Дым над трубами стоит стоймя — мороз крепчает к ночи. И дым заледенел столбами, и свет редких фонарей — пирамидами. Мертвеют кончики пальцев в перчатках и уши под пыжиком. Соня идет быстро, а кое-где — скользит.
Подходит к предпоследнему дому на улице. Из трубы торчит бледная тень — дым. Печь топят, сволочи!
Соня давит мертвым пальцем звонок. Тут же из конуры выпрыгивает зверина, рвется с цепи, задыхается от лая. Люта. Так ее Светкин отец назвал и по пьяни татуировку ей сделал на мохнатом лбу — Л. Это Светка говорила, может, насочиняла — разве проверишь? К Люте и не подойдешь. Бешеная она и огромная, как конь. Цепи рвет — только успевают новые покупать и штрафы платить. Зверь она, зверь. Монстр. Да Соня собак не боится.
Из дома выходит Светкина мать, машет рукой — заходи! Не хочет Соня заходить, можно и так, через ворота, все сказать. Но мамаша уже уползла в дом. Приходится войти и мимо Люты по тропочке красться, а потом брызги ее слюны с шубы стирать.
В доме — коридор света и три черных провала, Светкиной мамаши глазищи и рта дыра:
- Сонь! А где ж моя Светка?!
Смуглые руки сцеплены, дрожат. И предчувствие беды, как разряд тока, заставляет передернуться.
Но Соня плохих вестей не несет:
- Она завтра утром зачет сдает. Вечером приедет!
Врет Светка матери. Веселится она сейчас в общаге с однокурсником, домой не поехала в пятницу, Соню попросила предупредить ее родителей — телефона у них нет. И Соня врет. Пришла вот по морозу, чтоб соврать:
- Ждите завтра, спокойной ночи. Да сдохните вы все! — (Это — шепотом, когда дверь захлопнулась). Свет остался за дверями, и попробуй тут пройди по высокому льду тропинки, чтобы не поскользнуться!
Ботинок Сони попадает на покатый бок ледяной дорожки, скользит вниз, Соня не удерживает равновесия. Катится к Лютиной конуре ногами вперед.
Тут же глохнет от лая и утробного рычания.
Трещит лисья шубка, рвется на животе.
Летят клочья белого шарфика, уже в алых брызгах. Умирают от потустороннего холода кончики пальцев на руках и ногах, а из растерзанной груди бьют горячие ключи, разливается дымящееся озеро, плывет мягкой лавой.
Все темно, только горят от ярости два маленьких глаза. Щурятся они и прерывисто сопят.
Багровеет шрам — Л — на мохнатом покатом лбу, его лишь и видит Соня.
И всё.
Откуда бы силы взялись. А Соня отталкивает оскаленную морду, перекатывается на рваный живот, успевает подхватить со снега пыжик и ковыляет прочь.
Люта не собирается упускать добычу, скачет на грязном утоптанном снегу.
Хрипит от удушья.
Что-то звонко лопается.
Люта от неожиданности пролетает несколько метров вперед.
Спотыкается, тут же выравнивает бег.
Разгоняется.
Обрывок цепи звенит в морозном воздухе.
И Соня прибавляет ходу, сворачивает в огород, увязает в снегу.
Люта проваливается по брюхо, задыхается от лая, пашет снег как трактор.
Соня мертвыми пальцами цепляется за ограду.
Сетка гнется.
Летят клочки лисьего меха.
Но Соня все-таки переваливается на ту сторону.
Сетка распрямляется, острыми концами проволока хлещет рычащую морду, распяленную пасть.
Рев переходит в жалобный визг.
А Соня уже в другом — спасительном — соседском — огороде. Можно посидеть в снегу и посмотреть на Люту за оградой. Собаки лают уже по всей улице, как в аду.
Во дворе беснуется Рэмбо — небольшая страшная дворняга с обезьяньим лицом.
Открывается дверь, прямоугольник света — провал в темной громаде дома, и черный силуэт: сосед Светкин, Робка.
С ружьем.
Шатается, сипит:
- А, кто здесь, бля? Кто влез?
