“Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской
И, как преступник перед казнью,
Ищу кругом души родной...”
Так написал когда-то Михаил Юрьевич Лермонтов на чистом листе бумаги собственной рукой. Он написал это стихотворение прежде всего для себя, но отныне его чувства известны всему образованному миру.
Когда я представляю себе кабинет, в котором мог бы работать Михаил Юрьевич, перед моими глазами встаёт комната с блестящим лакированным столом и огромным окном напротив. Оно всегда распахнуто, и длинные белые шторы вздымаются вверх при каждом дуновении ветра. В комнате всегда светло и легко, там очень любит проводить время ветер и тихо разговаривать с поэтом. Лермонтов часто путешествовал по Кавказу, и это отразилось во многих его произведениях, оттого я представляю его свободолюбивым человеком.
Вот я вижу Михаила Юрьевича, блуждающего по цветущему лугу. Ещё совсем рано, солнце только-только встало, поэтому в округе так тихо. Идёт он походкой уверенной, но в то же время небрежно. Он то поднимает голову вверх, то держит прямо, глядя вдаль, а то смотрит под ноги. Губы незаметно шевелились, произнося известные лишь Лермонтову слова. Я догадалась, что сейчас он погружён в мир размышлений, рифм и необъяснимых тайн. Он остановился рядом со мной, закрыл глаза и глубоко вдохнул свежий воздух:
–Придёт ли вестник избавленья
Открыть мне жизни назначенье,
Цель упований и страстей,
Поведать-что мне бог готовил,
Зачем так горько прекословил
Надеждам юности моей...
Он сделал шаг вперёд и тут же остановился: увидел меня. Это дало мне шанс получше разглядеть его. В одежде Михаила Юрьевича не было ни единого изъяна, только ботинки изрядно истоптаны, что говорило о его любви к далёким странствиям. Лицо овальное, маленькие губы, густые усы, немного заострённый нос, выразительные глаза и красивой формы брови. Больше всего меня поразили его глаза: маленькие, но притягивающие к себе внимание глубиной и таинственностью взгляда.
Он удивлённо посмотрел на меня, а я из-за неловкости засмеялась. Михаил Юрьевич увидел в моём смешке укор:
–Безумец я! вы правы, правы!
Смешно бессмертье на земли.
Как смел желать я громкой славы,
Когда вы счастливы в пыли?…
–Разве вы не хотели стать поэтом?
–Нет, не похож я на поэта!
Я обманулся, вижу сам,
Пускай, как он, я чужд для света,
Но чужд зато и небесам...
–А Вам не кажется, что умение превращать из глупой рифмы мудрые фразы - не дар Бога?
–Его чело меж облаков,
Он двух стихий жилец угрюмый.
И, кроме бури да громов,
Он никому не вверит думы...
Михаил Юрьевич замолчал, опустил глаза, отошёл в сторону, но вскоре вновь повернулся ко мне:
–Мои слова печальны: знаю;
Но смысла их вам не понять.
Я их от сердца отрываю,
Чтоб муки с ними оторвать...
Я была слишком поражена, чтобы что-то сказать, а Михаил Юрьевич загадочно блеснул глазами и продолжил свой путь в одиночестве. В тот же миг луг наполнился отарой овец, детьми и пастухами. Овцы толпились вокруг меня, жалобно блея, дети отгоняли их, а затем к детям подошёл хромающих старик, опирающийся на палку, и произнёс:
–Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!
Я открыла рот, чтобы возразить, но меня оглушил отвратительный писк будильника, и я проснулась.