Бабуля во сне пришла. Обняла меня руками, прижала к себе, покачала как маленькую. Потом отстранилась и вдруг заплакала. Странно было видеть ее плачущей. Я никогда не видела этого при ее жизни. Она прожила целый век – сто долгих лет. Но никакое горе не сгибало ее. Стояла в Печали прямо, вытянувшись стрункой к небу, смотрела невидяще вдаль и шептала легко что-то свое… странные слова, ушедшие вместе с ней.
Две слезинки ее слез упали на мое запястье. И остались, засияли, заискрились на черточке кольца мною прожитых лет.
От неожиданности я замерла, потом где-то внутри меня надорвано зазвенела струна Обиды и вдруг легко лопнула. Вернее развязалась. Обида умеет завязывать эти, незаметные на первый взгляд, узелки.
Бабуля наклонившись, тихо прошептала на ухо:
- Тяжко тебе, девочка моя! Я предупреждала – не ходи по моей тропе. Сил много надо. Это дано не всем. Тенета налетает... Зло прибегает…. Любопытство на пятки наступает. Зависть мешает. Да и сама Тропа не всегда прямая. Ты же человек. И можешь ошибиться в темноте от гнева, или не ту Звездочку увидишь с неба. Не туда пойдешь. Ложь примешь оберегом. Нечистую воду попьешь, не в Солнечный дом войдешь. Или просто заблудишься в Суете. Подружишься с Тоскою.
Пойдем, моя дева, к рожденному «колодцу». Умою тебя своею рукою.
Взяла меня за маленькую, из «детства», ладошку и повела. Легко с ней бежится по дорожке, вприпрыжку. А вот и наше озерце.
Рука Любови, имени моей бабушки, оттуда прозрачную влагу взяла (эх, только бы не проснуться, только бы сон доглядеть, под бабулиной рукой посидеть... поплакать...)
Бабуля руку подняла, влага по лицу потекла, а за ней мои слезинки, освобождающим от боли потоком, потекли, побежали... И с ними исчезли обиды. Пролилась чистота родника по лицу, давно забывшему его очищающее прикосновение, и унесла с собою печаль мою.
А я уже думала, что уже никогда не смогу почувствовать это живительное, смывающее все наносное и темное, тепло.
Вспышка. Свет. Я проснулась. Где я? «Глаз» экрана сияет. Включился сам? Нет, не люблю мистики. Наверно я что-то не то нажала. Руку протянула, на клавиатуру хотела положить, сил только нет.
Опустила глаза к запястью. Влага на нём - несколько капелек тают... высыхают... Аааа.. на лице и в глазах сухо. Как всегда.
Чудо!!!
И на душе приятно и грустно, но сердцу уже не больно.
Закроем «глаз» в инет, уберем ноутбук от глаз подальше. И подумаем - как жить дальше?
Время еще есть. Белые халаты еще дверь не открыли. Тишина.
Кажущаяся тишина. В моей памяти много голосов. Разных, ласковых, страстных, светлых, нежных.
И среди них неприятный скрип бранных слов. Перебивающих друг друга. Лживых, тявкающих, визгливых, злобных.
Не понимаю. Не пониааааааааааю... Людей таких не понимаю.
Как можно, не зная человека, не видя его глаз, не слыша его голоса, не зная его жизни, прибежав по «мышиной» дороге с недобрым словом, начать вместо слов приветствия брань на чужом пороге? Разве такое не может сказать Человек, если совестью не убогий?
Брызгая слюной, торопясь, перебивая, друг друга локтями толкая как на базаре (не зря же есть у них жаргон – «за базар отвечаешь») спешат они "свое" сказать, правоту доказать. Какую правоту? Базарную? Из бездумности толпы? Словами так называемых рыночных отношений (все-таки русский язык гениален – всё происходящее точно отражает слово "рынок").
И другим рты они затыкают.
И только себя слышат.
И размахивают грязными, жесткими руками и доказывают... доказывают такие же грязные мысли рядом стоящему... Доказывают Серыми, Лязгающими, Грубыми голосами. И что-то стадное в них, от пращуров взятое. Убожество мысли ли?
Да и в руках вроде флаг, а похож на тряпье. И каждый у них враг, и говорит сам с собой, и кричит невразумительное свое или украденное у чужого слово. Или переврет услышанное вполуха от Смерти старухи.
Но ведь так не бывает!
Доказывает только сомневающийся. Убежденный молча идет.
Да и человек зеркален. И то, что правым кажется одному, другому предстанет левым. А это уже взгляд в глаза войны. Чтобы понять, надо или руку подать или рядышком встать. А во встречных камнями кидать – значит свое же зеркало и разбивать.
