Друг. Вдруг

Владимир Либман
Как хорошо, когда есть традиция. В моей жизни она когда-то сложилась, но ветер перестройки ее сломал.
Традиция состояла в том, что главным днём недели, как у истинно православного иудея, у меня была, конечно, суббота. Это мой, завоеванный в боях с Наташкой, День. Вместо молитвы, правда, была рыбалка. Но ведь это - святое!
Следующий Большой День был во вторник. Это был День Сауны. Начинался он в 13 и заканчивался в 18. Этот золотой День был завоеван в борьбе с Генеральным Директором. Я убедил его, что в этот день мне обязательно надо бывать на семинаре в Госплане. Конечно, никакого семинара там не было, но, на всякий случай, мои приятели, что работали там, меня бы прикрыли. Мой Генеральный ни разу не унизился до проверки...
Четверг - День, всецело посвященный работе. Пятница - конец недели и подготовка к рыбалке. Это святое: проверка снастей, амуниции, прикормка, червяки и т.д.
Воскресенье - ДУС - День Укрепления Семьи. Его я называл Натальин День.
Я в этот день делал все, что противно душе мужчины: чистил ковры на снегу, убирал свой кабинет, ходил с женой в гости к ее родственникам и подругам, безропотно ходил в театр. Одним словом - День Любви.
А куда же пропала среда? - ехидно спросите вы.
Была-была среда.
Среда - замечательный день. Лучший день недели. Всего один день отделяет вас от... пятницы! А в пятницу-то вечером - червяки... Свобода!
Одно было грустно, что все-таки надо идти на работу.
Утро среды я отвоевал! Снова-таки у Генерального для того, чтобы ходить утром в Министерство...
Вместо Министерства, я шел в свое любимое место - в кофейню. Это было на улице Свердлова, угол Крещатика. В кафе были девочки, которые мне готовили кофе. Они доставали из запасников арабику, и делали мне одну чашечку крепкого, настоящего кофе.
В это время, около 10 утра, никого в кафе, как правило, не было. Я был один. Я садился на одно и то же место, передо мной была чашечка горячего кофе, и я мог посидеть ни о чем не думая, не беспокоясь или, наоборот, думая о чем угодно. Мне никто не мешал, от меня никто ничего не хотел.
С этой чашечкой кофе заканчивалась вчерашняя сауна. Она же была предвестником окончания недели и начала рыбалки!
В такой благостный день, когда я безмятежно предавался своим мечтам, в кафе зашел мужичок.
За плечами у него был мешок. На ногах грязные сапоги. Лет ему было неопределенно много, а зубов определенно вообще не было. Он тяжело сбросил мешок, подошел к стойке, и попросил что-то у девочек. Пока они готовили ему заказ, он сел за дальний от меня столик, положив свою замусоленную, серую кепку на стол.
Через несколько минут заказ был готов. Мужичок взял подносик, поставил на него все, что заказал – яйца всмятку, сырок плавленый «Дружба», салат из огурцов и два кусочка хлеба.
В кафе не было, кроме нас, ни души.
Он прошел через весь зал в мой угол и… сел напротив меня. Не отрывая доброжелательного взгляда, радостно: «Здоровеньки були»! И вытащил из-за пазухи четвертушку мутного самогона, любовно заткнутую свёрнутой плотно газетой.
„Підтримаєте компанію”? –лихо спросил он.
Я подумал: „Г-споди! Какие чудесные люди! Ни один немец, ни один англичанин, ни... никто так не подойдет и не завяжет дружбу. Какие же вы хорошие, милые мои соотечественники. Как я вас люблю”.
Пока я предавался этим и другим мыслям, мужичок разлил самогон по двум стаканам, почистил яйца своими жуткими, черными, похожими на покрышки КаМАЗа, руками, разделил сырок на две части...
-Э! – сказал я, - пошло оно всё!
И всё пошло...
И обращаясь к девочкам: „Бутылку водки и все, что надо на закусь”.
В эту неделю желанная суббота наступила раньше, в среду: день пьянства со случайным другом не засчитывается в прожитое, как и дни рыбалки. Как и время, проведенное в объятиях любимой женщины...
Вспоминая этого мужика, я думаю, - что это? Великий общиный дух? Ну, ведь это не бескультурье. Это жажда открыться самому и посопереживать ближнему?
Почему мне не пришло бы в голову подсесть к незнакомому человеку и предложить ему вместе выпить?
Плохие мы. Или разные?