Сожженные мосты не разводятся

Сентенция ля минор
«Сожженные мосты не разводятся»
Случилась мечта. Или лучше так: родилась любовь. А может быть лучше так: вдруг эти двое поняли, ничего на земле нет важнее того, что они встретились. Что, только обретя друг друга, они ощутили счастье, ещё и как материальную субстанцию, разобрав его вкус и нежность. Разумеется, души их, сливаясь в тандем, получали один приз за возвышенность чувственности.
Двое – мужчина и женщина, будто дети, обрадовались, что это открылось им. Казалось, всё, больше ничего и не надо. Всё есть Любовь. Есть она, и они уже самодостаточны и богаты.
Любовь - чувство, свойственное высшему существу на земле. Любовь играет многоликостью и лишь высокой души человек не спутает её с Красотой, с Совершенством. Лишь высоко духовному существу подвластно без оглядки на инстинкты отличить Любовь от Необходимости. И как дань, а то и как откуп чарам её Тот поёт о Ней песни, Он слагает о Ней стихи и баллады. А есть такой, что жизнь отдает в угоду ей.
О ней, именно о любви мечтает только-только начавшая просыпаться в девочке женщина; именно её хотел бы встретить, пусть только раз, пусть пополам с мукой, всякий парнишка, уже начавший считать себя мужчиной. Да что там, о ней говорят, спорят, её ждут, ею болеют разве только взрослеющие дети? Просто и они превращаются, углубляясь в неё, в таких же беззаботных детей.
И вот любовь. Эти двое уже …высоко духовны. Увы, как чаще оказывается, высоко, но слепо духовны. Потому как истинно – будто дети малые, не живут, а только чувствуют один другого.
Любовь этих двух в самом зените, то есть горят их души в этом огне ярко, горят страстно, ничуть не боясь зацепить своей слепотой тех, кто живет рядом. Для этих двоих будто жил и трудился мир. Только им было дано брать его светлое, его доброе. И ничего другого. Не существовало ни забот, ни преград.
Не замечались ими даже их собственные заботливые родители - основа, целители быта для их нещадной чувствительности – были лишь фоном их жизни. Не замечался отец с его щепетильностью и какой-то уж слишком навязчивой заботой: «Стасс, в конце концов, не удобно. Хотя бы не торчите перед офисом. Неужели нельзя встречаться в другом кафе? Зачем же целоваться под самыми окнами моего босса? И почему ты стала возвращаться под утро?» Не слышал рассудочности и он в речах своего отца: «Тед, поверь моему долгому опыту, таких длинноногих в твоей жизни будет ещё предостаточно. Тебе нужно думать о жизни. Понимаешь, вообще о жизни. Прежде всего, дело. Наши системы самые надежные, но сколько фирм ищет решение в этой же области? Малейшее топтание на месте и все, нас обойдут. Пока мы в фаворе, будем расширяться за счет мелких фирм. А это потребует и сил, и участия. Твоего участия, Тед. Просто некогда затягивать обеды, укорачивать рабочие часы, выпрашивать у меня свободное время в самый жаркий рабочий день. А твои бессонницы? Ведь ты приезжаешь под час, чтоб выспаться у Мерфи в кабинете, так? Ты совершенно бываешь не готов к работе, а ведь ты ведущий специалист. Ты не забыл, что мы занимаемся безопасностью информации. Это очень важная отрасль бизнеса, сын, важная и быстро развивающаяся. В ней главное - не опоздать».
Отцы - они мудры. Им уже не понятно, что ей - дочери его только вот-вот исполнится семнадцать лет, а ему – сыну - каких-то двадцать два. А ведь такое бывает только раз, в жизни только раз такое чудо случается, чтоб любовь в семнадцать лет.…Любовь….Вторая, третья – это конечно, дай Бог, это хорошо, но когда тебе только семнадцать это совсем иначе ощущается….
Это уже потом, когда будет многое можно, уже и у офиса, и на глазах коллег, и конкуренты, … да черт с ними! все равно они на всю жизнь тебе, но тогда уже не будет возможна именно такая первая любовь. Ибо в мудрости человек тоже любит, но совершенно иначе. Этой страшной, такой захватывающей волны, что закрывает тебя от всех других чувств - этого уже не будет. Не будет такой степени счастья и достаточности, не случится чувственности, захлестывающей тебя до перекрытия кислорода, до спазмов, до нездоровья, которое в такие минуты и дни просто не ощущаешь. Тогда не понять ни прелести первых слез умиления, восхищения, ни сладостной боли от каких-то миленьких обид и прощений. …Да что там, всё будет, но …лишь копией …второй, …третьей вот этого волнительного, первозданного чувства. Таких высот чувствительности, но при индивидуальной душевной глухоте, равнодушия к малосущественным проблемам, людям, событиям – таких высот уже не взять. И дело не в здоровье, в ощущениях, в сути дело. Неповторимо именно это.
Сейчас, сейчас их просто нет для остального. Нет проблем, нет их, пока они вместе. Пока его руки крепко держатся за её плечи, а она, обняв его за пояс, считает, что ничего другого ей в жизни не важно.
Почему же мама волнуется? Что она знает такого про любовь, что заставляет её не спать ночами, когда дочери долго нет дома, кидаться к телефону, обзванивать приятельниц своего чада?..
Его мать, волнуясь, ненароком приближает его неблагополучие: «Тед, Тед да ты даже не ел. Когда ты спишь? Тед, ты куда? Тед, ты, в конце концов, заболеешь!»
Её мать, жалея собственное здоровье, всё же предостерегает: «Стасси, деточка, но ведь так нельзя. Это очень заметно. Зачем так открыто выражать свое чувство? И вообще, предохраняетесь ли вы? Ведь ты понимаешь, могут случиться неприятности».
Не мамы, конечно, накаркали плохой конец их сказочной любви – сумасшествию. И не друзья-подружки, иронизируя спрашивающие время от времени: «Как, ты всё ещё с ним?! (с ней?! …Какая неслыханная верность!» …Нет, не они, накаркали, наплели, просто, перефразируя Экклезиаста, есть время радоваться ослеплению, а есть время радоваться прозрению в любви. Только, увы, при взаимной любви чаще прозревают не оба и не в раз. И вот тут не понятно, кому из двоих более мучительно: тому, кто ещё там, на высоком гребне веры, надежды и любви, или тому, другому, что, затаив дыхание, уже примят этой волной.
И вот ещё чуть-чуть и этот второй восстановит ритм сердца до нормального, до здравого стука, и поймет, что что-то упустил, «ослепнув». И вдруг выгребет на свободный берег, оглянется…и как будто прозреет. Но на счастье ли?
 ***
Началось всё с того, что им пришлось на время расстаться…
Как-то раз, Тед, забежав лишь «на минутку» домой, узнал от матери «новость»: отец, не согласовав с ним, заказал для него билеты в Канаду. Дела требовали, чтоб Тед срочно отправлялся в командировку. Там, в Канаде появился филиал фирмы Лоренса. Требовалось, как передала ему мать: «Придать нужный ритм работе открывшегося филиала». Сын возмутился: «Почему он не согласовал вопрос по командировке со мной?! Я что для него «пиджак», куда хочет, туда повесит?! И что значит «придать ритм»? Нет, или отец пусть объяснится, или …к черту эту командировку, пусть сам «рифмует - ритмует».
-Сын, ты говоришь об отце. Прошу тебя, умерь тон. Артур вовсе не считает тебя предметом гардероба. …Дела, просто потребовали дела. А тебя ни на работе, ни дома вот уже три дня не было. Почему ты не отвечаешь на звонки? Он и по телефону тебя пытался застать.
Сыну стыдно не было. Его толстокожесть позволяла ему отнестись и к срочным звонкам отца с прохладцей. Заметив на телефоне номер звонившего, он выставлял в качестве ответа надпись «Абонент временно не доступен», и не отвечал даже отцу. Ему «и без него было распрекрасно».
И всё же, под пристальным взглядом матери, Тед задвигал пальцем по плоской клавиатуре мобильного телефона. В лице его сияла дерзость беспроблемного юноши. – Отец? Это я? Чего хотел? …(лицо становится розовым от возмущения и веры в собственную правоту) Ты же знаешь, я занят! Да, занят, буквально «потею» над разработкой Майлза. Что такое? Как что, много он там навыдумывал вот что. …Ага, ага,…не подумав о технологичности. Хорошо, завтра принесу окончательный вариант. …А потому что сегодня я занят! …Почему он, а не я? …(до сына доходят доводы отца, но он пытается сопротивляться их разумности, ехать он не желает) …Отец, вот пусть Мерфи и летит в Канаду. Отец!…(возмущение стихает, босс умеет аргументировать в пользу дела) …Я знаю, что ничего не случится, но почему я должен парится в Канаде аж три недели? (это уже звучит просто вопросом). Да, я – «ведущий». Да, у меня получится лучше, чем у него, но…(и, наконец, мужская разумность пре возобладала). Хорошо, я всё сделаю. Мне пару недель хватит. Нет, три не могу! …Ну, хорошо, ещё только пару дней. Я не нянька, отец! Там есть управляющий, пусть и ведет дело. …Хорошо. …Хорошо. Я понял. Можно, я вылечу завтра? - Услышав резкое: «Прекрати, ты не ребенок, речь идет о бизнесе!», - Тед, будто от стыда, произносит, бубня: «Отец, я понял, па,…ну, хорошо, ладно, ночным вылетаю».
И всё! И снова, не прикоснувшись к расставленному перед ним обеду, он сорвался с места.
-Тед?!
-Я пообедаю в кафе, ма. Всё, я уехал.
-Как, ты уже в Канаду?!
-Я забегу к ночи, приготовь сумку. Так, самое необходимое кинь. Всё, спасибо…
Он буквально проехался губами по щеке матери, он очень спешил. Он «летел» прежде всего к ней- к Стасси Гранд.
Но его девушки дома уже не было. Не было её и у ближайшей подружки, и у любимой тети. Не было Стасс и в колледже (а Тед так надеялся, что пропустившая столько занятий его подружка, вдруг одумалась, и поехала «оправдаться» в колледж).
«Да где ж она может быть?!»- возмущался Тед, в который раз набирая номер личного телефона своей любимой…


 ***
Девушка была без сознания, и водитель, испугавшийся, что она погибла под колесами его авто, кинулся не к врачам за помощью или в полицию – с повинной, а привез её - бездыханную к себе на загородную виллу. Место укромное. Невысокое каменное шале, увитое сочными стеблями вьюна с яркими алыми цветками.
Раненая, ею была Стасси Гранд, оставалась в машине, когда виновник несчастья – Джон Стаффорд – мужчина серьезный, семейный, выскочив из салона, принялся кружить вокруг, да убеждать кого-то по телефону, что приедет в офис чуть позже. Он всё просил, чтоб совещание, время которого было назначено им же, пусть начинается без него. Он всё обещал кому-то, что приедет быстро, сразу, как освободится …от маленькой семейной проблемы.
Потом, он вновь кинулся к машине. Девушка, сбитая им случайно, была без сознания. Голова её была в крови, одежда в пыли, в некоторых местах разорвана. Стаффорд наклонился, взял девичью руку, пощупал пульс. Раненая конвульсивно дернулась, глаза её приоткрылись и тут же закрылись снова. Она вздохнула и простонала.
И Джон вздохнул, произнеся: «Слава Богу», - и сглотнув холодную слюну, снова быстрым движением достал телефон и снова задвигал пальцами по панели.
Он звонил другу семьи, можно сказать, семейному врачу. Очень долго упрашивал его отложить все, даже необходимые дела, просил срочно ехать к себе, на виллу. -…И Генри, пожалуйста, обязательно захвати все необходимое для обследования раны на голове.
Врач прибыл, осмотрел раненую и потребовал немедленной её госпитализации.
Стаффорд крутил головой – «нет».
Врач, потупясь, настаивал. - Джо, могут быть свидетели. Ты даже не представляешь, во что всё это может вылиться. Рана не пустяковая. Проблема не одного дня. Эту девушку начнут искать. Она, уверен, несовершеннолетняя. Джон, немедленно, возьми себя в руки. Не нужно бояться того, что уже случилось. Немедленно в больницу и надо сообщить в полицию. Если хочешь, это сделаю я. Это, как бы, мой долг, Джон.
-Генри, …это …ты не понимаешь. Ты пока ещё не понимаешь, Генри. Этого, полиции не нужно знать. Это …дочь одного из моих заместителей. Я …позвоню ему, и он …позаботится о ней. Уверен, …я, …то есть дело будет улажено…без полиции. Ты меня понимаешь? Да, да …я уверен, он перевезет её в клинику, и всё - проблема снимется.
Доктор выглядел почти счастливым. – Слава Всевышнему, Джо! Я рад, что всё так….- Он посмотрел на раненую. – Джо, а ты уверен? Уверен, что это дочь твоего заместителя?
-Абсолютно! Я знаю эту девушку. Это Стасси Гранд, ну …я уверен. Я уверен, всё уладится. Мы с её отцом …к тому же почти друзья.
-И всё же, поторопись. Я сделал всё необходимое, а теперь, теперь… нужно бы в клинику.
-Не нужно, Генри! То есть нужно, но не мне. Я уже звоню её отцу. Значит, ты говоришь …рана не глубокая, сотрясение средней тяжести, вывих, зарытый перелом руки -…пустяки. Всё. Я спокоен.
Стаффорд как ослеп, он не замечал скрытой усмешки в глазах врача, наблюдающего за тем, как дрожат его пальцы, щелкающие по клавишам телефона. - Мэри? - Стаффорд посмотрел на врача. – Это моя секретарша. Сейчас, сейчас …она отыщет отца этой несчастной дурочки…Мэри! Мэри, найдите-ка мне Эрвина Гранда. Да, это важно. Ничего, пригласите его, прервав совещание. Я жду. – И снова он быстро улыбнулся в сторону врача. Тот щупал пульс девушки, которой поставил обезболивающий укол.
Стаффорд цепко держал телефон. – Да, да, я слушаю, Мэри. …Что?! …Что тако-ое?..
Врач, заметив как резко Стаффорд начал бледнеть, как подкосились его ноги, и что он теряет контроль над словами, обращенными к секретарше, быстро засуетился возле чемоданчика. Доставал лекарство, которое бы помогло «сердечнику» – его постоянному клиенту.
Между тем, по телефону кто-то продолжал говорить, и Стаффорд, ухватившись за спинку кресла, продолжал его напряженно слушать. Когда говорить с ним перестали, он просипел в трубку: «Мэри, немедленно выясните подробности и сообщите мне. Я на вилле. – Его, по-видимому, не поняли. - Да, на вилле, черт вас возьми! Да, эта информация нужна мне срочно. Мне-то какое дело? Беспокойте кого хотите! Узнайте, как это случилось, и где теперь Эрвин. Да, важно! Это важ…важно. По…торопитесь.
Что-то вдруг как перекрыло кислород. Джон захватал воздух ртом.
Врач указал ему на кресло. Стаффорд привычно засучил рукав и подставил руку под укол. Потом он грузно упал в кресло и прикрыл глаза.
Врач суетился вокруг него. – Какие-то неприятности?
-Нелепость. Ты себе даже не представляешь, абсурд какой-то…
Пятидесятилетний бизнесмен массировал рукой область сердца. – Просто кино какое-то…-Стаффорд не мог оторвать взгляда от девушки с разбитой, но уже перебинтованной головой, – кино…ужасов. – Он прикрыл глаза. – Бедный Эрвин…
Щека Стаффорда дернулась. Он навалился одним боком на спинку кресла, ухватившись за поручень, а другой рукой опять принялся щелкать по клавишам телефона.
Но лекарство начало действовать. Зрение Стаффорда стало нерезким, палец никак не попадал в нужную клавишу телефона. Он перевел ленивый взгляд на врача. Тот прощупывал его пульс, следил за чуть сузившимися зрачками.
Крафт волновался теперь за обоих неожиданных пациентов.
Солидного и давнего пациента - мужа его подружки юности Генри Крафт уважал, связь с ним ценил. Стаффорд считался крепким и моложавым мужчиной, но серьезный бизнес испортил бывшему атлету сердце. Сейчас Джон Стаффорд был похож на тряпичную куклу. Был вял, взгляд его блуждал по стенам комнаты. Джон будто даже стал безразличным к происшествию.
Но не так это было. Стаффорд ждал телефон, когда он заговорит. Когда он заговорит и возможно развеет его тяжелейшие сомнения. Джон просто пережидал момент действия обезболивающего спазмолитика.
Врач всё-таки напомнил: «Джо? …Джо, ты меня слышишь?…Так как же с девушкой, может, …давай я позвоню к себе в клинику?»
Крафт понимал, проблемы, с которыми Стаффорд хотел покончить быстро, вдруг не кончились. Напротив, они напугали его пациента.
Но девушке нужна была экстренная помощь.
– Джон, надо бы поспешить. Ты извини, я…
Стаффорд ленивым жестом, отнял у него мобильный телефон. Он даже головы не отвернул к врачу, взгляд его просто приклеился к распростертому на широкой кровати телу девушки.
–Никаких клиник. Генри. Это ты, …ты меня послушай, - он подвигал указательным пальцем, – никаких клиник. Ты…погубишь меня, мою семью, …репутацию …мою. Генри, ты слышишь? Ни в коем случае. Я сам…всё улажу.
Стаффорд медленно, тяжело поднялся с кресла.
Несколько огорченно он посмотрел на свой телефон, зажатый в его правой руке. Потом, чуть недоуменно он посмотрел на другой телефон, в другой руке. Вдруг вспомнив, откуда он, Джон вернул его Крафту. Свой он сунул в карман. – Я уезжаю. Тебе придется остаться с ней. Что сможешь, сделай….Если что,…я после придумаю, что при таком повороте событий можно будет …сделать. Пока …будь при ней. Что бы ни случилось, …будь здесь. Это - долг врача.
И как не возмущался врач, но… его пациент сел за руль.
Но прежде чем уехать, Стаффорд, видимо поняв, что перегнул палку, как бы начав приказывать приятелю, врачу, улыбнулся Крафту, но не примирительно, а наиграно заискивающе. - Генри, ты лучший друг мне. Пойми, от твоих действий сейчас многое зависит. Я тебя прошу, прошу как друга…- Стаффорд вдруг закашлялся. – Прошу тебя, Генри, не уезжай, побудь пока здесь. Я всё улажу, …выясню…- он посмотрел на дорогу и завел мотор машины. – Я скоро, Генри, всё выясню и назад.
-Ты можешь погубить себя, Джон! Тебе нельзя за руль! - Но рука врача лишь скользнула по вишнёвой глади стильной модели машины. Он не смог остановить решительного человека. – Безумец! Несчастный безумец!
 ***
Дело оказалось более серьезным, чем предполагал Стаффорд.
