Памяти Э.М.Н., ушедшей в другой путь 17-го марта 2005-й весны.
Вспомнить трудно. Не получается. Когда это произошло, я ещё могу припомнить, а вот как, с этим сложнее. Одно не вызывает сомнения – это произошло в начале весны. Или в конце зимы. Разве важно?
Дни размазались в пространстве и красках впечатлений. Только обрывки.
Тёплый пригорок на юго-западе. Только-только построенное шоссе, по которому нерешительно ползут новенькие троллейбусы и стремительно мчатся блестящие машины. Они ещё не успели насладиться, а другие ещё не успели добраться. Свежий край города. Словно в воздухе летит запах краски и сырого бетона.
Мы сидели на устало выбившейся к солнцу травке. Она только-только приподнялась из-под съёжившегося снега и не успела набрать полную силу. Ну а мы без оглядки прижали её покрывалом из пуховиков, на которые потом уселись.
- Маша, вот, посмотри! – я достал из сумки пластинку “Modern Talking”. Глянцевая бумага блеснула на солнце.
Она недоверчиво взяла конверт в руки.
Солнышко из-за её плеча отчертило контур лица, заискрившись в мелком смешном пушке на висках. Я увидел, как оно отразилось в карих искринках уголков её глаз.
- Где ты добыл? – она вытащила диск и бережно сдула пылинки. Потом спрятала обратно в конверт.
- Места знать надо! – гордый собой, я достал открывалку. С тихим хлопком пробка от «Лесной ягоды» улетела в пыльный угол бордюра.
Она недовольно хмыкнула и ткнула меня локтём в бок. Больно.
- Прекрати сорить тут!
- Мне нравится иногда хулиганить, - отозвался я, - Сейчас прямо и начну!
Маша успела отбросить пластинку. Было немного жалко разлившейся газировки. Но разве сравнить эту неприятность с удовольствием поймать поцелуй, валяясь под весенним небом!
Мы оторвались друг от друга, когда не в меру придирчивая старуха начала распинаться у подножья склона, потряхивая палкой с намотанной на неё авоськой. Так хотелось подбежать и что-нибудь сделать с её нелепым, словно сделанном из бумаги куцым плащом. Но она остановила меня.
- Да брось ты. Оставь бабушку в покое!
Увлекла меня за собой вверх по склону. Напоследок обернулась и показала бабушке язык.
- Ну и где мы найдём ещё такое место? – недовольно заметил я, оглядываясь по сторонам.
- Да, плевать, - она отвернулась, нагибаясь к лежащими на лотках книгам, - Ух ты, смотри, сказки Жорж Санд! Купи мне, Максимка, пожалуйста!
А что мне оставалось? Выудил из штормовки две красные бумажки. Получил в замен книгу и одну бумажку голубого цвета. Пять рублей… это уже не десять. Их можно менять со спокойной душой.
Она села на скамейку возле какого-то никчёмного куста, покрытого осевшей серой пылью. То ли это остатки снега, то ли ещё что. Мне не хотелось прикасаться к нему, да и смотреть не хотелось. А она машинально отломила веточку и принялась растирать пальцами, стряхивая кору на асфальт. Книга была раскрыта уже на восьмой странице.
- Почитай вслух, а? – попросил я, садясь рядом.
- Фигушки! Сам читай, - она придвинулась ближе и положила мне на плечо голову, - Только быстро, я не буду тебя ждать!
Я кивнул. Она вздохнула и тихо прошептала: «Эх, Максимка…».
А потом на Тверской открылся Макдоналдс. В первые дни мы не стали волочиться следом за уныло толкающимися очередниками. Просто долго смотрели на это чудо зарубежное и лопали эскимо под фонтанами.
- Не, мы там чего-нибудь учудим, - сказал я, выбрасывая бумажку и палочку в урну.
- А нельзя ведь, - Маша принялась задумчиво грызть деревянный остаток своего мороженого, - Поймают, худо будет.
