Противоречие философии Ф. Ницше?
«…Собственно цивилизация сводится к объективированным формам практики, уже утратившим связь с внутренним опытом. Это область технического знания и идеологии, ищущих не понимания и духовной полноты жизни, а власти над природой и человеком. Человек цивилизации может быть вполне равнодушен к жизненной правде и даже морали». Статья «Еще раз о Западе, Востоке и России». В. Малявин.
Мне нравится Теория Согласия Ницше, уничтожающая противоречие между двумя вечными векторами человека: Быть Мостом к Сверхчеловеку, т.е стремиться к личному Становлению Бытия, и Вечному Возвращению к Проклятию Бытия - Року.
Когда несовместимые векторы личности приходят через страх нЕсознания к синтезу удовлеТворения, личность становится Творцом.
«…Я и сценарист, выдумавший пьесу, и режиссер, поставивший ее, и актер на сцене, поставленной режиссером, написанной сценаристом…и зритель». Не вижу противоречия между чувством и разумом. Ведь))): сказал же Бог, создавая мир, давая-Уду-волю – «Хорошо!», – застегивая ширинку.
А вот идеоЛогия, якобы преобразующая мир, унифицирующая мир, задающая изВне цель, - меня, любимого, по настоящему страшит. ИдеоЛогия - опора, могучие плечи... недосягаемых мудрецов на высоких шестках, но это неЯ. В религии страшит – одиночество среди рабов Божьих. Страшит Единобожие Слова над этикой личности. Экспансия Социума требует большего обмена между вне-и-внутри, больше информации, а значит большей власти над окружающим. Информация унифицирует знания индивидуума, низводит личность до НИчто. А поэтому, личность, со своей правдой вне-Социума, не признает окружающих равными его соЗнания.
Когда человек приходит к ОдинОтчеству сознательно - ему не нужна идеоЛогия.
Не собираюсь соревноваться в перетягивании каната и курении фимиама «коллективному бессознательному».
Социум – сборище нИчтожеств, и если их Бог – коллективное бессознательное – то Он воняет скотным двором.
Я понимаю, что не надо трогать омраченных людей, не подсказывать им того, чего они хотят от своей омраченности, не давать им вырваться из круга порочных мыслей, ибо они себе скажут: «Вот этого-то мы и хотели и искали» - с их непорочно «чистой» совестью и жаждой непомерной власти над другими, они готовы растоптать тебя.
Власть есть последнее удовольствие, это удовольствие насилия толпы, и зло безнаказанное, и желание власти становится центром, а он, вызывающий страх, подавляющий волю, ненавидимый и обожаемый, идущий в своих желаниях дальше других, будет вызывать благоговейный трепет их и преданность ему. Но только в рамках своего круга!
Оказавшись вне рамок привычной оппозиции привычному мировоззрению, в условиях «буржуазной вседозволенности», толпа кричит о «свободе», которую система любовно пестовала для внутреннего потребления и опоры! Публика, совковая интеллигенция жила, как раки в Москве-реке, пятилась вроде задом, а находила уютные норки под корягами. Далеко же забросило их это желание «уютности»!
Если бы они не варились в «русской литературной традиции», которая долгое время была «коммунистической», не возник бы образ «исключительности» русского «пути».
У каждой литературной традиции свои любимые темы, я не говорю здесь о традиционистской «народной» идеологии, есть горячие приверженцы и успешные ниспровергатели в рамках «своей» литературной традиции, не понятные и «чуждые» другим традициям.
Это уже политика, и она требует своей идеоЛогии «коллективного бессознательного».
Китайские мастера Ушу говорят: «безыскусность формы и пустота содержания (не только вербального искусства, но и живописного, и всякого другого виртуального «ремесла») – показатель мастерства и безграничности». Ян Чжу сказал бы по этому поводу так: «В очередь! Сукины дети».