Подробности трагедии, разыгравшейся в семье Эрвина Гранда, Джон Стаффорд узнал лишь вечером того суматошного дня. Те выбили его из обычной разумности. Большую часть дня он отупело смотрел на телефон. Потом вообще начал совершать ошибку за ошибкой в своей «конспирации» по поводу наезда на дочь Гранда. Он пытался выяснить у находившихся на грани жизни и смерти родителей девушки, знают ли те, где их дочь и что с ней.
Видя знакомые цифры на экране своего мобильного телефона (звонил Крафт), Стаффорд не отвечал на звонок.
Врач Крафт чертыхался, спасал, как мог девушку, облегчая положение, которое осложнялось с каждой минутой, он начинал сожалеть, что когда-то, то есть вот ещё несколько часов назад считал Джона Стаффорда ответственным человеком.
Чтоб ослабить болевые ощущения очнувшейся девушки, постанывающей от боли, врач ставил ей болеутоляющие уколы. Приходя в себя, Стасси бредила, часто повторяя то мужское имя, то жаловалась матери, звала её, то пыталась что-то сказать врачу, склонившемуся над ней. Крафт напряженно вглядывался в её бледное лицо, морщился, и совершенно искренне молился, чтоб хотя бы с одним из его пациентов было благополучно.
И вот Стаффорд, величайшему облегчению души Крафта, приехал.
Он вернулся уже к полуночи. Врач видел, как пот бисером поблескивал на лице его давнего приятеля. Он совал ему в руку лекарство. Стаффорд глотал его, запивая стоялой водой прямо из кувшина и, по-прежнему, отвечал на требование: «Нельзя, Генри. Ты не понимаешь, нельзя сейчас. Я знаю, нужно, но…не сейчас. Там итак куча полиции…. Я отвезу, ты …всё, ты…
Крафт, не желавший ссорится с полицией побледнел.
-Это ты не понимаешь, к чему ты склоняешь меня, Джон! Прошу тебя, - Крафт, заметив усталость, вялость в лице Стаффорда, снизил тон, -…ну-ка, сначала ты прими лекарство, оно необходимо, Джон надо!
-Ну, хорошо, хорошо, давай, – Стаффорд снова запил таблетку водой. Поморщился, посмотрев на кувшин. Воду в том кувшине явно не меняли уже несколько дней. – Давай, коли меня чем-нибудь, …давай, но с нею, …с нею чуть позже, Генри. Сделай ей укол, пусть она …поспит. Ну, ты же сказал, травма головы как будто не…
Крафт понимал одно, Стаффорд снова ждет какого-то сообщения. Тот всё поглядывал на телефон.
-Ты что-то выяснил, об этой девушке? Она всё повторяет имя…Тед. Что нужно было полиции там, куда ты, ….ты сказал о полиции, Джон, я не понял…
Стаффорд не слышал его. Но было ясно, он не хотел вмешивать врача в суть проблемы. Итак, получалось, он был теперь обязан ему за молчание и помощь. А тут, случись, что страшное с девчонкой, он будет обязан этому человеку своею свободой.
-Сейчас, Генри, сейчас мне должны позвонить…. Я жду один звонок. Как только, я…отвезу её….Нет, нет, ничего особенного, …просто информация, …но важная лично для меня.
И вот звонок прозвучал. Стаффорд хаотично дергал рукой, никак не мог прихватить трясущимися пальцами телефон. Потом стал слушать, отвечать: «Да, Прайз, я вас слушаю. …Что?! Анна Гранд…умерла?! Как?! Я вот только от неё, да, я был в больнице, куда её отвезли, я даже поговорил с ней…немного.…О, господи…. (он повернул лицо к девушке, в струнку лежавшую на кровати) …А Эрвин, …ему сообщили? Вы позвонили в клинику, где он лежит? Так позвоните! Узнайте, знает ли Гранд, что его жена умерла.
Лицо Стаффорда перекосилось от тика. Рука с телефоном опустилась.
Разговор со вторым его заместителем преумножил его страдания. – О, боже….Ну что за события, разве такое возможно…всю семью в один день…тремя случайностями, нелепейшими случайностями…
Он снова поднял телефон, прижал к уху. И заговорил, даже не переспросив о том, что прослушал. - Вы проверьте, Прайз. Перезвоните, …что? Уже? И что? Хорошо…хорошо…я понял, Прайз. Спасибо, конечно, позвоните, да…хотя…
Врач знал, что девушку зовут Стасси Гранд. Слова Стаффорда подтверждал паспорт, который нашел врач в сумочке, валявшейся у кровати. Сумочку девушки не было видно за противоположной стороной огромной кровати, но зазвонил телефон (он звонил несколько раз), и Крафт поднял её. Разумеется, он не стал отвечать по телефону, но он взглянул на документы девушки. Теперь Генри Крафт знал, в семье Грандов несчастье за несчастьем. Что девушка, попавшая под машину делового человека, вечно занятого, всегда спешащего – не первая жертва случайностей, которые приняли очертания трагической намеренности судьбы.
Он поднялся с кресла, в котором сидел до этого и пошел на кухню. Он пошел за стаканом свежей воды для Стаффорда. Но тот, сильно испугавшись, что врач решил уйти, схватился за его рукав обеими руками. – Генри, я прошу тебя, ещё одну ночь. Одну ночь, Генри! Утром я сам её отвезу в клинику. Честно слово! Но ты же понимаешь, оставить её здесь просто с сиделкой нельзя. Я ничем ей не помогу, ты же понимаешь?
Было в хватаниях Стаффорда что-то унизительное. Это заметил и Крафт, понял и сам Стаффорд. Последний, отнял руку от рукава врача. Отвернул лицо, чуть приподняв его к темному потолку. – Господи, как же это всё…
Крафт, чтоб не так больно ударить по самолюбию уважаемого им и многими человека, тихо произнёс, осторожно коснувшись плеча Стаффорда. - Джон, но если ты понимаешь, то «успокоительное» – это не лекарство. Ей нужны серьезные антисептики, ей нужна срочная терапия, капельница с системой лекарств, ты понимаешь? И даже это не всё. Сейчас для её здоровья важно общее обследование. Возможно, я ошибаюсь, возможно, травмы головы и бедра гораздо серьезнее. Ты же видишь, она перестала реагировать на свет. Ах, Джон, Джон, …мне нужно было сразу…теперь ты совершенно не в состоянии понять моих чувств.
Стаффорд не слышал его. – Ты только побудь здесь, Генри. Сиделка, …я найду женщину, которая посидит тут с ней до утра. Ты …отдохни, я покажу тебе, где ты можешь прилечь. Служанка, …я позвоню, сейчас …тебе приготовят и привезут ужин. Да и…в холодильнике всегда есть, что поесть, есть пиво…
-Какое пиво, Джон?!
Стаффорд похлопал по руке, лежавшей на его плече. - Ну, ну…хорошо, ты отдохни. Я понимаю. - Стаффорд посмотрел на врача умоляюще.
И тот снова уступил: «Ну, хорошо я…».
Стаффорд улыбнулся, поднялся с кресла и обнял, похлопав по спине друга. – Генри, выручишь, честно. Только ночь, завтра, уже сегодня … я приеду утром и сам, сам…Я заплачу за хорошее лечение. Ей окажут нужную помощь в клинике...
И к удивлению Крафта, Стаффорд снова исчез, уехав быстро, но не прощаясь.
Часам к десяти утра, к девушке вдруг пришло сознание. Она отчетливо спросила сиделку: «Где я?»
Тихая женщина тут же разбудила только вот прилегшего врача. Тот тут же стал проверять рефлексы девушки. К его радости, глаза её хорошо реагировали на свет. Она видела врача, только жаловалась на шум в голове и боль у виска.
Стаффорд был вызван тут же.
Он сразу от двери подбежал к Стасси. Было в этом его порыве нечто личное, что Крафт заметил сразу. Поначалу ему показалось, что Джон несколько равнодушен в отношении судьбы именно девушки, считал, тот больше волнуется о личной «репутации».
Стаффорд будто посветлел лицом, увидев, что Стасси лежит, открыв глаза, и смотрит в его сторону.
-Стасс, вы узнаете меня? Джон Стаффорд - босс вашего отца. Ведь мы знакомы, вы помните меня? Совсем недавно мы вместе ходили на яхте до Пасадены, вы помните? Вы, ваша мама…Анна…и вы. Помните?
Девушка его не узнавала. Стаффорд настаивал. Даже чуточку занервничал. Крафт напомнил ему, что у девушки травма головы. – Джон, она может и не помнить.
Но Джон настаивал, говорил о каких-то совместных семейных ужинах.
-Джон, ты обещал мне, пожалуйста, успокойся, прежде всего, сам!
-Нет, это ты погоди. Генри, погоди! – Он рукой придержал Крафта, хотя тот так и продолжал стоять возле постели девушки. – Она сейчас вспомнит, …Стасс, скажи ему…
Девушка снова повторила: «Где я?»
Стаффорд пригнулся к больной. – Всё в порядке, детка. Ты, …ты на вилле. У меня на вилле, в гостях. Всё в порядке. Ты ведь уже бывала здесь как-то с Эрвином. Я даже помню, вы собирались в круиз, а он забыл мне передать, куда положил служебное письмо, вы заехали сюда…
-Папа, … где мой отец?
Стасс сделал лишь легкое движение, хотела повернуть голову, и тут же глаза её закатились, она простонала.
Крафт не мог больше слушать эту слепую браваду. Тихо, сквозь зубы он проговорил – Джон, я уезжаю. Немедленно. Если ты не увезешь девушку в больницу….
Но Стаффорд, будто потеряв всякую совесть, тут же соврал: «Вы у меня на вилле, Стасс. Вас привез сюда ваш отец. Эрвин привез вас сюда.
-Папа?
Девушка, по-видимому, уже отключилась, от боли она только стонала, повторяя «па, папа»…. А Джона уже несло непонятное затмение. - Э…там что-то с твоей мамой. Она …э…Анна попала под машину. Её перекинуло через руль, и она выпала из своей открытой машины….Её раздавила собственная машина….Э…э…ужас, …машина столкнулась, … столкнулась, …представляешь, какой ужас? …Эрвин узнал об этом, тут же уехал из офиса, на место аварии, но …сердце…. Я не знал, что у него …больное сердце…- Он повернулся к Крафту, ты представляешь, Генри, у такого здоровяка, у нашего Гранда больное сердце …
Крафт перестал понимать своего приятеля, он хмурился. – Зачем, Джон? Зачем ты?..
Врач не понимал, Стаффорд не был жестоким человеком. Почему он говорил такое, ещё и недоуменно улыбаясь?
Хотя они оба понимали другое, девушка была обеспокоена, прежде всего, своей личной болью, она не услышала страшных для неё слов. Да даже если бы услышала, они не дошли бы до её сердца той же степенью боли.
 ***
И надо же так случиться, когда машина Стаффорда сопровождала «скорую», увозящую Стасс до клиники, её увидел самый опасный конкурент Джона – Лоренс старший.
Его служебная машина остановилась как раз рядом с машиной Стаффорда, у обочины, на перекрестке. Пока горел «красный» Лоренс наблюдал своего конкурента. Лицо Джона Стаффорда – концентрация сильнейшего душевного разлада, было маской трагика, отражало глубочайшую озабоченность. Это даже не обрадовало, сильно удивило и заставило серьезно поразмышлять Артура Лоренса.
-Дик, ну-ка, свернём за ними. Это Стаффорд. Он явно сопровождает во-он ту машину врачей. Давайте за ними. Что-то у моего «сердечного недруга» случилось, я хотел бы знать, что.
У клиники Лоренсу пришлось ждать долго. Наконец, Стаффорд показался в дверях. Но что-то такое там случилось, что его тут же попросили вернуться. Или сообщили нечто такое, что заставило Джона Стаффорда снова скрыться за дверью.
Терпения Лоренса не хватило, он занервничал, жалея потраченного времени. Сначала он отправил водителя разведать что и как. Но, посчитав, что парень может не справиться, а ещё хуже попадет на глаза Стаффорду( а его конкурент прекрасно знал в лицо личного шофера Лоренса), он вышел из машины и решил сам всё выяснить. В регистратуре. А главное, узнать, кого привезла машина «скорой»?
Артур знал, в группе приближенных к Стаффорду есть только один «срочник». Бо-ольшая умница и виртуоз фантазий, по части разработок систем безопасности – Эрвин Гранд (о том, что у бывшего спортсмена – самого Стаффорда уже был инфаркт - его конкурент не знал!), Лоренс очень бы даже обрадовался такому счастливому для своей фирмы случаю – сердечному приступу Гранда. И это, не смотря на то, что его сын очень близок к дочери этого человека.
Дама в регистратуре, разумеется, спросила, кто он их пациентке? Лоренс несколько смутился, услышав о «пациентке». Но пошел дальше.
Он был человеком с больной совестью, и солгать для него было возможно, но гораздо труднее, чем дать взятку. Он сунул «двадцатку» женщине. – Мы не родственники, но эта…этот человек мне дорог…
Он не лгал, Стаффорд, его успехи, обходились для его фирмы очень, очень дорого. - Прошу вас, мэм, это очень важно для меня.
Женщина взятки не взяла. Отодвинула от себя две купюры.
Но в лице интересовавшегося, умном, участливом человеке, было что-то такое, что говорило ей, что спрашивает он её не из любопытства, будто действительно сопереживает несчастью. Будто ему действительно дорог тот человек, которого вот только час назад привезла карета «скорой помощи»
-Так вам действительно дорога эта молодая женщина?
Брови Лоренса снова вскинулись. Он никак не предполагал, что речь пойдет о женщине. Но от него ждали ответа, и он снова нашел, что ответить, чтоб не солгать: «Вы даже не понимаете, насколько это важно для меня».
И тут его «добили»: служащая регистратуры осторожно сообщила ему о том, что молодую женщину отвезли в гинекологическое отделение.
У Лоренса открылся рот. В голове промелькнула мысль о том, что он случайно узнал о «неприятностях» в закулисной жизни своего конкурента. Однако это его ни в коей мере не интересовало. Он был не из тех, кто лезет в дела такого рода.
Артур Лоренс уже готов был повернуться и уйти, но в его лице было столько разочарования, что женщина добавила. – Вам лучше приехать попозже. Тогда вы узнаете о состоянии этой беременной женщины. Но, по-видимому, там что-то серьезное. Её только что перевезли из отдельной палаты в операционную. Её друг сейчас спустится, я думаю, он может сказать вам, как там всё сложилось.
И вдруг из-за поворота, видимо выйдя из лифта, показался Стаффорд.
Лоренс тут же отвернулся от регистраторши и даже как бы чуточку посторонился, уклонившись от окошечка.
А Стаффорд шел именно к дежурной в регистратуру.
Конечно, в таком состоянии он не заметил Лоренса, просто не обратил внимания на того, кто стоит у окошечка регистратора. Джон был в шоке: девушка, попавшая под колеса его машины, …оказалась беременной! Врач, выяснивший это, немедленно вызвал Стаффорда. Стал выяснять об её родных. Врачи не знали, можно ли прервать беременность в случае необходимости, например, в случае угрозы жизни матери ребенка. Тем более что беременная оказалась несовершеннолетней. Был созван консилиум, срок беременности пациентки был небольшим, можно было ещё подождать, понаблюдать за плодом, и вот, ответственность за выбор пала на Стаффорда. Тот представился близким ей человеком. А врачи хотели узнать именно от близкого человека, что им делать, в грозящем для здоровья их пациентки случае.
Стаффорду пришлось сказать, что он не способен сейчас что-либо решать. Ему важно, чтоб с девушкой – единственно оставшейся в здравии из знакомых ему Грандов – ничего не случилось, чтоб она сама осталась жива. А тут думать ещё и об её ошибках, брать на себя грех, чтоб дать согласие на аборт впервые забеременевшей девчонки? Нет, на такое он решиться не мог!
Джон согласился ждать. Согласился оплатить всё, всякое нужное …лечение пациентки. Эрвин Гранд был в палате экстренной терапии. Но он был! Он ещё значился отцом этой глупышки. Решать за него проблему дочери – Джон не смел. Он решил потянуть с ответом, чтоб найти за это время родственников Грандов или Анны – жены Эрвина.
Джон попросил администратора каждый день относить в палату мисс Гранд цветы, которые сюда будет приносить посыльный из цветочного магазина.
-Не беспокойтесь, я понимаю. Конечно, я распоряжусь, чтобы ваши цветы передавались в палату мисс Гранд.
Стаффорд кивнул, бросил быстрый, беглый взгляд в сторону стоявшего рядом человека и пошел к выходу. Он торопился. Его собственная семья не видела его уже сутки.
Артур Лоренс, кивнул в сторону дежурной, поблагодарив её за информацию, и тоже вышел вслед за Стаффордом.
Вечером Артур Лоренс, прекрасно знавший об отношении сына с «вертушкой» Эрвина Гранда, посоветовал жене: «Ничего из событий города не передавай Теду. Пусть спокойно работает. Лучше даже так, не звони ему».
-А что такое?
Артур поморщился и рассказал жене, о том что «застукал Стаффорда» у входа в гинекологическое отделение клиники.
-Арчи, но ведь…
-Лиза, думаю, не стоит огорчать сына подробностями из жизни его очередной подружки. Видишь, воспользовалась случаем, его нет в городе, и она решила обстряпать свои делишки со Стаффордом.
-Но Артур…
-Элиза! Я сказал, сыну ни слова! Этих потаскушек пруд пруди. Пусть он сначала разума наберется!
-Артур, ты говоришь о нашем сыне.
-И что?!
-Мальчик окончил университет, получил степень за три года! Таких единицы, Арчи.
-Да хоть триста степеней! Он должен научиться работать, Лиза. Разумность подозревает зрелость разума. Этот «мальчик» срочно должен стать «мужчиной» иначе, он не успеет пожить человеком!
 ***
Прошло совсем немного времени.
Тед буквально «слетал» в Канаду. Стасс не отвечала на его звонки. Ни один из номеров телефонов Грандов не отвечал. Переругавшись с отцом по телефону, младший Лоренс вернулся домой, кинув дела.
На вечеринке, проводимой в доме одного из приятелей Теда Лоренса, над последним как бы посмеялись. Его решили разыграть. Просто кто-то заметил, что он сегодня, как никогда, скучает. Тед был на вечеринке один, ничего не пил. Достанет свой мобильник, покрутит его в руках, и положит назад, в кармашек рубашки. Ему кричат: «Тед, за любовь!» - но он и за любовь не пьет. Хотя мучается этой самой любовью.
Стасси не звонит ему. Она не отвечает на его звонки уже несколько дней. В её доме никого. Соседи, которых Гранды не очень любили, говорят какую-то чушь. Болтают, что дом, возможно, будет продаваться, так как «Этих Грандов как бы уже и нет».
Ему же подружка Стасс сказала, что «твоё Солнышко вроде в городе, гостит у кого-то на вилле». У кого – никто Теду не объяснял.
