Стокгольм, надцатое мартобря
Дорогая, родная, прости!
Кажется – я теряю тебя. Навсегда?! Бог весть!
Я знал о тебе с самого детства. О тебе судачили на крохотных интеллигентских кухоньках. Скажу больше: тебя вожделели все жители нашей голубоватой (в правильном смысле слова) планеты. Ты была и моей недостижимой мечтой. Была, звала, манила.
Когда ты отдавалась (тебя отдавали) этим счастливчикам, я плакал, уткнувшись носом в ночную подушку. Ведь всё возможно в этом мире, – судорожно мыслил я. И однажды ты станешь моей. Вдруг! Случится невероятное – и ты падёшь в мои объятья!
Я вспоминал о Фурье. Был такой французский философ. Каждый Божий день – с 10 до 11 утра, он ждал некоего человека, который придёт и даст денег на устройство его проектов. Ждал – и не дождался. Но факт этот остался в мировой истории.
Пожалуй, в этом мире, исполненном печали, ты являлась единственным радостным совершенством, недосягаемым Олимпом, загадочным Эльдорадо.
В каком-то смысле ты была бисексуальна – о тебе грезили как мужчины, так и женщины. Жадно жаждали, пытаясь приблизить в своих неуемных фантазиях.
До тридцати я верил, что однажды ты станешь моей. После сорока я стал понимать, что твоё прикосновение почти невозможно. Я пал духом, расстроился, замкнулся.
Всё меньше друзей, всё труднее понимать избранных женщин. И только ты. Однажды придёшь. Явишься. Когда уже всё. Когда уже никак.
Вожделенная Нобелевская премия. В просторечии – Нобелевка. Единственная верная и надёжная подруга на все времена.
Твой почти отчаявшийся, но верный тебе до гробовой доски – Николай Якимчук