опубликовано в журнале "Голос эпохи", Москва, и в авторском сборнике "Глаголы прошедшего времени".
А.Можаев
СКАЗАНИЕ О ПРЕКРАСНОЙ ДЖЕНЕТ И О ВЕРНОМ РЫЦАРЕ ТЭМЛЭЙНЕ
(баллада в прозе: русская вариация на темы шотландских легенд)
"Будем по мере сил учить народ радости.
И будем помнить, что уроки должны звучать
бодро и воодушевлённо, должны укреплять
в людях мужество...
Чистая совесть - залог мужества".
Роберт Льюис Стивенсон
На излёте средних веков у самой границы Хайленда и Лоуленда, горной и равнинной Шотландии, стоял замок. Выше – одни уходящие в небо молчаливые утёсы. Ниже – холмистые дебри да редкий крик зверей. В самом же замке дни напролёт слышна лютневая музыка или женское пение.
В просторном светлом зале частые окна высоки и стрельчаты. Посередине – длинный стол. По двум его сторонам сидели за кройкой, шитьём и украшением нарядов для знатных домов королевства несколько женщин в тёмных платьях: строгих, но богатых. Самая старшая – сухопарая и суровая на вид – пела низким голосом балладу:
«Проснись поскорее, мой лорд, мой супруг,
Надень свой тяжёлый доспех.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Обвенчана тайно от всех»…
Из-за стола поднялась юная девушка, единственная среди всех – в светлом расшитом платье. На волосах цвета льна – сеточка из золотых нитей. Черты лица тонкие, стройные. Небесного свечения глаза мечтательны.
Она подошла к проёму окна и прижалась плечом к стене. Загляделась на холмы, охваченные в это ещё не прогретое утро лёгкой дымкой.
«Проснитесь, проснитесь, мои сыновья,
Седлайте коней вороных.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Венчалась тайком от родных!»…
- Как тихо и пусто вокруг, - улучив мгновенье, вздохнула девушка.
- А ведь совсем недавно в этих замках было так многолюдно! - сочувственно отозвалась самая молоденькая из дам. – Они славно закрывали врагам пути в наши горы.
- Жаль, мы не жили тогда, - не сдержала грусти её собеседница.
- Это в вас юность говорит, ваша светлость, - подняла лицо от работы старшая камеристка, та, что пела. – Поживёте немного и воздадите хвалу Господу за наши мирные дни. Нет такой ужасной резни. Можно без страха заводить семьи, деток растить, радоваться в праздники.
- Да, - подхватила её скучный правильный тон девушка. – И всё чаще воспевать не доблесть, а богатство и титулы, - и она вновь села, взялась за материю и иголку. – Мы теряем вольность и сердца дряхлеют. Одни предания порой напомнят.
На этих её словах за окнами послышался топот копыт. Девушка вскинула подбородок, прислушалась. Посмотрела ожидающе на дам.
А те уже, несколько из них, приникли к окнам: там внизу к воротам подъезжал пышно наряженный молодой человек, которого в замке прозвали юным лордом.
- Это юный лорд, ваша светлость.
- Как всегда, - едва слышно выдохнула девушка и сосредоточенно принялась шить.
В зал вошёл высокий полноватый и добродушный молодой человек. Модной шляпой с высоко загнутыми полями отвесил учтивый поклон.
- Позвольте мне, Дженет, присесть вот сюда на лавку. Я в эту жару совсем замучился трястись в седле, - он сел напротив девушки, через стол.
- Но что заставляет вас так себя не беречь? – Дженет головы хотя не поднимала, в голосе всё же чувствовалась насмешка.
Но тот считал себя солидным обстоятельным человеком и подобных интонаций не понимал и потому не обижался.
- Вам хорошо известны, прекрасная графиня Марч, мои обстоятельства. Батюшка из немощи возложил на меня все заботы по хозяйству. Мне ежедневно приходится объезжать наши обширные угодья. К тому же, год выдался необычайно благоприятным и нам сулит небывалый урожай. Но трудно заставить коттеров спешить с уборкой. Им нужно потянуть, снять больше хлеба для себя. А нам надо скорей совершить сделку, пока цены не упали. Тогда наша казна изрядно пополнится. И я, наконец, приготовлю моей будущей супруге роскошные, достойные её подарки, - и он попробовал заглянуть девушке в лицо.
Дженет выпрямилась: брови её насупились, а в глазах мелькнул гнев.
- Никак не выходит у меня этот шов! – она швырнула на стол ткань. Резко встала.
Следом за ней поднялся юноша.
- Послушайте. Вы ежедневно заворачиваете к нам и каждый раз ведёте речь о будущей невесте, подарках, достатке. Вам это не кажется навязчивым? Неужели я не объясняла – мне это совсем не интересно.
На этой отповеди юноша потупил доброе, глуповато-мягкое и закрасневшееся лицо, которое без того было румяно.
Камеристки о чём-то тихонько зашептались. Дженет увидела их любопытство, недовольно покосилась и, умеряя себя, добавила уже тише и теплей:
- Я знаю вас. Мы росли на глазах друг у друга. И я вижу – вы становитесь рассудительны. Вы будете заботливым хозяином и мужем. Но поймите же – другого ищет моё сердце. Я должна сама отыскать своё счастье и добиться его. Я так чувствую.
Юноша неловко запереминался, засопел. Потом отдал унылый поклон и, так и не подняв головы, ушёл.
- Не обижен ли он, ваша светлость? – вступилась за ушедшего старшая дама. – В нашей глухой стороне совсем нет выбора для подходящей партии.
Дженет свысока повела на неё глазом:
- Когда-то моему отцу тоже внушали это. Да, почему вы больше не поёте? – и вновь подошла к окну. Застыла, глядя вдаль.
Камеристка, поджавшая было губы, вынужденно повела опять:
«Беглянка несётся на белом коне,
А рыцарь – на сером за ней.
В руке его – меч, на поясе – рог,
И оба торопят коней.
Назад оглянулся и слушает он,
Что слышится в поле глухом.
Там слышится топот и ржанье коней –
Семь рыцарей скачут верхом»...
- Глядите! Глядите! Всадники! – сбила вдруг Дженет пение вскриком – вдоль опушки мчалась кавалькада.
И тут молоденькая служанка, что сидела на скамеечке у самой двери и одна не отвлекаясь пряла, сучила нить, впервые посмотрела на свою госпожу - посмотрела с тревогой.
А дамы уже вновь приникли к окнам.
- Да это батюшки вашего охота!
- Разве? А мне показалось… Нет. Из-за этой дымки ничего ясно не разглядишь, - и Дженет вновь вздохнула. Крепче упёрлась тонкими пальцами в стену: - Послушайте? Почему вы никогда не расскажете историю нашего Кортерхоллского леса?
- Что вы, графиня?! – испугались женщины, а молодая дама отвела почему-то глаза. – Нам настрого запрещено смущать вас. Можем только передать без того известное: там нечисто. И горе девушке повстречать в Кортерхоллском лесу рыцаря королевы эльфов. Вы же видите – мы сами избегаем туда ходить.
- Да, они должны быть прекрасны, раз вы так их боитесь, - лицо Дженет приняло упрямое выражение. Она медленно двинулась от окна к окну, пристукивая кулачком по стене, будто на прочность её проверяла.
- Всё это – старые сказки, - обвела камеристок суровым взглядом старшая. – А вот разбойничий люд, правда, по лесам шатается.
Издалека по деревянным маршам лестницы, по коридору замка грохотали шаги. Это шёл вернувшийся с охоты хозяин, граф Марч – мужчина сильный, решительный. И густая чёрная борода уже с расстояния говорила о его пылком нраве.
По всей границе не было человека богаче графа. Состояние рода складывалось от доходов с пахотной земли, угодий, от того самого золотошвейного искусства и от многочисленных стад в горах, где он был своим человеком. Но богатство не подчинило Марча. Он щедрой рукой оплачивал труд людей и предпочитал всему на свете свой отдалённый замок, простые удобные пледы и шотландский берет с пёрышком.
Граф стремительно вошёл в зал и женщины мигом поднялись. Марч пронзительно окинул всех взглядом, обратился к Дженет:
- Дочь моя, подойди.
Та подступила, привычно склонила голову. Отец коснулся губами её темечка.
- Здравствуй, моя красавица.
- День добрый, батюшка. Удачно охотились?
- Скоро для тебя выделают шкуру великолепного оленя! Не слыхала, как он трубил, когда мы его загоняли? – и глаза графа воинственно сверкнули.