Незнание, непонимание ситуации - очень огорчало и раздражало Лоренса. «У подружки, …а не звонит?» Теда понимал, что-то не так. А тут ещё - звонок от анонима: «Ты знаешь, Тедди, а ведь твою девку надули?»
Лоренс только и успел, что послать сволочь в нужном направлении. Он пытался по номеру звонившего выяснить хоть что-то о Стасс, но тот номер не отвечал.
Больше ему никто не звонил. Направлений не подсказывал.
Тогда он пошел в полицию. Он сделал заявление о пропаже человека.
Парня всего трясло от вдруг оглохшего мира. Он побаивался соваться с делом в полицию, делать заявление, но он пошел туда.
Он боялся, что о его глупой настойчивости может узнать отец, и всё же назвался в полиции своим именем.
-Мистер Лоренс, так вы хотите сказать, что всей семьи Грандов вдруг …не стало?
Тед прокашлялся. – Я не «хочу сказать», я уже это знаю! Я обзванивал знакомых, больницы района, полицейский участок беспокоил. Звонил даже …в местный морг. Куда-то подевалась целая семья. Семья из трех человек...
-Да вы не волнуйтесь. А давно вы решили, что их вдруг …не стало?
-То есть?
Глядя на бледность проступившую в лице Лоренса, полицейский лениво потянулся за стаканом воды для посетителя. – Выпейте. Я имел в виду, сколько дней Гранды уже вне вашего поля зрения?
Лоренса просто поражала манера разговора полицейского, его дурацкие, на взгляд первого, акценты. Но Тед старался не раздражаться, по крайней мере, силился не показать этого.
-Мы не виделись неделю. Но я звонил каждый день. Я искал хоть кого-то из Грандов, чтоб выяснить, …чтоб узнать, где…они.
 -Выясним. Выясним, куда они делись. У нас ничего не теряется…просто так.
У Теда дернулась щека. – На что вы намекаете? Что значит «просто так»?
Его попросили прийти через неделю. – А лучше позвоните нам, мистер Лоренс. Думаю, через недельку- другую у нас будет, что вам сообщить о судьбе этих Грандов.
Но уже на другой день после его визита в полицию выяснилось всё само. Как раз на этой вечеринке.
Тед был как в воду опущенный. Выглядел больным, нервным и затаившимся, замкнувшимся в себе. Вот друзья и решили его чуточку расшевелить. Каждый тост на той вечеринке, куда он пришел один – укол зубочисткой в его сторону. «Тед, а за то, что не вечно, выпьем?»
Лоренс только улыбался, только поднимал бокал. Да только пить ему не хотелось. Он ещё верил «это – вечно».
И вдруг пик «розыгрыша»: к нему подошел его приятель и попросил…принести выпивку из холодильника. Тед, даже не заметив, что выпивки на столах ещё полно, пошел на кухню и тут же замер, только услышал знакомое имя из разговора двух сплетниц, те говорили о Стасс.
Он замер, навострил слух. Его сердце тут же забилось в предчувствии страшного излома в его личном счастье.
Разговор был разыгран лично для него. Не со зла даже передавались подслушанные кем-то когда-то сплетни. Девчонки всего лишь хотели вывести приятеля из непонятного состояния застоя, который был для такого жизнерадостного человека большой редкостью. «Чтоб болезнь быстрее прошла», - решили девушки и разыграли этот разговор.
-Я же говорю, Джуд, своими ушами слышала, как секретарша Лоренса говорила по телефону своей приятельнице. Она подслушала телефонный разговор. Мать Теда рассказывала своему Артуру, как она ездила в ту самую клинику, куда Стаффорд отвез Стасс, пока Тедди был в командировке. Честно, речь шла о прерывании беременности! Она всё повторяла: «Боже, а вдруг это ребенок Теда, а вдруг это ребенок нашего мальчика».
-Врешь!
-Не вру! Вот теперь – не вру! Стаффорд каждый день посылает в палату к Стасс цветы, честно! Сама слышала. Но уже от его секретарши! Он заказывает для неё розы прямо по телефону из офиса.
-Как ты думаешь, он ей про мать сказал? Сказал, как та погибла? А про то, что отец её в клинике, он рассказал?
-Не думаю. Он что, садист. Разумеется, он скрыл от неё всё. А ты как думаешь, этот ребенок, которого она хотела скинуть, …ну он от кого, от Теда?
-Ой, не знаю. От Теда? Не знаю. По-моему, Лоренс даже не разговаривает о сексе без презерватива на пенисе. А вот этот Стаффорд….От этих стариканов можно ожидать всего. Ты же знаешь, эти «любители погулять с молоденькой» не очень–то беспокоятся за чью-то честь. Им и дела нет, что он разбил дивную парочку. Впрочем, как говорила секретарша Стаффорда, её босс уже давненько выглядывал на эту Гранд …из окна своего кабинета.
-А Стасс - то, Стасс, …ты посмотри: тихая, тихая, а сразу двоих за нос водила.
-Водила-водила и вот тебе, только Тед в командировку…
-Как в анекдоте, ага?..
Одной из девушек явно хотелось оглянуться. Она была мене «актрисой», чем другая девушка. То, что их разговор подслушивается Тедом, они уже знали.
Тед сверил ей затылок взглядом. Но она, как и договаривались, всё же не оглядывалась.
– А я, знаешь, сразу говорила, слишком уж он жмурится, глядя в её синие глазки. Ничего такого и никого другого не замечает. А ему намекали, я знаю. Только разве он обратит внимание на такой момент: Эрвину Гранду – заместителю Стаффорда уже дважды за год повышали оклад. И веришь, совсем не так давно, Джейн - его секретарша снова печатала приказ о повышении его оклада!
-Ну, дано же! И это наш «прижимистый мистер Стаффорд», …ну надо же! Уж он так просто не раскошелится, ну если только это не плата…А отец значит всё ещё в окружной кардиологии?
-А кто такого срочного больного будет держать в районной? Конечно, там он и отлеживается.
-Он, значит, в больнице, а босс его…напрягается. Ага! Знает, кот, что кошечка-то несовершеннолетняя. Поверь мне, Джу…
И тут одной из девушек стало и стыдно, и жутко. Они с приятельницей, сами того не понимая, из-за простой женской зависти к счастливой подружке, перегнули палку простого «прикола», превратив его в грязную сплетню. - Нет, Мег, что-то не так. Я не верю. – И девушка оглянулась. И увидела такой взгляд…
-А я верю. Верю, Мег. – Тед обошел девушек, достал из бара очередную бутылку коньяка, налил в стакан и выпил. Налив ещё, он навалился на стену и, щурясь на девушек, как сослепу, переспросил. – Так куда там мистер Стаффорд отвез мою хорошую, что-то я недопонял?»
 ***
Сначала он мотался по клиникам, имеющим гинекологические отделения.
Для чего? Он не знал.
-Простите, я ищу Стасси Гранд, она могла быть отправлена сюда, в вашу клинику…
Он только в глаза ей хотел посмотреть. Чтоб понять, за что? Что он такое сделал …не так? Что, чем он так обидел её? Разве он мало любил её? Разве его любви ей не хватало, разве ей нужен был кто-то ещё?
Он был как в бреду. Он плохо спал, он почти ничего не ел, зарос щетиной, прогуливал работу, посылал к чертям отца, хамил матери. Он искал Стасс.
Наконец, он приехал в окружную клинику, где от сердечного приступа приходил в себя Эрвин Гранд.
Тед пришел к нему в палату. Гранду вот только что разрешили свидание с родственниками (Тед и представился братом его супруги).
Как всякая молодость он был жесток и категоричен. Он задал отцу Стасс пару вопросов. Всего пару вопросов о своей возлюбленной….И как говорили потом, именно это посещение ускорило очередной приступ, выбив из шаткого ритма сердце больного Гранда.
Отец семнадцатилетней дочери не знал, как ответить парню на вопрос: «Джон Стаффорд - давно любовник вашей дочери?»
А уж второй вопрос: «И этот старикашка сделал-таки своё дело, значит, ваша дочь беременна, Гранд?» - он просто перекрыл все обратные пути к здравию любящего отца.
Гранд умер, только Тед закрыл за собой дверь его палаты.
Утром следующего дня Лоренс младший нашел, что искал.
Тед уже знал и то, что сплетни о «букетах» – чистая правда, и что «басни» про гинекологическое отделение, где лежит его возлюбленная - тоже уже истина.
Более того, сердобольный Стаффорд решил посетить девушку именно в тот день, когда туда снова приехал Лоренс младший за разъяснениями (он просто не нашел сил зайти в палату Стасс в первый день посещения).
Тед сам лично увидел Стаффорда выходившем из палаты Стасс. Он проследил за ним.
Стаффорд выглядел очень довольным (ещё бы, ведь сбитая им девушка поправлялась!), он был рад.
Босс Гранда показался Лоренсу счастливым человеком. Таким счастливым, каким совсем недавно был он сам.
Джон действительно был рад. С ребенком Стасс как будто всё было в порядке. Плод можно было оставить. Девушку особенно это обрадовало. А раз её это радовало, то почему не обрадоваться и Стаффорду, ведь девчонка не предъявляла претензий и плод её, как будто был в порядке. Джон бы не простил себе, что именно его слово в таком деле могло оказаться решающим (из-за занятости именно в этот день он пропустил звонок из клиники, где умер Гранд, Джон не знал об этом).
И вот, радуясь, что отец и дочь живы, Стаффорд покидал клинику. Весь в своих мыслях, потому он и не заметил молодого Лоренса. Просто …обошел, вдруг вставшего у него на пути человека - и всё!
А тот просто мечтал ввязаться в драку. Тед едва сдержался, чтоб не вцепиться в Стаффорда. Но именно потому что тот …не заметил его ненависти, просто обошел, улыбаясь своим думам, путаясь в счастливых всплесках судьбы, Лоренс, ошеломленный страшной догадкой, отступил в сторону.
Стаффорд удалялся по коридору скорым, легким шагом. Лоренс, наливаясь свинцом, перетирал зубы, в голове его тукала мысль: «Так значит, всё правда».
Тед взялся за ручки двери палаты, желание «не видеть её больше» было сильнее того, чтоб излить гнев на любимую, всё ещё любимую женщину, потому дверь открылась лишь на чуть.
Возможно, открыв дверь, он открыл бы правду (у Стасс была перевязана голова, нога была в гипсе, это бы наверняка вызвало вопрос). Но он лишь приоткрыл дверь, увидел, как слабая рука женщины тянется к алому цветку, как нежно касается яркого бутона, и …закрыл дверь. «Всё», – решил он и уже каким-то иным шагом двинулся вдоль коридора. Он не расслышал слабый голос Стасс, её тихое призывное «Тед», - это он не расслышал, в его голове зазвучала иная музыка.
Стаффорд стоял у регистратуры. Он о чем-то переговорил с дамой за окошечком регистратора и двинулся к выходу. Тед шел, уже не таясь его. Шаг его снова был ровным, почти таким, как всегда, будто он обдумывал каждое своё движение. Лениво он проследил за Стаффордом взглядом, придвинулся корпусом к регистрационному столу и начал сходу, вовсе не боясь, что будет услышан Джоном: «Это мой…папа. Он так обеспокоен здоровьем племянницы - моей кузины. Он бывает здесь часто…».
-Да, он приезжает почти каждый день. Ваш папа очень заботливый человек.
-Часто…. Он оплачивает лечение…. Каждый день цветы…
-Да, очень внимательный человек.
Регистраторша оглядывала Лоренса, угадывая в нём того молодого человека, что не далее, как вчера весьма энергичным шагом сразу прошел в кабинет главврача клиники.
-Очень заботливый человек. Он даже договорился о платной сиделке. Вы знаете, как это важно для этой пациентки. Это прекрасно, что есть на свете человек…
Тед, перебив, вторил, оглянувшись на закрывшиеся за Стаффордом двери: «Есть на свете человек…»
-Вы ведь знаете, она совсем недавно потеряла в автокатастрофе мать. Её отец…
Тед снова повернулся к окошечку, не глядя на регистраторшу, он кивал головой, вторя ей: «Знаю, знаю и об этом наслышан. Знаю…».
Двумя руками оттолкнувшись от стойки, Тед, пошатываясь, пошел к выходу. Он считал, что теперь он знает всё.
Как-то разом схлынула ненависть к Стаффорду, правда и любовь, переполнявшая его ранее, как-то…обесценилась что ли.
 ***
Артур Лоренс и Элиза Лоренс впервые наблюдали запой сына.
Никто его больше не интересовал. Мир его не интересовал. Жизнь его не интересовала.
Друзья недоумевали: «Вроде нормальный, умный парень…».
-Ты воспитала неженку! – Кричал Артур Лоренс на жену.
-Это неправда, - тихо, но настойчиво отбивалась Элиза. - Наш сын вырос порядочным человеком.
-Порядочным? И это ты называешь порядочностью, …он пьет уже вторую неделю?! Он прогуливает работу, он хамит; уподобился свинье, и это ты называешь порядочностью?!
-Ты говоришь о своём сыне, Артур, будь, пожалуйста, повнимательнее в выражениях!..
Друзья Лоренса, пытались изменить ситуацию. Кое-кто, наконец поняв, что дело зацепило Теда серьезно, снова включился в игру. В ход снова были пущены девушки сплетницы. Только играли они уже в «обратную сторону», на позициях бедной Стасс.
Увы, Лоренс оглох совершенно.
Случайно забредя в один из притонов, Тед вдруг понял, что неинтересные женщины вызывают в нём странное, незнакомое ему ранее чувство - агрессию. «Черви, теплые черви», - называл он девушек в лицо.
Его друг, то есть человек, который знал Теда достаточно близко и хорошо, повел его в другую сторону. Там, в «той стороне» все девушки, ну или, по крайней мере, большинство из них, были интеллектуалками.
«Оглохшему» понравились сразу две.
Вот с тех самых пор и уже, по-видимому, навсегда, у Лоренса всегда имелся некий «запас» женщин. Циником он не стал, но что-то такое, что звучало романтикой за пределами его «частной жизни», вызывало теперь в недавно чутком человеке предвзятое сомнение. То есть он разучился доверяться любви целиком. А это значит, и та, целиком ему не доверялась.
 ***
У Стасс жизнь шла не менее сложно. Первое время на костылях, и навсегда с ребенком на руках - не сильно-то разживешься воздыхателями. Ей, чуть окрепшей и, наконец, в полной мере понявшей, что она осталась одна, потребовалось много сил и терпения, чтоб снова начать доверять мужчине.
Теда к тому времени, когда молодую женщину заботливо перевезли в дом её родителей, в городе уже не было. Его срочно отправили в санаторий, а когда врачи пообещали, что запой остановлен, отец – босс потребовал от сына: «Хочешь жить человеком – займись делом. У тебя есть шанс, отдаю тебе филиал в Канаде».
Значительно позже, Лоренс признается себе: именно то, что он захотел стать более крупным бизнесменом в области производства систем защиты информации, именно крупнее, чем опасный для Лоренса старшего Джон Стаффорд, именно это повлияло на его решение взяться за бизнес серьезно.
 ***
Не увидевшись с ней, не поговорив, хотя бы по телефону, Тед уехал в Канаду. Там находилось родовое поместье его матери и дочерняя фирма его отца. Именно этим он был удержан в Торонто надолго. Именно это и удержало его на плаву в те нелегкие для него дни, когда он посчитал, что любимая девушка откровенно, на глазах всех предавала его с другим (а главное с неприятным для него) человеком.
Нельзя сказать, чтоб любовь его умирала безболезненно. Без взгляда назад. Живы были и надежда, и желание всё начать с начала, с прощения глупой девчонки. Но рука с телефоном опускалась. Может, именно остатки любви и не давали ему нажать последнюю клавишу до боли знакомого номера.
Дни шли. Время давало шанс на отстой эмоций. И Тед решил оставить всё как есть. То есть убедил себя, что его предали, что имеет право и он, так же, без объяснений уйти из жизни Стасс.
А что было со Стасс?
Кто может измерить силу тоски женщины, теряющей последнее?
Никто и не мерил. То ли человек она была вот такой, что только Тед её и понимал, но даже подружки её не побежали к нему, не стали бить на совесть и объяснять ситуацию: «трагедия семьи, она всего лишь попала под машину Стаффорда, ребенок – твой». Лоренс так и оставался в неведении. Для него трагедия в семье Грандов – второе, первое - это то, что пока он был в командировке, его подруга решила избавиться от нежеланного ребенка Стаффорда, а поскольку последний настоял на том, чтоб ребенок был, то и делать ему рядом со столь слаженным дуэтом (а в перспективе-трио) нечего.
Как залечивает раны любовь? Как ни странно, быстро.
Правда, недели, ползущие гадом по душе, очень схожи с муками титана. Носишь груз, носишь, привыкаешь к нему, а бросить все равно хочется. Так и Тед с ненавистью в душе носился с изменой Стасс. По ночам особенно хотелось поговорить…хоть с кем-нибудь, излить душу. Но что давал просто бред? Надо было сказать про это кому-то, кто бы утер слезы, дал совет, просто похлопал по плечу: «Забудь, - сказал, - бывает».
«Бросить всё, найти другую…настоящую, чтоб за сердце…. Нет, надо бы со Стасс поговорить. Так нечестно. Я скажу ей, нет, я спрошу её, пусть она скажет, …пусть скажет, как она могла?» - так он встречал ночь, с тем же и провожал её, не смотря на присутствие в постели другой женщины.
Но шли месяцы, со временем затянуло рану.
Лоренс впрягся в дела, стал заметным в своей сфере разработчиком, деловым, упрямым, «совершенным», как и желал его отец. Правда, Элиза - мать Теда загрустила. Слыша тон неприязни, с которым сын говорил о своих новых увлечениях, она сжималась, предугадывая и свою в том вину. «Женщины - пустое, мама», - говорил он в трубку, не задумавшись, и Элиза пожалела, что первая любовь сына не стала для неё событием важным. Слышать такое матери, больно. Элиза пыталась внушать свои истины повзрослевшему сыну, так сказать вдогонку убежавшему: «Тед ты стал позволять любить, но разучился любить сам. Это приводит к саморазрушению», - да только время было упущено. Её нейтралитет в истории со Стасс обернулся и её виной в том, что сын стал менее чувствителен в отношении правды о долге женщины, о долге мужчины перед ней.
Впрочем, её вина, нетерпимого ли её мужа, вина ли друзей её сына, осторожно выжидавших разрешения «личных проблем» их друга, или же это вина только Теда - дело уже второе. Ушла из сердца первая любовь, ушла навсегда, разрушив основу для новых любовей.
И то точно: брал Тед теперь – от души, отдавал её – любовь мало и неохотно. Только появлялись капризы, претензии, он лениво произносил: «Мне жаль», - и исчезал этот номер телефона из его электронной записной книжки. И не болело сердце под напором разума: «Это - не твоё, забудь». А на грусть матери Тед отвечал, не задумываясь: «Я могу и вовсе, не касаясь любви, познавать мир, ма. Не грусти, будут у тебя невесты, будут. Ещё насмотришься».