Соня вжимается в снег. На всякий случай — принимает позу низкого старта. Робка — алкоголик, такой же псих, как и его пес.
Поднимает ружье, оно виляет в нетвердых руках.
За сеткой рвется в истерике Люта.
Грохает выстрел, сыплется снег с яблони над Сониной головой.
Люта приседает и на миг затыкается.
Тут же заливается еще громче.
Заходится лаем вся улица.
Соня ползет в конец огорода, подальше от Робкиного дома.
Звенит цепь, орет Робка:
- Возьми, Рэмбо! Взять!
С надсадным лаем врезается в снежную гладь черная торпеда.
Тонет в снегу, бежит сломя голову Соня.
У ограды — куча мусора: на нее, дальше — кусты: сквозь них, на сетку, через сетку.
Взлетает на мусорную кучу и Рэмбо, бьется в ветках, запутался, визжит.
Прет через огород Робка, орет на бегу, проклинает.
Палит из ружья.
Соня в лисьей шубке — хорошая мишень, заметная на снегу.
Она бежит на четвереньках, пригибается.
Скатывается в ров под насыпью.
Сухие выстрелы подстегивают, срезают ветки.
Во рву вода.
Соня коленкой пробивает лед, твердая корка ранит ногу.
Штаны намокают.
Коченеет нога.
Встать нельзя, и стоять на карачках в ледяной воде — тоже.
Соня на четвереньках ломится вперед, проваливается руками и коленями под лед, ходу не сбавляет.
Сзади матерится Робка, через ограду не может перелезть. А не уходит — все орет и палит. Будто воры зимой в огород к нему залезли.
Крики, лай, выстрелы заставляют Соню бездумно рваться вперед.
Ров кончился.
Уже обрыв.
Откос заледенел, из серой корки торчат камни и осколки стекла.
Выставила руки вперед, процарапала перчатки, но затормозила Соня.
Внизу кусты, снег, но это уже река, извивается черным разломом быстрина. Соня замирает, лежа на животе и уставившись вниз. И осознает, что лай и крики остались сзади, за ней не гонятся или пока отстали. Гудит в ушах, оглушенных собачьим ревом и выстрелами. Соня встает, взбирается на насыпь, на железнодорожный мост, идет, шатаясь, по шпалам. Рябит в глазах, зеленая луна впереди.
Без мыслей шагает Соня, улыбается.
А ведь это не луна — светофор. И поезд уже догоняет.
Соня вздрагивает, оглядывается.
Неохотно начинает — продолжает — свой спотыкающийся бег.
Свист пронзает воздух.
Стука колес не слышно, бухает сердце в ушах.
Конец моста. Успела Соня.
Ботинок проваливается в щель между шпалами.
Нога подворачивается, так больно.
Соня падает на живот, верхней челюстью на рельс.
Хрустят и высыпаются передние зубы.
Соня дергает ногу из щели, перекатывается через рельс.
На спине съезжает с откоса — уже другого берега.
Спину бьют острые камни во льду насыпи, мелькают перед глазами ветки, снег с песком в кровавом рту, а наверху проносится поезд, и теперь Соня слышит стук его колес, а потом и треск льда под своим телом.
Провалилась она в реку, выехав на лед уже на несколько метров.
Холод и стремительное течение чувствует Соня.
Хватается за лед.
Тот ломается.
Намокшая шуба тянет вниз, а течение — под лед.
Соня взбрыкивает, нога нащупывает камень на дне.
Отталкивается, как дельфин выпрыгивает из воды.
Обрушивается на лед, ломает его, но уже таранит грудью, выбирается на берег.
Наверху, над откосом, — дом. Карабкается Соня наверх, тяжело бежит к дому, дыша вслух, со стоном. Цепляется за перила, гребет так до пятого этажа, врывается в квартиру — то-то мама перепугается.
Мама лежит в коридоре.
Под ней темное пятно.
Голова разбита.
Светлае волосы слиплись в багровые комы.
Открытые глаза не видят Сони.
Мама не вскрикивает, не тянет дочку в ванную, не отпаивает чаем. Мама лежит.
