Начало

Владимир Либман
Я учился в техникуме. На каком-то курсе началась практика на заводе.
Мне было уже лет 15-16.
Завод был черным - ремонтный завод. Всюду грязь, мазут, гадость. Ремонт трамваев и троллейбусов. Я работал слесарем. Сначала - шабровщиком. Работа тупая, скучная. Неблагодарная. Кто-то делает, а ты за ним подчищай!
В токарном цеху работали две женщины-токаря. Одна родила четырех близняшек. А вторая вызывала у всего завода спазм сердечной мышцы: она ходила в короткой юбке при невероятных габаритах. У нее был зад, как умывальник! Когда она проходила по цеху, мужики выключали станки! А, может быть, станки сами столбенели! Глядя на нее, нельзя было сделать глоток… Мы, практиканты, давились своими бутербродами!
Кто-то обязательно треснувшим голосом мечтательно говорил: "Эх, ее бы"...
Мне нравились обе: одна за то, что родила четверых сразу (это меня очень будоражило: я тогда считал, что для этого надо четыре раза подряд... эта фантазия не выходила из моей девственной головы), и вторая, потому что уж больно она была роскошных форм. Абсолютно пропорциональная, но крупная! Да еще в короткой юбке! Да еще все мужики прибалдевали...
И я сказал: "Никто не трогает! Я ей свиданку назначил"!
Все мальчики притихли, а я так испугался, что больше не мог слова сказать, и побежал в туалет...
Теперь передо мной стал вопрос: если не сделать этого, то - позор, а если сделать, то страшно! До этого, я встречался с девочками только по-вегетариански. Целовались, конечно... Но тут дело было куда серьёзнее!
От страха я ее возненавидел! Но, как только представлял себе, что мальчишки обо мне будут говорить... в петлю! Но ведь и петля не спасала: будут все равно говорить, что трепло...
Собрал я все силы и подошел к ней... На подгибающихся ногах, дрожа всем, чем можно дрожать... Она оказалась очень не страшной. Сразу согласилась пойти в кино.
У меня не было узких брюк, потому что, вообще, были одни - школьные! Пришлось бабушке зауживать. Бабушка же дала мне рубль. Маме с папой и сестричке я доверить не мог! А с бабушкой поделился. Правда, я не сказал, что ей 22 года, и что она токарь, и что она живет в общаге!
Мы встретились и пошли в кино. Там мы поиграли в "потные ладошки", а после сеанса она сказала: "пошли ко мне в общагу".
Отступать было некуда. Страшно было. Но надо идти.
В общаге было много девушек. На нас, когда мы зашли, смотрели все! И все улыбались специфическими улыбками.
Комната в общаге была на четверых. Вещи висели на гвоздях.
Как все произошло, я не очень хорошо помню. То есть, вообще не помню.
Кончилось тем, что я потерял сознание от неожиданного ощущения...
Когда я пришел в себя, она была уже одета.
Я начал только после этого различать предметы, запахи, обстановку. Я увидел, что на столе стоит водка. Она пила водку. Я лежал в грязной постели. О таких мелочах, как вода, речи быть не могло. Пахло удушливо! Сочетание несвежей постели, дешевого одеколона, водки и любовного пота…
Она сказала: "Ты иди и приходи завтра вечером. Ты такой смешной! Сразу уснул! Выпьешь"? Я сказал: "Я не пью. Я спортсмен"! Она сказала что-то такое ласковое: "Спортсменчик, мой золотой! – и повторила, - приходи завтра"!
Я вышел из общежития, когда было уже серо. Мне казалось, что на меня все смотрят. Невыносимо было смотреть на женщин! Мне было противно!
На заводе меня, конечно, однокашники спрашивали, но я отвечал, что мы ходили в кино и все. Она тоже, видимо, не углублялась. На заводе стало скучно. Весёлость ушла! Больше никто не решался отпускать шуточки в ее адрес.
Даже рабочие прекратили ржание. Им, видимо, передалась какая-то серьезность ситуации.
Что-то произошло с ней.
Она добивалась, чтобы я сказал, почему я больше не прихожу, но слава Б-гу, практика закончилась, и допросы прекратились.
Я потом подумал, что она была хорошая, добрая. Просто она была неустроенной, бедной, беспритульной. Уже не сельской и еще не городской. Суржик… Маринка.
Вечное нежное и благодарное воспоминание...