Первая любовь

Владимир Либман
Меня бросила девочка! Мне было 19 лет. Ей 17.
Мы познакомились с ней, когда мне было 14, а ей 12. В пионерском лагере. Я за ней ухаживал. А потом Димка (он был старше на год) сказал мне, что она прошла Крым, Рим…
Потом выяснилось, что наговорил для того, чтобы я от нее отвалил. Я отвалил.
Мы с ней встречались раз в год-два. Инициатива всегда была ее. Так прошло пять лет.
Однажды под Новый год мы встретились! А ей стало 17! А мне 19! Я влюбился в нее. Оставил девочку, с которой встречался уже очень серьёзно. Оставленная девочка, когда узнала, что я ухожу от нее, упала, обняла мои ноги, и долго выла: «Не уходи»… Я сам думал, что мы поженимся. Но я не мог остаться. Я не подлец. Просто я полюбил другую.
Три месяца продолжалось счастье! Я сказал своим родителям, что теперь я точно женюсь. Мама предупредила меня, что у нее папа антисемит (они работали вместе)… Но мне ее папа был не нужен! «Какое мне дело до него»?
И вдруг она не пришла на свидание! Я ждал ее до полуночи. Я ее искал весь вечер. Я выкурил пачку сигарет. Почему я тогда не заметил, что ее родители спокойны? Я был уверен, что что-то случилось! Я весь вечер метался! В милицию, в скорую, в морг. Был сильный гололед.
Она пришла около полуночи домой в сопровождении какого-то парня. А я сидел под подъездом. Она сказала, что больше мы встречаться не будем. Я не мог поверить в это.
Я три дня где-то был. Где был - не знаю. Помню только, что я очнулся около двери квартиры ее подружки. Оказалось, что я ходил за ней и просил не уходить от меня! Я ночевал у нее в подъезде. Потом бродил за ней и канючил. Я потерял человеческий облик. Я был просто растоптан.
Я был под впечатлением много лет. Не мог придти в себя.
Я знал каждый шаг этой девочки. Я ее ждал на улице возле иняза, где она потом училась. Смотрел на нее из-за дерева. Я ходил в театр, где она могла быть. Часто видел ее там. Одну. Подойти не решался. Боялся нового унижения. Много лет, бродя по улицам даже других городов, я ждал встречи с ней…
Иногда в Киеве встречал её, и тогда старался убежать! Но всегда, в любой толпе я искал ее.
Накануне ее свадьбы, я встретил ее маму. Мама мне сказала, что она выходит замуж. Я опять не спал три ночи.
Потом она родила дочку, потом еще одну. Об обеих я знал. То есть, я специально не узнавал, но как-то само получалось, что узнавал.
Когда у меня уже был взрослый сын, мы случайно встретились в городском парке. Она была с двумя дочерями. Я с сыном. Мы играли там в теннис.
Мы сели на скамеечку.
У нее были седые волосы. Много седых волос. Она была божественно красива.
Девочки были нехорошие. Они плохо с ней разговаривали. Я их возненавидел...
Потом она вдруг быстро и истерично сказала: "Дай мне телефон! Быстрей"! Я дал. Успел.
Подошел мужчина, держа на бумажке три пирожных.
Она нервно вскочила, выбила из его рук пирожные: "Я их терпеть не могу"! Сквозь слезы.
Он был милиционер. Младший чин. Может быть, лейтенант. Не больше.
У меня все прошло! Моя первая любовь прошла. Она закончилась прямо там в парке.
"Для меня словно ветром задуло костер"...
"И ничто души не потревожит"...
Она начала меня преследовать. Мне было 38. Ей 36. Она ждала меня в подъезде. Она сменила квартиру так, чтобы из ее окна был виден мой кабинет. Она сошла с ума. Она приходила к моей жене. Она вырезала мои фотографии со стендов ("на субботнике", "Конференция"...)
Утром на моем столе часто появлялась записка с сумасшедшим содержанием, что-нибудь такое: "Мне без тебя не жить". Как она попадала в кабинет? Видимо, просила уборщицу, которая убирала, разрешить оставить мне записку…
Мне было ее жалко. Но я не любил ее больше. Мне мешал милиционер. И плохие дочки. И то, как она расправилась с пирожными. На месте милиционера я бы ее отправил вслед за пирожными! Милиционер был жалкий. Если бы не все это – я бы опять ее любил.
Под Новый год она написала помадой на панелях в подъезде моего дома «Я тебя люблю» и «Happy New Yes». И на дерматиновой моей двери. Бедная моя жена.
Однажды мы встретились. Она дождалась меня после работы и поздравила меня с 23 февраля. Я не смог ей отказать. Я был пьяный. Она ничего не пила. Никогда. Мы пошли в ресторан, потом домой к её подруге... Не надо было этого делать…
Однажды, вскоре после этой встречи, я увидел ее пьяной. Ждала меня после работы. Потом еще раз. И еще… От нее плохо пахло дешевым вином и такими же сигаретами... Я был вежлив, но категоричен.
Она была журналисткой. Занималась переводами. Ее папа был знаменитым военным фотокорреспондентом. До сих пор его фотографии воздушных боев печатаются во всех военных книгах.
Он не любил евреев. Очевидно, милиционеры лучше...
Почему она тогда не пришла на свидание?
Я помню ее пальтишко красное. Мне кажется, что я мог бы нарисовать ее.
И сапожки. Я помню свитерок вязанный с выложенным на него беленьким воротничком.
Коленки.
Такой красивой одежды я больше никогда не видел. От нее пахло хвоей. Лесом после дождя.
Мы должны были идти в театр на спектакль "Требуется лжец". 2-го апреля.
Боже мой, Боже мой! Это было даже не вчера! Это сегодня было!
Взяла и разрушила свою жизнь! И моя состоялась по-другому.
А может быть, это ее папа?
Чего я все это рассказал? А! Рассказал и всё! Я и сейчас ее люблю.