Более интеллигентной, образованной и деликатной женщины, мне видеть не довелось.
Моя бабушка родилась 1887 году в г. Чернигове.
Бабушка окончила гимназию! 2-х процентница. Ее отец (мой прадед) был промышленником. У него в Черниговской Губернии были два деревообрабатывающих завода. Он был владельцем одного из первых синематографов (кинотеатров, по-нашему) в дореволюционной России.
Перед репатриацией я ездил в Черниговскую область. Сохранилась школа, которую прадед построил для сельских детей.
Во времена погромов, рассказывала бабушка, к ним в усадьбу пришли крестьяне. Прадед вышел на крыльцо, и спросил у них, что им надо. Крестьяне сказали, что пришли делать погром. Тогда он сказал: «Ну, делайте». Двое из пришедших зашли в дом, предварительно снявши обувь, а остальные остались во дворе. Крестьяне, которые вошли, остановились посреди зала, оробели, и не очень знали, как делать погром… Потом один из них взял из горки тарелку из севрского фарфора и бросил ее на пол. С этим крестьяне повернулись к выходу и со словами: «Прости Господи», - ушли.
В их душах не было злости, они хорошо относились к прадеду, но погром надо было сделать!
Правда, не только крестьяне любили прадеда! Он умер в постели своей молодой любовницы в Киеве в возрасте 75 лет. Он купил ей эту квартиру в доме, где я, конечно, побывал. Такой смерти, пожалуй, хотел бы каждый мужчина…
Бабушка вышла замуж за небогатого еврейского драматурга, писавшего на идиш, а после революции - на русском.
Ни одной его пьесы, кроме хранящихся у меня в архиве в рукописях, я не знаю. Пьесы очень слабые, беспомощные.
После 17 года, когда все бабушкино состояние было экспроприировано, дедушка выучился на бухгалтера. Таковым и был до конца дней. Тихий бухгалтер, непризнанный литератор.
Бабушка до глубокой старости не расставалась с книгами. Круг ее чтения – это Тургенев, Лесков, Леонов, Чехов.
У бабушки были подружки, такие же нежные и воздушные существа. Они собирались у нас в доме, пили чай, обсуждали политические события, осуждали «нынешнюю молодежь». И по мере того, как шло время, три подружки наперебой говорили четвертой: «Розочка, может быть, ты приляжешь»? Розочка клевала носом, но сдаваться не хотела. Через 5 минут такой же заботе подвергалась Лизочка…
Трогательными были их разговоры. Одна из подружек, старенькая до прозрачности, Бетя была членом партии. Никто не смог бы вспомнить, как она туда забрела, но… факт! Она была коммунисткой.
И вот, сидя за столом и телеграфно беседуя с засыпающими по ходу беседы, старушками, моя бабушка спросила у Бети: «Скажи, пожалуйста, Бетя, как ты могла допустить те безобразия, которые творил Сталин»? Бетя, с трудом раскрыв сонные старческие глазки (ей было под 90), строго посмотрела на мою бабушку и загадочно ответила: «Хасенька, ты не член партии, и есть вещи, которые я не могу перед тобой раскрыть»…
Бабушку объяснение удовлетворило, тем более что она уже сама начала засыпать…
Я умирал со смеху от этих бесед. Мне было смешно, что Бетя, похожая уже больше на дедушку, чем на бабушку, все равно старалась быть значительной.
Я как-то спросил у бабушки, сколько лет Бете, а она хитренько на меня посмотрела и ехидно сказала: «Она говорит, что ей 87, но я знаю, что ей 89»! Женщина есть женщина!
Однажды, умер наш молодой сосед («как раз русский, но хороший парень»). Бабушка пришла со двора и задумчиво произнесла: «Когда умирает молодой – это одно, а вот если умирает старик, так это таки всё»!
Смысл этой фразы никто никогда не постигнет, но какая-то поэзия в ней есть. «И очи синие бездонные плывут на дальнем берегу» - тоже ведь нельзя объяснить.
С годами, правда, суть таких загадочных образов становится менее иррациональной.
Я не помню ее повышенного тона, суетливого жеста и тому подобного.
Конечно, мы с сестричкой жались к бабушке, бежали к ней, в мир её чтения, в мир её доброй философии…
Работала бабушка воспитательницей в детском саду, а потом Заведующей детским садом.
Она замечательно воспитывала детей. Без крика, без раздражения! Её Детский сад был первым в городе. Она сама разводила там цветы. Все было в розах, георгинах! В Детским саду были посажены плодовые деревья, и дети ели «свои» яблоки, груши… Мало того, бабушка завела в Детском саду подсобное хозяйство с курами, козами, коровой. Благо территория позволяла, ГОРОНО не возражало. Я этого садика не видел, но по рассказам – это было именно так!