- Батюшка, возьмите меня на охоту. Мне так тут с ними тоскливо, - понизила Дженет голос.
Граф довольно рассмеялся. Потрепал дочь ладонью по плечу:
- Терпи, юная леди. Терпение закаляет, - но, увидав горечь в её глазах, решил обнадёжить. - Завтра еду к нашим лэрдам в горы на крестины. Они готовят знатный пир! Вернусь дней через семь. Тогда с охотой решим. А пока крепись. На дам остаёшься. И наш лорд будет проведывать. Эй?! Где вы, старый друг?! – зычно крикнул вдруг граф.
- Иду, иду. Спешу. Я здесь, - отозвался из коридора старческий голос и вошёл добродушный жидковолосый старик.
Дженет приветствовала его поклоном, а он радостно улыбнулся, поцеловал её в лоб.
- Граф, для меня малышка Дженет - точно солнышко летнее для старых костей.
- Перед вами ваш сын опять был. Совсем вы его заездили. Жалуется, - не удержалась Дженет, по-девчоночьи съязвила. – С утра до ночи по полям зайцем носится.
Старый лорд хитро улыбнулся:
- Нам времени терять нельзя. Пока живу - должен сполна опыта набраться, прочно на ноги встать. А он всё ещё на одной ножке скачет.
- Я думала – вы его рыцарской выправке и выносливости обучаете.
- Были когда-то большие войны - было обучение должное. А сейчас время тихое. Надо в первую очередь экономии учиться, чтобы жить. Раньше тебя разоряли, а сегодня чаще сам разоряешься. Так-то…
- Ладно, старый друг. Пойдём-ка отдохнём, - оборвал этот разговор граф. – Всё равно не столкуетесь. На геройствах взращена. Посмеивается над нами, лежебоками. Дразнит… И вы, дамы, не обижайтесь. Оберегайте её лучше.
И вновь все поклонились уходящему графу.
Вслед за отцом ускользнула из зала и Дженет, неспешно двинулась полутёмным коридором. Сверху с портретов глядели на наследницу гордые воины и их полные достоинства жёны.
Девушка на ходу оглаживала пустотелые, в тёмной патине времени, доспехи вдоль стен, засматривалась в мёртвые прорези шлемов. Обещание отца её не обнадёжило. Опять ей ждать, терпеть, раз выехать на охоту, а там снова невесть сколько ждать очередной поблажки. Но ведь она уже не ребёнок - должна сама повелевать собой! И Дженет с вызовом стала читать строки баллады:
«Он ростом был, как могучий дуб,
Что на голой вершине рос,
Когда он плечом поводил, вокруг
Разлеталась копна волос.
Он в кровавых схватках лупил англичан,
За шотландские бился права.
Трижды он побеждал их, пока ему
Не исполнилось двадцать два».
- А нам одни пиры и охоты остались!..
Девушка вошла в свою светлицу, села у окна за столиком и подпёрла голову кулачками. Засмотрелась на голубовато-зелёный, в дымке, лес. А над ним далеко кружила, кружила одинокая вольная птица.
Дженет задумалась, тихонько напела:
«Недаром речью одарён
Ты, сокол быстрокрылый!
Снеси письмо, а с ним –
Поклон моей подруге милой.
Легко ты милую мою
Узнаешь, сокол ясный.
Среди невест в её краю
Нет более прекрасной».
Песня взбодрила её, и тогда Дженет решительно поднялась. Приоткрыв дверь, громко позвала:
- Кэт?! Кэт!..
В светлицу вступила молоденькая служанка, та, что сосредоточенно сидела за пряжей.
- Кэт, чем занят батюшка?
- Уже почивают.
- Прежде заката, значит, не поднимется… Кэт, любишь ли ты меня?
- Зачем вы спрашиваете, госпожа? Вы же сами знаете.
- Тогда неси мне ключ от калитки в саду и свой плащ. Сил больше нет взаперти сидеть! – глаза Дженет своевольно сверкнули – совсем как у отца.
- Госпожа, милая! Граф снесёт мою головушку! – задрожала, взмолилась служанка.
- Кто тебе сказал, что я не сумею защитить тебя? Или не твоя мать вскормила нас одним молоком? Или наше детство не прошло в наших играх? Не думай обо мне плохо, Кэт. Подойди, - и Дженет обняла робеющую девушку. – Ну, ступай теперь. Неси и ничего не бойся.
Граф со старым лордом расположились в покоях, на ложах, покрытых медвежьими шкурами. На стене между ними - портрет. С полотна глядела молодая женщина, очень похожая лицом на Дженет.
Старик разглядывал её:
- Смотрю на подрастающую Дженет, а всё ярче вспоминается она. Что делать? Старость приближает давнее, - выговорил тихо.
Марч молчал. Он угрюмо смотрел в высокий пустой свод. Сейчас, вдали от домочадцев, он не выглядел резким решительным человеком, а, скорее, сомневающимся и глубоко печальным.
- Да, двадцати лет как не проходило, - наконец, откликнулся он. - Я всё ещё молод. Ты всё так же стар. А её нет. Но растёт Дженет. И я опять тревожусь как тогда. Она взяла от нас всё, с чем так тяжело жить. Я обязан уберечь её для полной жизни ради памяти Энни. Пусть доберёт всё, что недодала судьба нам. Тогда я оправдаюсь.
- Как узнать предопределенное? У всякого своя мера, свой путь. Для кого-то моя жизнь сера. Или я завидую тебе. А некто завидует моим долгим летам. Все хотят получить сверх меры. Редко думают: смогут ли вместить? А надо бы спрашивать: а каков мне ближе по сердцу путь? Вспомни себя, - и старик, устроившись бочком на деревянной кровати, с головой укрылся пледом.
Граф глубоко вздохнул и стал всматриваться в портрет, в глаза красавицы-жены. Шепнул:
- Здравствуй… «Недаром речью одарён ты, сокол быстрокрылый». Помнишь ли там это?
И тут же в ответ песню вдруг подхватил тихий ласкающий женский голос. Или это ветерок так сходно прошелестел:
«Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой».
Под взглядом графа портрет превращается на миг в живое лицо женщины с небесными глазами и тёплой улыбкой. Рама картинная раздвигается, даль углубляется...
Вот женщина чуть отступила, приподняв руку как призывая. От земли вспорхнула птаха, а за спиной открылся холм с небольшим домом, старыми деревьями и чугунной узорчатой оградой. У калитки густо цвёл шиповник, и ветер колыхал его белоснежные цветы.
- Да, милая Эннет помнила столько песен на нашем старинном речении. Где теперь сыщешь такую? – пробормотал в полусне старый лорд.
Марч, окутанный живыми воспоминаниями, закрыл глаза. И вновь тихо зазвучала для него знакомая песня, родной голос:
«Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни»...
Глухая ночь. Безлунье. Оттого высокие голубоглазые звезды ещё жарче, полней. И под ними – далёкий голос Эннет:
«Придет с подругами она –
Их двадцать и четыре.
Нет счету звёздам, а луна
Одна в полночном мире».
На вершине бугра – молодой Марч со своей любимой. Он стоял на коленях, охватив её ноги, прижавшись к бедру щекой. А за спиной, за деревьями, светился тремя окошками её дом.
- Подымись, милый. Выслушай свою Энни, - ей удалось, наконец, поднять его. – Твоё сердце разрывает преданность семье и любовь к простой дворянке с гор. Дочь богатого судовладельца с побережья откроет вам блестящий путь к Эдинбургу, и даже Лондону. А всех стад моих братьев едва хватит, чтобы принарядить меня в день вашей свадьбы.
И она, охватив ладонями его щёки и жадно всматриваясь, прочла с горечью:
«Поуже стели себе
И спать приучайся одна:
Я еду – мне за морем, Энни,
Невеста с приданым нужна»…
- Что ж, пусть совершается как принято у людей. Но моей любви это не убьёт. Мы просто разлучимся навеки…
Марч, с надломленной осанкой, спускался к своему уже близкому чёрному замку. Вдруг посреди голого склона к нему выдвинулась фигура: могучий мужчина, закутанный в плащ. Капюшон скрывал лицо. Лишь глаза горели.
Марч встал как вкопанный, но мужества не потерял:
- Кто ты? Я никогда тебя в наших владениях не встречал.
- Странник я. Давно и долго обхожу землю.
- Ты знатный воин, - угадал Марч под плащом того воинский доспех и оттопыривающий полу меч.
- Да, я знатнее и славней вас.
- Я догадался. Ты – Страж границы, - голос того исполнился почтением.
