Темную ночь любят разбойники, палачи и влюбленные, скажете вы и будете сто раз правы. А я добавлю: а также писатели - за точность и гениальную простоту ночных мыслей; художники - за резкость ночных теней и фантастические оттенки цветов; авантюристы - за обещание невероятных приключений - и тоже буду права.
Мы - из двух последних категорий: Игорь - фотохудожник, я - авантюристка (кому еще захочется вдруг прогуляться ночью без сопровождения полиции по Восточному Иерусалиму?).
"Вечером, когда на остров легла прохлада, я подвел к тебе коня, и секунду спустя два всадника въехали в темную чащу, полную огоньков, неясных очертаний, запахов и звуков. Кони легко несли нас по траве...»
Над Иерусалимом клубится туман, превращающий его холмы не то в острова, не то в гигантские, ярко освещенные корабли, которым суждено плыть по этой реке вечности еще много-много веков.
«...несет нас ветер, сатанеют ветки, и в сумрачных просветах могучих крон деревьев африканских, как в киноленте, пущенной быстрее, мелькают звезды слитками свинца…»
Туман подкрадывается со всех сторон, обволакивает стекла маши¬ны, выпадает мелкой капелью на ее крыше, забирается за воротник, едва приоткроешь дверь. Его холодный вкус освежает губы.
Холодный иерусалимский воздух влажен и свеж; встречные машины редки; люди ушли в свои дома; витрины притушили огни; свет фонарей неярок, тени размыты; дверей в параллельный мир не существует: просто выйди за порог - и ты окажешься в нем.
Сосновая роща в Гило, оглашаемая днем шумом детворы и источающая по праздникам пряный запах шашлыка, ночью напоминает о днях сотворения мира: древние валуны, почти совсем ушедшие в землю, слегка фосфоресцируют под лунным светом; все опутано паутиной теней; ни звука, ни шороха; сосны, безмолвие, ночь. Но стоит сделать несколько десятков шагов вперед, и пред тобой вдруг вырастает темная гора, освещаемая редкими огоньками, напоминающими царство троллей. В зыбком тумане огоньки чуть дрожат, создавая иллюзию перемещения - они то приближаются, то начинают вдруг отдаляться, лунный свет едва просвечивает из-под серых клочьев ночных облаков - по спине бежит холодок.
В царство троллей нет хода. Но резиденция их может вдруг приоткрыться случайно забредшему сюда ночному путнику, вызывая у него попеременно то чувство восторга, то чувство страха. Впереди - грубо навороченная из исполинских камней неприступная стена (в свете луны они приобретают то серебристый, то голубоватый оттенок). За камнями - грозно ощерившиеся колья навеса, напоминающие стволы орудий. А за навесом - золотой замок, переливающийся огнями. Он подобен празднику, чуду, ускользающему миражу. А куда ведет эта таинственная дверь в ночи, подсвеченная изнутри крас¬ным светом и обрамленная причудливым кружевом решетки?
О днях сотворения мира напоминает и эта – такая обыденная при дневном свете и такая таинственная в сиянии луны – роща агав в Емин Моше. Каждое растение словно увеличивается в размере, и уже не поймешь, что перед тобой на самом деле: небольшой декоративный цветок или исполинский папоротник, исчезнувший миллионы лет назад.
Сумасшедшая иерусалимская ночь продолжает сводить с ума - всего несколько шагов влево и ты ступаешь на серебристую лунную тропу, которая бежит себе среди деревьев, и кажется, что нет ей конца. И ты не в силах отделаться от ощущения, что под твоими ногами лежит Млечный путь.
Совсем под утро иерусалимская ночь совершенно безмолвна - ни шороха, ни звука. Но в этот самый поздний (или самый ранний?) час ты можешь вдруг столкнуться с тем, что совершенно не имеет названия - с парой посеребренных луной полулюдей-полуптиц с с развевающимися накидками; или подсмотреть, как старые оливы танцуют по ночам свой древний танец в лунном света, простирая к нему обрубки ветвей и умоляя Создателя продлить им жизнь (пройдет немного времени, и в Гиват а-Матос понастроят шикарных вилл. Караванный городок отсюда уже убрали, а до старых олив, к счастью, еще не добрались)...
Ну а где же приключения? Где авантюры? Где перестрелки, погони, скалящиеся черепа? - спросите вы. Поверьте, что все авантюры - бутылка, брошенная арабскими подростками с восточной стены Старого города и пролетевшая в полуметре от наших голов, лазание через заборы и колючую проволоку, прогулки по периметру древней стены в местах, где не водят экскурсии, - все ею меркнет перед волшебством таинственной иерусалимской ночи, когда двери в параллельный мир открываются вдруг сами по себе и исчезают с первыми лучами солнца.