Но она не просто любила детей, цветы и животных, но умела со всем этим обращаться.
Когда мы уже жили в селе под Киевом, бабушка вырастила такой огород, что, проходящие мимо забора крестьяне, останавливались и почтительно восхищались. Нас кормил этот огород! А запах метиолы (меленькие цветочки, которые начинают сильно пахнуть поздним вечером) до сих пор заставляет меня вспомнить о бабушке.
Бабушка обладала удивительной сдержанностью и достоинством.
Сельские мальчишки научили меня, маленького мальчика матюгам. Ну, а еще чему?
И сказали мне, чтобы я подошел к бабушке, и сказал… Я с интересом побежал к бабушке, и радостно сообщил ей: «Бабушка! Ты пи-да»!
Для получившей гимназическое образование, и воспитанной в духе благородных девиц, бабушки, это было, неожиданным разоблачением! Но ни один мускул на ее лице не дрогнул.
Она сказала: «Ай, мой дорогой, зачем мы будем говорить о том, чего не понимаем. Там на столе я налила тебе стакан молока. Пойди выпей».
Мои друзья и я сам были разочарованы такой реакцией… И мгновенно забыли об этом. Но бабушка через некоторое время сказала мне: «Есть такие слова и поступки, в которых нет ничего страшного, но, тем не менее, они не подходят культурным людям». Говорила она так спокойно, что это входило в мою жизнь как-то очень органично. Правда, не представляю себе свой язык без крепких выражений. И в этой сфере среди друзей слыву виртуозом...
Много смешных оборотов я слышал от бабушки. Например, когда в моду вошли короткие юбки, и моя сестра, конечно, тоже надела такую, бабушка сказала: «Мы тоже были молодыми, и тоже жили половой жизнью, но носить юбку, доходящую только до половых органов, - это слишком»!
Эта фраза целиком и по частям стала пословицей в нашей семье.
У бабушки была подружка. Звали ее Лиза Веселая. Лиза была, конечно, очень старенькая, но жизнерадостная. Моя мама называла ее одним слом «жизерадостнаяидиотка». Лиза, как и бабушка, была гимназисткой, и от нее так же исходил свет русско-еврейской культуры.
Лиза, к несчастью, писала стихи! И одновременно была патриоткой! Это возводило в степень её идиотизм.
Каждый праздник бабушка получала от Лизы Веселой письмо со стихами. Бабушка читала их почтительно, а мы, циники, потешались. Стихи были такие:
«Здравствуй, дорогая Хасенька!
В знаменательный День Военно-морского флота
Я тебя и твою замечательную семью, сына, невестку, внука, внучку,
твоего брата Беню из Ленингдрада и его семью поздравляю,
Счастья, здоровья, успехов в труде, в личной жизни желаю.
Пусть враги за рубежом своим оружием не бряцают!
Все равно наш народ, вооруженный светлым учением Ильича,
имеющий самые мощные в мире вооруженные силы,
в том числе, Военно-морской флот, они не запугают»!
Дальше шли здравицы в адрес партии, отдельных Героев, в том числе, многочисленных тружеников сельского хозяйства, промышленности, науки и искусства…
Размер этих стихов не назовешь ни одним из известных! Это был новый соцреалистически-маразматический размер. Ямб, хорей - на свалку!
Короче говоря, Лиза была законченная ненормальная!
Но бабушка этого не замечала, как мы часто не замечаем пороков своих друзей, жен и любимых.
Однажды, бабушка подошла к папе, и сказала ему, что у нее есть к нему очень деловой разговор.
Папа напрягся. Оказалось, что вчера была Лиза, и оставила бабушке рукописный сборник своих стихов… Это была плотно исписанная толстенная тетрадь.
-Сынок! - сказала бабушка на полном серьезе, - ты ведь давно знаешь Лизу Веселую?
-Да, - дружелюбно сказал папа, не подозревая грядущего, - маразматичка со стихами, - неуклюже пошутил он.
Бабушка пропустила мимо ушей.
-Так вот, сынок! Ты же работаешь в редакции. Я прошу тебя сделать протэкцию (с ударением на "э") для издания сборника стихов Лизочки, - и подхалимничая, продолжила, - она так любит тебя.
-Мама! – заорал папа, - послушай себя! Этот бред ты называешь стихами? Зачем ты знаешь на память Пушкина? Чтоб я не видел больше в доме этой идиотки!
Бабушка постояла посреди комнаты, а потом оделась и ушла на улицу. В прихожей она шепотом сказала мне: «Я говорила Лизе, что этого делать не надо. Ей надо самой идти в Издательство, а не искать блат». Блат – было самым грубым словом, которое я услышал из ее уст.
Бабушка умерла тихо, как жила. Заснула и не проснулась.
На полу лежал выпавший из её рук томик стихов Саши Черного...