Бог - с ними. С мандаринами
Я кормлю голубого слона. Он осторожно берет из рук все, что даю. И все время, пока ест, испуганно смотрит своим умным правым глазом. Умный слон меня боится. Он боится, а я при этом все равно продолжаю его кормить. Потому, что в акте кормления есть какой-то зашифрованный смысл. Очертания этого смысла иногда легко увидеть. Над глубокой кормушкой простирается рука, а внизу, скажем, голуби… Суетливые символы мира. Божьи твари. Позабыв про свою миссию, символы мира выхватывают друг у друга белые поджаренные куски лепешек, и набивают ими свои голубиные зобики. И в этом акте кормления с моей стороны есть что-то снисходительное и самодовольное… Наверное, Бог так смотрит на нас сверху вниз, и устало улыбаясь, разрешает вырасти абрикосам или мандаринам. И знает, что абрикосам иногда даже не дадут дозреть. И, голуби, вот, тоже, наверное, не знают, когда я им перестану кидать. Поэтому дерутся, символы мира, мля, за каждую лепешку, как за последнюю…
Я кормлю голубого слона. Такая забота о ближнем постепенно превращает меня в монстра, и, думая уже о своем, я не обращаю внимания – как слон ест. Но кормлю его и кормлю. И смотрю, как еда проваливается в большую дыру, похожую на старческий беззубый рот. Мне важно его кормить, этот рот. И молча рассказывать ему свои истории. Больше никому рассказать такое нельзя. Не поймут.
С едой вообще связано в этом мире все. Вот как хотите. Как-то очень так связано, что ни о чем высоком, хоть бы и о голубях, не думается. И мне вдруг видится пыльное лето неизвестного моего года жизни. К почтовому окошку подходит очень красивая женщина и вместо конверта протягивает моей маме… авоську. Картошка, мясо, и бутылочка топленого масла. Я отчетливо вижу, какое внутри масло. Желтое и вкусное. Но мама смутилась и не берет. И я не понимаю, почему она отказывается брать такое желтое масло…
- Нина, у тебя, у самой двое…
- А у моих отец есть.
Но я все равно не понимаю, при чем тут еда. Глупо как-то… Почему бы маме не взять масло?
И однажды та самая незнакомая красивая тетя Нина привела меня к себе. Я не знал, зачем, но было радостно куда-то прийти в гости… Меня познакомили с детьми, и у них дома было как-то хорошо, наверное, потому что на стене был большой цветной слон из ткани, а тетя Нина готовила еду…
Через некоторое время к тете Нине пришел высокий, худой мужчина. Он не ожидал меня увидеть. И вообще, кажется, меня не узнал. Он быстро прошел на кухню, и зачем-то громко и резко спросил – «это чей?»…
Отец!
Отец пристально посмотрел на меня, и мы сели есть. Стола в квартире не было, все сидели на шатающихся кирпичах, а на деревянном ящике стояли тарелки с супом. Было весело. И вдруг папа как закричит: «Что за мухи?!». Пригоревшие черные кусочки лука в тарелке предательски всплыли в янтарных кружочках супа. На самый верх. И все видели, кроме папы, что это лук.
Дома у нас не было ни поджаренного лука в супе, ни мужчин, ни ругани… Я убежал, а после той истории тетя Нина развелась с отцом. Кажется, она просто уехала от него…
Я кормлю голубого слона. И сам понимаю, что в результате приобретенного опыта взросления на постоянном чувстве голода, на всем этом поджелудочном подсосе, режим выползающей откуда-то гребаной экономии все время тянет мою руку выключить дополнительный источник киловатта. Выключить в квартире, в которой разве уже только живого слона нет. Потому что это вросло, как кривой ноготь. Вросло унизительно глубоко и вовнутрь. И уже ничего не помогает. Ни швыряние деньгами, ни траты на имидж …
Я кормлю голубого слона, а мама сидит со своим другом Зингером. Вернее, с подругой – потому что это швейная машинка, точно мамина подруга – всегда с ней и неразлучно. Их и представить врозь трудно. Мама сидит спиной ко мне. И что-то снова перешивает из старого… Эти удивительные перешивания всегда превращали старую вещь в новую и как это происходило – я не мог понять. Но не все, оказывается, в жизни можно перешить еще раз…
Второй раз с отцом я встретился спустя много лет. Я был уже большим. Сам разыскал его. Тети Нины давно у отца уже не было, а когда я приехал, то он сразу почему-то повел меня в ресторан. Котлеты, борщ, дыня… Такого я еще не ел. Когда сели за стол, подошла полненькая официантка в очень короткой юбке и спросила: это кто, сын твой? Ты глянь, как похож!
- Сын!
А я вдруг некстати вспомнил про черный лук в супе и смутился…
В универмаге отец мне купил красивую спортивную сумку и большой грузовик, который я еле нес. Кажется, отец тогда даже купил мне туфли.
Вы знаете, это было счастьем. Видит Бог…
Вечером того же дня я решил, что навсегда останусь с папой, и я знаю, что уже тогда я понимал хорошо, почему делаю такой выбор…
Я кормлю голубого слона. Я ползаю на коленках по ковру, и собираю нитки и еще что-то. Если слону давать нитки, то он их тоже ест. Ковер большой и после маминой перешивочной работы разноцветных ниток остается много. Я встряхиваю слона и понимаю, что он уже сытый. Но слон на самом деле серый и маленький. И видно, как немного порван резиновый рот. Мне лет двенадцать… Но я вообще не знаю, сколько мне лет.
Предательства не знают размера, у них нет возраста и срока давности. И если б можно было все изменить или хоть как то перешить…
Наверное, Бог смотрит на нас сверху вниз, и устало улыбаясь, разрешает вырасти абрикосам или мандаринам…
А я все кормлю и кормлю голубого слона…
Ой, мне кто-то на голову…
Неужели, голуби?
К богатству, говорите?!