Гады

--------------------------------------------------
Рекомендуется к прочтению обновленная версия романа, со стилистическими правками и улучшениями: http://proza.ru/2023/03/12/100
--------------------------------------------------

ГАДЫ

Часть 1. Спокойная ночь.

 “ - Нет, Леонид. Я не хотел бы быть вашим богом. Любым из придуманных.
Они очень жестоки.
 - Как мы.
Как вы, - эхом откликнулся Неудачник, и в голосе его была печаль.”

Сергей Лукьяненко. “Лабиринт Отражений”

Глава 1. Ваня.

 “Урод, урод!” - скандировали люди, подтягивая велосипеды поближе к земле. Ваня почесал в уме. Мирно заанархировала стайка весенних легкомыслиц, обдавая прохожих брызгами свежего пота. Вышедшее из облаков солнце окончательно забило в угол Ванины повстанческие мысли. Проходя мимо театра, он брезгливо обошел лужу, где несколько дородных тетушек трахали двенадцатилетнего ученика. Ваня спешил к Боссу. Шел только четвертый день, как страна была без власти, и еще оставалась надежда все изменить.
Ваня миновал четыре здания и, войдя в пятое, спустился в подвал. Босс всегда меняла место проживания. Как впрочем и Ворогеев. Довольно ироничная мысль зашевелилась, так и не найдя своего выхода в зашумленном мозгу. В подвале было сыро и пахло крысами. На стене виднелось большое пятно засохшей крови. “Наверное опять дети баловались”, подумал Ваня,
и прошел сквозь длинное подвальное помещение к противоположной стене. Здесь он остановился и достал из кармана широкий металлический ключ. Рядом не было ни двери, ни какого либо намека на замочную скважину. Но Ване она и не понадобилась. Ударил несколько раз ключем по глухой стене. “Со стороны можно было бы подумать что я сошел с ума”, пронеслась мысль. “Впрочем как можно сойти с ума в стране, где и так все сумасшедшие”. За Ваниной спиной появились два здоровых бугая и, осмотрев его внимательно и дотошно, завязали ему глаза и подтолкули. Куда его ведут он не знал. Босс не любит открывать тайны своего пребывания. Он почувствовал, как его завели в лифт и провезли вверх этажей на 10. Хотя кто его знает. Когда повязку с глаз наконец сняли, перед ним возникла Босс во всей ее красе. Суровая брюнетка лет сорока пяти, одетая по-деловому сидела за письменным столом, заваленным толстыми папками и бумагами. Сразу перешли к делу.
“Здесь я подготовил планы воссоединения с западными отрядами”, пробубнил Ваня, достав из сумки файл с бумагами.
“Отлично, теперь займемся миграцией.” - заявила Босс, взяв у Вани файл. “Никогда еще мы не были в такой жопе как щас. Мы теряем людей. Александра вчера повесили ”
Ваня не показал своей радости. Он никогда не любил Александра.
“Женя мне перестала нравится. Я ее дала клоунам на воспитание”.
От этой фразы Ваня содрогнулся внутри. Он прекрасно знал кто такие клоуны и не раз воочию видел их методы воспитания. Даже если Женя останется живой, врядли она будет пригодна для того, чем любил он с ней заниматься по вечерам, когда оффис оставался пустым. У Вани засосало под ложечкой.
Вздохнув, Босс продолжила. “В жопе щас запад, так же как и Беларусские повстанцы”. Завтра начнем миграцию. Но есть небольшая поправочка”.
Ваня недоуменно поднял глаза.
“Ты поедешь отдельно. Необходимо чтобы ты оказался в тылу у западных на двое суток раньше осуществления плана. Никому сейчас нельзя верить. Остальные указания получишь потом”
“Но как проехать ? До Винницы все заполнено анархистами.”
“Прорвешься”, отрезала Босс. Затем, сделав паузу, добавила. “Сегодня вечером из города отправятся четыре анарх-взвода. Их задачей будет проникнуть во Львов и там пополнить силы Бубанчика. Прорвешься. Вид у тебя сойдет. Не мне тебя учить”
Ваня снял шапку, расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки и придал себе неряшливый вид. “Хой-хой, хой-хой, хой-хой. Задолбали меня эти богачи. Как же я их ненавижу” - прогнусавил он.
“Ну вот и чудненько”, мягко улыбнулась Босс. Теперь ступай.
Вошли те же бугаи. На этот раз Ваню ведут другой дорогой. Снимают повязку на крыше девятиэтажки. Бугаи прыгают с крыши вниз. Если бы они не сделали этого, Босс все равно выпустила бы им кишки. О местоположении оффиса не должен знать никто. Внизу у их тел начинает собираться веселая толпа ребятишек, отдирая от свежих трупов сочные куски кожи и мяса. Ваня открыл люк и на грязном лифте спустился вниз.


