Прошел первый апрельский дождь. В весеннем воздухе засвистели синицы, растрещались воробьи, а на чисто вымытой березе громче всех, пронзительно и неистово заликовал скворец. Он ликовал оттого, что вернулся в то единственное место на земле, где родился в прошлом году, что отыскал на березе новенький, крепкий, еще никем не занятый домик, что нашел подругу, что по влажному асфальту поползли первые дождевые черви и пахнущий тополиным духом, теплый, весенний мир был чудесен.
Именно в такой чудесный день в квартиру Дыркиных позвонили. Даша, накинув платок, открыла дверь и увидала соседа по лестничной площадке Корнея Афанасьевича с большой коробкой в руке.
--Вот…это вам, - смущенно улыбаясь, произнес он и подал коробку.
Даша не успела ни слова сказать, ни понять что-нибудь. Она стояла, прикрывая краем головного платка припудренную бровь, а сосед скрылся за своей дверью.
Одинокий пенсионер Корней Афанасьевич имел некоторые странности: то примется здороваться с незнакомыми, приподнимая шляпу; то в самый серый, ничем не примечательный, как казалось людям, день поздравляет всех с праздником; то идет и беспричинно улыбается.
Ввиду этих странностей Дыркины, как большинство разумных жильцов дома, полагали, что Корней Афанасьевич человек не совсем нормальный. А Дашин муж – дядя плотный, лобастый, работающий мясником в универсальном магазине, - называл странного соседа «чокмоль».
Даша внесла торт в столовую, рассказала свекру и свекрови о непонятном подношении. Все трое деловито уселись за круглый обеденный стол и начали ломать голову: за что подарок? Почему? С какой стати?
--Почти шесть целковых стоит, - надев очки, прочитал на коробке свекор Григорий Григорьевич.
Торт стоял посредине стола, как мина замедленного действия, как ящик с непонятным секретом, и никто не решался дотронуться до него.
--Ребус, - продолжил свекор, барабаня пальцами по полированной столешнице.
--Что ж, поглядеть надо. Может, и не ребус, а так: на тебе, боже, что нам негоже. Может, испорченный, негодный самому продукт, - сказала Галина Гавриловна.
Осторожно развязали розовую тесьму, сняли крышку. Торт был красив – с орехами, с красивыми цветами и гирляндами. Свекор звучно нюхнул. Ничего не понял. Аккуратно поддев ногтем толику крема, взял на язык и, глядя в потолок, долго чмокая, заключил:
--Свежий.
Гадали долго, обстоятельно, вполголоса.
--Не спер ли старик где-нибудь несколько таких коробок? Одному не слопать. Чего же не отдать тому-другому. Не пропадать же добру, - предположил Григорий Григорьевич.
--Продал бы тогда. Чего задарма дарить, - возразила свекровь Галина Гавриловна.
--Ребус, - глядя в потолок, сказал свекор. – Может, Герман разгадает.
Сын Даши, Алешка, вернувшись из школы, предложил съесть всем по куску. На него шикнули и дали подзатыльник.
--Не трогай, сынок, папа придет, и все установит, - попросила Даша.
Придя с работы, Герман и вправду быстро все разгадал.
--Во, хрен старый. Это он что – к Дашке клин подбивает. Зачем взяла-то, дура?
Герман пришел не в духе: стоящий на разрубе коллега Вася Ганин выиграл по лотерее холодильник. Везет дуракам.
--А что ж такого, Гера. Принес и отдал. Я и слова не успела вымолвить. Странный человек, сам знаешь, - оправдывалась Даша.
--Отчего же мне этот странник просто так бутылку не подарил? Ты мне лапшу на уши не вешай. Знаем мы эти калики-моргалики. Сегодня торт, завтра – духи, а потом и другие дела пойдут. Чокмоль!
--Ну, раскапустился. Стыда нет, говорить так о пожилом человеке.
--Заткнись. Видали мы этих пожилых…
--Он дело говорит, Дарья, - указал свекор.
Герман перевязал тесьмой коробку и энергично вышел. Корней Афанасьевич встретил его доверчивой улыбкой, которая всегда раздражала делового мясника.
--Забери-ка, папаша, свою крем-брюле. И в душу к моей дуре деревенской не влазь. Понял?
--Как вы скверно говорите, Герман Григорьевич. Дарья Кузьминична хорошая, добрая женщина. И совсем не глупая, как вы изволили выразиться.
--Нравится?
--Безусловно. Замечательная женщина…
--Держи коробку. Сами в силе купить.
Поздним вечером, когда все уснули, Даша сидела одна на кухне и распускала косу. По радио передавали музыку. Звучал какой-то марш с далекой, знакомой мелодией. И Даша вспомнила, что такая же мелодия звучала в загсе, когда она с Германом стояла молодая, счастливая, в ярком, праздничном зале. Потом машина с кольцами и лентами укатила их на свадьбу. Когда это было? Это было ровно десять лет назад. В апреле. Да, точно, двадцать третьего апреля. А сегодня? Полчаса назад кончилось двадцать третье апреля. И все забыли о маленьком юбилее – десятилетии совместной жизни с Германом…Но, может быть, наш странный сосед запомнил этот день и оттого принес торт? Как же он мог запомнить, если мы забыли? А если запомнил – почему ничего не сказал, не поздравил? Вот чудак…
Даша хотела разбудить мужа и его родителей, чтобы все объяснить, чтобы всем стало ясно то, что поняла она сама. Но она будить никого не стала. Только еще долго сидела на кухне и немного всплакнула…
Утром она на работу не пошла – имелась справка от врача. В десять часов свекор и свекровь направились гулять, а Даша позвонила в квартиру соседа.
--Вы уж извините, Корней Афанасьевич, мужа моего. Погорячился. Так-то он неплохой, если не горячится…
--Что вы, друг мой, я понимаю. И нисколечко не сержусь, честное слово, - улыбнулся Корней Афанасьевич, кротко посмотрев в лицо Даши.
Та прикрыла краем платка глаз и сказала:
--Удивляюсь только, как вы запомнили, что у нас круглая дата?
--Какая, простите, дата?
--Десятилетие супружества.
--Извините, не знал, честное слово, совсем не знал. Десять лет, говорите? По нынешним быстрым временам это стаж. И немалый. Поздравляю. Рад за вас.
--Спасибо, - несколько растерянно сказала Даша. – Только раз вы не знали – за что же торт подарили?
--А так. Ни за что. Купил с пенсии. А у меня никого нет. Дай, думаю, порадую вас…Весна-то какая чудная…
--Выходит, просто так?
--Просто так. На одной земле живем. В одно-единственное, понимаете – единственное время…
«Славный старикан. Только все же не совсем нормальный, не совсем», - думала Даша, вернувшись к себе и снимая платок.