- Ничего подобного! Неформалы мы или где?
Через несколько дней мы купили в комке бутылку грейпфрутового ликёра и пронесли её внутрь, опасливо глядя по сторонам. Столик у окна оказался вполне подходящим. Мы потом еле сдерживали смех, пиная по мостовой смятые стаканчики, которые как-то постеснялись оставить среди обёрток бигмаков.
- А ты пьяный! – смеялась Маша, пасуя мне смятый стаканчик.
- На себя посмотри, - я промахнулся мимо стаканчика и упал на одно колено. Ладонь резко упёрлась в мелкий гравий. От боли я выругался и кое как переполз на скамейку. Маша приземлилась рядышком. Прошло около часа прежде, чем мы немного протрезвели, нацеловались и обнаружили, что кончились сигареты. К тому же было прохладно.
- Не май месяц, - поёжилась Маша, пряча пальцы в смешные шерстяные перчатки. На резиновой перевязи. Я уже перестал замечать это милое безобразие – если считает, что так перчаткам надёжнее, пусть считает.
- Точно, всего лишь начало апреля.
- Обычно теплее, - она откинула голову назад, глядя в тёмное переплетение голых веточек, - И птиц почти нет.
- Прилетят. И залетят.
- Да ну тебя! – она стукнула меня кулачками в грудь, - Проводи меня домой, а?
Мы шли по тротуару, держась за руки. Её родители сдержанно поздоровались со мной. Папа исчез в своей комнате, а мама устало поинтересовалась, не хотим ли мы чаю.
- Давай в библиотеке, а? – шепнул я Маше.
Она осторожно посмотрела в спину маме, колдующей над плитой. Больно ткнула меня коленкой в бедро и приложила к губам палец.
- Да что, я это… Ничего такого, - пришлось сделать вид, что крошки, упавшие с доски, на которой резали хлеб, в данный момент занимают все мои мысли.
- Максим, как твои дела? – спросила мама Маши.
- А… Нормально. Готовлюсь! – отрапортовал я. Неужели это и так не понятно? Как могут быть дела у выпускника? Мандраж перед вступительными, вот как!
- Конкурс большой?
- Мам, там пятеро на место, но Максимка умный, он поступит, я знаю! – Маша чувствовала себя немного не уютно. Прошло несколько недель прежде, чем её родители смирились с тем, что у их пятнадцатилетней дочери появился парень, с которым, как говорится, «всё на полном серьёзе». Знали бы они насколько, мне бы не сносить головы.
- Ну-ну, - покачала головой мама и поставила на стол плошку с вареньем.
Мы выпили по четверти чашки. Потом Маша воскликнула:
- Ой, он горячий! Мы подождём, как остынет, не выливай, мам, хорошо?!
Не дождавшись ответа, Маша встала и пошла в библиотеку. Я виновато улыбнулся, не надеясь на ответную улыбку. Мама отвернулась.
Мы заперли дверь, хотя мама и так не стала бы нас беспокоить. Интеллигентная семья, книжные шкафы в три стены, кресла, укрытые пледами и тонкие подсвечники на пианино. Мы расчехлили проигрыватель и поставили диск. Биттлз.
- Ты вообще как?
Наверное, вопрос был глупым. Маша засмеялась и ткнула мне в нос пальцем, измазанным вареньем. Как же я не заметил, что она прихватила с собой плошку?
Стараясь не перепачкать сладким ковёр, мы отдались друг другу. Было небольшое «но», которое могло бы смутить кого угодно, но не нас. Маша собиралась остаться девственницей до свадьбы. Я не возражал, наоборот, был горд, представляя, насколько это будет здорово… потом. Не боясь наделать проблем друг другу, мы дарили счастье, резвились и наслаждались.
Лопали бублики на Арбате, запивая квасом и разглядывая изукрашенную плитку. Там и тут судьба и душа. Пёстрый наивняк, как сказала Маша, подцепив эту фразу у мамы. Она и не скрывала этого.
