Туман, словно пепел, что рассыпан из гигантской пепельницы вниз на город. Тоже мне Лондон, блин. Влажный воздух проникает в лёгкие, приятно растворяясь, он щекочет тебя изнутри крупинками пара, вызывает кашель, белым облачком вырывается наружу, поднимается ввысь, где вновь становится туманом. А ты идёшь по дороге, ведущей вперёд, тебе холодно и излишне спокойно, ты не можешь понять, почему люди боятся того, отчего так вяло течёт жизнь там, куда ты направляешься. Ты входишь в узкую калитку, ещё в детстве тебя учили не входить через ворота. Это одно из двух основных мест встречи родственников, но это не свадьба. Не бойся мёртвых – бойся живых, хорошие и правильные слова, услышанные когда-то, от кого-то, почему-то. Тут находит последнюю квартиру каждый: небольшую всего лишь в два квадратных метра, законную, честно полученную, заработанную не воровством и не жульничеством жилплощадь. Кто-то и здесь умудряется пощеголять: узорным крестом, огромной мраморной плитой, заборчиком в человеческий рост, скамьёй на 10 человек, роскошной узорной надписью или даже стихотворением витиеватым, убранством пышным и цветами искусственными. А вокруг деревья. Высокие. Серьёзные. Такие же спокойные, как и всё вокруг. Они видели тысячи людей здесь, чьи-то нечеловеческие рыданья, чей-то грозный вой, чьи-то молитвы, что шептались еле слышно буквально в землю. Видели и никому не расскажут, они сохранят эту тайну под осенней листвой. От листвы вода в лужах стала ржавой. Кто-то в одиночку глушит водочку за столиком. Кто-то убирает сухую траву с песчаных насыпей. Кто-то греет руки, засунув их в карманы, а кто-то нагревает руки на чужом горе. Кто-то ругается в сторожке на то, что мусора много и никто его не убирает. Кучи хлама, который включает пластиковые и не только бутылки, целлофановые пакеты, проволоку. Всякие склянки…. Кто-то сетует на судьбу, что разлучает людей так рано и неуместно. Судьба давит жизни одним пальцем, как букашек, скидывая в ямы людей, утаптывает землю поплотнее. Приватизировать эти два несчастных метра, чтобы государство позволило двум людям вновь обрести друг друга, оказаться рядом, на этот раз надолго, наверное…. Таков закон. Вдали раздаётся речь священника, а потом, кажется, звон колокола глушит любой звук, кроме стука сердца, а по земле бежит дрожь, лёгкая и незаметная, медленно она расползается и поглощает. Дрожь чувствуют те, кто ещё способен к этому. Боюсь, когда-нибудь её не услышать. Ветер пытается хоть как-то расшубуршить прилипшую к асфальту листву, уже даже не жёлтого, а какого-то трухляво серого цвета. Вот и ты находишь, то, что искал, того, к кому стремился. Жаль, ты не можешь плакать. Жаль, ты не можешь с кем-то поделиться этой болью. Жаль, ты так редко здесь бываешь. Ты молчалив, и тускл твой стыдливый взгляд. Ты кладёшь цветы на мало-мальски ухоженную могилку, чему-то несмело улыбаешься, посмотрев в небо, которое запрятано в облака, точно в теплое меховое пальтишко. Ты здесь словно укутанный дымкой одинокий странник, ни справа, ни слева ни души. Вороны переполошились, и с неприятным, душескребущим карканьем поднялись в холодную туманную высь. Ты знаешь, что пора обратно. Идёшь по узкой аллее. Немного тихий и слегка уставший от здешней тишины. Ты выходишь через узкую калитку, ещё в детстве тебя учили не выходить через ворота. Туман всё так же скрывает от тебя окружающий мир.
И ты идёшь по дороге, ведущей назад.