- Возможно, - сурово ответил воин. – Но уже скоро вы поспешите забыть нас. И тогда наше место заступят Певцы границы. И им по праву воздадут равные нам почести. Пусть в мире всё преходяще, но доблесть не иссякает. Кто желает утвердить жизнь рода, должен укорениться в своей земле всеми сохранёнными силами. Только так прорастают в небесное, вечное.
И воин плотнее запахнулся в свой плащ, ступил вбок и растаял, будто его не было.
Марч огляделся. Заметался в темноте, но так никого не отыскал. Только неподалёку наткнулся на одинокий куст орляка.
И вот после этой таинственной встречи и напутствия он отважился сделать свой выбор.
Кэт исполнила поручение юной госпожи. Дженет накинула плащ служанки, и теперь издали из окон трудно было её узнать в грубом балахоне под накинутым капюшоном.
Девушки пробирались к маленькой, едва приметной калитке в замковой стене.
- Этим путём когда-то отец бегал по ночам на свидания к моей матушке, - как-то зябко куталась Дженет в плащ. – Помнишь ты её, Кэт?
- Как во сне.
- И я – так же…
Матерью Дженет, как уже сказано, была небогатая дворянка Хайленда, из старинных ленников замка, на которой Марч всё-таки женился против воли семьи. Ему уже сговорили наследницу богатого судовладельца с побережья. Но перед назначенными смотринами влюблённые после той ночи по твёрдой решимости Марча подписали по древнему каледонскому обычаю брачный контракт, где признавали друг друга мужем и женой навеки, неразлучно. И первое, что он сделал представленный чернокудрой наследнице – показал этот контракт. И, бросив всех, ускакал, а ночью вновь стучал в окошко любимой.
Долго не могла простить семья этой выходки. Но всё-таки оказалась вынужденной дозволить и брак христианский. Молодые ждали появления Дженет, и дальнейшая затяжка грозила бесчестьем, церковным судом.
Ах, какое это было венчание! Солнечным утром в храме городка звонили во все колокола, а дорожка, паперть и весь пол были усыпаны цветами.
Богато одетый нетерпеливый Марч сидел с двумя дружками и со старым лордом на ближней скамье. А за ним целый ряд занимала его важная семья.
На противоположной от прохода стороне разместились гости фамилии. Среди них выделялась молодая дама под вуалеткой, в зелёном атласном платье с прорезями в рукавах и украшенном радужно играющими бриллиантами. А шею, запястья и густейшие чёрные волосы охватывали изящные золотые поделки. Все в церкви, казалось, разглядывали только её.
И на весь храм шуршали шелка, посверкивали камни, трепетали, разгоняя духоту, батистовые платки. А сгрудившийся в притворе да на паперти простой работящий люд громко обсуждал и событие, и всех именитых гостей. Священник у престола пытался перекрыть это неблагочиние высоким чтением псалтири.
Вдруг издалека, из-за дверей и ограды понеслись удивлённые возгласы народа. И всё явственней нарастал звонкий цокот многих копыт по мостовой. Это сверху, во всю ширину улицы, стиснутой выстроенными впритык серокаменными домами под крутыми крышами и с выпирающими балками-брусьями, спускалась к храму процессия.
Впереди, на удобном бархатном седле с высокой лукой, бочком ехала стройная Мэри Энн. Её светло-серая кобылка на все четыре копыта была украшена серебряными подковами, а в расчёсанной прядками гриве позванивали бубенцы. На самой же Энни – белоснежная верхняя юбка из слепящего шёлка, полотняное, вытканное серебром и с тончайшими кружевами, платье, убранное по лифу жемчугами. А льняные волосы выложены нежно изогнутыми воздушными прядями. И поверху – сплетённый из горных маргариток венчик.
По одну сторону красавицы тянулась дюжина статных всадников. По другую – столько же хорошеньких девушек. И все – в бело-голубых небесных тонах, словно с самого неба нисходящие.
Они спешились у церкви.
Эннет вошла одна и скромно остановилась. Она стояла нежная, белолицая, потупившая свои небесные глаза. Белое свечение, свечение чистоты и свежести исходило от неё, окутывало и не сливалось с ломящимся в двери солнечным потоком.
Священник поднял крест. Марч с алой розой в руке подошёл к любимой. Взяв за ладонь, повел к алтарю. Так они шли в белом сиянии при полной тишине к престолу. В лицах – покой совершенного счастья.
Они поравнялись с дамой в зелёном платье. И только Мэри Энн минула её, глаза той вспыхнули зелёной ненавистью. Она выдернула из складки платья булавку и ударила невесту в спину против сердца. На платье выступило кровавое пятнышко.
Лицо Энни дрогнуло от боли, но она закусила губу и лишь немного скосила глаза в сторону дамы. И ещё выше вздёрнула подбородок. Лицо вновь просветлело. В глазах же явилась какая-то строгая мысль.
Дама в зелёном впилась взглядом в окровавленное остриё, губы беззвучно шептали. Под этим взглядом и шёпотом кровь вспузырилась и тут же свернулась. Она спрятала булавку, и вдруг сквозь внешность её на миг выступил полупризрачный, холодный и прекрасный облик с изумрудным венцом-короной на богатых русых волосах. И следом женщина исчезла вовсе, истаяла. И никто, казалось, этого не заметил.
Молодые встали у престола перед священником. Толпа от паперти взорвалась радостными кликами. Полетели вверх цветы, горсти пшеницы. На это рассыпанное зерно разбойниками налетали воробьи. И гремела песня:
«Недаром речью одарён
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в её краю
Нет более прекрасной»…
Пение разносилось далеко по холму замка Марчей. Опускались сумерки, окна ярко светились.
И тогда из лесу под густые тени деревьев выступил – сам как тень – бородатый Лесной страж в тёмно-зелёном кафтане. Поднял свой рог в сторону замка и затрубил с протяжной тоской. Что-то властное, призывное было в этом звуке.
Дальний шум веселья не умолк. Только тревожная дрожь побежала по ветвям деревьев и кустов к тому светлому окну, у которого стояла Энни.
Вот так тихая, но твёрдая в своей преданности Мэри Энн вступила в родовой замок Марчей. Вместе с нею под старыми сводами поселилась удача во всём. Она подарила фамилии красавицу-малютку, от которой трудно было глаз отвести. Она принесла с собой то высокое золотошвейное искусство, что прославило замок, и обучила дам всем своим секретам. А ещё, она была горянка, и Марча за его верность оценили все родственные кланы. Они, сами бедные, а часто и вовсе нищие, помогли развернуть скотоводство на обильных дальних лугах, принесли богатство. И сами гости с гор охотно спускались в ставший родным замок. Мэри Энн знала множество песен на чистом речении скоттов, на гэлике, и могла часами оживлять старину своим задушевным голосом, отчего даже самые хмурые, глубоко обиженные судьбой и людьми, оттаивали под кровом Марчей.
Но недолго так продолжалось: по следу радости обычно крадётся беда. После родов хрупкая женщина стала прихварывать. Поначалу это не очень тревожило – мало ли, что случается, да проходит. Но неясный недуг не отпускал, возвращался чаще. Мэри Энн явно не болела, только с трудом ела, теряла силы и ходила задумчивая, со складками над бровями – будто в сердце своё вслушивалась.
Лекари и знахари не сумели угадать причины и тогда поползли слухи. Сходились на том, что кто-то сглазил, завидуя счастью. Подозревали соседей и даже семью судовладельца, которой отказали в женитьбе, подозревали едва не всех, бывавших в замке. Но самым стойким оказался слух, что в сумерках, когда на траву ложатся густые тени от деревьев, под окнами является Лесной Страж страны эльфов. И даже якобы слышали манящее пение его рога... Нет, он не сумел обольстить женщину, но своими страстными зовами истерзал преданное сердце.
Видимо, кто-то из сметливых или посвящённых в тайное распознал что-то...