Этот искусственный, привитый от печального опыта цинизм, совершенно не свойственный Теду ранее, сильно ранил и его самого. Хорошо, не убил чувственность, свойственную человеку, вовсе. Пришло и к нему желание жениться. Захотелось иметь свой дом, завести семью, иметь детей….
И он …завел. Всё как у всех: семья и дети. Свой дом, своя фирма. Он стал настоящим, законопослушным гражданином своей страны. Родители могли гордиться им. Всё, как у всех. Как у всех тех, кто ушёл, хлопнув дверью, из нежных «семнадцать дробь двадцать», кто вышел навсегда отрезвевшим из волн любви, навсегда. В его отношениях с женой и детьми изначально жила ложь. И он, по сути человек не злой, даже чувственный, совестливый смирялся с этим.
Так правы ли те, кто говорит: «Вот и правильно сделал, вырос в человека, не остался среди сопливых романтиков». А может, и не правы они. Может, и не «сопливые романтики» те, кто лишь раз испытавши любовь, прожил, оберегая её в своей душе, в душе другого человека всю оставшуюся жизнь. Может, лишь они и истинные человеки? Возможно, лишь они и способны проложить дорогу к человеческому счастью познания; возможно, только они и способны растить детей – потомство, не растерявшее неискаженный, изначальный ген любви.
Может быть, и так: что всё, что ни есть, случается к лучшему. И потери – к лучшему. Может и так. Только всё-таки жаль, что и Тед, и Стасс не поняли, что они потеряли, не упустив своё ... «лучшее».
 ***
У Стасс тоже всё как будто улеглось. Отболело, отстучало не в том ритме сердце. Вернее оно стало стучать жалеючи только себя, будто постарело.
Первое время, молодая женщина ощущала в себе биение новой жизни и с плачем прислушивалась к ней с затаенной надеждой. Но всё равно, уже не любила ребенка как нужно, как правильно, она лишь жалела его и опять же, больше опять же себя.
И все же она снова полюбила.
Но другой любовью. Теперь она любила сочувствие. Она благодарила. Человек, под колеса которого она попала, оказался действительно порядочным. Стаффорд не бросил её в одиночестве, в беспомощности, не оставил без сочувствия. Более того, так получилось, что со временем, когда они снова встретились, Джон узнал о Стасс много такого, что импонировало ему и даже, как мужчину, восхищало. И они стали добрыми знакомыми, кого объединила общая ситуация.
Пятидесятилетний мужчина, когда-то просто любовавшийся на молодость Стасс через окно своего кабинета (излюбленное место влюбленной парочки Стасс и Теда – кафе было как раз напротив офиса Стаффорда), уже не скрывая от света своей заинтересованности в общении, стал частым гостем в ожившем доме Грандов. А чуть позже он стал другом и опорой для дочери своего бывшего заместителя.
Прошло ещё немного времени и Джо Стаффорд, отметя все препятствия к тому, стал мужем Стасси Гранд. Стал отцом её ребенку.
Но, увы, толи рана Стасс была слишком глубока, толи жизненной силы в молодой женщине было слишком много, но первые же измены её вывели Джона из состояния спокойствия. Брак их оказался неустойчивым. Они с Джоном расстались. Стасс было двадцать два года, когда она снова осталась одна.
Стаффорд вернулся к первой жене. Но влияние на Джона энергичной молодой супруги уже было не под силу преодолеть бывшей супруге, Джон начал плутовать. Когда-то крепкий семьянин вдруг начал колебаться, принялся лгать, лгать своим женщинам, детям, да что там, бывало, он плутовал и сам с собой, уверяя себя, что «теперь так живут все».
Время от времени, бывая у Стасс, Джон виделся с сыном, которого упрямо, несмотря на полное отсутствие внешнего сходства, считал своим собственным ребенком. Его дочери, зятья их дети – не дали ему удовлетворения в ответной детской любви. Мальчик Стасси привязался к нему, разумеется, считая его своим отцом, и по-детски даже своим кумиром.
Стасс это было бальзамом для раненого сердца, но, …но невостребованность, отсутствие постоянной помощи, связей заражало психику, под час угнетало молодую женщину. Джон, наигравшись с сыном, «наигравшись» с молодой супругой, уходил, как он говорил, «домой», и Стасс это было немного обидно. На её «дом» надежного хозяина так и не находилось.
Так всё и двигалось урывками в её жизни, движелось, но не гладко. Каждый: и Джон, и она - получали и пользовались своим удовольствием, по величине вклада чувств.
Но любовь не любит взаиморасчета. Посидит, послушает, посмотрит, да и идёт себе дальше…штучка Любовь.
 ***
Но есть на земле точки тянущие к себе притяжением, которому под силу, если уж не повернуть время вспять, то хотя бы дать заметить двоим, что его у них ещё достаточно.
Ведь ей только тридцать пять, ему только сорок с мелочью….Разве это возраст, чтоб позволить себе сказать: «Поздно»? Ну, если только определяя себе статус «бывших» среди людей из сегодняшнего круга, среди тех, кто знавал начало этой истории. Но ведь они – эти двое - не считали себя «бывшими». Он - отец семейства. Он перспективен, но естественно, его перспективы зависят от стабильности в семье. Она - мать. Она - женщина, нашедшая свою дорогу в жизни, она нашла интересного для неё мужчину. Она на виду, уважаемая и даже любимая пусть …бывшим мужем.
Какие ж они «бывшие»? Жизнь их в развитии.
Но общий интерес всё же нашелся и свел их. Он - то и привел Стасс на зимнюю виллу одного из друзей её нового увлечения. Там неожиданно оказался и Лоренс.
 ***
Север Канады. Берег Большого Медвежьего озера.
Красивые места, сосны, окна в зимних красках морозного дня…
Человек пять мужчин с подругами собрались, чтоб покататься по глади льда озера на ледовых мотоциклах. К ночи, разморенные, утомленные катанием и крепчающим морозцем, они присаживались у камина, отдыхали, общаясь…
Компания, где не спрашивались фамилии, а смена партнера для флирта воспринимается с обычным и даже как бы должным равнодушием, всех устраивала. Тут никто не требует слов от души, излияний сердца. Тут отдых, оттяжка. Тут даже не пытаются играть в любовь, тут …с любовью отдыхают.
 ***
Ему было неловко и даже как будто стыдно лишь в первый день, в первую ночь, когда чтобы ни делал, он вспоминал всё то, что связывало его с этой женщиной восемнадцать лет назад.
В голове, как кадры черно-белого кино возникали картины лучших и худших дней их любви.
Тед вспоминал их первую ночь на холостяцкой квартире женатого приятеля. А ещё их трехдневное исчезновение с прогулкой на авто до Сан-Франциско, когда без спроса, без денег, просто так, просто потому, что захотелось покататься, они исчезли из дома своих родителей и растворились в собственном мире на целый месяц.
А уж первые дни, когда он начал жить без неё…мелькали и мелькали, теперь как будто бы и не понимаемые им за давностью лет своей уж слишком высокой волной чувствительности. Он даже называл себя … «идиотом».
Стасс сначала не знала, как себя вести с человеком, который когда-то, не сказав ей ни слова, не выслушав лично её, кинул, сбежал от нелепых сплетен, чьих-то ложных и грязных намеков. Бросил её в самый тяжелый момент её жизни.
И все же она первой «узнала его». И вид её в ту минуту, когда она узнала и вспомнила его, был не печальным.
А те, кто знал его, её, на протяжении нескольких дней всё поглядывали на них тайком, с любопытством, всё угадывали, что в них осталось от той любви, о которой лет восемнадцать назад ходили будоражащие сердца и умы сплетни? Что теперь есть потеря её для них? «Потеря, соизмеримая с потерей сердца – это переживаемо?» - Задавались вопросом их новые и старые друзья.
Но тайное любопытство чужой жизнью не мешало отдыхать и наслаждаться настоящим. И Тед, и Стасс и их знакомые отдыхали по полной.
Дневные сумасшедшие гонки по льду, когда лицо и руки становились грубыми, заветренными, когда сердце и душу переполняла радость спортивного азарта, сменял тихий вечер. Ни у кого не было сил огорчаться на не слишком веселящий прикол, на не слишком удачно приготовленный ужин. Все радовались отдыху, приятному теплу, некрепкому винцу, располагающему к тонкому общению, нежной сонливости от огня, от аромата потрескивающих в камине поленьев.
Разговоры без споров шли, а вернее текли медленно, как свинцовый расплав. И время было бессильно, события растягивались в такие минуты на долгие часы. И только так же резко, время вдруг начинало разгоняться при наступлении следующего утра, следующей гонки, когда риск перевернуться, покалечиться ещё выше подбрасывал восторг от победы, радость от удачи, что сегодня первый ты.
Вечером же «первыми» были все. Тихий ленивый смех, нежность совершенно сглаживали дневные впечатления. За общим столом, после двух-трех часов длившегося ужина уже не было «победителей» и «побежденных», здесь снова были «парни», снова были «наши девушки». За полночь кто-то садился за карты. Этим не хватало адреналина от «гонки», головы этих были ещё способны оценить решительность партнера, «вес» его банковской карточки и дать ему соответствующий отпор. Ставки были намеренно завышены, и азарт, уже карточный, снова сотрясал тело, шампаня кровь.
А кто-то, «спарившись», но, не акцентируя чужого внимания на этом, удалялись, исчезая из общества на полчаса, на час. Да, всего лишь на минуточку, ибо предусматривал в этом серьезного не более, чем в карточной игре в «дурочку».
 ***
На третий день пребывания на вилле, вечером, кто-то предложил съездить на снегоходах к соседу. Им оказался некий русский, привезший в эти края неплохие русские привычки: гостеприимство и русскую баню.
Сообща истопив баню по-русски, в которую набились сразу многие желающие, все не шутя, хлестались вениками их пихты, а потом, окунувшись в снег, обжигаясь морозцем, будто одуревшие от восторга снова бежали в сырой пар бани. Часа через три, совершенно разомлев, все перешли в дом гостеприимного русского. И снова разговоры под рюмочку русской водки, сдобренной стеблями корня хрена да под треск березовых поленьев, пошел тихий полу светский разговор, на этот раз темой была «русская побасенка» о ведьмах и (будто бы явно кем-то виденных) вурдалаках.
Тед слушал легенды, не зная, да и не умея придумать что-то своего на такую тему. Ведьм ему в жизни пока не встречалось. Он стоял в проеме двери, как раз в каминную залу дома русского. Стасс куда-то выходила, а, вернувшись, она будто случайно столкнулась с Тедом нос к носу, сказала: «Привет». И он, находясь в соответствующем настроении, ответил ей улыбнувшись: «Привет».
То есть два дня они будто не замечали друг друга, будто они недопонимали намеков, узнавших их, а главное, знавших их историю. А тут вот нос к носу после восемнадцати лет разлуки и просто …«привет».
Мужчина, входивший в этот момент вместе со Стасс, был ею остановлен жестом руки. Стасс что-то, сказав ему на ушко, улыбнулась Теду, предложив: «Может, посмотрим дом?»
Тед пожал плечами, быстро уловив недоуменный взгляд мужчины, с которым здесь отдыхала Стасс, и отвернулся от вопроса в глазах Стасс. Но та положила ему руку на плечо. – Пойдем?
Её мужчина постоял рядом, в проеме, посмотрел на одного, на другую…и пошел слушать про вурдалаков.
Лоренс понял, что этой женщиной выбран сегодня он.
«Отказаться? Сделать вид, что не заметил приглашения?» - это даже не промелькнуло в его голове. Эти два дня он ждал от неё чего-то такого и был готов дать давно, давным-давно разученный им ответ.
Приятель заметивший его колебания, улыбаясь, кивнул, как бы одобрил его тихий уход от компании. Он даже произнес: «Я присмотрю за Глорией. Всё нормально».
Глорией звалась молодая женщина, с которой Лоренс приехал отдыхать на озеро.
Тед, услышав это, пожал плечами, произнёс: «Пожалуйста, не давайте ей скучать. Спасибо». И он ушел, чувствуя, как от всей этой сцены отдает пошлостью.
Но он понимал, разговор всё равно неизбежен. Он чувствовал, что и Стасс, давным-давно готовая к нему, вдруг почувствовала, что пора. Пора поговорить, и либо сдуть пыль с прошлого, либо забыть всё, не щадя стереть вдруг реанимированные памятью чувства.
Ещё вчера, столкнувшись со Стасс днём во время катаний на санях, Тед сам хотел начать разговор. Хотел сделать «быстрый» разговор. Быстро разрешающий и разрушающий давнюю недосказанность. Но его фраза: «Как жизнь?» - испортила начало. Стасс легко увернулась, ответив: «Нормально», - и прошла мимо. Сев в саночки с приятелем укатила. И у Лоренса вдруг заболел зуб. Зуб, которого уже нет. Уже нет давно. Но место вдруг ощутило боль и вдруг заныло. В него будто током ударяло, и оттого кидало в пот, и Тед почувствовал себя…нездоровым для разговора. «Лучше уехать», - подумал он тогда. И вдруг он ощутил другую боль, не то боль совести, не то гордости. «Нет, нужно поговорить. Просто …поговорить. Всё само собой выяснится и встанет на свои места. Жизнь не переломилась насмерть. Всё будет понято и …нормально забыто. Надо поговорить».
И он остался на вилле. Только заранее предупредил Августу – шведскую гостью его фирмы (молодую женщину рассудительную и здраво смотрящую на мир и отношения людей), сказал ей, что здесь случайно оказалась его старая знакомая, так что если он исчезнет… «Не искать», - ответила, закончив его мысль, шведка. Тед улыбнулся: «Правильно, главное трезвость». Шведка была для него даже не «запасным» вариантом, она была всего лишь гостьей, приятно поводившей время с симпатичным американским бизнесменом.
И вот он пошел «разговаривать», но что-то трезвости души пока не ощущал. Будто качало его и мысли - тоже. Не было в нём ни уверенности, ни ощущения, что всё этим разговором и кончится.
К тому же Тед, так долго готовившийся к такого рода встрече, не знал теперь, как начать её. Что сказать, чтоб не выпустить пары из горьких воспоминаний, не начать с обвинений, или, напротив, не ввязаться в трусливую защиту себя. И ещё Лоренс почувствовал, что есть сомнения и в Стасс.
Но она позвала его.
И Тед обрадовался, что встречу можно провести, завуалировав смятение под нежность случайного секса. Он рассчитывал на это. Он был рад, что теперь ему нужно только чуточку обождать, не спешить самому. И он даже пытался сориентировать себя на то, что никак нельзя допустить, чтоб обмануть женщину в её ожиданиях. Теду казалось, Стасс должна помнить их прежние страстные ночи. Он по-мужски переживал ситуацию и боялся, что усталость гоночного дня, горячая баня и водочные излияния не позволят ему провести «разговор» на прежней высоте. И это волнение, волнение оттого, что нужно быть «в форме», в настроении, ещё более сбивало его с мыслей. Он путался: то начнет фразу, не закончив её, то улыбнется вместо ответа на вопрос Стасс, вовсе не к месту. И ему приходилось извиняться, что он не так понял её слова.
В общем, разговор не клеился. И пока они искали комнату, которая бы подошла под их разговор, они больше молчали.
Комната, в которую привела его, в конце концов, Стасс (Тед решил, она уже здесь бывала) …тут же напомнила ему прошлое.
Будто для него эта комната оказалась просторной, имела выход в ванную комнату, имела спокойный интерьер, выглядела чистой и была хорошо проветрена. Главной мебелью здесь была роскошная, красного дерева широкая кровать.
-Здесь прохладно, Тед. Ничего?
Он пожал плечами, смолчал. Но по выражению его лица, Стасси поняла, ему по-прежнему нравится, когда «свежо». Она улыбнулась, сказав за него: «Я …люблю, когда свежо».
Тед тут же припомнил, «когда свежо» - любил он. Тогда она предпочитала тесные объятия и жаркое дыхание. Тогда она не обращала внимания на духоту и отсутствие кондиционера.
Тед остановился у самых дверей комнаты, лишь шаг сделав за порог её. Стасс, будто испугавшись, что он хочет уйти, подтолкнула его к центру комнаты: «Не стесняйся. Этот русский, кажется, ему всё равно, кто здесь, где заснёт».
Лоренс удивленно скользнул взглядом по лицу Стасс и тут же отвел его. Он не предполагал, что она ждет от него столь длинного разговора.
Стасс явно сбилась от близости его. Она кружила по комнате, задевая бесцельно всё руками, и не знала, с чего начать разговор. – Здесь мило, правда?
Тед сел в кресло. Перебрав журналы, валявшиеся в нём, он взял один, стал листать.
Весь его вид говорил ей, что он «ждет», он как бы передавал ей инициативу скорее начать разговор.
Но это же, как бы равнодушие его показало ей, что Тед смущён. Уж очень, слишком долго задерживая взгляд на одной странице, он морщился, будто прочитав о какой-то нелепости. Стасс казалось, Тед пытался дать ей понять, что начинать тот разговор - уже как бы и не стоит. Она вдруг подумала: «А может он прав, может лучше …начать всё заново, не вороша прошлого». Её взгляд скользнул по атласному покрывалу на кровати. «Начать всё иначе, не с романтики, а так, со случайного начала».
Хотела ли она так? Скорее нет. Слишком многое из того, что толком не улеглось в стезю прошлого, рождало слезы, даже обиду. Стасс хотела бы понять, а не зряшные ли они? Не отравляет ли она себя этой незабытой любовью? Этой не прощенной себе самой надежды на возврат?
Стасс молчала. Лоренс, вздохнув, поднялся с кресла. Ненамеренно, но всё же под действием каких-то магнитных сил, они стали двигаться по комнате кругами, шагая навстречу друг другу. И, наконец, траектории совпали, и они столкнулись.
Она взялась за его пояс. – Тед, ну что мы всё вокруг да около? Ведь я же чувствую, ты хотел поговорить.
Он тут же взял её за плечи. – А ты? ты как думаешь, тебе этот разговор нужен?
Они стали смотреть друг на друга, и разговор начался так, как бы и без слов.
Будто бы она уверяла его, что да, такой разговор ей нужен. Будто он соглашался с ней, будто отвечал: «И мне это разговор нужен».
А время спустя, они заговорили. Им не надоело говорить «так», молча, просто разомкнулись их рты и чувства, давние симпатии друг к другу, обтянутые в вопросы, как в тугой корсет, вырвались из груди.
-Тед, я так долго болела тобой. Я…
-Ты не замерзла? Тебе холодно? Давай, я всё же прикрою окно.
-Ты не забыл меня, нет, я это сразу поняла. Ведь не забыл?
Она не выпустила его из рук, хоть он и рвался отойти, будто всего лишь, чтоб закрыть окно. А он просто не решался начать с правды: «Не забыл». Он ответил ей: «Ты совсем не…. Ты …твои духи, они нежные».
