В нашем посёлке почти каждый держал какую ни то живность. Без подспорья в виде яичек, молочка, мяса, сала трудно было. Дедок Афанасий тоже имел курочек да кабанчика. Всю жизнь проработал на руднике, умудрился выйти на пенсию без силикоза, жил со своей бабкой, тоже бывшей стволовой, тихо-мирно, пенсией делясь с детьми да поддерживаясь яичками да мяском собственного производства. Вот и теперь бабка уехала к сыну понянчиться с внучатами, повезла гостинцы: огурцы да помидоры, лично её руками в баночки закатанные. А дед на хозяйстве остался.
И ведь сколько раз убеждался старый, что обманывать свою благоверную - всегда выходит себе дороже, а попыток не оставлял. И в этот раз удумал обойти её на повороте. Праздник на носу был, 7 ноября. Договаривались с бабкой забить кабанчика ближе к новогодним праздникам, но решил дед Афанасий, что раньше - лучше. Пока бабка в гостях, он кабанчика разделает, да под свежатинку и разговеется бутылочкой-другой, без народного, так сказать, контроля. И уже ухмылялся дед в усы, представляя бабкин гнев запоздалый, да осечка вышла. Скотину-то забивали в посёлке только два мужика. Специалисты местные. Осенью нарасхват были. Пошёл дед Афанасий приглашать кого-то из них, ан нет, один в отъезде и неизвестно когда будет, другой только что с заказа вернувшись, то есть в драбадан. Два дня к нему не подходи, он в свинью не попадёт. А душа горит, мочи нет, да и бабка может не вовремя явиться. Что делать? Но есть бог на свете, есть! Высокое напряжение мыслительного процесса дало-таки искру. Побежал дед к соседу, Ивану. Здоровенный мужик, сажень в плечах, работал шофёром, из грязи свой грузовик всегда сам выталкивал. Но, как часто бывает, при такой силе не мог курицу зарубить. Боялся.
- Выручай, Ваня, давай моего кабанчика завалим. Я уж и пару бытылочек припас, под свежатинку.
- Ты что, дед? Знаешь ведь, я и курицу-то не могу, а ты - кабанчик.
- Не надо резать, Ваня, не надо. Сделаем так: я его из загородки выгоню, а ты с дубиной наготове будешь. Он морду-то высунет, а ты его дубиной по пятаку! А пока он очухается, я сам и доделаю всё. Идёт?
Уговорил дед соседа. Для храбрости одну бутылочку на грудь приняли и пошли вершить своё злодейство. Выломали из загородки несколько досок и стали выманивать кабанчика. А тот, как почуял неладное, не хочет выходить. И так, и этак, и хлебца ему и слова всякие - упёрся, не хочет нос показывать. Терпение у деда лопнуло, залез сам в загородку, хочет кабанчика вытолкать, да сзади зайти не может: тесно. Уцепился тогда дедок за свинячьи уши и потянул, пятясь задом, в дырку. А Иван в полумраке, да в состоянии немалого страха, да после бутылки, не разглядел толком, что в дырке показалось. Да с размаху дубиной деда по заднице - хрясь! Дед взмыл птицей через кабана и головой в стенку.
Спасла его сухость тела: в весе мухи был, потому и не весь изломался. Месяц, правда, в больнице провёл. А когда выписался, бабка встретила его накрытым столом. С бутылочкой, да со свежатинкой.