Вы могли бы нарисовать свою жизнь? Подозреваю, что этот вопрос если и вызовет недоуменное пожимание плечами, то лишь в первый миг. В следующий же - наверняка проберётся незаметно в глубины памяти и разворошит там заколоченные сундуки таких картинок, что впору будет создавать серию…
Черно-белое.
Удивительно, то ли фотограф (моя тетушка), обладал способностью ловить мгновение и вовремя нажимать на спуск, то ли мое настроение было таким изменчивым, с ярким проявлением эмоций на лице, но нигде я не была сфотографирована с постной, ничего не выражающей физиономией. Черно-белая фотография как бы передавала суть моего мировосприятия. Впрочем, в те времена всё могло быть только черно-белым: кино, убеждения, отношения.
Вот здесь я сияла, буквально выпрыгивая из праздничного легкого платья, сшитого из папиного списанного парашюта. Волосы были заложены за уши и выглядели влажными, видимо, от бурного участия в только что закончившемся празднике. Сзади виднелись немного размытым пятном недосягаемо прекрасные детсадовские пупсы, призванные создавать декорацию счастливого детства, а не служить игрушками в детских безжалостных руках. Мои щеки и прилизанные, резиновые хохолки пупсов одинаково отражали падающий свет. Я уже не помню, чему так радовалась, но моя фонтанирующая энергия того мига непостижимым образом продолжает выплёскиваться за рамки фотоснимка спустя столько лет. .
А на другой фотографии я сердилась. И, казалось, это творило хмурую осень не только на лице, но и за моей спиной. Брови сведены, верхняя губа подалась вперед и вверх, подталкиваемая нижней, отчего на месте и так небольшого ротика образовалась малюсенькая цыплячья попка. Даже красная шапочка…Позвольте, как это может быть на черно-белой фотографии красная шапочка?! Конечно, шапочка была темно-серой, но память услужливо подсунула цветовой идентификатор любимой вещи, и в черно-белый мир сюрреалистическим красным пятном была вписана шапочка. Цвет из памяти лишь усиливал впечатление солидарности шапочки с обидой хозяйки. Может быть, шапочке не нравился мелкий, едва угадываемый, моросящий дождик, превращающий небольшую гордо торчащую из неё вверх кисточку в жалкий шерстяной клочок?
Черно-белым мир, конечно, не был вокруг. Он был ярко желтым, насыщенно зелёным и голубым. Но почему-то однажды я нарисовала на одной картинке солнечное утро, таящее в себе открытия дня, а на второй - ночь, с её таинственным мраком и моей непреодолимой тягой к звёздам, и подарила подружке, как самую важную часть себя…
Черными были обиды и страхи, белым было всё любимое мной и любящее меня…
Розовое.
Мне кажется, розовый цвет дан нам от рождения. Как бутон розы, скрытый до поры в невзрачной зелени ростка, этот цвет ждёт своего часа, чтобы распуститься в нас, окрасив мир во всё великолепие красок преддверия любви. Розовый дан нам для защиты от всех оттенков черного, когда формирующаяся душа вдруг находит незапертую дверь собственного уютного, теплого мирка, выходит из него и обнаруживает огромный мир, и жаждет познать его.
Розовый бант, розовое платье…
Розовая вуаль на маминой розовой шляпке, как занавес для меня от её обиды на отца…
Ни разу ни одного плохого слова о нём.
Розовые мечты о том, что папа приедет, увидит, какой я стала, и останется с нами навсегда…
Красное.
В розовом всегда есть частица красного. Может быть, красное всё-таки есть начало всего?
Черно-белый мир по всем законам оптики тоже таит в себе красный.
Мой же красный всегда прорывался наружу. Я любила и люблю этот цвет.
Я никогда не боялась вида крови. Испугалась лишь один раз, когда распорола ногу сухой, торчащей из хлама позади сарая веткой. Кровь хлынула из рваной раны. Пытаясь удержать поток, я подтянула вверх красный гольф и потащилась, скуля, домой. Мама сначала ничего не поняла. Красную кровь на красном трудно увидеть. Когда же я спустила гольф, красная мгновенно увеличивающаяся черта на моей белой ноге резанула по нервам мамы, и она дико закричала. И вот тогда я испугалась…
А потом было белое вафельное полотенце, подсунутое под ногу доброй соседкой по коммуналке, которое мгновенно пропитывалось расплывающимся красным пятном, поглотившим позже огромные, яркие лампы надо мной, в ледяном, как мне показалось тогда, зале больницы…
Красный - цвет страсти. Страсть невозможна без боли, без бешенной скачки сердца, без сумасшествия.
Красные ягоды рябины, такие родные и яркие в холодной, сдержанной в окраске чувств, стране…
Гранатовое мерцание вина в бокале, за которое как за драпировку прячется его «обожаю!»…
Красный густеет в приглушенном свете бара, потом странно светлеет, приобретая медный оттенок…
«Ещё? А коньяк?»
«Я пью его из твоих глаз! Ведь они коньячного цвета?!» - я чуть придвигаюсь к нему, вглядываясь в его глаза. Тут же необыкновенная сила притяжения захватывает меня, и будто душа моя готова по невидимой спирали втянуться в его душу через узкий тоннель черных зрачков. Я изо всех сил сопротивляюсь. Не потому, что боюсь быть поглощённой им всецело, а потому, что хочу открыть всю силу моей страсти. Нить взгляда между нами натягивается до предела! Ещё чуть-чуть и она раскалится до красна, и все увидят её, как видят красный луч лазера! Первой всё-таки не выдерживаю я…
Ни до, ни после этого, никто не вступал со мной в такой поединок …
Если вы испытывали нечто похожее, то сможете понять меня. Самая нежная любовь в этих же глазах не утоляет ожидания красного цвета страсти…
Этюд.
Я отложила кисти. Вытерла ветошью пальцы, придирчиво оглядывая каждый сантиметр холста.
Слева углом к центру картины расположилась черно-белая клетка шахматной доски. По ней, будто капельки крови раскатились просвечивающие зернышки граната.
А сам гранат, разломанный, выставленный напоказ всей своей сутью лежит за розовой колышущейся занавеской, на подоконнике парящего в воздухе, распахнутого окна. Всё пространство от доски до синей полоски горизонта заполняет собой ликующее оранжево-желтое одуванчиковое поле.…
Интересно, какие краски появятся в моей картине через несколько лет…
А у вас?