Она прижалась к нему вся. Тесно, как вплавившись в его тело, согреваясь его близостью.
Сердце его затукало неритмично. И вдруг ему припомнились детали: запах её волос, формы тела, привычка обниматься туго, будто боясь даже мизерного пространства между телами.
Нет, не в ритм её сердца стучало его сердце, всего лишь вспомнив, что именно так, она держала его в своих руках тогда, раньше, когда он вдруг напоминал ей, что скоро рассвет, и им всё же пора расстаться. - Стасс?
-Что?
-Я рад. Я рад, что это случилось.
-Да?
-Ты похорошела.
-Разве раньше я не была …
Он быстро перебил, чуть отстранив её и заглянув в глаза: «Нет, нет. Тогда ты была …просто девушкой. А сейчас…ты стала другой. Ты, …ты красивая женщина».
Это прозвучало как точный пароль. Им были сняты запреты, сломаны печати с клятв кому-то.
Рты их начали хватать друг друга, касаясь всего, что было в пределах зрения: он видел её шею, целовал шею; она в этой время видела его ухо – целовала ухо, нежно хватаясь за него губами. Дыхание их становилось жарче, объятия теснее.
-Стасс, это ты, …это ты…
-Господи, как же долго ты шел мне навстречу, Тедди…
Каким-то чудом они оказываются у кровати. Уж вовсе не стремился к той никто из них. Но вот они оказались на ней.
Что вдруг приблизило их к ней, вовсе не желавших начать разговор именно так, может быть страх? Или стыд, который легко прикрываем близостью. Но раздевались они торопливо, как шкоды – школьники. И оба смущенно улыбались при этом, будто понимали, что настало время…нежностей и торопливой лжи.
И всё же близость напомнила им о своих слабостях и желании, давнем желании друг друга.
Откуда брались силы у него, из каких глубин черпала нежность она? Они будто хватали запретное. Жадничали, срывая последние клочки материи, разделявшей их.
Но их внезапная близость, изначально обесцвеченная торопливостью, вспышка ласки и нежности, превратившая их силы в один страстный рывок, так же вдруг резко и оборвалась. Как только разгоряченная плоть перестала быть единой, она сразу же распалась надвое. И, отвернувшись друг от друга, они замерли, будто умерли один для другого.
Они оба вдруг застыдились того, что всё так неважно началось. Что возобновление их связи произошло не так, не так, как они планировали, как обдумывали долгое, долгие годы.
-Я думала уже никогда…
-Мне тоже…я думал,…даже если увидимся,…то никогда…
От пережитого всплеска эмоций истинная мысль рассеялась. Сбивчивые фразы потеряли глубину, стали просто словами.
А когда и слов не стало, молчание стало тяготить, он снова вдруг загрустил, подумал, что может, лучше бы, если бы этой встречи и не было. «Решения не последовало. Опять только жесты. Нет начала, не будет и конца. А может, она нарочно, может ей этот разговор и не нужен. Может, она хотела бы заново начать? А мне это «заново» нужно?»
Тед покосился на лежавшую рядом женщину. И вдруг залюбовался ею. С грустью во взгляде, но залюбовался, даже Стасс это почувствовала.
И она прервала его мысли. Обняла его, прильнула к нему гибким телом и, выдохнув, произнесла: «И всё-таки я рада, я рада, Тед, пусть так, пусть больно, но …я рада, что мы всё-таки решились встретиться. Ведь мы не стали чужими за эти годы, мы просто расстались на время, ведь так? Ведь, правда, мы были очень близки…тогда. Казалось, так будет всегда….Прости, глупо конечно, но я не забыла твоих рук, Тед. Твой запах, твой голос …ты даже не можешь представить, как я хотела тебя …вернуть тогда…».
Говоря это торопливо, она вдруг почувствовала, что неискренна.
И он это почувствовал. И чтоб спрятаться от обиды за мужское самолюбие, Тед теснее прижал женщину к себе и в полном разуме, произнес: «Ты дорога мне, Стасс. Дело не в прошлом, я по-прежнему люблю тебя. Я понял».
И снова их тела окунулись в омут бессловесных движений.
«В общем-то, и я, ты знаешь, я думал, часто, …то есть иногда вдруг …найдёт, и я думал…». Но и сейчас, только всплеск чувственности сгладился мыслями о настоящем, снова их движения перешли в обычную, ни к чему не ведущую игру, игру мужчины и женщины. Только страсть, замешанная на том прошлом, будто они доказывали друг другу, что и силы те, и чувства как будто те же, лишь она толкала его к ней, её - к нему. Лишь чуть-чуть дыхание восстанавливалось, кто-то (он или она?), вдруг начинал игру в «догони и забери, что осталось». Их игра была сексом, касанием не чувств, нет, всего лишь тел. Отдавало здоровой ненасытностью от всех этих «ещё, хочу ещё». И будто каждый из них боялся выпустить из груди былую боль, былой стыд. Боялся того, что неловкое движение вот-вот приведет к нужному слову, и то окажется оценкой всего – «мы - чужие»
Устав, наконец, они оба обрадовались, что вбили болезненный клин. Обиды и боль притупились. С усталостью, будто даже и ему, и ей стало легче.
Очнулись они на полу, на пахнущем моющим средством ковре.
Лоренс поморщился от боли в локте (они со Стасс упали с кровати). Потер ушибленное место. Стасс, от резкого запаха, идущего от ковра, тоже дернула носом, поморщилась. А потом, посмотрев друг на друга, они рассмеялись.
-Мы не разучились летать, Тед.
-Как бы да. Но лучше отложить полеты. Я полгода назад ломал эту руку.
-Неудачное падение на мотоцикле?
-Что-то вроде. – Лоренс улыбнулся, припомнив, как, закончив полеты среди горных скал на спортивном вертолете, он просто поскользнулся, выходя из ангара, куда ставил машину.
Они обнялись со Стасс и затихли, будто ленясь подняться.
-Тед, а зачем тебе эти мотоциклы и вообще, весь этот адреналин? Ты, я слышала, человек итак весьма занятой.
Лоренс дернул плечом. – Не знаю. Теперь уже привычка. А когда-то мне предложил этим заняться мой отец. Я одно время сильно запил.
Стасс повернула голову и некоторое время так и лежала, глядя на профиль Теда. Ей трудно верилось, что такой сильный человек может безвольно пить горькую. Но она промолчала, годы, разделившие их, содержали слишком много потрясающих воображение событий. Каждый борется с проблемами своим личным средством.
Ветер, гулявший по полу, поднял Теда на ноги. - Я всё же закрою окно, а-то ты простынешь. - Он подал Стасс руку и как был, голым, подошел к окну.
Стасс, улыбаясь, смотрела ему в спину.
-Да, наверное, пора. Вернемся к уюту?
Тед не понял её слов. Он отвернулся от окна, которое закрыл, и посмотрел на Стасс. Она указала рукой на кровать.
Тед улыбнулся, снова повернулся к окну. Выражение его лица, в стеклянной глади удивило его. Он показался себе самому очень даже довольным происходящим. «Как будто я и в правду счастлив. Но ведь это не так. Я же чувствую, …всё не так».
Но он кивнул на предложение Стасс. Как бы согласился, продолжая изучать собственную «счастливость» в глади стекла: «Да, лучше так. - Он снова посмотрел на Стасс. И улыбнулся шире, будто показательнее. – Лучше …под одеяло. Дом чужой, люди всякие. Да, лучше спрятаться под одеялом». - Не поворачиваясь к окну, он, взявшись за края тяжелых штор, закрыл окна намертво.
Стасс настороженно следила за ним взглядом. Что-то фальшивое проскользнуло в его жесте. Губы рта Стасс дернулись в усмешку. – Ты стал бояться не зашторенных окон?
Лоренс чуть прищурил глаза. Но взгляда от Стасс не отводил.
Не меняя тона, Стасс снова спросила: «А что за девушка, с которой ты приехал, …кто это?»
-Это знакомая.
Усмешка на губах Стасс дернулась, выразив и понимание, и некоторое недовольство. – Ну да, конечно знакомая.
 А Лоренс задумался. Он совсем забыл об Августе. «Что-то я задержался здесь. Действительно, неудобно получается».
Он принялся собирать свалившуюся на пол одежду. Ту, что принадлежала Стасс, он уложил на край кровати.
Застегнув на себе джинсы, он оглянулся к Стасс. Она, по-видимому, одеваться пока не собиралась. Он улыбнулся ей, подошел и осторожно подхватил на руки. Отнес на кровать. – Лежи. Я схожу на кухню, найду что-нибудь поесть. Что-то …есть захотелось. Ты как?
Стасс улыбнулась и раскрыла «секрет», где на кухне прячутся чипсы. Тот сорт, который когда-то нравился Лоренсу. Но он тут же ответил ей: «Я не ем чипсы».
-Как?! - Это известие сильно её удивило. Более того, Стасс смутилась, что не угадала его теперешних вкусов.
Тед вздохнул. Он даже не обратил внимания на то, что Стасс смутилась. Мысли его были за пределами этой комнаты. Он хотел отыскать шведку. Рассеянно он провел ладонью по волосам Стасс, рассыпавшимся по подушке и, глядя на дверь, тихо произнес: «Ты полежи, я сейчас. Найду, что-нибудь поесть, и принесу».
Стасс, как только дверь за Лоренсом закрылась, присела.
Она задумалась. «Что-то не так. Что-то не то я ему сказала. – Ещё немного проанализировав предыдущую сцену, она решила, - точно! Я напомнила ему об этой двухметровой шведке. …Глупо, как глупо. Интересно, какие у них отношения…».
Стасс поднялась с постели, только взглянула на кинутую одежду, голой пошла в ванную комнату.
 ***
Тед долго кружил по дому. Он искал Августу. Ему и в правду было неудобно, он оставил свою гостью на приятеля, который считался в их кругу весьма бесцеремонным в отношении хорошеньких девушек. «Главное, чтоб не скучала», - думал Лоренс об Августе – своему приятному скандинавскому партнеру по бизнесу.
Он случайно наткнулся на нужную ему парочку. Тут же он извинительно улыбнулся. Пара целовалась на лестнице, ведущей на чердак. – Ничего, ничего. – Тед не был удивлен увиденным. Более того, картина его успокоила. - Продолжайте. Я так, я мимо. – И он двинулся назад.
Из зала, где стоял бильярд, послышался смех и аплодисменты.
Проходя на кухню, Тед заметил, что в зале у камина остались лишь те, кто желал послушать романсы в исполнении хозяина дома. Крепкий парень лет двадцати пяти чуть картавил, но пел, тонко слыша музыку. На гитаре ему аккомпанировал кто-то из гостей. Русский пел знакомую многим американцам песню, где были слова «Эх раз, ещё раз…».
Тед, удивляясь романтическому таланту крепыша, пьющего водку стаканами, зашел на кухню. От обилия закусок, снесенных на стол кухни, от суррогата запахов вин ему действительно захотелось есть. Но Тед не торопился, потому просто хватать закуски он не стал. Взяв большое блюдо, он начал аккуратно выкладывать на него хлеб, мясо, сыр – всё то, что могло бы восстановить его силы и … «мысли» Стасс. Как человек давно домашний, он искал качественную еду, что-нибудь, чтобы действительно смогло подойти под поздний ужин на двоих.
-Привет! Вот ты где.
Тед оглянулся. За странным занятием его застала Августа.
Вид его шведской гостьи был заметно растрепанный. Тед скользнул взглядом по блузке молодой женщины, по-видимому, спешно застегнутой и тут же отвернулся, чтоб не смущать оценкой.
Он продолжил собирать на блюдо закуску. Формируя высокие бутерброды, Тед мурлыкал себе под нос услышанный романс; наливая в термос горячий кофе, уже громче, шутил, подражая картавости русского: «Эх, р-р-раз, ещё р-р-раз». Вы понимаете русский язык, Августа?
-Нет.
Тед кивнул. - Я тоже. К сожалению.
Ещё перекинувшись парой фраз с Августой, каким-то чутьем угадавшей, где он (шведке сказали, что Лоренс её искал, и она решила, раз ищет, то обязательно пройдет через кухню), Тед, чуть успокоенный, что его гостью успешно развлекают, отправился назад в комнату для встреч. Подхватив термос и блюдо, он приветливо улыбнулся своей гостье, на подбородке которой была размазана помада, и двинулся к выходу. – Мне пора.
Августа встретила известие о том, что он возвращается туда, заметно загрустив.
-Тед, мне нужно подождать тебя? Подождать тебя …сегодня?
Лоренс, уже выйдя за пределы кухни, оглянулся на скандинавскую красавицу. Подумал, вздохнул с улыбкой и, опять отвернувшись, неопределенно махнул рукой, мол, мне всё равно.
«Вот только без параллелей, милая Августа. Без вопросов. Сказала, что с Френком «не скучала», значит, и не скучай дальше». – Рассуждая так, Тед двигался дальше.
Он будто снял с себя ответственность за вверенного ему человека, без дальнейших объяснений с кем-либо, уже легко ориентируясь в чужом доме, шел туда, где была оставлена им Стасс.
 ***
В комнате было тихо.
-Стасс?
Никто ему не отозвался. Но он услышал, как шумит вода душа. Руки его были заняты, он перехватил термос и толкнул дверь ванной комнаты. И тут же увидел за прозрачной шторой душа стройное тело Стасси.
Тед некоторое время, как-то уж очень без эмоционально смотрел на женщину за шторой, как будто не любуясь ею, а как бы сравнивая изящество форм и пленительные изгибы линий тела её с чем-то, а вернее с чьими – то, затем закрыл дверь. Плотнее придавил её рукой.
Он прошел в глубь комнаты, равнодушно посмотрел на смятое покрывало на кровати, прошел к окну. Поставив блюдо и термос на подоконник, глядя в темную зеркальность стекла, за которым был вечер, вынул из кармашка джинсов мобильный телефон и выбрал из памяти один из номеров.
Тед приоткрыл окно, и, дыша морозцем, потирая голую грудь, слушая песни русского из нижней гостиной, приложил телефон к уху. - Привет. (Услышав голос, он тут же улыбнулся, будто увидел в отражении окна знакомое лицо) …Я? На месте. …Нет, уже нет, отдыхаем. Слышишь, песни поём. (Тед ненадолго выставил телефон за окно). …Не слышно? Ну и ладно. …Русские романсы. …Да, представь. …Нет, их русский поет. …Нет, не коллега. Так, мужик дельный. Он тоже …да, разумеется, он здесь по делам. А как ты? …Дети? …Какое? Ах, жаль пропускаю серию. Расскажешь, чем дело кончилось?…В этот раз я послушаю. Честно, не усну. …Ты заметила? Спасибо, любимая, да, скучно. …Да, как-то не весело вечереет. (Лоренс оглянулся на дверь ванной комнаты.) Да, думаю, завтра к ночи буду. (Он снова посмотрел в окно. Лик жены в отражении стекла, казавшийся ему таким реальным несколько минуток назад, таял). Поцелуй детей за меня. Да, конечно. …Скажи, Марку, да, я всё ему купил. …Глория?! Детка, ну конечно! Конечно, привезу тебе её, милая. Канадскую, как договорились. (Тед, улыбаясь на лепет дочери, посмотрел за спину, услышал шорох за дверью ванной комнаты). Спасибо, милая. Детка, верни, пожалуйста, телефон маме. …Сиси, милая, …да, меня тут отвлекают. Всё, пока. …Да, спокойной ночи. Всё, целую, пока.
Улыбка с его лица ушла, Тед облизал губы, вздохнул, вдруг четко разглядев снежный пейзаж за окном и, …прикрыл окно. – Спокойной ночи….- Он спрятал телефон в кармашек штанов.
-Что ты сказал?
Тед оглянулся. – Ночь, говорю. – Он принес блюдо с бутербродами на кровать. Стасс, по плечи укутанная в белое полотенце, села на неё, взяла блюдо себе на колени. Тед принес термос, разлил кофе по пластиковым стаканчикам. – Не сильно горячий.
-Ладно. Я вообще-то, не хотела есть, но…ты так старался. – Стасс оглядела нарядное блюдо, круг разных бутербродов на нём. – Молодец.
Лоренс кивнул на похвалу и, взяв с блюда сразу два бутерброда, принялся за еду.
Чтоб придвинуться к тому, ради чего он вернулся сюда, Тед спросил: «Ты окончила колледж? Кажется, ты хотела стать дендрологом, что-то …по древесине». (Лоренс улыбнулся)
Стасс, услышав знакомое слово, тоже улыбнулась. И поправила его (как поправляла его тогда, восемнадцать лет назад, когда речь заходила об её увлечении черенковым разведением деревьев): «Я специалист по деревьям, Тед».
-Ну да, конечно. Прости, я профан в этой области.
Лоренс помог укутаться Стасс ещё и в стеганное атласное покрывало. – Здесь прохладно.
Они ели, запивая хлеб, мясо и сыр, растворимым кофе и разговаривали. Сначала о пустяках.
Но мысли их кружились вовсе не вокруг настоящего.
И, наконец, они разговорились по существу.
-…Я ничего не знала тогда. Джон запретил врачам говорить при мне об отце. О маме мне тоже никто ничего не сказал. Меня по его указанию берегли от этой информации. Я была совершенно разбита. Разбита физически. Придя в себя, я всё время пыталась отыскать тебя. Мне это было важно. Ухаживания Джона я воспринимала…. - Стасс притихла. Ей было важно, как Тед реагирует на её слова. Но тот не выглядел и не старался выглядеть напряженным. Стасс дернула кончиком носа, продолжила - …Да …его ухаживания, …его частые приезды в клинику, …эти его яркие цветы, подарки, я воспринимала всё как, …как помощь из сострадания. А когда в моей голове немного всё улеглось, Джон решил сам и …сразу обо всем поставить меня в известность. Он рассказал и про гибель мамы, про то, что отец умер в клинике от сердечного приступа, сказал, что сам он страшно виноват передо мной, что это он - виновник того, что я оказалась в больнице с переломанным бедром. …Ты знал, что он сделал наезд на меня?
-Нет.
-Нет?!
Стасс помолчала. Посмотрела на Теда. Он будто и в самом деле был голоден. Он ел. И она отвернулась от него.
Она чуть вскинула голову, лицо её заострилось, голос стал чуть громче. Стасс будто хотелось отвлечь Теда от жевания, начать сопереживать ей.
Стасс решила, что вуалировать свою давнюю обиду на Теда – это значит - превратить их встречу, этот серьезный разговор между ними, в опереточный дуэт. И она заговорила, вовсе не стесняясь тех случайных слов, что показались бы ему прямым обвинением. Она совершенно потеряла вкус к еде. Прекратив кокетливо отламывать кусочки бутерброда, прекратив жевать, она даже не обращала внимания на то, что последний кусок хлеба весь искрошила себе на колени. (Тед забрал у неё блюдо) Даже стакан с кофе в её руке ей мешал.
