Когда Машка впервые увидела Прекрасного Принца, её судомойское бытие, с которым до сих пор она была вполне согласна, стало просто-таки напросто-таки колоть ей глаза. Тогда Машка обратилась к внутренним ресурсам и применила невостребованное доныне «по щучьему велению», доставшееся ей в наследство от матушки (так бывает), и стала бизнес-вумен.
И Прекрасный Принц обратил-таки на Машку своё благосклонное внимание. Прекрасный Принц обращал на Машку внимание довольно долго. Несмотря на это «долго», между ними так ничего и не произошло. Или произошло, но она этого не поняла. Или она не поняла, что именно произошло. Впрочем, сейчас не об этом.
Когда для Машки стало абсолютно очевидно, что история их любви ничем не увенчалась и уже не увенчается никогда, пришёл кот. Машка приняла его, послушно выскочив среди ночи во двор в ответ на его душераздирающий вой под её балконом. Не то, чтобы она была неистовой кошатницей (скорее – наоборот), или из нездоровой сердобольности селила в своём доме всех бродячих животных, попавших в её поле зрения – нет, этим она, к счастью, не страдала. Просто… такое тогда случилось настроение.
Машка притащила его в дом, грязного и мокрого, с чувством некоторой гордости за свою самоотверженность и некоторого смутного беспокойства за свою абсолютную кошковладельческую неопытность. Ну, молоко он вылакал, ну, тёплый мыльный душ худо-бедно перенёс (отделалась двумя царапинами), ну, спать припёрся, естественно, в постель. (А интересно, у других они что, как собаки, на ковриках спят?) Её беспокойство возросло, когда по прошествии трёх дней стало абсолютно очевидно, что кот не собирается никуда уходить. Слава Богу, нашлись добрые люди, подсказали, подучили, и новая жизнь быстро наладилась.
Кот смотрел на Машку ленивым глазом цвета спелого крыжовника, когда она уходила по утрам. Его вполне осмысленное «мяу» поджидало её по вечерам у холодильника, а в благодарность за ласку и заботу он уделывал своей рыжей шерстью все Машкины юбки, брюки и колготки, с громким урчанием возясь у её ног. Так они и жили бы вполне счастливо, если бы не одна странность в Машкином поведении.
Кот был рыжий, наглый и вполне половозрелый, с ярко выраженной мужской самостью в выражении лица. Несмотря на это, Машка почему-то упорно называла его Матильдой. Кот обижался, но она этого не замечала, или только делала вид, что не замечала.
Когда же кот, желая хоть как-то привлечь Машкино благосклонное внимание к своей мужской самости, стал метить углы, она вызвала ветеринара. Жить с мечеными углами Машка была не согласна. Теперь-то ей, конечно, пришлось признать, что он не Матильда. Но лучше бы кот смирился.
Ветеринар, естественно, предложил лишить кота его мужского достоинства. Машка… задумалась. Как будто что-то внутри Её женской самости сопротивлялось, шептало Ей, что так не делается, - да что там – вопило благим матом, чтобы она ОСТАНОВИЛАСЬ, ИНАЧЕ ГОРЬКО РАСКАЕТСЯ, ДА ПОЗДНО БУДЕТ!!!
«Вот ещё, глупости какие», - Машка слегка зарделась. Потом как-то по-новому взглянула на кота. – «Уходить не уйдёт, прижился. И так и будет, что ли, по углам…» … - Нет, Машка была с этим категорически не согласна.
«Давайте», - выдохнула она и как-то неожиданно всхлипнула. – «Прямо сейчас, чтоб уж сразу – как отрезало…» Ветеринар удивлённо покосился не неё: «Ну, сразу – так сразу».
И схватил кота за загривок.
Кот был унижен и оскорблён. «Дура, идиотка», - заорал он человеческим голосом (…где-то Машка, кстати, уже слышала этот голос…), вывернулся из рук изумлённого ветеринара, прошмыгнул рыжей молнией под его локтём, стрелой взвился вверх и исчез в тёмном проёме форточки. Только его и видели.
«Дура, идиотка», - горько повторял он, добравшись к утру домой и лёжа в своей мягкой пуховой постели с компрессом из чудодейственной мази на помятой ветеринаровой клешнёй шее.
«Которая полюбит – в любом обличье признает», - звучал в голове елейный голосок маменьки–покойницы. – «Поцелует и к сердцу прижмёт, всенепременнейше. А то как же. На то и любовь, чтоб сердцем смотреть… В испытаниях чувства проверяются…»
«Душенька, как же ты романтична… Сынок, послушай своего старого мудрого короля-отца… Прожил я долгую жизнь, скажу тебе по совести… Ни хрена она не признает. Запомни, сынок, все бабы – дуры. …Тащи ты её в койку – там заодно чувства и проверишь… свои. Ах, душенька, не будь ханжой. Если бы я такими глупостями занимался – только бы ты меня и видела. По ночам кошаком разгуливать – эк, что сыну предлагает. Хотя, если с умом… хм… Ну, разве что к лесным феям… Ладно, ладно – молчу…»
«Дура, идиотка, - обиженно и зло всхлипывал Прекрасный Принц. – Сама виновата. Кабы умнее была… Эх, да что там… Прав, видать, был старик-отец. Все бабы – дуры. Надо было сразу в койку. Нет же, решил маменьку уважить, старинным зельем воспользоваться. Зря только добро извёл…»
Машка сидела перед зеркалом и расчёсывала свои длинные густые волосы цвета воронова крыла. На душе у неё было скверно. Чувства вины и раскаяния грызли сердце. И ещё в подсознании мотыльком билось ощущение упущенного счастья.
«Котя, котенька мой, - всхлипывала Машка. – не придёт, у ног не потрётся, в глазки не заглянет… Бегает там, в ночи, на ветру… У-у-у…»
Прекрасный Принц проснулся и открыл глаза. Было чудесное весеннее утро, и солнечный свет заливал спальню, а лёгкий ветерок доносил с улицы ароматы пробуждающейся почвы и талой воды. Ему снился чудесный сон – будто он лежит, свернувшись клубочком, на Машкиных коленях, а её ласковые руки теребят, и мнут, и гладят его рыжую шёрстку, почёсывают ушки, и она всё приговаривает, приговаривает над ним что-то ласковое и нежное…
Прекрасный Принц сладко потянулся, потом взял с прикроватной тумбочки телефон и записную книжку.
Ну ладно, маменька, твой рецепт испробовали – подумал он, взглянув на портрет родителей, который висел напротив и так красиво освещался лучами солнца. – Попробуем теперь папенькин…
- Алло, Мария?