Дверь на кухню приоткрыта.
Видны ножки Славика и вывернутая кверху ладонь. Полосатые рейтузики все в пятнах.
С потолка кухни свисает веревочная петля.
Гремит музыка — «О, счастливчик!».
Из комнаты выходит отчим, оторвался от телешоу, в руке здоровенный бутерброд с ветчиной и кетчупом. Майка на лямках вся запятнанная, штаны — еще больше. Смотрит на Соню, незло улыбается.
- Нашлялась, сучка? Я тебя жду, жду. А меня уже там заждались, — с мечтательной улыбкой смотрит наверх, оглядывается на петлю. — Да без тебя никак.
Аккуратно кладет бутерброд у телефона.
Берет почерневший заляпанный утюг с холодильника и идет.
Соня отступает в незакрытую входную дверь.
Отчим начинает злиться, замахивается.
Соня молча разворачивается и шпарит вверх — отчим толстый, ему тяжелее.
Намокшей шубы и ботинок не замечает Соня.
А мешают они ей, и отчим напоследок стал резвым.
Сопит сзади, молчит.
Только телек орет из квартиры.
Соня распахивает тяжеленную дверь на чердак.
Побдегает к железной лестнице.
Карабкается.
Хочет открыть люк. Снегом его завалило, не справиться.
Отчим врывается на чердак.
Налетает в темноте на железную трубу, звенит об нее утюгом.
Подается люк, Соня выпрыгивает на крышу.
Бежит.
Перелетает через поперечные выступы, пригибается под антеннами.
В каком-то еще подъезде, кроме их, открыта чердачная дверь, а в двух других — заперты. И ошибиться нельзя, и думать об этом некогда.
Вылез и отчим на крышу, протиснулся в люк.
Догоняет.
Соня приседает на бегу. Разгребает снег с крышки люка.
С трудом отталкивает ее.
Прыгает вниз.
Съезжает задницей по ступенькам.
Ломится в дверь.
Дверь не подается. Заперто.
Сверху сыплется снег — подоспел отчим, щемится в люк.
Соня бьется в дверь, вываливается на лестничную площадку. Угадала подъезд.
Топочет по ступенькам до первого этажа.
Отчим замешкался было на чердаке. Сейчас догоняет — туша сама вниз катится.
Соня выскакивает во двор.
Бежит на дорогу.
Грузовик огромный, еле успевает затормозить.
Шофер обалделый, даже не ругается.
Соня распахивает дверцу, по решетчатым ступеням взлетает в кабину, захлопывает дверь:
- Поехали!
Шофер открывает рот, замечает мокрую одежду, разорванную грудь, драные коленки, беззубый рот, струи крови на подбородке, а главное — Сонины глаза, молча отворачивается к рулю.
Видит Сониного отчима с утюгом.
Давит на педаль.
Гонит машину.
Только бы дорожники не остановили!
За город выехали, Соня спрашивает:
- До Даугавпилса довезете?
Шофер кивает молча, косится на Соню. Машина летит, подпрыгивает Соня на пружинном сиденье, вцепилась одной рукой в дверцу, другой — в кресло. Даже не смотрит на себя, на одежду свою, в зеркальце — на лицо. Смотрит на дорогу, темноту, луну за деревьями, фонари, дорожные столбики с отражателями, встречные машины. И мыслей нет, только зрение, и гул мотора в ушах.
Долго, долго, долго ехать. Спокойно.
Зашевелилось сзади, зашуршало тряпками. Высовывается с лежанки из-под одеяла растрепанная голова, глазки опухшие, сонные и злые, шрам на щеке, сломанный нос.
- Это что за чучело?
- Да вот девку подобрал на дороге, — отвечает водитель, скалится.
- Чего ж такую страшную?
- Чего, чего… Я знаю? Сама она запрыгнула, — шофер смеется, пожимает плечами.
Сменщик вытирает ладонью рот, разглядывает похолодевшую Соню.
- Эй, снегурочка, взмокла, да?
- Замерзла, вишь, — говорит водитель.
- Ничего, щас согреем, — откликается напарник. — Иди ко мне, давай.