Когда Дженет минул шестой год, мать уже не поднималась. Она подолгу сидела на своём ложе, не отводя глаз от Распятия против изголовья. Часто призывала дочь под свой высокий, светящийся голубым, полог и просила петь их любимую фамильную:
«На память прядь моих кудрей
Возьми, о, сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждёт в четвёртой из церквей
Шотландии прекрасной!»…
И заканчивала эти встречи неизменно одним и тем же напутствием, более подходящим для ребёнка постарше:
- Запомни как следует, Дженет. Пусть бывает в жизни тяжело. Но каждый день, каждый миг может стать, вопреки всему, глубоко счастливым, если сохранишь неосквернённый взгляд. Вся радость, все краски мира будут твоими слугами. Ты научишься видеть и сама выражать собой подаренную красоту. Она разлита всюду: в свободном дуновении ветра, в беседе родниковых струй. Но без доброго самоотверженного сердечка ею не напиться. Пей, пока чиста. С годами тебе начнёт открываться обратная сторона мира. Добру противостоит зло, красоте – безобразие. Их не просто бывает различить. Ты столкнёшься с обманом. Только бесконечная верность любви помогает раскрыть его. Но с чем бы ты ни встретилась – не пугайся, не страшись. Лишь серые приниженные души спешат укрыться от испытаний злом. Они знают о себе, что не выдержат их и придумывают хитроумные, приятные убежища. Но каждый всё равно, помимо своей воли, проходит эти испытания. И выстаивает не сильнейший, не премудрый или осторожный. Выстаивает верный...
Мэри Энн, этот самородный художник, скончалась. Марч не искал другой жены. Вся его буйная сила и вся тоска обратились на войну с лесными зверями, а неистраченная любовь досталась дочери. Первое, что он сделал – оградил малую Дженет от ходивших слухов. Каждый шаг девочки опекался. А в замке теперь появлялись только те, кому отец доверял полностью. И девочка, не встречая лести или открытой лжи, росла прямодушной до резкости, искренней. И всё чаще вспоминала мать, этот образец для неё женщины. Вспоминала то впечатление от их бесед под голубым светящимся пологом. По отдельным, зацепившимся в памяти словам, по тому настроению она пыталась на свой лад проникнуть в их значение.
Кэт отомкнула замок калитки. У распахнутой дверцы девушки немного постояли, как бы набираясь решимости.
- Пришло моё время испытать себя. Не могу больше жить слабой. Не хочу! Не страшись за меня, Кэт. Мне, напротив, отчего-то весело, - графиня глянула на солнце. А то уже переваливало к вечеру: - Запирай, а к закату выходи. Я стукну трижды. Если отец поднимется, ответишь: у меня закружилась голова. Выйду позже.
- Храни вас Бог и мои молитвы, - служанка простилась с госпожою тяжёлым вздохом и долгим тревожно-печальным взглядом.
Дженет сбегала привольным холмом. На половине дороги к лесу высился одинокий куст орляка с привязанной к ветке густо-красной, цвета запекшейся крови, лентой.
Девушка задержалась. Дотягиваясь, расправила спутавшуюся ленту. Полюбовалась.
«Я знаю, тьма подступает ко мне,
Ибо рана моя глубока;
Возьми своих воинов и схорони
Меня под кустом орляка.
Зарой меня под кустом орляка,
Но без почестей, без похорон,
Чтоб никто из людей, никогда не узнал,
Где шотландский вождь погребён»… -
- и она поспешила дальше. А строки звучали, и склон оставался просторен и пуст.
«А бой не стихал, и крошились щиты,
И рассвет занимался вдали,
И много лихих англичан-храбрецов
До рассвета во тьму ушли».
Она добралась, наконец, до запретной опушки. Радостная, осмотрелась. И вошла, как нырнула, под раскидистые деревья.
Вокруг, словно приветствуя её, щебетали и перепархивали птицы. На полянах встречали прекрасные цветы. Вся долго стесняемая живость, непосредственность нахлынули вдруг, пролились счастливым пением, и свободно зазвенел её нежный голос:
«Над быстрой речкой верный Том
Прилёг с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зелёный шёлк – её наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня»…
Медленно переходила девушка от дерева к дереву, любовалась высоким бело-голубым небом сквозь старые могучие кроны. Плащ она сняла, держала на согнутой руке, и оставалась теперь в богато расшитом светлом платье. Сама – словно оживший чудесный цветок:
«Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплён.
Хвала Марии Пресвятой! –
Склоняясь ниц, воскликнул он.
Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я – королева той страны,
Где эльфы вольные живут».
И тут она заметила пьющего белого жеребца под седлом и с охотничьим соколом на луке. Конь повернул ухо, поднял голову и долго, почти по-человечески, глядел на неё. Слышно было, как с губ его звонко падали в родниковый ручей капли…
Дженет осмотрелась вновь: вокруг явно никого больше не было. Даже конь ушёл за кусты – только ветки закачались. И она, притихшая, настороженно двинулась дальше.
И вскоре набрела на поляну с белыми лилиями. Цветы были необычайно крупны и чисты, и Дженет сорвала один, поднесла к лицу. Вдыхая пряный аромат, прикрыла веки.
Вдруг из-за ствола вековечного бука на поляну выступил красавец-юноша в старинном, тесно облегающем бархатном камзоле и с мечом на боку – словно с тех портретов из замка сошёл. Был он высок и гибок как лоза. Густые локоны плавно огибали стройное лицо.
Он появился за спиной Дженет, и потому голос его оказался для неё неожидан:
- Кто позволил тебе сорвать лилию в этих владениях?
Она вздрогнула, но справилась с собой и, выгнув плечи, развернулась отвечая:
- Где хочу, там и рву цветы. Кто ты такой, чтобы запрещать мне?
Юноша, увидав её тонкое горделивое лицо, замер. Тихим изменившимся голосом ответил, не сводя глаз:
- Я пошутил, о прекрасная леди. Рви, сколько захочешь… Нет! Я сам соберу для тебя букет.
Он заступил за ствол и исчез. Но вскоре вновь появился с охапкой пышных алых роз. Протянул изумлённой Дженет. Спросил нежно:
- Как прикажешь мне тебя называть?
- Дженет.
- Прекрасная Дженет! – выдохнул он. И словно порыв ветра пробежал - закачались головки цветов. А в глазах юноши зажёгся восторг.
- Кто ты, юноша? – засмотрелась на него и девушка. И в её небесных глазах появилось то же самое выражение: - Неужели, рыцарь зелёной страны королевы эльфов? Я всегда верила в вас. Ты – наваждение?
Юноша приложил палец к губам:
- Говори тише. Ей могут донести о нашей встрече. А имя моё – Тэмлэйн. И я такой же человек.
- Но чего ты боишься? – удивилась Дженет. – Здесь никого нет… Да, я слышала много остережений. Меня из-за этого страха держали взаперти. Но я никогда не доверяю молве. Я должна во всем убедиться сама. И теперь я вижу свою правоту: Её Величество должны быть великолепны и великодушны, если их окружают такие рыцари!
- Увы, тебе это кажется, - опечалился юноша. – Не будь горда… Знай: её страна здесь всюду. Но она недоступна простому глазу. Ты не видишь - вижу я. Одни мы можем проникать туда и выходить к вам. А королева.., - он огляделся. - Да, я один из её рыцарей. Из той страны, где никогда не заходит солнце. Там правят вечная молодость и красота. Но мне от этого не легче… Обещай, прекрасная Дженет: ты придёшь сюда скоро ещё. Я должен успеть рассказать свою историю и спасти тебя, - в голосе его скользнула тревога. - А сейчас мне нельзя дольше оставаться здесь. Я вынужден спешить к королеве. Или она сама пожалует сюда. Она привязана ко мне, ревнива и надолго не отпускает.
Дженет глубоко и строго задумалась.
- Я обещаю. Я приду, Тэмлэйн, чего бы это ни стоило, - в глазах и в голосе девушки появилась бесповоротная решимость.
В ответ он улыбнулся благодарно, заступил за ствол старого бука и исчез.
Дженет, окунув лицо в букет, постояла немного, очарованная. Обошла, присматриваясь, вокруг дерева – ничего особенного… И побрела к опушке.
Верная Кэт ждала у калитки и на стук тут же отворила.
- Что-нибудь видали, госпожа? – вгляделась жадно.
Дженет вынула из-под плаща букет.
- Вы встретили их! – в испуге поднесла пальцы к вискам служанка.
А та обняла её, успокаивая. Прижалась.
- Ах, разве можно вынести столько очарования? Это счастье?! – и слёзы любви сами покатились из глаз.
Низкие скользящие тучи заволокли небо. Лил мелкий частый дождь. Порывами налетал ветер, гнул кусты.
Дженет неподвижно сидела в своей светлице против окна перед алым букетом. Издали слышалась игра на лютне – грустная томительная музыка, сплетавшаяся с шорохами непогоды.
В дверь без стука, бочком, вошла служанка:
- Госпожа, вы бы показались дамам. Они в рыцарском зале в мяч играют. Не то догадываться начнут.