Брань. Страшная брань. Да, чем злее слово, тем больнее и дальше бьет. Только вот когда кидаешь их кому-то в лицо, они только в такое же недоброе лицо и попадают (в черное пятно всегда легче метить). А свет добрых лиц его путь преломляет (доброта по земле осторожно идет). Так вот и получается - пройдет пращей брошенное слово путь земной круговой и сказавшего в спину и ударит. Недостойный удар. Такой же недостойный, как и произнесший его.
И чем коварнее, чернее, обманнее мысли и слова, такими и ударишь самого себя... Светлую и добрую речь нежно, бережно с губ отпускают – потому она и летает от одного к другому и всех обласкать успевает...
Неужели не понимают люди? Не видят! Не чувствуют!
Даже по законам материального мира можно судить о Чистоте и Черноте. Черный цвет всегда поглощает, а белый отражает. Так и с душой. Черная все возьмет, а добрая отмахнет и дальше пойдет.
Только калики-"странники" всё возьмут, прощенной ладошкой грязь оботрут и хрусталиком светлым обратно вернут. Или хотя бы попытаются отдать. Да вот беда - не видят злобные глаза прозрачных хрусталиков, уж очень сильно злобной кровью налиты.
Но омерзительнее всего ложь. Двуликая, перевернутая. Подойдёт вроде со словом ласковым, а руке - нож. Свои низменные страсти Чернота всегда найдет.
Но чем крик брани горластее и грубее, тем быстрее он стихает, силу теряет.
Это добрые слова идут негромко, дооооолго... нежным шепотом. Боятся потушить свет в глазах и расплескать тепло в руках.
А в мечах? Да сила в них есть, да ржавчина злобных сердец ее быстро съест.
Странно, что не стыдятся «нелюди» своих слов ни перед своими детьми, ни перед памятью родителей. Слова эти иногда бывают похожи на церковный елей, да звук от горящих свечей фарисеев отдает фальшью. Ненастоящий.
Смотрит на бранящегося отца или мать их ребенок. Хуже всего, когда дитё до трех лет малО, или вообще из пеленок. Младенец божий, и с оком на Небо его тоже. Открыто темечко - Глаз познания. Потому малыша потом, после брани, и судорога корежит и беспричинные слезы. Только плач его слышат в Небесном Мироздании и уже Боги решают его судьбу.
Когда же люди поймут – нельзя слово «кидать» попусту. Или кричать в злобе. Ищут наши слова себе подобных и вместе убивают и ранят... или по наследственной крови перетекут.
Вот получается и рубят люди сами под собой сук.
А я поняла чем! и из чего! бабуля Любовь меня умывала. Из чаши терпения. Слезой всепрощения.
Улыбаюсь.
А ведь и право странно. Сколько светлых людей около меня бывает. Богата ими земля. И я обогрета их теплом и светом. И нужна человекам сила странная моя. Не боятся они меня. Подходят доверчиво и с моей руки тепло возьмут и свое отдадут. Не пугают их мои наговоры - с доверчивым, открытым сердцем подходят.
Задумалась. Нежно и тепло стало. Добрый человек, честный и открытый, бесстрашно протянет мне ладонь, отдаст свою боль, возьмет тепло мое и оба мы с ним, вдвоем, согреты.
А когда много огня души, то можно и с другими поделиться, и дальше его передать.
А «тать» идет с неверием и к другим с недоверием. Живет в обмане и других подозревает. Возьмет песье имя-ник, спрячет под маской еще более искаженно-злобствующий «лик», наденет перчатки на лапы, что по локоть в крови. И мысли таких всегда отдают тленом и прахом.
Как же добротой с таким меняться? Зло его и грязь я не хочу брать, а ему доброты с рук лапой не взять.
Да и никто ему руки не подает, не хочет свои пачкать. Нагар в руках таких от огня войны, гной от «крови» такой же родни. Живет бедняга с вечным страхом, кружит вокруг себе же построенной плахи, ловчит испод/стишка ударить, да скрытно - не увидел бы кто. Всех подряд пытается и рукой, и мечом достать.
Но поднятый меч, если не за дело правое и праведное, часто на самого воина и падает.
НерАзум это всё. Ум все поймет, речь спокойно ведет. Всех слышит, зря не обидит. Потому и умен, что за сказанными словами – дела чистые видит.
А за чернотой трескучих фраз напоказ, сказанных в обмане, только мертвое поле брани. Пустое оно, с неживою землею. Выжженное злобой.
Вот выбрать и попробуй - какое слово сказать.
Не ворохнется ли в тлене отец и мать?
Не возьмет ли эту злобу родное семя в темя?.
Не погубишь ли цветущую землю, в грязное или залитое кровью поле превратив?
И где сам потом будешь жить?