- А мне нравится. Взял бы сам чего-нибудь… Нарисовал. Если бы не было влом.
Маша уселась на асфальт, поставила бутылку и закурила.
- Тебе влом, да? Влом значит?
- Ну….
- Тебе всегда всё влом! Вечно тебя расшевеливать надо!
- А….
- Только гадости какие-нибудь делать ты первый в первом ряду.
- Маш…
- Отстань! Иди, купи краски и возвращайся. Возьмёшь и нарисуешь. Для меня!
Наверное, моя растерянность проявилась на лице. Маша смягчилась.
- Ну кис, я не так… Не грузись, лапка! Я шутю! Люблю тебя, но краски принеси. Вместе нарисуем чё-нибудь.
Она закурила и выпустила в мою сторону несколько колечек.
- Хорошо. Сейчас буду. Может, ты пока дома побудешь? А то прохладно так… На асфальте-то сидеть.
- Чеши давай! Я не маленькая!
Пришлось учесать.
Отлучился на пол часа. А вернулся – увидел столпившийся у стены народ.
Я растолкал, кого смог и протиснулся к лежащей на земле Маше. Над ней склонились врач и медсестра.
- Что с ней? – закричал я. На меня посмотрели недовольно и осуждающе. И старушки, которых и не встретишь на Арбате, а тут вдруг образовались. И такие же студенты-школьники вроде меня. Просто прохожие. Врач повернулся ко мне лицом, но его загородила коренастая фигура.
И ведь дёрнуло же меня ещё и пиво прикупить. Милиционер козырнул и попросил документы.
- Прогуливаем, да? – он положил паспорт в карман и больно ухватил меня под локоть. Потащил к уазику.
- Нет, вроде и травки нет, да и алкоголем не пахнет. Может, колёса? Ладно, очухается, разберёмся, – услышал я за спиной голос другого человека в форме.
Хлопнула металлом дверь. Заляпанное убитыми мухами и запылённое окошко с тремя прутьями. Мне ничего не удалось разглядеть. Голоса с улицы слышались невнятно. Я устало опустился на металлическую скамью и закрыл руками лицо.
Мне ничего не пришлось писать. Следователь внимательно выслушал меня, записал ответы на заданные вопросы и оставил ждать в коридоре. Из «обезьянника» выпустили, уже хорошо. С алкашами сидеть – сомнительное удовольствие.
Не прошло и часа, как пришли её родители. Я готов был провалится сквозь землю под взглядом мама. Отец не удостоил меня и кивком головы. Хлопнув дверью, они скрылись в кабинете следователя.
Я приподнялся на лавочке.
- А ну сидеть! – рявкнул дежурный.
- Товарищ лейтенант, курить хочется, жуть просто, - я показал сигарету и зажигалку на ладони, - И не убегу я никуда, у вас же мой паспорт.
- А ну сядь!
- Ну что вы, не человек что ли? С моей девушкой неизвестно что, я весь как на ежах сижу!
Мент что-то пробурчал под нос и зашелестел журналом.
- Ладно, абитуриент хренов, твоё счастье, что у тебя последний класс… А то бы устроили тебе … выпускной … Иди уже, кури, дурья голова. Будешь знать, как барышень во время занятий пивом поить.
Я выскочил на улицу. Мне повезло, что окно следователя было рядом со входом. Не сходя с крыльца, не показываясь в проёме окна, я встал так, чтобы слышать разговор через приоткрытую форточку. До меня долетали обрывки фраз.
- Сколько…
- Зависит от лекарств… Девочка…
- Девочка?
- Да, если вы об этом…
Мама шумно вздохнула. Наверное, сжала руку Машиного папы.
- Ничего… такого… без…
- И…. говорят …чи?
- Вирус какой-то…. Ничего… опасного нет… Кома.