- Э-э, пусть разденется сначала! Куда ее, мокрую, в койку?! — протестует водитель.
- Не буду я раздеваться, — потихоньку открывает дверцу.
- Чего это? А?
- Я не шлюха вам.
— А плевать. Иди давай сюда.
Тянет лапы к Соне.
Срывает пыжик, шубку, забрызганный шарф.
Дышит чесноком.
Соня отбивается.
Пыхтят.
Ржет водитель.
Втаскивает Соню в койку.
Соня его отпихивает ногой, попадает в сломанный нос.
Переваливается на водителя.
Впивается в руль и крутит его что есть силы.
Отталкивает шофера.
Грузовик виляет.
Дорога уходит влево.
Они летят с насыпи вниз.
Кабина впечатывается в дерево.
Все трещит, звенит, вопит, темнеет. Холодеет.
Соня открывает глаза, видит снег. Кабина смята, сломано дерево, кузов на боку, коробки какие-то высыпались, колеса крутятся. Дверца открыта, в которую Соня вывалилась, видно смятое тело в свитере, закутанное в одеяло, и одеяло это уже пропитывается, чернеет. Ступня в шерстяном дырявом носке высунута в дверцу, на ней повис пыжик.
Соня ползет к машине, подтягивается к кабине, берет пыжик и ковыляет к насыпи, проваливается в снег, взбирается наверх.
Темно, лес. В ветвях сосен луна. Соня перебирает ногами по укатанной дороге. Сзади набегает свет фар.
Соня останавливается и поднимает руку. Влезает в остановившуюся легковушку.
- Вы куда едете?
- На юг.
- Юг, — Сонины глаза слипаются. — Юг. Хорофо.
- Девушка, вам плохо? Что с вами?
- До центра?
- Конечно, довезу! Вас в больницу нужно отвезти!
- Нет.
Довозит ее до центра, прямо к дверям общежития, как она и попросила. Отказывается еще раз от помощи, благодарит, выходит Соня. Барабанит в дверь. Не открывают — вахтерша на обходе.
Соня ложится на дверь, закрывает глаза. Спокойно.
Дверь раскрывается, толкает Соню в грудь.
Соня падает навзничь, летит спиной вперед со ступенек.
Но не успевает упасть, сильные руки ловят ее, обхватывают:
- Сонька, ты?! Ты что здесь делаешь? Что с тобой?!
Юрка в полицейской форме стоит в дверях общаги, обнимает Соню, таращится. Соня мертвенно улыбается.
- А ты куда? В форме?
- Да вызвали на работу… Собака бешеная в городе бегает, надо отловить… Да что случилось?!
- И я… Ш тобой…
Подъезжает полицейская машина — микроавтобус.
Юрка растерялся.
- Влезай! — кричат ему.
- Я ш тобой.
- Что там?
- Да вот, девчонке плохо… Пусть с нами едет? Отвезем в больницу?
- Быстрей давай!
Втаскивает ее в бус, трогаются с места. Машину трясет на ухабах, полицейские молчат. Юрка показывает: «Тс-с-с-с!» Соня и сама молчит, жмется к Юрке. Как про такое расскажешь.
С ним так спокойно.
- Где-то здесь, — машина тормозит в школьном дворе. Юрка достает пневматичку, шприц.
- Юрк, мне так жутко… Выйду…
Юрка погружен в работу, не отвечает.
Соня отодвигает дверь буса, выпадает наружу. Так тошнит, так жутко. Так холодно.
Идет за угол, к мастерским — уединиться, сесть в сугроб.
Выбегает откуда-то огромная собака, лохматая, как снежный человек.
Набрасывается на Соню.
Падают в снег.
Подушкой пуховой наваливается на Соню, как во сне —
рычание,
треск лисьей шубки,
летят клочья белого шарфика в алых брызгах,
разливается дымящееся озеро, выливается оно из Сони.
И темно.
Только горят два маленьких глаза, багровеет шрам — Л — на мохнатом покатом лбу.
Его лишь и видит Соня.
И всё.
15.02.02. 2.30