- Нашли, где играть, - раздражённо дёрнула Дженет плечом. – Никуда я, Кэт, не пойду. Мне - всё равно. Без того кто-то подглядел, донёс. Ключ от калитки исчез… Посиди со мной, Кэт. Смотри – пять дней прошло. Скоро батюшка вернётся, а они не вянут, - кивнула на цветы, которые, впрямь, были будто только сорванные. – Ах, Тэмлэйн, Тэмлэйн.., - шепнула, с тревогой вглядываясь в мутящуюся за окном даль. – Сил моих больше нет, - опустилась головой на руки. – Кэт? – простонала. – Найди мне ключ. Он где-то в отцовских покоях. Я чувствую. Но мне туда нельзя самой. А ты сходи, сходи с уборкой. Всё обшарь, а ключ найди.
- Помилуйте, госпожа. Пожалейте себя, - служанка вся как-то сжалась, стоя в углу.
- Это ты меня пожалей. Иначе мне хоть в окно броситься!
И тут в дверь стукнули. Вошёл старый лорд, а понурая служанка выскользнула вон. Добрый же старик так и остался стоять у порога.
- Бедняжка Дженет, - вздохнул он. – Похудела, побледнела. Что с тобой, девочка? Ты точно не замечаешь уже этих стен. И огонь очага тебя не согревает. Не повстречала ль невзначай рыцаря королевы эльфов? Это для девушек сущая беда, обман сердец.
Лицо Дженет дрогнуло от боли. Она встала, нервно ответила:
- Не вы ли доложили перед отъездом моему батюшке о своих догадках? Придумали меня взаперти держать!
- Помилуй, деточка. Я в том неповинен, - лорд потерянно развёл руками. – Это, скорей, старшая камеристка надоумила. У неё глаз острый и язык таковой же. А ты мне как дочь. Я всегда говорю с тобой начистоту и твоих секретов никогда не открою.
- Тогда, признайтесь. Разве вы с вашей заимствованной на чужих равнинах экономией ещё верите в эльфов, рыцарей?
- Как не верить? Это сказания моего детства. А не верить детству грешно.
Дженет немного воодушевилась, приблизилась:
- У меня есть к вам щепетильная просьба, - голос её напряжённо подрагивал. – Попробуйте понять меня, не оскорбившись. Вновь приезжал ваш сын. Всё – с прежним. Я толковать устала: надеяться не на что. А он продолжает и меня, и себя изводить. И ведь не из безутешной влюблённости. Тут, скорее, что-то житейское, однажды намеченное и упрямое. И особенно сейчас – неуместное. Прошу вас! Подыщите ему добрую покладистую овечку, чтобы и личиком, и состоянием приглянулась. Уверяю – он скоро утешится. И все мы будем довольны.
В ответ старик грустно посмотрел и свесил седую голову:
- В том я виноват. Я тебя нахваливал, прочил. Я так надеялся, что именно ты закроешь скоро мои слабеющие глаза. С твоей ладошкой на челе мне так спокойно было б уходить. А из моего увальня ты бы сделала достойного мужчину. Восполнила то, что упустил я.
- О Боже! Значит, не из-за денег? – простонала Дженет, и состраданье толкнуло её к старику: - Простите! Простите, старый друг, мою жестокость! – она обняла его, прижалась головой к груди. – А я пропала. Что делать, раз полюбилось?
И старый лорд гладил её по спине, успокаивал как умел…
Кэт, робея, кралась проходом к покоям графа. Несколько раз останавливалась, прижималась к стене, зажмуривалась. Едва не поворачивала вспять. Неожиданные шорохи, случайные звуки побуждали к этому. На стенах же иногда мерещились ускользающие тени… Но каждый раз она преодолевала себя и всё ближе подвигалась к цели.
У самого входа постояла, стиснув плечи руками. Потом размашисто перекрестилась, вошла.
В покоях графа главным украшением были шкуры да прибитые к стенам морды вепрей, волков, оленей. Покои эти были просторны, но, всё из того же равнодушия хозяина к роскоши, необставлены. Скудная мебель – грубая, крепкая. Граф жил здесь как в охотничьем доме. И потому работы для Кэт было немного. Она мягкой метёлкой обмахивала пыль и попутно, озираясь, обшаривала уголки, где мог бы находиться ключ. Лишь постели она коснулась робея. Врождённая почтительность сковывала её. Но там-то, под изголовьем, он ей и попался. Она виновато поглядела на портрет Мэри Энн, в самые глаза. Поклонившись образу матери Дженет, прошептала покаянную молитву, вновь перекрестилась и с виноватым, пристыженным выражением на лице заспешила прочь…
В сумеречном коридоре Кэт неожиданно столкнулась с молоденькой дамой-камеристкой – той самой, что близка была Дженет в сочувствии к старине. Та шла навстречу в своём скорбном платье и, опустив голову, о чём-то размышляла. Весь её вид говорил об одиночестве.
Дама услышала мягкие шаги служанки, посмотрела. И Кэт в глазах у неё почудились слёзы, а сердце сжалось от недоброго предчувствия.
- Постой, Кэт. Скажи, - попыталась заговорить камеристка. Но девушка была так напугана, что та отступилась: - Впрочем, потом. Сейчас уже поздно, - в голосе прозвучала обреченность.
И эта загадочность, недосказанность только подхлестнула страхи Кэт – будто бледный призрак, сошедший с портрета, повстречала.
И вновь две девушки пробирались, на этот раз под дождём, в глухой угол к неприметной калитке. Дженет плотно куталась в плащ с капюшоном и взахлёб шептала. Любовный жар уже съедал её, лицо пылало.
- Верная моя, золотая моя Кэт! Ты продлеваешь мне жизнь! Ты отмыкаешь мне дверь счастья!
А Кэт отпирала калитку, ни жива, ни мертва:
- Как боязно за вас! И совесть неспокойна! Такие встречи не к добру. Я знаю – я делаю худо! Возвращайтесь скорей! Без вас мне не жить. Меня Бог покарает!
- Да, да, моя Кэт! Я вернусь! Обязательно вернусь! Чтобы идти опять! И никогда не винись! Любовь, разве это может быть худо?!
И Дженет безоглядно бросилась бежать в дождливую туманную серость. И скоро исчезла под бугром.
Она, вся вымокшая, бродила по лесу среди полёгших трав и звала:
- Тэмлэйн?! Тэмлэйн?! – но лишь слабое эхо звучало в ответ и вокруг не попадалось ни одного цветка.
Наконец, она вышла на их поляну, бессильно опустилась под старый бук. Защищаясь от измороси, плотней охватилась иззябшими руками.
- Где ты, бедный рыцарь? Это твоя королева делает всё, чтобы мы больше не встретились, - и она сломила спускавшуюся к лицу веточку. – Пусть хоть эти листы останутся на память о тебе. А я так мечтала сама добиться своего счастья…
И тут из-за ствола выступил Тэмлэйн, и над ней раздался его любящий голос:
- Ещё рано плакать. Здравствуй, прекрасная Дженет. Позволь посидеть с тобой, счастье моё суждённое. Наконец, ты пришла. Ты скоро согреешься. А я должен успеть рассказать свою историю, - он опустился рядом, и она уже не сводила с него оживших заискрившихся глаз.
- Не спеши удивляться… Я родился очень-очень давно, незадолго до большой войны с англичанами, - повёл рассказ рыцарь.
И странно: при первых его словах дождь и ветер утихли. Вместо них близко заиграли сполохи.
Девушка рукавом загородила от вспышки лицо, но тут же перевела удивлённый взгляд на Тэмлэйна.
- Не бойся, Дженет, этих вспышек. Они не причинят вреда.
- Я догадалась. Но мне показалось, будто я в этом свете ясно увидела такую любезную моему сердцу старину. И в ней – тебя. Возможно ли такое? Или мерещится?
- Это я, о Дженет, пытаюсь изо всех своих слабых сил чуть-чуть отворить для тебя оконце в ту страну чудес, где открыто прошлое, а будущее скрыто.
В беседе он пристально, напористо вглядывался в высокие серые тучи.
- Ты даришь мне редкостное чудо. Но рядом с тобой я ничему не удивлюсь. Сидеть с тобой и слушать тебя – самое для меня великое из чудес.