Наверное, у меня подкосились ноги. Не могу вспомнить. Следующее воспоминание – щиплет ладони и щёку. Шершавая стенка, битое стекло возле крыльца. Двое в форме трясут меня за плечи.
- Йопт, вставай давай, бл… малолетки, с ними полный капец.
- Ничего, ща встанет. Перенервничал.
В это время хлопнула дверь, и на крыльцо вышли родители Маши. Мама посмотрела на меня широко открытыми глазами. Красными от слёз. Папа шагнул вперёд.
- А вы чего тут? Не трогайте его!
- Вы, гражданин, идите, идите, - отмахнулся один из ментов.
Машин папа и не подумал его слушать. Подошёл ближе.
- Вижу я, как вы тут работаете. Детей избиваете? Он, между прочим, не при чём.
Менты напряглись.
- Они… ничего, - сказал я, вяло ворочая языком, - Это я сам… Поскользнулся просто, они мне помогают.
- Да, - отозвался мент, продолжавший держать меня за плечо, - Пошли, отдадим тебе паспорт.
Кое-как рассовав вещи по карманам, я вновь вышел на крыльцо, собираясь идти домой. Они стояли неподалёку на тротуаре.
- Максим, - окликнула меня Машина мама.
Медленно подойдя ближе, я разглядел, что они смотрят на меня с сочувствием.
- Вы мне скажите, в какой она больнице? Я смогу навещать её?
Они переглянулись.
- Ты слышал…, - тихо сказал папа.
- Да.
- Позвони завтра вечером, мы тебе скажем, - прошептала мама, сглотнув слёзы.
- Спасибо. Прощайте, - стараясь не встретиться с ними взглядом, я осмотрел их, словно стараясь запомнить. Словно чувствовал, что никогда больше не увижу этих людей. Бывает такое чувство.
Прошли дни. Недели. Месяцы. Они сказали мне номер больницы. Они предлагали вместе приходить к Маше, но я каждый раз отнекивался. Я приходил один. Раз в неделю.
Садился у кровати и держа её за руку, читал всё, что было интересно мне самому. Томик Звягинцева, сборник молодых писателей ефремовской школы, куртуазных меньеристов, купленных на лотке в университете. Читал по часу, а то и по два. Пока меня не выгоняли из палаты.
С опозданием, но я всё же получил телеграмму от её родителей. Они поздравили меня с поступлением. Правда, это произошло через год. В первый раз я просто недобрал баллов.
Потом прошёл ещё один год. Не помню, в какой момент я первый раз пропустил намеченное посещение. За первым разом выстроились второй и третий, ну и так далее. Я не забыл Машу, вовсе нет. Просто жизнь шла своим чередом.
Звонок раздался чуть больше месяца назад. В это время я был на работе.
Лена тут же мне перезвонила.
- Вас супруга, - доложила секретарша, - Соединяю?
- Да, давай.
- Привет! Тебе тут кто-то звонил, не представился. Из больницы, - она говорила спокойно, но я испугался за сына.
- Кирилл?
- Не, я ему уже звонила. С ним всё в порядке, на семинаре сидит. Огрызнулся, просил не беспокоить, а то преподаватель съест с потрохами. Представляешь, так и сказал. А что они хотели я не знаю. Тебя хотели услышать. Из больницы…
Она назвала номер.
Я вздрогнул.
- Ничего страшного, я думаю… Старая история, - остаётся надеяться, что голос не дрогнул. Лена кое-что знала про Машу… Но только кое-что, - Я перезвоню им.
Она вздохнула. Мне не нужно было видеть её лица или переспрашивать. Она поняла многое из моих слов. Возможно, поняла больше, чем хотелось бы мне.
- Тебя когда ждать?
- Н… Не знаю точно. Перезвоню.
И трусливо бросил трубку. Надо предупредить, чтобы не соединяли… Да что там, надо будет – на сотовый позвонит.