Как показалось Теду, хотя тема была действительно волнительной, Стасс заговорила о былом слишком страстно. Будто она играла перед ним.
Но это было не так. Стасс не играла. Она всего лишь хотела донести до него те мысли, те чувства, что заботили её тогда. Она будто сама сначала пыталась проникнуться тем «тогдашним», а потом и его вовлечь в круг тех, «тогдашних» её переживаний.
И ещё она не стала отвлекаться на выражение лица бывшего возлюбленного. Она не верила слову «нет». Она считала, Тед знал всё. Потому что он должен был знать это. И про то, что она попала под автомобиль Стаффорда, когда спешила к нему (Теду) на свидание – это, на её взгляд, он тоже знать должен.
Лоренс внимательно её слушал. Но жевать не переставал. Взгляд его, прямо направленный на Стасс, даже если она поворачивалась к нему в профиль, был пристальным, будто он пытался поймать её на несоответствии со своими личными тогдашними ощущениями. Вообще, он выглядел человеком, пытающимся думать и рассуждать о том, что слышит, про себя. Будто он вставлял свои слова в её монолог, и они были: «Ой, не надо!» или «Так вот чего мне не порассказали…».
-…Тед, ты знаешь, я даже не смогла, вернее не успела почувствовать гнев на Джона в тот момент. Я хорошо помню, я не успела возненавидеть его – виновника моей личной катастрофы. Я вдруг сразу ощутила своё одиночество. Правда, я вдруг уже тогда, в тот момент поняла, что осталась совсем одна. Я просто расплакалась. Расплакалась, как ребенок. А когда успокоилась, я опять захотела услышать твой голос. Голос, всегда успокаивающий меня. Голос человека, для меня в тот момент самого близкого, самого дорого. – Стасс помолчала. Она по-прежнему не смотрела на Теда прямо. И услышав, как он вздохнул, продолжила. - Я не могла пользоваться телефоном сама, одна рука у меня была в гипсе, у другой пальцы лишь слабо шевелились. После автокатастрофы я плохо соображала, была заторможенной. Но твой номер личного телефона я всё же помнила. Я попросила Джона набрать твой номер. А он, я помню это хорошо, переспросив твою фамилию, вдруг как-то сразу сник и … исчез. Но только на время. – Стасс прокашлялась. Повернула голову и быстро посмотрела на Теда.
Тот смотрел на неё и жевал бутерброд. И тот казался ему теперь невкусным, будто резиновым.
Глядя на его равномерно двигающиеся челюсти, Стасс немного обиделась, она снова отвела взгляд. Она продолжила свой рассказ, сама же гляделась в зеркало, висевшее на стене напротив. Она будто упреждала появление грустной мины на своём лице.
Ей хотелось даже при таких обстоятельствах выглядеть красивой. Иногда она опускала голову, трогая влажные локоны одной рукой. Она помнила, Тед любил трогать рукой её волосы.
Сейчас она казалась Теду менее красивой. Отсутствие косметики сделало лицо Стасс чуточку усталым, а манера говорить выдавала гордость. «Чем же она так гордиться? – думал он, отпивая из стаканчика чуть остывший кофе, - тем, что всё уже пережито? Может, как раз то, что всё прошло и придает ей сил. Она говорит так страстно, но о том, что уже чувств не требует. …Волосы, …красивые у неё волосы». Он смотрел на капельки воды, стекающие по густым, чуть окрашенным волосам Стасс и не шевелился. У него даже не возникало желания коснуться её волос, которые когда-то, да, очень его восхищали.
Он думал, что у Сильвии – его жены волосы чуть короче, но …такие же.
-…Потом я ещё уговаривала медсестер дозвониться до тебя. Но все мне отвечали, как мне тогда казалось, чушь, они говорили, что тебя нет. Мне сказали, что тебя вообще нет в городе. Что ты принял какие-то дела отца, уехал в Канаду. Я ничего не понимала, ты мне был так нужен тогда. …Я мучалась, перегружая вопросами сотрясенную голову: как уехал? Почему?! Почему сейчас? (Стасс машинально жестикулировала рукой, Тед перевел взгляд на её руку). …Я попросила медсестру позвонить, сообщить моей приятельнице, сказать, что я уже пришла в себя, что я хотела бы поговорить с ней. …Помнишь, Мег? Такая рыженькая, яркая. Она работала у Джона в офисе, секретаршей. Помнишь её?
Тед чуть нахмурился. Его взгляд замер на сверкающем обручальном кольце Стасс. То украшало её левую руку. Он задумался о произнесенном имени. За суетой лет, им забылось многое, но Мег – её Тед помнил (ту самую, что принимала участие в розыгрыше его на вечеринке у приятеля).
Но он покачал головой, будто не припоминает этого имени.
Стасс кивнула, мол, ладно, пустяки и продолжила. - И что я узнала от неё? - Стасс всхлипнула, смаргивая слезную обиду, - я узнала, что ты и в самом деле исчез из города. Мег мне сказала, что твоя мать приезжала ко мне в клинику. Что она там выяснила, что я лежу в гинекологии. И всё, …тебя в городе не стало.
Стасс помолчала. А потом вдруг выпрямилась, ещё выше вскинула голову и, глядя на Теда в отражении зеркальной глади, произнесла с большой обидой в голосе: «Ты, …ты всегда был послушным, Тед. Я ошибалась, мне казалось, только я и имела власть над тобой. Мне нравилось, что ты готов был исполнить каждый мой каприз, даже самое глупое распоряжение. Но…оказалось, тебе удобно было быть послушным вообще. - Она не отрывала взгляда от отражения Лоренса в зеркале. Ей очень хотелось, чтоб он оглянулся и тоже посмотрел в зеркало.
Но он итак хорошо её видел. Её гордый профиль, морщинки на гладком лбу. А поскольку был не согласен с ней, просто молчал.
Она кожей чувствовала, Тед хотел возразить. Но он промолчал, не потребовал аргументации, и она продолжила. - И вот только тогда меня как подкосило. Если бы Джон не возобновил свои частые посещения клиники, если бы он кинул меня в моей беде, я бы, …я бы не пережила. Я просто не знаю, чтобы со мной стало.
Стасс прочистила горло, залпом допила из стаканчика холодный кофе. Смяла стаканчик, и прямёхонько кинула его в вазу с цветком. – Ты, …я уверена, …ты думал, я сильная. Думал, я переживу и это. А я …мне было трудно, Тед.…
Тед слушал рассказ Стасс, припоминал детали событий и ловил себя на мысли, что большого стыда по тем дням в его душе, в общем-то, уже и не осталось. В нём теплилась лишь жалость к бывшей его девушке. Жалость и сожаление. Сожаление, что вышло всё так нелепо.
Он думал о тех днях в ином ключе. Конечно, эгоистично, но, вовсе не бичуя себя. «И всё же ты смогла преодолеть эту «трудность», славная ты моя Стасси. Ты смогла. Ты оказалась сильнее меня тогдашнего. Я бросился бежать, куда глаза глядят от стыда, от бессилия что-либо изменить в счастливом выражении лица бывалого фирмача Стаффорда. А ты, ...ты оказалась сильнее. Ты не кинулась за мной. Ты даже других оказалась сильнее, милая, ты не потребовала сатисфакции. Ты просто забыла меня в пику моей отчаянной гордости».
Тед вздохнул, открыл рот и спросил совершенно не в тон тому, что думал: «И что потом? Потом …при Джоне …тебе стало легче?» - Расставляя такие акценты, он думал не только о себе, думал и о ней – о той, чье тепло грело его вот только что, с кем он делился сейчас хлебом.
Кстати, сам он, слушая Стасс, беспрестанно жевал, не разу не подавившись ни от совести, ни от испытываемой жалости. Хлеб ему казался безвкусным, липким. И всё же он не давился им. Он утолял голод.
Стасс посмотрела на него прямо, чуть скруглив глаза. - Мне? …Мне легче? Так почему же ты не пришел, не посмотрел на меня тогда? …Ха! …Мне «легче»! Вот бы и спросил, спросил бы меня об этом тогда.
-Я хотел.
-Ты,…ты хотел?!
Тед заметил, подкатившие к глазам Стасс слезы. До него вдруг дошло, что возможно, она и не играет. Возможно, она действительно до сих пор держит на него сильную обиду.
-У меня была такая злость, Стасс…милая. …Такая …(он на вздохе повторил слово) злость на тебя, …мне казалось, встреться мы тогда, я б тебя убил. Правда. …Вот так я ….- Тед решил, что слова «ненавидел тебя» - это будет верно как раз для тогдашнего времени. Ему показалось, такие слова они бы выдали его те тогдашние чувства, сейчас же он не хотел раскрываться. И он сгладил фразу, сочтя, что уже произнесенное слово «убил» итак воспринимается Стасс адекватно. - Я…не хотел видеть тебя тогда. Не хотел видеть тебя, о чём-то спрашивать. Я ничего не хотел от тебя.
Это не прозвучало правдой. Стасс, переведя взгляд с зеркала на Лоренса, испуганно сморгнула и кивнула годовой. Она почувствовала спрятанное им слово. Она верила, сейчас верила, что тогда он вдруг её возненавидел. Тогда это было правдой. Это было так тогда, восемнадцать лет назад.
- Но за что, Тед? В чем я была виновата?
Он не стал рассказывать ей про сплетни, про сплетниц, он рассказал ей о том, что увидел сам. Рассказал ей о своих двух поездках в клинику, где она лежала. Сказал, что видел там Джона Стаффорда, видел, как она ласково касалась рукой подаренных им алых роз. Рассказал, что лично выяснил в офисе Стаффорда о том, что тот, скрывая от жены, оплачивает самый совершенный уход за дочерью своего заместителя. За молодой женщиной, чье прерывание беременности он так горячо отстоял в кабинете главврача.
Высказав всё это, он помолчал. Потом, прокашлявшись, спросил: «Ты думала, я мог иначе увидеть всю картину?»
-Так ты её всю и не видел, Тед!
-Да, возможно. Но у каждого свой угол зрения, Стасс. Я увидел то, что меня больше взволновало в тот момент. Никто не знал о катастрофе. Была ли она, кто это может подтвердить …сейчас. Кто? Только ты и Стаффорд? Кто знал о твоей беременности: всё те же люди. Я был близок тебе, говоришь? Так почему же я узнал об этом последним?
Он спрашивал её и голос его был спокоен. Даже тих и ниже тембром.
А в мозгу его цикадой звучало иное: «И всё-таки получается, я повелся на трёп. Как же так произошло, что я так быстро поверил во всё это? Я что, был слеп? Слеп… от ревности? …Чушь. Да неужели же я был таким идиотом? Или…я действительно любил её. На столько? Так, что сразу и поверил сказанному про неё? Да уж,…оба мы идиоты, получается так».
От резких мыслей он дернул плечами. Тарелка соскользнула с колен и, ударившись о пол, разбилась. Стасс этого даже не заметила.
-Тед, …милый Тед, что ты такое говоришь? Я же сама не знала о своей беременности! Я не знала, ты понимаешь?!
Казалось, Стасс сейчас разревется. Лицо её страшно перекосило, то стало некрасивым, даже жалким. – Ты понимаешь, ... - пищала она, дергая руками с растопыренными пальцами у его лица, ты понимаешь?!
Тед, уже имевший значительный опыт общения с женщинами, знал, что нужно делать, чтоб предупредить истерику и главное, не нужные ему «громкости».
Он посмотрел себе под ноги. И долго смотрел, не отвлекаясь на слезы Стасс.- Смотри, старая тарелка. Ещё бьющаяся. – Он расставил ноги.
Именно то, что он перестал пялиться на неё (а Стасс понимала, сколь некрасивой она сейчас выглядит, хлюпающая носом и бьющая сырой синевой из расширенных глаз), именно то, что он умолк, перестал говорить ей ужасные вещи и, самое противное - таким спокойным голосом, именно это отвлекло её от глотка последней предистеричной капли ненависти к нему. Стасс всхлипнула, вытерла рукой нос и быстро произнесла, тоже глядя на осколки под ногами: «Тед, перестань! Ну и что? …Да. Это старая тарелка. Она бьющаяся».
Стасс резко наклонилась и подняла неровные половинки тарелки. Чуть задумавшись, она посмотрела на осколки. Потом она перевела взгляд на Лоренса. – Красивая была. – Стасс сложила половинки, но целостности из предмета как-то уже не получалось всё равно.
Тед кивнул в ответ. Он тоже думал о двух половинках тарелки. Ему тоже показалось странным, что тарелка разбилась именно на две почти ровные половинки. Половинки целого, которое уже невозможно просто соединить.
Но, заметив, что истерия чуть прошла в глазах Стасс, Тед улыбнулся. Взял из её рук осколки и кинул их в цветочный горшок в углу комнаты. Туда, куда Стасс кинула смятый стаканчик.
Половинки, взвизгнув, разбились безвозвратно. В мелкие куски. – К счастью. Считай, к счастью. - Тед улыбнулся и похлопал Стасс по руке.
Стасс стряхнула крошки с полотенца, которым была укутана по плечи и заметила, что оцарапала палец осколком. Она чуть открыла рот, вытянула длинный язык и медленно облизала ранку на пальце. Не глядя на Теда.
Тед проследил за её языком взглядом. Прищурился, решив, что Стасс чуть переигрывает, и отвернулся. Тихо заметил: «Тогда ты любила розовый перламутр на ногтях. На губах – тоже розовое. Мне, помню, нравились твои помады с запахом ягод. Блестящие …розовые губы…. – Он снова посмотрел на Стасс. Улыбнулся, глядя на то, как трогательно женщина дует на свой палец. - …Впрочем, ты всё блестящее любила. Куча цепочек на шее, на руках …такие …блестящие камешки, кажется, из циркона. – Он улыбнулся шире, глядя на тонкий палец с чуть заметной полосой ранки. - Помню, зайдем с тобой в бутик и ты…»
Она уже не плакала. Она уже и не хотела плакать.
Стасс, удивленно глядя на Лоренса, думала о его словах: «Он помнит?… Он помнит про тот галантерейный бутик, про то, что меня грело тогда?! …Господи, да неужели же он не лжёт мне?! Неужели он и вправду ничего не знал? Он не кинул меня, …он просто уехал. Решил, что я и Стаффорд…, я и …господи, и он мне говорит, что помнит про наш бутик?…Не верю, …нет. Как верить ему, как?!»
В слух, чуть успокоившись, она произнесла: «Ты действительно приходил ко мне в клинику? Ты был у меня в палате?»
Тед удивленно уставился на Стасс. Прочистив горло, уже не улыбаясь, он подтвердил: «В палату я …заглянул. Войти, …войти не смог. Я струсил. Боялся увидеть твоё лицо. Стаффорд вышел от тебя таким счастливым».
-Почему мне об этом не сказали…
-Я был там, Стасс, честно. Возможно даже, Стаффорд видел меня. Правда, он был не в том настроении, чтоб …что-то замечать. И ещё: у него с моим отцом была некоторая конфронтация. Ему действительно была знакома моя фамилия. Лично ко мне, думаю, он ничего такого не имел. Но вообще, к фамилии, …впрочем, уверен, к делу это тогда не имело отношения. …Значит, он ничего тебе не сказал? Ну что ж, не сказал, так …может и лучше. - Тед припомнил, что сам скрывался тогда от глаз Стаффорда. Но говорить об этом он Стасс не стал.
О Стаффорде он вспомнил и в ином ракурсе. Вспоминая о конфронтации отца с ним, он повторился: «Хотя, может, он и не обратил на меня внимания. Кто я был тогда, …пацан с уязвленным самолюбием. В сравнении с его импозантной значимостью ...щенок. А Джонни, он …- Тед вздохнул и отвернулся. Чуточку нахмурясь, закончил фразу: «Тогда… он был личностью известной. Крупный бизнесмен, …друг мэра…».
Лоренс не стал говорить Стасс о том, что многое поменялось в жизни его и Джона Стаффорда. Теперь он – Тед - продолжатель дела отца. Только теперь Джо Стаффорд ему не конкурент.
«Да и зачем, - решил он, (а что Стасс вышла за Стаффорда - Теду доброжелатели в тот же день сообщили), - знать ей, что конкурент её супруга умер от сердечной недостаточности. Зачем ей знать, что бывшие друзья, коллеги, разделившие давным-давно фирму, даже враждовали одно время, втравливая в передряги свои семьи…».
 Тед не стал добавлять перцу в историю. И хвастать теперешним превосходством перед стареющим Стаффордом он не стал. Посчитал это делом давним и сугубо личным. Делом, касающимся только его – Теда Лоренса (на сегодняшний день известного специалиста по секретным разработкам в сфере защиты и перехвата информации; владельца крупной фирмы, имеющей развитую сеть офисов по стране и за рубежом) и Джонатаном Стаффордом - владельцем средненькой фирмы в Пасадене, как и прежде занимающимся разработкой подслушивающих устройств. Как к мужчине Тед к Стаффорду не имел никаких претензий. Тогда и вот теперь, он винил в случившимся в их истории со Стасс, прежде всего её саму, ну и немного себя. Себя - тоже, как крепко тогда споткнувшегося о непроверенные слухи.
Он резко замолчал, потом, поднявшись с кровати, прошелся по комнате.
Как-то вдруг Теду припомнился отец, уже умирающий, жмущий ему руку. «Сын, я может, в чем виноват перед тобой? Ты…прости. Слышишь? Нет ближе, чем ты. Я ничем не мог навредить тебе, но ты всё равно, прости».
-Стасс, а ты окончила свой колледж? Ты же… дендрологом…хотела…
Тед оглянулся к Стасс, когда вдруг почувствовал, что та смотрит на него. И тут же вспомнил, что уже спрашивал её об этом. Он вздохнул, опустил голову и прошел к окну. Раскрыл его, глубоко подышал. «Надо бы матери позвонить, - он вспомнил, что давно не виделся с матерью, уже больше полугода отдыхающей в санатории на юге Франции. – мать у меня молодец. Вдруг стала писательницей. Пишет сценарии. Во Франции раз …я был на премьере. Ничего. – Тед посмотрел на Стасс. – Всё про любовь пишет. – Он снова посмотрел в окно. - Всё …об этом.
Выглянув в окно, он оглядел площадку возле дома, посмотрел в ночь и, будто оставшись довольным тем, что вокруг тихо, снова вернулся к Стасс. Сел на кровать.
Он оглядел её голые плечи. - Ты бы оделась. Все-таки зима. Пол здесь холодный. Пошли вниз, к камину?
Стасс покачала головой, нет. Она не верила, что их разговор окончен.
Она сидела и тоже оглядывала Лоренса. Сейчас его тело показалось ей чуточку тяжеловатым, с искусственно накаченными мышцами. Плечи его казались крепкими, тугими, широкая спина отливала натуральным загаром, голубые джинсы туго обтягивали крепкий торс. Двигался он на высоких крепких ногах всегда неторопливо, будто расценивая ширину шага. Крепкая шея его всегда казалась Стасс чуточку коротковатой. Зато густые волосы её радовали, она с удовольствием запускала туда пальцы и шевелила, получая от этого удовольствие, прежде всего сама.