- Я это делаю только для того, чтоб ты могла полней меня узнать. Я так долго был одинок. Мне тоже, о Дженет, по-особому радостно с тобой. Они такие драгоценные, эти мгновенья! Слушай же и наблюдай… В ту злосчастную войну замок наш разорили, родителей убили. Меня спас из огня дядя, граф Роксбург. Я стал для него как сын. Он учил меня военному искусству, грамоте и даже наукам, прочил в наследники. В его старинных манускриптах я вычитал об удивительных силах и свойствах, скрытых в нашей жизни, в нас самих... Быстро шли годы. Как-то в один из святых вечеров мы сели гадать при свечах. Вдруг в глубине зеркального коридора мне явилось прекрасное лицо. «Дядя! Дядя! – вскричал я. – Моя невеста! Я видел свою невесту!». Роксбург пошутил: «Точно, она? Не ошибся?». Я обиделся: «Я о такой красавице всю жизнь мечтал! - Долго же ты мучился! - засмеялся дядя. Но пожалел меня и дал напутствие: - Я охотно погуляю на твоей свадьбе. Но при условии: пока не посвящён в рыцари, выбрось из головы все мысли о женских прелестях. Иначе проку не будет. Сгинешь в первой же схватке». И прошли ещё два долгих года. А потом... Наш король терял силу, с трудом удерживал границу. Лондон сманивал почестями, привилегиями наших лордов, звал на службу наших рыцарей. Оставались немногие верные. На них пока держалась граница. И на таких напускали ватаги – пришлые и свои. Пытались до конца сломить независимость. Из Лондона дядю обвинили в ереси, отступлении от церковных канонов. Наш король отказался выдать Роксбурга. Тогда ополчили лордов-изменников. К нам на помощь выступили ближние кланы. Перед битвой дядя под святыми хоругвями посвятил меня, наконец, в рыцари. Меня облачили в доспех, опоясали. И мы ударили с холма по флангам. Враг, боясь окружения, бежал. Мы победили тогда. И теперь я мог без препятствий отыскивать свою суженую. Я никогда не забывал о ней. Она стояла перед моим взором. Я ложился с думой о ней и поднимался с мечтами о ней. Вскоре я призвал известного художника. С моих слов он изобразил очень похожий портрет, несколько списков. Я разослал гонцов... Видишь, Дженет, небо очищается. Сполохи скоро прекратятся. Мне следует торопиться…
Дженет подняла голову. Туч уже не было. Их сменила тонкая облачная кисея:
- И кто же оказалась та счастливая? – она явно истомилась. Посмотрела рыцарю в лицо. Но тот глядел вдаль. И она уныло потупилась.
- Её тогда не нашли. Обыскали все замки, побережье, города и столицу. Всё королевство. Тщетно… И я уже не расставался с портретом. Всё сильней скучал. А однажды подумал: трудно не отыскать следа такой редкой и явно знатной красавицы, живи она даже за морем. Вдруг мне привиделась сама восхитительная королева эльфов? Я столько знаю о ней преданий! С тех пор я стал мечтать о королеве. Я жил мечтами о ней. Временами казалось: я слышу за окном в ночи перелив её колокольчиков и серебристый смех… И вот как-то на соколиной охоте мы проезжали этим лесом. Ветка зацепилась за мой ворот, я сломил её свободной рукой. Вдруг сокол мой, сбив колпачок, взлетел, а свет перед моими глазами померк. Я упал на траву. А когда пришёл в себя, надо мной склонилось изысканной холодной красоты лицо дамы. Она подала руку: "Встань, мой рыцарь, мой Тэмлэйн. Войди со мной в мою чудесную страну, в мой Авалон, мою Эльфландию».
Я поднялся. Лес перед глазами истаял и в зелёной дали сиял на холме хрустальный замок. Королева протянула яблоко: «Съешь. И ты никогда не сможешь мне солгать». Я отвёл руку: «Я не обучен лгать. Я рыцарь». Она довольно рассмеялась: «Мой лучший рыцарь!», - и холодно поцеловала меня в уста. С тех пор я утерял волю оставить её. Такова расплата за обольщение запретным, за грех самомнения…
Над Тэмлэйном и Дженет сияло солнце в глубоком расчистившемся небе.
- Так я попал к ней. Но она не была девушкой с портрета… С той поры минуло ровно сто лет, - вздохнул Тэмлэйн.
- Сто лет! – эхом вздохнула и Дженет. – Бедный Тэмлэйн. Ты так и не нашёл её.
- Нашёл.
- Нашёл?! И кто же она оказалась? – в голосе Дженет скользнули удивление и даже затаённая ревность. – Перед моими глазами в этих странных вспышках ясно прошло всё, о чём ты говорил, ставшее теперь и моим. Но её лица я так и не увидела.
- Ты и не могла увидеть, - и Тэмлэйн, грустный и будто подмороженный, вынул из-под камзола желтовато-сиреневый плотный лист. Протянул Дженет: - Взгляни.
Та развернула лист, засмотрелась. Перевела на юношу изумленные глаза.
- Да, моя суженая. Это – ты.
- Вот это чудо из чудес! Тогда ответь: твои слёзы – от радости?
- О, да!
- Но почему столько грусти? Ах, понимаю! Ты так много пережил!
И она потянулась к нему. Они смущённо, неумело поцеловались.
- Я ещё не всё сказал, Дженет. Беда моя – находить и терять, - он придерживал её за плечи и жадно насматривался лицом. – Дозволь напоследок попросить об одном? Склони свою голову мне на колени. Дай погладить твои волосы, согреться твоим теплом. Кроме тебя у меня никого и ничего уже нет. И я так долго искал тебя.
Дженет послушалась. Прикрыла глаза под его ласкающими пальцами.
- Но почему, о Тэмлэйн, ты так горько говоришь: напоследок, терять? Ведь мы нашли друг друга и расстаёмся только на сегодня.
- Потому, прекрасная Дженет, что завтра сердце моё обратится в вечный камень, подобно сердцам других рыцарей королевы. Путь к человеческим чувствам будет навсегда закрыт. Я смогу лишь издали, в видениях, наводить морок на бедных девушек, разжигать в них обречённую страсть. Ты уже испытала самый край её. Это излюбленное развлечение королевы – дразнить пустой красотой. Она похищает нас для борьбы с собственной скукой. Ей давно надоело любоваться собой и всем неизменным окружением. И она вымещает свою пустоту на несчастных людях. Но пока этого со мной не случилось, я так мучительно желаю вернуться к вам! Я так истосковался по тебе! Подари мне, Дженет, на прощанье твою серебристую прядь. Я сохраню её у самого сердца. Вдруг она поможет помнить о тебе и не до конца смущать сердца бедных дев.
Потрясённая девушка встала. Склонила голову:
- Бери, благородный рыцарь.
Поднялся и Тэмлэйн. Обнажил меч, бережно отрезал край локона. Спрятал вместе с портретом под камзолом слева.
- Чем я могу помочь тебе, любимый? Есть ли способ спасти тебя? Я готова отдать всю свою жизнь ради тебя.
- Прекрасная добрая Дженет! Помочь невозможно. Для меня наступает последний миг – всего одна ночь в этом земном исчислении. На её протяжении до рассвета и будет окаменевать моё сердце.
И он, пристально оглядевшись, продолжил уже шёпотом:
- Слушай, Дженет, и берегись впредь искать страны эльфов. Королева раз в семь лет совершает чёрную мессу над рекой, куда стекается вся кровь, пролитая людьми на земле. Сегодня, в вашу ночь, подступает очередной срок. Мне впервые назначено участвовать в этом.
- Как мне бороться за твою душу? Открой же путь! – Дженет хотя омрачилась, будто густая тень на лицо легла, но голос звучал твёрдо, настойчиво.
- Помочь можно только на пути к этой реке. Но пытаться помочь мне – гибельно. Я бы, пожалуй, мог открыть, что следует сделать тебе. Но что толку? Ведь я не знаю, что сделает в ответ королева. И если ты дрогнешь, она погубит тебя. А погибнешь ты, не смогу жить без своей суженой и я. Ведь сердце тогда ещё не успеет отвердеть. Дай лучше погибнуть мне. Но так, чтобы жила ты. И тогда никакой обман тебя уже не обольстит. Таково веление неба в твоем видении мне.
- Я не согласна. Почему ты не считаешься со мною? – она ответила с обидой. - Я уже так же не могу жить без тебя, Тэмлэйн. И лучше нам погибнуть вместе, чем не использовать надежды. Говори смело - я не дрогну. Перед тобой – дочь славного графа Марча, дочь Шотландии! Не оскудела родина любовью!
Рыцарь залюбовался её вспыхнувшими отвагой глазами.
- Я вижу – не оскудела она и мужеством. Хорошо. Я шепну тебе, что надо сделать. Невозможно остановить сердце в его решимости. Да, нам друг с другом уже не расстаться ни в жизни, ни в смерти. Пусть будет так.