Стиснув зубы, я сжал ладонями виски. Нет, не позвонит.
Финиш.
Что же теперь будет?
Чувствуя страх, я никак не мог решиться позвонить туда. Что они мне скажут? Либо – либо. Или одно из пяти, пошутил я, пытаясь самого себя утешить и развеселить. Естественно, безрезультатно.
- Вы вернётесь сегодня, Максим Сергеевич? – я вздрогнул от голоса секретарши, раздавшегося за спиной. Рука замерла на прохладе дверной ручки.
- Не… знаю. Если что, пусть мне на сотовый звонят.
- Вам нехорошо? Что-то с сыном?
- Нет, нет, всё нормально.
- Может, волокардина выпьете? Я слышала, 45 это возраст опасный, вы уж извините меня, Максим Сергеевич.
Облизал высохшие губы и встряхнул головой.
- Ладно, давай сюда на всякий пожарный. Только это, Света… Раньше шести не убегай, а то подрядчики…
- Максим Сергеевич, вы меня знаете!
- Потому и предупреждаю.
Света состроила каменное лицо и протянула мне пластиковую упаковку.
Запахнув пальто, я хлопнул себя по карманам. Ключи от машины, мобильник, наладонник. Всё на месте. На часах было пятнадцать - пятнадцать. Вяло усмехнувшись, я покинул офис.
Стоя у цветочного киоска, я ощутил растерянность. Сколько цветов покупать? Не знаю. Она умерла? Невозможно в это поверить. Абсурд! Позвонить?
- Пятнадцать белых роз, вот в сеточку светлую, пожалуйста.
Продавщица, молдаванка, наверное, назвала сумму. Акцента почти не чувствовалось, но она говорила по-русски не уверенно.
- Вот, берите на здоровье, - она передала мне увесистую колючую ношу и забрала деньги.
Больница почти не изменилась с тех пор, когда я посещал Машу последний раз. Когда это было? Дай Бог памяти… лет десять прошло с тех пор.
- Мужчина, вы к кому? – воскликнула девушка из-за ресепшена.
А охранник в тёмно-синем костюме поднял руку с тонфой, перекрывая мне путь.
- Палата 213. Мария Андреева.
- Минутку, - девушка постучала пальцами по клавиатуре, - Ой… Конечно проходите! – видимо, в базе данных содержалась история болезни, - Вы первый посетитель! Брат? Родственник?
- Не близкий, - уклончиво ответил я.
- Вас проводить?
- Нет. Дорогу знаю. Бывал.
Сердце колотилось так, словно я вбежал на десятый этаж по лестнице. А ведь всего-то вошёл в лифт и замер, глядя на мелькающие цифры. Высохли губы, горло саднило. И глаза… словно свет стал ярче. Мне хотелось закрытии их, сжать руками… Иначе…
Лифт открылся.
Палата была в дальнем конце коридора, дверей десять пройти. На площадке перед лифтом лежал новый ковёр, а вот пальмы остались прежними. Резкий запах больницы… Его тут не было. Здесь был другой запах.
Только один человек стоял у окна.
Я видел со спины коротко стриженые волосы, почти без седины. Тонкий больничный халат на хрупких плечах.
Мне не нужно было идти мимо дверей.
- Маша…
Она обернулась. Прежде чем слёзы смочили ресницы, я успел прижаться лицом к её лицу. Почувствовать пальцы в своих волосах, поймать губами её губы и едва не упасть вместе с ней прямо тут. Упал только букет.
- Я знала, - тихо прошептала она.
А потом плач прервал её дыхание.
Чуть позже мне удалось усадить её в кресло.
- Да, вот уже сутки я снова живу, - закончила она, выплакавшись и наговорившись. За это время я узнал так много… про тот день. Она заново рассказала мне его, напомнила то, что я почти забыл. Даже красные тюльпаны на верхней плитке вспомнила, словно это было самым важным во всей истории. Я тогда никаких тюльпанов не запомнил. О том, что ей не куда теперь идти и родители умерли несколько лет назад, она почти не говорила. Упомянула как о простом, случившемся факте. Не более того.