Его раздумья по-прежнему крутились вокруг одного: он уже жалел, что встреча затягивалась. Он думал: «Может, уже и хватит?», - и всё же, снова, покружив по комнате, он сел со Стасс рядом.
Подспудно он всё же желал продолжить начавший бить по нервам малоприятный разговор о былом. А вернее, он желал закончить, но так, чтоб больше не возвращаться к нему даже в собственных мыслях.
Стасс поднялась с кровати. Она видела, ему неприятно её разглядывание. Она будто делала это сравнение его теперешнего с тем, которого она любила тогда, намеренно открыто. Она встала напротив, продолжая разглядывать Теда. «Я не сомневалась, что он станет красивым мужчиной, – думала она. - Я уже тогда думала об этом. Думала, что он обязательно должен стать красивым, мужественным, храбрым». И она произнесла последние слова вслух: «Ты стал …мужественным».
Теда эти слова как будто разозлили. Он видел, она, любуясь его мускулатурой, с кем-то его сравнивает. Отворачиваясь, он тихо огрызнулся: «С чего ты взяла, что я мужественный?»
Стасс примолкла. Стояла перед ним, прижимая к себе спавшее полотенце. И Тед снова посмотрел на неё.
Заметив, что его раздражение насторожило Стасс, Тед вздохом выправил настроение. Заставил себя улыбнуться и снова посмотреть на неё. Правда, он посмотрел не в глаза, на её ноги, всё ещё стройные, красивые: «Я не стал мужественным, Стасс. На мой взгляд, слишком рассудительные люди таковыми не становятся вообще. Скорее расчетливым стал, вероломным. – Он снова вздохнул и протянул Стасс руку, потянул к себе. - Для того, чтоб накатить на кого-то «мужественность» не обязательна».
Стасс села. Голова её была склонена. Плечи, грудь, спина её – всё было открыто его взгляду. «Ну и пусть видит мою грудь. Да, не та, что была восемнадцать лет назад. Не та. Но ведь и ты в этом виноват» - она только подумала так. Сказала иначе: «А ты стал мужественным и …красивым. Я знала, что когда-нибудь твоя робость, нежность переродятся. Что они всё равно уйдут. Так не бывает, чтоб было вечно. Сначала нежность переродится в напускную грубоватость, а потом…. – Она подняла голову, оправила волосы назад и посмотрела Лоренсу в глаза. – Я так хотела. Я знала уже тогда, что к тебе придет чувство ответственности, и ты станешь мужественным.
Лоренсу будто надоело слушать чушь. Будто лишь для того, чтоб скрыть раздражение от затянувшегося свидания, чтоб не выдать подступающей к горлу грубости, он усадил Стасс себе на колени, откинул полотенце в сторону и жестко долгим поцелуем, впился ей в шею. Потом, посмотрев на розовое пятно на высокой шее, будто удовлетворенно любуясь им, произнёс: «Не говори чепухи. Я такая же безответственная сволочь, как все».
Стасс обхватила его лицо руками. Она дышала ему в лицо. – Ты думаешь, я не понимаю? Ты думаешь, я не понимаю, что уже всё?
Тед сцепил зубы. Теперь будто играл он. Взгляд его в её плачущие без слез глаза, был слишком сух. – Чепуха, Стасс. Прошло …и ладно.
Она обняла его так, чтоб его лицо уткнулось ей в грудь. - Нет, ты, правда, красивый. Красивый, …Тед.
Лоренс, будто заподозрив её в том, что она раскручивает его на чувственность нарочно, кивнул. Он будто согласился с нею, скользнул губами по её щеке, будто благодаря за «дамский» комплимент. Ответил: «Хорошо, ладно, я - красавчик». – И тут он опустил глаза, и вдруг заметил её крепкие округлые груди. Взгляд его скользнул ниже, он заметил, как Стасс втянула живот и тот стал глаже. Ноги женщины были туго сжаты, лобок темнел кудряшками….
Тед резко отвернулся, почувствовав возбуждение. Даже чуть отсел. – Стасс, оденься. У тебя мурашки по коже от холода. – Ему показалось, что его провоцируют. Соблазняют намеренно. Щека его нервно дернулась, он смотрел на дверь. А чуточку погодя, чуть успокоившись, повернулся обратно, но на Стасс взглянул лишь вскользь, посмотрел на окно. – Что за странный дом, окно закроешь, становится душно. …Кондиционера нет. Что баня ненормально душная, что дом….
Стасс, почувствовав в его бегстве робость, тут же поднялась с кровати. Голой она прошлась до края кровати, к горке из одежды. Но одеваться она не захотела. Она по-прежнему считала, что выходить из этой комнаты ей и ему ещё не пора. Она надела не своё, а рубашку Лоренса. Та была достаточно длинной, чтоб скрыть её наготу. Стасс провела по глади рубашки ладонями и медленно принялась застегивать все пуговицы.
Тед сидел, смотрел то на свои босые ноги, то переводил взгляд на узкие щиколотки ног Стасс.
Стасс снова села рядом.
Лоренс какое-то время сидел, оглядывая комнату, потом, скосив глаза, стал осторожно, будто пытаясь угадать настроение Стасс, прощупывать её взглядом. «Повторить, сказать, что она красива? Ещё подумает, что я лгу. Но она и вправду… красивая женщина».
Ругая себя за глупость, он всё же мысленно сравнивал свою жену со Стасс. «Они даже внешне чем-то похожи…. Хотя в деталях, как будто нет, не очень. Так, детали: цвет глаз, у обеих высокий рост, обе смуглые брюнетки. Нет, у Сильвии маленькая грудь. Не смотря на рождение двух детей, у неё маленькая, упругая грудь. Она вообще не кажется мне столь фигуристой, как Стасс. И Сиси проще. Сильвия даже соблазняет…без рисования. Она уверен в себе. До глупости верит, что красивее её на свете никого нет. И у меня - лучше неё никого нет. Кроме неё – ни-ко-го. Она по-детски, бесповоротно верит мне, уверена, что я принадлежу только ей. И потому соблазнять меня не надо. Зачем танцевать голой, если желаннее неё …никого. …Ни-ко-го. …А это так?» – Лоренс усмехнулся, а потом, ещё поразмыслив над логикой жены, тихо вздохнул. И, будто поддавшись на желание Стасс, обнял её и провел ладонью по высоким овалам, укрывшимся под джинсовой сорочкой. – Стасс, …оденься.
Но, скользнув взглядом по лицу, по победной улыбке Стасс, он тут же и опустил руку. И, незаметно усмехнувшись, отвел глаза. Будто вторил собственным мыслям: «Ни-ко-го».
Стасс, поняв, что кровать снова расправлена не будет, посидела тихо, потом вернулась к разговору.
- Тед, мне казалось, …я думала, что не переживу твоего бегства. Твоего предательства. Тогда я думала, нет никого ближе, чем ты. Что нет никого на свете, кто бы смог затмить, заменить мне тебя. Даже смерть моих родителей так не разбила меня, даже наезд на меня так не изуродовал меня, как правда о том, что ты бросил меня. В таком положении …просто взял и уехал. – Стасс бросила быстрый взгляд на Лоренса. Но тот держал на лице защитную маску «собственной правды». И Стасс стала говорить дальше, опустив голову, глядя в свои пустые ладони. - Джон боялся, что у меня крыша съедет. Мне не хотелось жить. Он испугался, узнав, что я к тому же беременна. А ты, ты знал, что я была беременна? – Она снова посмотрела на Теда.
Тот думал о жене. Он глядел на край ковра, мыслил о своём, и не расслышал того, что сказала Стасс.
-Ты знал, что я была беременна, Тед? – Стасс рукой повернула к себе лицо Теда.
-Нет. То есть да. Мне говорила твоя подруга, но, …но наверняка, конечно, я не знал. Ты же молчала об этом.
-Я же говорю, я сама не знала.
Стасс, будто обозлясь, толи на его легковерие, то ли на склочную подружку, дернула кончиком носа и резко произнесла: «Я была беременна от тебя».
Тед, сомневаясь на счет этого тогда, да, в общем-то, и сейчас, удивленно вскинул брови. Но, решил не заострять. Вот как раз этих доказательств он не искал от этой встречи. То есть он обдумывал такой ход. Он размышлял о том, что тогда Стасс могла быть беременна от него. Но уж слишком Стаффорд кружил тогда вокруг его счастья, чтоб отклонить мысль, что и ему дали на это какие-то права. Тед посчитал, что даже если Стасс не лжет, со Стаффордом у неё всё равно была близость. У конкурента его отца были виды на дочку своего зама. И Стасс сама дала Джону возможность приблизиться к ней.
-Стасс, я не буду ничего говорить. Тут, думаю, тебе виднее, чей это ребенок. Но я видел, видел сам, Джон был так заботлив в отношении тебя. Цветы, ежедневные посещения, его довольная улыбка, когда он покидал твою палату. Я думал, …я был уверен, он спасает своего ребенка. Да и твоя ближайшая подруга уверила меня в том, что ты давно встречаешься с ним. Даже намекнула на дело, как уже решенное. Сказала, что Джон – босс твоего отца, что вы к нему часто заезжаете. Бываете у него на вилле. Да ты ведь даже сама мне как-то об этом рассказывала. Да, я вспомнил, ты сама говорила, что вы ездили с отцом к нему на виллу?
-И что?! И что тут такого, Тед?!
Стасс снова начала кипятиться.
Тед начал объяснять. Он говорил о разговоре с подругой Стасс, но слова его плелись неуверенно. Он чувствовал, что как будто оправдывается перед ней. Он смотрел Стасс прямо в глаза, будто уверял её: «Я не лгу. Я был уверен». Но ему было стыдно за то, что он как бы обеливает себя. Что пытается выгородить для себя право на защиту. Он пытался объяснить ей ту свою торопливость в оценках, сумбур в горячей голове, тогдашнее бегство из города тем, что тогда ему показалось всё слишком очевидным. Лоренс, понимая, что смысла нет делать это и сейчас, замолчал.
Руки Теда не находили места. Он сцепил пальцы и постарался успокоиться, уверяя себя, что всё это лишь…прошлое. - Нет, я не знал. Стас. Я не знал, что это ребенок не Стаффорда.
То, что нелепая, неряшливая фраза сплелась в его устах в ещё большее недоверие к Стасс, он понял только когда произнёс её.
Но ей уже было больно. - Так ты, значит, посчитал, что я гуляла со всеми подряд. Со всеми после того, как прощалась с тобой на каких-то, …на каких-то пять-шесть часов сна, так? Так, Тед? – Она обхватила его лицо руками и, перебегая взглядом с одного его глаза на другой, строго следила за ним. – Так ты решил, я могла забеременеть от кого угодно?!
Тед сморгнул. Он не сказал «да», ни в коем случае. Он просто сморгнул, а она, опустила руки и обречено ахнула: «Ах, вот даже как!»
 Тед быстро придвинулся, схватил её за руки. Голос его стал громче, чуть выше обычного тембра. - Стасс, прекрати! Ты не знаешь, что я чувствовал тогда. Я видел его…сначала бегущим к тебе с букетом алых роз, потом, потом с радостью на лице выбегающего из твоей палаты. Я знал, …я сам слышал от регистраторши в клинике, что Стаффорд настаивал на сохранении твоего ребенка. Что я мог подумать, зачем ему мой ребенок?! Уверен, твой отец только и мечтал о таком повороте дел: чтобы ты и его босс….Что я мог ещё тогда подумать, когда со всех щелей на меня поперло именно такой информацией?!
-Ты не должен был верить ей! Верить им! Никому! Почему ты не пришел ко мне, почему не спросил меня?!
-Да зачем?! Зачем?! Чтоб …придушить тебя? У меня в глазах черно было от ревности. Я верил тебе, как никому, как никому, Стасс! …И что я увидел: ты в больнице, упала с лестницы, тебе плохо, а этот старикашка тут как тут! С цветочками, со вздохами и рад, рад, …что ты беременна!
-Ты не должен был…
Они оба кричали.
– А что я был должен, кому?! - Лишь услышав свой собственный громкий голос, Тед замер.
Глаза его бегали, ловя гнев с разрумянившегося лица Стасс. Он принялся рассуждать про себя, чтоб успокоиться: «Она всегда была импульсивна. Чуть что - в крик. Я-то с чего ору? Ну, беременна она была, ну и что теперь? Всё пережито. Ею, мною. Какой смысл? Ладно, пусть я оказался не правым. Да, в её глазах, это выглядело подлостью. Но какой смысл орать об этом сейчас? Обвинять её, пытаться оправдаться,…зачем?»
Он посмотрел на челку Стасс. Тихо произнёс, наслаивая своё спокойствие на её крик. - Твоя челка…Ты по прежнему стрижешь челку ровно по брови. Тебе это и сейчас очень идёт.
-Что? Что ты сказал? При чем здесь…
-Я о челке твоей…- Он дунул на темную пушистую челку. – Она такая же…ровная.
Стасс замерла, а потом улыбнулась, почувствовав радость, от его взгляда, от его дыхания. От близости его, оттого, что он так крепко держит сейчас её руки.
– Тед, Тед, ты, …господи, какие же мы оба, …мы оба были не правы. Оба были не правы, Тед… - Она уткнулась в его щеку горячим лбом. – Милый, только чуть-чуть изменились глаза твои. Я вот только сейчас заметила, когда ты смотрел на челку, цвет, он чуточку изменился.
-Потускнел?
-Нет, хотя да,…да, что-то такое есть. А у меня, у меня изменился цвет глаз?
Она чуть- чуть шире раскрыла, подняла к нему лицо. – Изменились?
Тед посмотрел на один её глаз, на другой. - Да вроде нет. Нет. Как будто такие же…синие. - А сам подумал, тут же: «Нет, у Сесиль ярче, не столь темная синева глаз. Окантовка у Стасс чернее и значок сужается, …так заметно. …Красивые у неё глаза. Тоже красивые, но не такие, нет». - Красивые у тебя глаза. Ничуть не изменились, нет. Синие, синие, как и были, Стасс.
А Стасс подумала: «Ты действительно стал другим. Скрытным, лгущим не больно. Мягко и приятно. Как все. Но красивым, …красивым стал от лет, прожитых без меня. Без меня, среди других душ, возле других тел. Господи, как же я сглупила, что не поехала тогда за тобой. Надо было….Впрочем, зачем? Чего догонять? Кого, кто захотел убежать? …Ощутив одиночество в клинике, я вдруг поняла, что догонять прошлое, даже если это счастье – вещь бессмысленная. Возврат временен. Не поможет. Жизнь разделилась на то, что было до автокатастрофы и что стало «после». …И хорошо, что не побежала. И хорошо. И Джон, …Джон…молодец, мой Джон». – Она вздохнула, и села, чуть отодвинувшись от Теда. Подогнув ноги, она навалилась на мягкую подушку и так сидела, грустно улыбаясь на то, что так глупо раскричалась только что. «И из-за чего? Из-за того, чего уже, по сути, ни капли не осталось».
И снова она посмотрела на Лоренса. Снова глаза её пробежали по красивому мужскому телу. «Нет, капля всё же осталась, - подумала она и, протянув руку, погладила Теда, поглядывающего на неё с какой-то настороженностью, будто он угадывал, что последует теперь: новый всплеск, или новый спад её настроения.
-Он не смог согласиться с тем, чтоб мне прервали беременность. Ему стало жаль даже не меня, Грандов вообще. Всю нашу развалившуюся за один день семью…. Вот почему он решил оставить ребенка.
Лоренс вздрогнул. Будто что-то откинуло его назад. Он выпрямился, хмурясь, с недоверием глядя в лицо Стасс. Та улыбнулась ему. – Вот так, милый мой.
Тед никак не ожидал такого от «скверного», от «хитрого» проныры. «Не может быть? Просто потому что жаль? Нет, нет, что-то не так. Стаффорд ...не мог бы….Не ужели, не ужели он действительно так решил?»
 Тед лег на кровать. Стасс сидела, сложив ноги на его ноги.
Лоренс перевернулся на живот, лежал, вперив взгляд в дверь. Он раздумывал о Стаффорде.
Он будто видел всё в картинках. Те, которые были забыты им в пыльном альбоме из прошлого. «Даже если так. Пусть мой ребенок». – Его будто и сейчас не интересовал сам ребенок, его существование по сути. Ему не был важен его пол, Тед даже не задумался, что тот спорный ребенок старше его сына всего на каких-то три года. В его картинке ребенок всё ещё был крохой, точкой в отношениях со Стасс – матерью его. «А услышали ли бы мы друг друга?» – Думал Тед то, сузив глаза, то, расширяя, то, успокаивая их, прикрыв. Он будто гимнастику делал. Гимнастику для усталых глаз. – «По крайней мере, я? Поверил ли бы ей я? Отец потом все-таки решился мне рассказать о том, что видел сам. Уже многие знали это из-за слишком болтливой его секретарши, но тут он набрался храбрости и сам заговорил со мной об этом. Он сказал, что увидел в больнице очень взволнованного, очень озабоченного человека. Вид бывшего друга его просто изумил. «Тед, я думаю, Джон - отец этого ребенка». - Вот так сказал ему отец тогда. И тут же оборвал разговор. «Он понимал, мне слышать о таком больно. Она говорила: «Мне было трудно». А мне, мне было больно. Я только на миг представил, как она и он …вместе и всё – всё перевернулось. Или наоборот, всё вдруг встало на свои места. …Почему же я не подумал, что и ей может быть больно? Ах да, я увидел старину Джо. Мне он показался счастливым. Да, я тоже сразу поверил в то, что он - отец этого ребенка. Так тревожиться и радоваться могут только любящие отцы. Он, наверное, и любил его, …как отец. Когда мне позвонили, сказали, что они вместе, я будто вздохнул с облегчением. А ведь я был уже помолвлен. Мне Сильвия весь мир, спрятавшийся за моими разработками, открыла. Да я сам прятался от него. А она взяла за руку и вывела, на мир. «Вот, смотри, Тед, это солнце». Я поверил ей, что полюбил впервые. …Сильвия, милая моя, прости. Я думал об этом ребенке. Я думал тогда, но…отвечал себе: «Нет, он не твой». Я отгородился от такой возможной правды. Как я скажу тебе об этом? Уверен, ты знаешь о моих коловращениях. Но чтоб я кинул где-то кого-то, …прости. Сиси, прости, я виноват перед тобой».
Стасси говорила уже о другом. Но Тед, закончив свою собственную мысль, переспросил её: «Так значит, это мой ребенок?»
Стасс говорила, говорила, …однотонность её саму уже успокоила. Даже слезы уже не накручивались на ресницы, а тут, после его вопроса, она растерялась: «Сын. Это твой сын Тедди».