Солнце, отбрасывая кровавый отсвет на кромку неба, закатывалось. Дженет в своей светлице сосредоточенно собиралась в лес. Порой заглядывалась туда, в холмистую даль, где, призывно взмывая и опускаясь кругами, парила одинокая большая птица.
На этот раз она надела чёрное платье, и теперь застёгивала его наглухо. А расшитое светлое, бережно расправленное, лежало на постели.
Затем Дженет надела, плотно повязала белоснежный чепец. Сняла со стены и поставила к окну большое материнское Распятие. Сложив косым андреевским крестом руки, стала молиться...
И вышла в тёмный коридор, утонула в нём.
В надвинувшихся сумерках вновь к садовой калитке опасливо пробирались две женские фигурки. Скрипнул отпираемый замок.
Дженет сняла с шеи жемчужное ожерелье и одела его на Кэт. Сама же при всём оставалась спокойной. Но это не было спокойствием обычных жизненных минут – отдыха или размышлений. Это был, скорее, почувствованный бессуетный покой вечности.
С гор донёсся далёкий весёлый звон колоколов.
- Канун праздника возвещают, - обмолвилась Кэт.
Дженет заслушалась, морща немного лоб. И вдруг горячо заговорила:
- Да, праздник… Исполни просьбу, Кэт. Поднимись сейчас в мою светлицу, затепли свечу и сиди у окна до рассвета. Молись обо мне. Молись, как ты умеешь! Молись ко Господу, Деве Марии, ко Всем Святым! Да поможет нам небо по твоим молитвам! А я издали буду искать твой огонёк, не забывать ни на мгновенье твоего любящего сердца, мой земной ангел-хранитель! Да укрепятся мои слабые силы.
И они обнялись на прощанье как сестры.
- А если я не вернусь, Кэт, заказывай чаще поминальные обедни, - прибавила Дженет тихо. - И никому не рассказывай моей истории, кроме способных любить больше жизни.
В ответ верная подруга, зажав ладонью рот, зарыдала. Закрестила со спины уходящую:
- Мне бы так полюбить когда-нибудь, как умеет твоё сердечко.
Дженет уже не бежала с холма, подобно прежнему. Но всё-таки двигалась споро, скользила тенью.
Впереди чернел одинокий куст. Девушка подошла, встала перед ним.
- Здравствуй, славный орляк. Подари мне в эту ночь свою стойкость. Я всегда ухаживала за тобой… Вожди Шотландии: Уоллес, Брюс! Испросите мне в эту ночь каплю вашего мужества. Я никогда не забывала о вас.
Налетел порыв ветра, и куст приветливо прошелестел.
- Спасибо. Вы не отвергаете бедную Дженет, - и она поясно поклонилась.
А потом пустилась дальше вниз и скоро слилась с темнотой.
Кэт тяжело, но бесшумно поднялась по лестнице. Попыталась незамеченной прокрасться мимо зала, где у ветвистого семисвечника женщины сплетничали об интересном для них одних.
Молодая дама сидела поодаль. Склонив голову, нанизывала бисер на нить и тихонько, без слов, напевала. Но только служанка вступила в коридор, та, словно почувствовав, уже смотрела на неё сквозь проём. И в её глазах девушка встретила то же напряжение, сочувствие, что и в себе самой.
Дама вновь склонилась над работой, запела. Она искала какую-то новую мелодию. Часто осекалась, умолкала. Меняя тональность, заводила опять… И так до тех пор, покуда в напеве не зазвучало некое влекущее лаской и уносящее начало. А глаза её при том были как бы обращены вглубь души и ничего из окружающего не замечали.
Заперев на задвижку дверь светлицы, Кэт затеплила большую свечу, поставила её к окну перед Распятием. Села, неподвижно стала всматриваться в лесистую, уже чёрную даль. Из головы не выходили тревожные мысли о Дженет и сплетавшиеся с ними не менее беспокойные – о странной молодой даме, будто угадывающей все их секреты.
А свеча меж тем неспешно разгоралась. Поначалу фитиль мерцал, потрескивал, разбрасывая крупицы воска. Но тёплый круг всё ширился, ширился…
Это уже не свеча горит – это разливается рассеянный, полупризрачный свет солнца Эльфландии. Под ним громадной игрушкой радужно переливается всеми бесчисленными гранями замок из горного хрусталя.
За его ворота выезжает яблоневой аллеей королева в сопровождении рыцарей в полном воинском облачении. Матово поблёскивают седые доспехи, глухо позвякивает сталь. Тяжкая сила двигается молча, и есть в ней что-то угрожающее, неотвратимое.
За мостом, под огромными берёзами с растресканной, местами отслоившейся корой королева придержала коня. Она была прекрасна, но бледна и холодно-надменна. Одета в зелёное, струящегося шёлка, платье под огнистым плащом. На льняных богатых волосах сверкал изумрудный венец. А в гриву белого её скакуна вплетены семь серебряных колокольцев.
- Мой рыцарь, мой Тэмлэйн, приблизься, - голос волшебницы мелодичен и бесстрастен.
Всадник правой руки с изображением сокола в правом верхнем поле герба на щите подъезжает.
Королева подаёт жест и двое слуг в шапках из бересты подносят и опоясывают Тэмлэйна зелёной лентой с семью колокольчиками, немного меньшими, чем у повелительницы.
- Узнай полнее то, о чём едва ты ведал прежде. Помни: есть в жизни три пути, - и она взмахивает, проводит рукавом.
Зелёная даль исчезает, истаивает. На её место является каменистая крутая тропка, ведущая к снеговой горной вершине, к самому небу в северном переливчато-жемчуговом, сиянии.
- Вот первый – к добру и правде. Им всегда немногие идут: опасен он и очень труден.
Вновь королева ведёт широким рукавом. Гору сменяет широкая дорога, ведущая круто вниз, как под холм. Она вся вымощена золотыми плитами и сияет.
- Вот другой – богатства, славы. Короткая дорога в ад. На нём всегда толпа. Спешат, теснят и бьют друг друга в этой спешке. Смешны безумцы.
И опять она поводит рукой. И во всю ширь появляется дальний чёрный лес. К нему тянется петлистая равнинная дорожка.
- Вот и третий путь. Он надрывает души нелепым, ложным мненьем о себе. Здесь – бесконечное блужданье. В эти дебри бесплодных грёз, несбывшихся желаний, в эти топи пустого вымысла-подобья ты будешь красотой своей манить сердца людские, что не прельщаются богатством или славой, но склоняются к тому избранному, кремнистому пути…
Королева трогает повод, правит коня к тому чернолесью. Вплетённые в гриву колокольцы вызванивают томительно-чарующую, дремотно-завораживающую мелодию.
Вслед за нею как-то сонно, в такт музыке, двигается свита…
Дженет плутала в густом мрачном подлеске. Металась, раздвигая ветви кустов, осматривалась. Она спешила, и тревога не покидала её расширившихся глаз…
Наконец, она выбралась к широкому чистому месту на верхушке бугра, где косым андреевским крестом встречались и разбегались дороги. Встала в самом центре перекрестья. Огляделась. Далеко над лесом светил малый огонёк в окне.
Поначалу вокруг ничего не было слышно, кроме дрожи листвы да тяжкого уханья филина. Но вот напористо подул ветер. Где-то глухо затопали кони. И вдруг из темноты вынеслись полупризрачные всадники-эльфы на вороных.
Дженет не шелохнулась. Она безотрывно глядела на далёкий огонь свечи.
Бородатые стражи в зелёных кафтанах промчались мимо.
Вскоре опять послышался топот. Ветер дунул сильней, согнул макушки деревьев. Дженет охватила борта колыхнувшегося плаща.
Призраками проскакали стражи-эльфы на буланых конях. У поясов – рога, за плечами – луки.
И вновь не шелохнулась Дженет, не отвела глаз от свечи верной Кэт перед материнским Распятием. А губы шептали беззвучно молитву.
И тогда совсем близко залился резким смехом филин, а за спиной девушки заслышался шум реки и глубокие стоны. Она непроизвольно обернулась на эти пугающие звуки.
Лес перед глазами исчез, земля расступилась и под обрывистым бугром заклокотала необычно густая, кроваво-тёмных отсветов, вода. Тяжелый бурый туман, подсвеченный снизу, поднимался над этой широкой рекой. А в нём сплетались, сходились и расходились в древнем похотливом танце чёрные разлохмаченные тени-фигуры.