Она разглядывала моё покрытое морщинами лицо. Вряд ли понимая, что и она уже давно не пятнадцатилетняя девочка. То есть, она видела себя в зеркало, но постаралась забыть об этом. Так она мне сказала, добавив: «Какая разница, не буду я смотреть в лицо этой старухе».
- Никакая ты не старуха, - попробовал уверить её я.
- Да что ты… можешь не утешать меня, Максимка. Я же всё понимаю. Слушай, а можно я к тебе перееду?
Я опустил глаза. Она проследила за моим взглядом. На пальце обручальное кольцо. Глупо было его снимать. Ещё глупее было бы скрывать от Маши всё, что произошло.
- Жена… Дети, небось, да?
- Да. Дочка и сын. Дочка замуж вышла в прошлом году. А Кирилл учится в инязе.
- Господи, - она коснулась дрожащими пальцами губ, - Зачем я только… ожила….
- Не говори так! Хочешь….
- Что? – она резко оттолкнула меня. Как тогда. Кулаками в грудь. В шутку.
Посмотрела на свои руки. Руки сорокатрёхлетней женщины.
- Максик…, - она в изнеможении упала на подлокотник кресла. Я попытался коснуться её, но она оттолкнула меня. Ни сейчас, ни позже во всём мире для меня не было больнее звука, чем её рыдание в этом тихом, уютном и тёплом фойе.
Врачи запретили ей курить, но разве Маше можно что-нибудь запретить? Попробуйте запретить пятнадцатилетней девчонке! Я через это проходил, знаю.
Выбросив докуренную сигарету, Маша хлопнула меня по плечу.
- Поли отсюда на хрен! Я тут двадцать восемь лет провалялась, ни минуты лишней тут не проведу!
Она надела старенькое пальто, одолженное у какой-то медсестры.
- Я в этом барахле выгляжу как старая дева!
- Брось ты, - отмахнулся я, - На улице хоть и май, а не жарко.
Мы шли по Арбату, курили и пили пиво. Как тогда. Она разглядывала витрины, удивляясь тому, как всё изменилось.
- Май…. Май моего пятнадцатилетия, - тихо плача и улыбаясь, шептала она. Я смотрел, как она прижимала ко рту бутылку, глотая дым и текущие по щекам слёзы. Ласковое весеннее солнце играло на её милых морщинках в уголках глаз. Она была такой хрупкой, такой нежной и счастливой… И такой обречённо несчастной в то же время, - Знаешь, это должен был быть май, когда я стала бы твоей. Думаешь, они не разрешили бы нам пожениться?! Чёрта с два! Я бы ждала от тебя ребёнка, они бы и слова не сказали! Козлы!
Она отбросила бутылку, поддала ногой, от чего стекло едва не разбилось. С тихим стуком отлетела к стене и там замерла.
- Все козлы!!! – закричала она, оглядываясь по сторонам, - Вы поняли!?!? Вы все живёте, а у меня украли жизнь и жизнь украла его, - она ткнула в мою сторону пальцем.
Люди украдкой оборачивались, но находили в себе такта не проявлять слишком сильный интерес.
Милиционер хотел было подойти к нам, но я жестом попросил его не приближаться. Наверное, мой солидный вид оказался достаточным аргументом. Он отвернулся.
Маша быстро пошла вперёд.
- Постой! – крикнул я.
- Просто иди за мной и не трогай меня, - сколько раз я слышал эти слова? Раза три, не меньше. В этом была она. Такая, которую я любил… Раньше. Что скрывать? И сейчас люблю. Только уже, наверное, не её а само воспоминание о любви к ней. Такой утончённый психологический мазохизм.
Мы шли молча долго-долго. Спустились к набережной…
Она опёрлась спиной о ствол дерева, запрокинула голову и уставилась в весеннее небо.
