге, об удаче, о добрых пожеланиях семье, о счастье будущему ребенку Цветаны. Я достаю из кармана авторучку и торжественно вручаю Петру в память о нашей случайной встрече. Петр явно преувеличенно радуется, показывает авторучку своей жене, и та улыбается. Затем Петр поворачивается и достает из кармана ярко-желтую зажигалку и вручает мне, а я, хотя человек и некурящий, радуюсь тоже бурно, но не очень-то искренне, лишь для того чтобы сделать приятное братьям-славянам. Подталкиваю Петра в зашипевшую дверь троллейбуса, где уже давно стоит Цветана.
Они, обнявшись, машут мне из окна, а я, провожая их, машу из-за остановки и им, и всему уходящему троллейбусу. Затем захожу в вестибюль метро и достаю из кармана эксклюзивную болгарскую зажигалку.
Стоит ли говорить, что и она не работает… Да мне этого и не надо.