До Лоренса всё же не дошло, что ребенок был назван в его честь. Он решил, по-видимому, что Стасс назвала его имя. Но выражение его лица было сродни выражению раскаявшегося грешника. И вдруг до Стасс впервые дошла трагедия тех дней, но с позиции Лоренса. – Так ты думал, что этот ребенок Джона?!
Он ответил тихо, будто защищаясь зонтиком: «Мне так сказали».
Стасс резко выпрямилась, схватила Теда за ногу. – Ты …как ты мог?! Как ты мог, Тед?! Я была нетронутой девчонкой, ты был моим первым мужчиной, ты же знал это!
Да он сам удивился странности своей психологии: Сильвия, как-то и про неё сказали: «Ой, Тед, берегись, твоя жена строит глазки банкиру N», а он даже ухом не повел. «Ну, строит и ладно», – он махнул рукой, будто и не так дорога ему жена. «Сегодня набью морду банкиру и завтра - выпорю жену», - вот, пожалуй, только это он и ответит тому, кто предположит худшее. «И что? Значит ли это, что я не люблю Сиси? Не люблю её до такой степени?» А вот про Стасс, которую он любил тогда, казалось, больше жизни любил, про неё он сразу поверил – она не просто изменила, любимая подло предала его. И морды бить Стаффорду не стал, посчитал, так будет лучше для неё, для него, …для всех. Поверил сплетням, поверил всем, её даже слушать не захотел. «Почему я не ревную Сильвию? …Действие иммунитета? Опыт жизни? …Всепрощение из-за наличия собственных грешков?» Тед не слышал, что говорила ему Стасс. Смотрел будто сквозь неё. Он думал, о том, что его волнует сейчас, о тех, кто дорог ему теперь.
Завершая встречу, он понял, существенного для дня сегодняшнего – мало, остальное – им может быть забыто, если оно будет понято и прощено Сильвией. Он считал, она способна и на это. Нет иных волнений для его совести. «Я знаю, знаю, почему я не подпрыгиваю от ревности: я обнаглел в своей уверенности, что она никуда не денется от меня». Он безотчетно верил, что «в любви и радости, в бедности ли, в болезни ли» Сильвия будет с ним всегда. Что лишь эта женщина способна не просто понять и простить, но и с колен его поднять. Что он для неё «мужественен» даже если побит и давится слезами, и всего лишь потому, что другого мужа она себе не мыслит. «Я - счастливый муж. За моей спиной «запасников» не держат. …Господи, да что же это? Или я снова слишком доверяю женщине? Сильвия, …я люблю её. Но…как-то не так. …Что за дурацкое самокопание, ну и что, что не так?!»
-…Тед, да перестань ты издеваться надо мной! Ты слышишь меня? Ты знал! Ответь, тебе сказали, пусть потом. Но ты не мог не знать, Тедди - вылитый ты! Ты его увидишь и всё сам….Так ты не видел, не видел мальчика? Ты же приезжал домой. На похороны отца – приезжал и потом, к матери. Скажи же, …ты знал!
Лицо Стасс стало столь некрасивым в крике, таким вредным, колючим, будто даже жутким от несправедливости, что Тед равнодушно перевел взгляд на более приятную картинку – он посмотрел на дверь.
Стасс снова попыталась поймать его на лжи. До неё не доходило, что Тед – такой ответственный человек даже из любопытства не приехал, не посмотрел, не подглядел за растущим сыном.
Она долдонила о сыне: «такой он» и «такой бывает»; и то-то, как и Теду, ему свойственно; и на «столько- то он похож на него внешне, а настолько – на неё», а Лоренс думал: «Пора уезжать». Аура дома русского начала давить на него. Снова припомнилась шведка: «Как бы не испортил мне гостью Мерфи. Пора …кончать»
Наконец и Стасс поняла, что не видел Тед ребенка своего. Не видел никогда, потому как не нужно ему этого было. И тогда она закричала: «Нет, ты видел! Ты знал!!!»
И реакция получила продолжение в нём. Тед сел на кровати и тоже стал кричать, даже не задумываясь, что их могут слышать. – «Первым!» Вот именно – первым я у тебя был. А сколько их могло быть при мне, после меня?! …Что я мог подумать, увидев, как он кружит вокруг тебя, что?» - Лицо Лоренса стало жестким, настойчивым по принуждению. – Цветочки, деньги, свидания, твердость его: «Ребенок должен остаться жить. Для неё это важно!» Что я мог подумать?! Я лично знал этого бабника, знал, что твой отец холуйствовал перед ним. Совместные яхты, поездки на виллу. Ты же сама мне рассказывала об этом, как у него там «классно». Что я мог подумать, ну, ответь, что?!»
Тед говорил сидя. Стасс, выслушав его лишь до половины, сверкнула глазами и вскочила с кровати.
И будто не было святых минут близости между ними – вот как она ненавидела его сейчас.
Он говорил о Стаффорде, а Стасс срывала с себя его рубашку (рвала и кромсала!), скинула с себя остатки и стояла перед ним голой. Потом, запнув свои трусики под кровать (вот как раз при последнем выкрикнутом вопросе Лоренса: «Ну, ответь, что?»), стала натягивать на голое тело джинсы, свитер, и всё нервно, скоро….
И тут Тед сказал, тихо, просительно: «Подожди, не уходи. Не теперь, Стасс».
И словно обессилевшая, она резко села на кровать.
Тед, глядя на неё, думал: « Как глупо всё-таки, что я сбежал, не выслушав её. Я любил её. Верил ей. Ведь кажется всему, что бы она ни говорила, я верил. В любую глупость её верил; про НЛО над её домом рассказывала, верил. Даже друзьям пересказывал, те настаивали на «лечении», а я в драку: «Ученые почти доказали! Были они тут, как раз тут и были!»…Я верил ей. И только ей. Неужели я так её любил?…И вот это была любовь? Господи, да как же был прав отец, не понявший сразу, что бьет наверняка: «Да ты лучше иди и напейся, чем возвращаться к ней». …Так почему же, почему же мне так легко сейчас? Почему я доволен, я рад, что удержали меня сплетни эти. Что жизнь после того не покатилась, нет, напротив, будто наладилась и урезонилась. Я стал серьезным специалистом, я приобрел дело, о котором мечтал. У меня жена. У меня моя Сильвия. Дети: Марк, так похожий на мою мать, Глория – моя мышка Лори – девчонка моя – куколка. «Верю», «не верю», «знал - не знал» – какая теперь разница? Нет ни дороги назад, и желания искать её – нет. Перегорело всё. А в будущее с таким…нет, не возьму. Не моё».
Тед едва заметно дернул щекой. Тайная усмешка скользнула по его лицу, когда он снова посмотрел на Стасс прямо. Он будто нашел оправдание переменам в себе. Он решил, что не любил тогда. Его вдруг осенило: он не дорожил Стасс, не любил её, потому так легко передал её в руки опытного Джо Стаффорда. «Я был под гипнозом её капризов, её нежности, безумств её гибкого тела. «Это не любовь была, что-то иное. «Послушным» был? Да, точно, это гипноз. Во мне рождался мужчина. Она попала на ту пору. Да, так я и попался. И сгорело всё». - Тед вздохнул на мысли свои и легко, то есть с легким сердцем обнял и поцеловал случайно встреченную им женщину.
На его лице заиграла улыбка ловеласа: «Ты остановилась на том, что Джон… «пожалел Грандов». Что дальше? Что было дальше, тебе стало легче? – Он даже не придал значения тому, что уже дважды произносил это выражение.
И всё же Стасс чуть оттаяла. Может, от его руки, теплой и сильной, обнявшей её. Она стихла, вздохнув, будто успокоилась. Правда, смотрела на Теда с подозрением. Принимала поцелуи его, как должное своей женственности.
Но будто пелена спала, что-то такое случилось …с её глазами. Она заметила в Лоренсе постороннего. Как просто на знакомого, как на случайную связь она смотрела на него. «Волосы на животе, - думала она, спокойно рассматривая его, - и на груди тогда так не замечались. Потемнели что ли? Помню, любила гладить этот пушок ладошкой, касаться его левого соска. Теперь чувствую, …накачен он крепко, налитой…чугун…. Ушла, значит, нежность, насовсем ушла. Да, изменились мы сильно, что и говорить, мы стали иными». Она ладонью провела по груди Теда, задержавшись у левого соска. И рука её почувствовала его вздох. «Не грусти, бывает», - сказала она, но как будто более себе.
Лоренс и, правда, вздохнул.
-Тед, а ты бы хотел вернуться в прошлое?
Лоренс обхватил руку, гладившую ему грудь, поцеловал в развернутую ладошку. Он понял, что она имела в виду, говоря о прошлом. – Нет. Не хотел бы.
«А разве я хотела бы?» - подумала Стасс, глядя в его серые, да, как будто ещё более потускневшие, посеревшие за их беседу глаза. Она погладила губы его, будто очерченные темным карандашом. Он снова коснулся ими её ладони. Но она вдруг почувствовала, вскользь коснулся, без желания. «Разве я смогла бы простить его, вернись он после того, как уехал, ни сказав, ни слова? После того, как поверил грязным сплетням обо мне. Разве бы я хотела вернуться в то зло, которое он нанес мне, пусть не поняв, что делает? В тот страшный день, день потерь, день сплошных потерь, …разве бы я хотела вернуться туда, чтоб вернуть его? Я вернула бы отца. Я думаю, смогла бы ему помочь. Теду нужно было оправдаться, вот для чего он пошел за мной сегодня. Я ему не верю. Он всё знал. И о Тедди – знал. И не приехал, не пришел.…Как же изменили его эти годы….Вернуться, чтоб вернуть его? И вместе с ним этих шведок при каждом удобном закоулке?.. Ложь, вот теперь я поняла - ложь, что каждый мужчина готов воспользоваться подставившейся дурочкой. …Тед был способен не заметить дешевого намёка. Теперь он как все. Ловит взгляды, доступность. …А был единственным. Он был моим….Он был. …А почему он не спрашивает меня, хотела ли бы я? Значит, считает, что и я …не хочу».
-Тед, я…не хочу.
Лоренс нахмурился, он, будто понял, о чём она. И это изменило выражение его лица.
Что-то будто нашло на него. Какая-то глубинная подлость выперла в нём наружу. Он стал актерствовать, играть в страсть, сжав женщину в руках-лапищах. Толи остатки стыда, толи боли, толи сожаление, но будто он издевался над ней за всё то, что вернуть ему было не под силу: «Я хотел, хотел вернуться, милая. – Лоренс с жаром целовал неподвижно стоявшую перед ним женщину, Я очень хотел, очень всё вернуть назад. Нашу любовь, наши свидания. Но…звонка от тебя не было. Ты не захотела. Я решил, тебе так лучше. Видишь, Джон и ребенка для тебя отстоял. Я бы …не решился: карьера, молодость и прочее. – Он прямо смотрел ей в глаза. - Стасс, черт с ними, с дурами, трепавшими наши имена. Моя вина - я поверил им. …Но мне легче, ты ведь не плачешься по мне. Жизнь, что говорить, ведь удалась жизнь, Стасс. Ведь она такая, как захотел я, как хотела ты. Ты хотела, что было так, Стасс. Ты счастлива была с ним. Джон оказался рядом, и у тебя было чувство к нему. Ведь ты по любви замуж за него пошла. Ведь так? – Стасс хотела отвернуться, но Лоренс силой заставил её смотреть на себя, обхватив ей голову руками. - …Ну, ну, скажи, ведь так? Это важно мне, Стасс, это важно. Мне так тяжело все эти годы было. Жена, дети – это, конечно, держит, но что-то притупилось, Стасс. Разрыв без слов изменил суть отношений вообще. А ты – то счастлива? С ним …ты счастлива? Ведь ты счастлива, Стасс…».
Он держал её под гипнозом серых прищуренных до щелок глаз. Он требовал, возьми на себя вину за то, что мы растеряли. И она дернула головой, потом качнула ею сильнее. - Да. Наверное. Думаю…да. – Стасс сама не знала да – нет, но под таким напором, при таком повороте, она будто пожалела бывшего возлюбленного. – Да, конечно, Тед. Я была счастлива. Я счастлива, Тед.
Он чуть отстранился. Посмотрел на результат со стороны. – Правда?
И вот тут она поняла, он просто подленько подловил её. Она призналась, что счастлива без него. Что вернуться туда – не хочет. Он - тот прежний – не нужен ей. Что она согласилась, не он её предал, она не захотела его. И ничего не осталось ей, как зло свернуть глазами, отвернуться от него и подтвердить произнесенное: «Успокойся, я счастлива».
Тед развеселился. Он едва скрывал смех. Но старался во всю. И не стыдно ему было смотреть на её склоненную голову. Всё что оставалось за спиной - рухнуло пеплом.
Он косо посмотрел на лохмотья, оставшиеся от его рубашки и принялся натягивать на голое тело свитер.
Стасс так и стояла рядом. - Кто она?
Тед повернул голову на звук. – Что?
-Твоя жена, кто она? – Стасс, стоя, оглядывала его. Смотрела, как он приглаживает взъерошенные волосы, стряхивает с себя пылинки.
Лоренс, снова отвернувшись от неё, ответил: «Женщина».
Стасс улыбнулась. – И всё? …Так мало?
-Мало? Она моя жена, Стасс. – Лоренс быстро скользнул по Стасс взглядом. - Это много.- Он отвернулся и поднялся, чтоб отыскать свои носки.
Его грубоватый ответ Стасс обидел. Желание смотреть и любоваться им у неё пропало. - Да, конечно, этого у тебя досыта.
Лоренс понял её намек. Сев на кровать, он принялся натягивать носки. - А почему ты рассталась с Джоном? Я слышал, он вернулся в семью.
Его ответный удар прошелся вскользь. Но Стасс была удивлена кривой траектории его мысли. Она не думала, что настолько задела его намеком о его несерьезном отношении к семье. – Я же говорю, я счастлива. Всего чего я хотела, у меня было и есть. Джон со мной. Он любит меня, любит сына. Он тоже…счастлив.
-А больше? Ты ж капризная, тебе всё больше хочется.
Он говорил злым тоном, торопливо. Стасс будто понимала, что это просто задетое самолюбие. Она отвечала, улыбаясь. -Я уже помудрела, Тед. Всего хочется в меру.
-Нормально. Значит, за Джоном, как за каменной стеной.
-А что, это тоже …важно для тебя?
Лоренс резко выдохнул и огляделся, будто искал, что ещё, где забыл, оставил. Поднялся на ноги.
– Стасс, это важно для тебя. Для тебя….
Он хотел уйти. Она это чувствовала. Она поняла, вздох и он сделает шаг.
Чтоб снова не остаться им кинутой, она легко сделала шаг к нему и обняла за плечи. - Тед, а ты? Ты счастлив…с этой…с «женщиной»? Ты счастлив? Это важно для меня?
Лоренс вздохнул, обнял её без особой крепости, но, помолчав, ответил тихо, будто и в самом деле был сомнении: «Да, всё в порядке. Конечно, счастлив».
 ***
Стасс больше не предпочитала его. Уходила с тем, кто привез её отдохнуть в эти красивые места зимние, веселые, пахнущие морозцем и с легко забываемыми изменами. Её друг был молод, крепок телом и сильным в желаниях. А чего ей ещё нужно, ей, живущей теперь только удовольствиями. Пришло её время.
Теду же и в голову не пришло бы сравнить друга Стасс с собой. Хотя Августа что-то такое говорила про сходство, про похожесть этого парня на него. Говорила что глаза его тоже серые, в черных густых ресницах, и смотрят пристально, будто оценивая. «Глаз таких… много», - ответил ей Лоренс, и повез показывать гостье зимнюю рыбалку, учить подледному лову.
Он обещал Сильвии, что прилетит следующей ночью. Обещал и выполнил обещание. И гостья из Швеции осталась довольна партнером по бизнесу и он, прогулкой с ней.
Стасс, просто так, из женского баловства, набрала однажды его телефонный номер. Звонила в офис. Тед был пассивен в разговоре, отвечал односложно. Но всё же отвечал, хотя звонок был в неудобное время, шло совещание. На вопрос её, не собирается ли он снова «прогуляться», он ответил вопросом: «А зачем?»
И она поняла, он считает, что даже их «случайные» встречи – излишни.
Именно этот звонок изменил её тон в последовавшем телефонном разговоре с Джоном. Тот, видимо заскучав, позвонил ей прямо на работу, она ковырялась в теплице.
-Стасс, я не сильно отвлекаю тебя от работы….
В другой раз она бы ответила: «Да, ты не во время». Сейчас же она отложила лопатку в сторону, вышла из под ярко цветущего кустарника, сняла перчатки и, присев на каменный бортик, прижав телефон к уху, с улыбкой произнесла: «Как мило, что ты позвонил. Джо. Нет, ты мне ничуть не помешал. Я как раз хотела звонить тебе сама ….
Иногда, знакомый запах духов или хорошо проветренная, пахнущая морозной свежестью комната напоминала Лоренсу о чём-то, он начинал перебирать в памяти события, лица и, увы, Стасс была не среди первых, на кого он думал. Единственное первенство Стасс в его памяти – это суровый урок любви. Кроме пятна на совести эта женщина ничего ему больше не дала. Он так считал, трезво оценивая их связь. Именно так он называл теперь такого рода отношения.
 ***
Если ли у человека – существа с высокой душой право на измену? Считать ли измену предательством? Считается ли предательством то, что кто-то перешагивает через чувства изменившегося в падении любимого человека? Считать ли падением в любви деление женщины на две жизни: свою и ребенка? Можно ли считать появление желанного ребенка «вершиной любви»? Есть ли на земле человек, кто бы пережил две равные по величине вершины в любви?
А вы, вы сами смогли бы повторить её, пережив момент, когда вас когда-то вытащили из-под обломков её полуживым? Может, другая стала только эхом? Эхом, дающим право испытывать её ещё и ещё, примеряя на себя платье молодого короля, коим вы, увы, уже не являетесь.
Эхо, подражание, может, из-за либидо, может, в благодарность, да что там, просто от одиночества – это любовь?
Это сладкая боль. Расплата. И так она будет расплатой до конца дней. И чем дальше от первой любви, тем серьезнее расплата. И вероятно, настанет день, когда, кажется, выплатил всё, и только Он, взглянув на тебя в первый и последний раз, улыбнется и покачает головой.
Он всего лишь простил тебя. Но, думаю, не соглашаясь с тобой, а всего лишь из человеколюбия своего. Потому, предполагаю, конца света и не видно пока. Ни Он - Сын Божий, ни повесивший проблему Суда на сына Бог Отец - не в силах пока понять, почему начало всех начал – Любовь - это первое, что было человеком предано. Почему Желание оказалось первичным? Почему не она, не Любовь?
Ну, про Них, про это - это так, сентенция автора, и всё же, кажется, несчастны те, кто пытается свести концы любви.
А скорее даже, несчастны мы все, все, в конечном счете, однажды предавшие её, а, в общем-то, самих себя.
апрель 1998 Пермь
mel5@list.ru