Дженет, в ужасе от этого неожиданного вздоха добытийного хаоса, закрыла лицо руками. Но всё же не смогла совсем оторваться от завораживающего ритма. Ладони опускались сами собой. И вот танец стал подчинять её. Гибкое тело против воли начало подрагивать в такт.
И тогда в третий раз послышалась мягкая поступь нескольких коней, идущих шагом. На разомкнутом пространстве показалась сама королева и семь закованных в броню рыцарей на белых скакунах.
Она была по обыкновению прекрасна. Всё так же посверкивал на её голове изумрудный венец. Всё так же в гриве коня вызванивали колокольцы томительно-чарующую мелодию.
Всадники, издали туманные, облачные, приближались к Дженет. И с этим приближеньем всё полнее проявлялись в своей телесности. И до реки путь становился короче и короче…
Кавалькада потянулась мимо, совсем рядом. Девушка всё очарованно глядела на реку, и печать похотливости уже обезображивала её лицо.
Вдруг заслышался тонкий посвист. И в ответ с вершины бука, их с Тэмлэйном, бука, стрелой сорвался сокол. Понёсся бесшумно к Дженет. Краем крыла задел щёку.
От этой небывалой пощёчины девушка вздрогнула. Морок отпал. Она огляделась и увидела, у кого из всадников снята боевая перчатка. Ступила к нему, крепко схватила за ладонь.
Вспыхнуло перед глазами белое пламя, и Тэмлэйн повалился из седла. Лежа на траве навзничь, застыл. А девушка всё крепче сжимала его руку.
Королева остановила коня, воскликнула:
- Мои верные вассалы! Достойнейшего рыцаря Тэмлэйна хотят похитить! – и все развернулись к Дженет.
Ближний из рыцарей наехал, обнажил меч, занёс.
Та откинула свободной рукой капюшон, открыла гордое лицо. Вызывающе забелел её чепец.
- Бей скорее! Обагри эту снежную ткань! Тогда вовек не получите моего верного Тэмлэйна! Я – судьба его!
Королева подала запрещающий жест, и меч вернулся в ножны. Затем навела на девушку свои зелёные леденящие глаза.
- Вот как? Судьба-девчонка?! – насмешливо вскрикнула. – И мнит – она храбра! А ну, сразись со мною!
Взмах рукавом – и Тэмлэйн превратился в руках у Дженет в большую сильную змею. Змея шипела, извивалась, страшно разевала пасть с кривыми зубами-шильями.
Девушка в испуге откачнулась. Но затем закусила губу и притиснула гадину к самому сердцу. Глядя вдаль, мимо королевы, высказала:
- Нет, не жди. Я не испугаюсь. Я поняла. Мы все порой ведём себя подобно разным тварям. Но это ничего ещё не значит. Любовь исправит всё.
И змея в её руках успокоилась.
- Я вижу, ты и мудра не по годам! – вновь воскликнула, раздражаясь, королева.
- Любовь даёт и разум, и безрассудство вместе. Делай со мной, что хочешь. Я не отступлюсь.
- Ну-ну! Послушаем, что скажешь дальше!..
И вновь та взмахнула рукавом. В ладонях у бедной Дженет вместо змеи оказался кусок раскалённого металла. Осветил багрово лицо. Девушка застонала от боли, задрожала, усиливаясь не выронить его из пригоршни.
- Так вот она, твоя любовь! Как тебе это нравится?! – расхохоталась королева, и залились подобно её колокольчики.
А Дженет, превозмогая боль, ответила срывающимся голосом:
- Пусть ладони сгорят. Не получишь его. Закрою своим телом.., - и на этой отповеди металл начал остывать. И она завершила уже спокойней: - Да, любовь способна жечь до смертной боли. Но она же помогает всё претерпевать.
- Вот как?! – загремел гневно голос королевы. И лицо её обезобразилось: - Берегись!..
Кусок остывшего металла оборотился ужасным драконом, которого девушка обнимала за шею. Страшные клыки заклацали перед лицом. Её обдавало пенистой слюной и сладким запахом гнили. Когти и чешуя рвали платье, обдирали тело. Засочилась кровь. А по лицу Дженет текли крупные слёзы. И она из последних сил старалась не выпустить чудовища. И всё перехватывала покрепче скользящие ладони и стонала зовуще:
- Тэмлэйн, Тэмлэйн? Ты слышишь? Я верна до конца. Им не добиться отвращенья. Я не перестану обнимать тебя. Но пробуждайся скорей. Силы мои уходят… Или мой поцелуй, моя прядь не помогут отогреться твоему стынущему сердцу?
И дракон, действительно, будто услышал и стал стихать.
- Откуда эта сила?! – раскатился громовый голос королевы и её колокольцы, теряя видимость лада, неистово задребезжали вразнобой. – Скорее скачем прочь, мои вассалы! Тэмлэйн потерян навсегда! Она сняла мою волшебную печать пленяющего поцелуя! Простое человеческое сердце победило крепчайший камень!
И все ударили в бока коней, пустились к реке. Зависли над самым обрывом, теряя форму, превращаясь в единообразные разлохмаченные тени и сливаясь с прочими в той блудной пляске на крови.
Напоследок королева успела по-жречески вскинуть руки, и ослепительная вспышка разорвала небо…
Кэт из замка увидела ту вспоровшую небо вспышку. Она ослепила ее. Девушка загородилась ладонью. Затем схватила Распятие и подняла его высоко, к небу.
И свирепая молния не пошла в землю, не пала на головы влюблённых. Она лишь высветила лежащего уже без доспехов юношу и склонённую над ним девушку. В последний миг эта молния, едва не коснувшись земли, необычно выгнулась, точно притянутая чем-то сильнейшим, и полоснула в сторону замка, в сторону теплеющего от огня свечи окна. Того самого окна, к которому обратил свой призывный рог Лесной страж в день свадьбы, когда у него стояла Мэри Энн, а теперь – Кэт с тем её Распятием.
Девушка держала Распятие обеими руками изо всех сил. И молния медленно угасала перед ним, пока не угасла вовсе. А Кэт рухнула на пол.
Утро наступало тихое, солнечное. Задорно щебетали, перепархивали в полотнищах света птицы. Раскрывались пышные цветы. На вершине старого бука сидел в короне пробивающих листву лучей сокол, косил сердитым глазом. На поляне пасся белый жеребец под седлом, а на шёлковой траве спали Тэмлэйн и Дженет. Лица их розовели и были бесконечно счастливы. Он - в своём бархатном камзоле; она – в светлом расшитом платье. А между ними лежал в ножнах меч.
В замке, всё в том же зале, привычно сидели за рукоделием женщины. Живо переговаривались, обсуждая поднесённые на празднике в горах подарки.
Вошла с пряжею в руках служанка.
- Ответь нам, Кэт? – обратилась старшая. – Где наша госпожа? Солнце уже высоко, а она ещё не выходила. Здорова она?
- Она здорова, но сегодня не выйдет. Ей ночью тревожно спалось. Не беспокойте её, - взгляд и голос Кэт были ясными, твёрдыми. И больше её расспрашивать не стали.
Только молоденькая дама отозвалась:
- Да, ночью случилась ужасная гроза. Я долго не могла уснуть… Такие сны.., - и она, задумавшись о чём-то, подошла к окну. И вдруг вскрикнула: - Смотрите, смотрите! Лес будто бы отдалился! Такая густая сегодня дымка! Прежде такой не было!
И все, бросив работу, поспешили к ней.
- Не мудрено в такой зной лесам гореть. Да ещё – после грозы, - отозвалась старшая. Высказала как всегда: с сознанием правоты, без сомнений.
И женщины, потеряв интерес новизны, вернулись к столу.
Одна только молоденькая дама осталась и даже плотней прижалась плечом к проёму. Обмолвилась:
- А мне показалось.., - чуть откинула головку набок и вдруг выражением, всем обликом своим напомнила юную Дженет, когда та стояла тут же.
Кэт, уже сидевшая за пряжей, сучившая нить, угадала в ней это. Испытующе принялась вглядываться в странную, восприимчивую женщину.
Ну, а та всё мечтательно всматривалась в даль, туда, где сквозь дымку голубели верхушки Кортерхоллского леса, где высоко и призывно кружила одинокая крупная птица.
И тихонько, нежно-зовуще, запела на ту самую мелодию, что с таким упорством отыскивала вечером:
«Душисты розы и пышны.
Роняют алый цвет,
Конь бьёт копытом у стены,
А всадника всё нет»…
2004 г.