- Макс, это наш первый май…
- Хочешь я…
- Что? Что ты можешь? У тебя есть твоя Лена, так? Ты же не сможешь…
- Смогу. Ради тебя.
- Да? А дети?
- Они большие уже. Они поймут.
- Ах ты, подлец, - совсем не по-детски прошептала она сквозь зубы. Мокрая от слёз рука хлёсткой пощёчиной коснулась моего лица.
Я молчал.
Маша вздохнула и обняла меня.
- Да плевать, я найду работу, смогу снимать квартиру. Родичи мне оставили там кое-что…
Говорить ей о том, что сейчас со старыми сбережениями делается?
- Да, конечно, - тихо сказал я.
- Макс, ты только не бросай меня, ладно? У меня нет никого… Совсем никого кроме тебя.
- Да куда же я….
- Прости меня дуру, кис. Я люблю тебя, вот так сильно, так сильно.
Она попыталась поцеловать меня, но слёзы продолжали её душить.
Мы стояли на прохладном майском ветру. Я осторожно гладил её плечи, пытаясь взять себя в руки. Всё происходило так быстро… Неужели я не готов к этому? Я ведь ждал этого. Почти тридцать лет ждал.
Наверное, это правда. Рождённые весной навсегда остаются детьми. Поэтому мне и было с ней так легко, или нет? Спрашивал себя и не находил ответа. А впрочем, какая разница?
Мы катались на каруселях, ели мороженое и гуляли.
Ночевали в гостинице.
Я не мог себя обманывать – мне безумно хотелось близости с ней, но она как будто не могла переступить через какой-то порог. То ли от того, что оставалась ещё пятнадцатилетней девчонкой, то ли вспоминая, что у меня есть семья и дети.
- Ждут они тебя. Когда ты им скажешь?
- Скоро, - отвечал я, зная, что это и правда в конце концов произойдёт. Я сделал всего несколько звонков в офис, объясняя, что несколько дней меня не будет. Лена не звонила. Наверное, она обо всём догадывалась.
Мы стояли на балконе, глядя на медленно плывущий по Москве-реке прогулочный катер. Стояли, обнявшись и смакуя Asti Mondore из тонких бокалов.
- Поедем, поплаваем по реке, а? – спросила она, проводя пальцами по моему лицу. Она то и дело разглядывала подаренное мной кольцо. Потом будет похожее на правой. Когда мы поженимся. Остаётся самая малость – сказать Лене и подать на развод.
- Макс…
- М-м-м?
- Ты не скажешь ей, да?
Слова застряли у меня в горле.
- Знаю, не скажешь… Она взяла мою руку и крепко сжала, - Макс…
Она сжала пальцы ещё сильнее.
Я почувствовал, что она падает.
На лбу выступила испарина.
- Маша!
Она сглотнула, не в силах произнести ни слова. Лишь потянулась рукой к груди.
- Сейчас. У меня есть лекарство, - Я уложил её на диван и кинулся в прихожую к пальто.
Пузырёк нашёлся не сразу.
Я не успел.
Она молча открыла мне дверь. Не глядя мне в глаза, отступила на шаг, пропуская внутрь.
Тяжёлая, полная молчания тишина. Оглушительно громкий стук обуви и шелест пальто, пристроившегося на вешалку.
Как во сне я прошёл на кухню, сел за стол и ничего не видящим взглядом упёрся в пасмурное майское утро.
Перед глазами пронеслись яркие вспышки и сирена скорой помощи. Тихий ветерок над кладбищем. Одинокий букет на неприметной могиле. И нарисованные на плитке красные тюльпаны. Плохой я художник, но в этот раз постарался.
Лена медленно прошла у меня за спиной. Встала, глядя на меня сверху вниз.
Потом вздохнула и положила на плечо руку.
- Тебе сделать чаю?
9-11 ноября 2005.