Глава 2. Город.

Художница отошла от оргазма, затем привстала, и вытащила из задницы огурец. Она обожала дрочить с такими штучками, это всегда ей возвращало вдохновение. Прошла в ванную, оделась. Картина по-прежнему стояла недорисованная. Любой посторонний взгляд не заметил бы в ней ни единого недочета. Однако Художница знала, что чего-то нехватало. Какой-то неуловимой детали. Словно названия города внизу титульного листа документа. На картине был изображен урбанизированный пейзаж. Посреди груды полуразрушенных зданий виднелось зеленое поле. Ни души. “Никого там и не надо” - в очередной раз подумала она. “Но чего же нет еще” ? За окном послышались визги и крики. “Опять автобус с провизией приехал”. Граждане раздирали друг друга, добывая себе заветную пищу. Художнице было плевать. Ей было плевать на все, кроме своей картины. Еду ей два раза в неделю приносили рабочие, трахая ее за это. Ее так устраивало. Это даже иногда добавляло вдохновения. Она давно забыла то время, когда была невинной девочкой, спящей с плюшевыми игрушками. Тогда еще родители были живы. Тогда еще были надежды. А сейчас нет ничего, кроме картины. “Но что же здесь не хватает?”.
Внизу под домом Художницы шел Ваня. Обойдя автобус с провизией и толпу верещащих людей, он развернулся и выстрелил из своего револьвера несколько раз по самым буйным. Толпа приугомонилась. Ваня направлялся в другой конец города к Банкиру. Это был один из самых скользких и мерзких людей на Земле. Ваня его боялся. Бывший панк и анархист, он продал все ради грязной работенки. Однако, продолжая пользоваться огромным доверием среди анархов, Банкир оставался самым лучшим лазутчиком повстанцев. Не было никакой уверенности, что он не вел двойную игру, но это никого сейчас не волновало. Банкир мог помочь Ване в кратчайшие сроки войти в среду анархистов, попасть на автобус с отрядом, прорваться. А дальше... Хрен его знает. Время покажет.
Ваня подошел к площади Изгнанников. Раньше название площади было в честь Ленина, но анархи решили что это слишком метафизично. Сейчас площадь использовалась для казней. Вокруг стояли виселицы. В центре площади сажали на кол нескольких регионалов. Одна женщина была еще жива и стонала. Ваня прицелился и выстрелил. Он не любил жестокость. Истязатели обернулись, ища взглядами мерзавца, избавившего их жертву от страданий, но в толпе трудно было разглядеть кого-либо. Пройдя площадь, Ваня увидел у перекрестка двух знакомых девушек. Вчера, при выходе из трамвая, он помог им донести сумки. Сейчас девушки с увлечением избивали лежащего в пыли старика. Обе были молодые и стройные, одетые в обтягивающие черные комбинизоны, украшенные цепями. На головах береты с нашитыми синими значками “А”. Заметив Ваню, они приветливо помахали ему рукой. Ваня пригляделся, и узнал старика. Это был председатель правления УкрСибБанка. Сколько раз Ваня заискивающе стоял в его кабинете. Однако, как ни странно, сейчас он не почувствовал злорадства. Равно как и жалости. Лишь чувство странного омерзения. Голова кипела. Сколько это будет продолжаться. Нужен порядок. На Ваню наскочил подросток лет шестнадцати, пытаясь пырнуть его ножом. Аккуратно увернувшись, Ваня выбил нож из рук юного шалуна и сильным ударом отбросил мальчугана на проезжую часть, где он тотчас стал частью биомассы, хлюпающей под колесами автомобилей.
Дорога до Южного автовокзала прошла относительно спокойно. Несколько бурдюков шарились по прохожим у Горсада, да возле кольца пришлось переходить через ручей текущей крови. Новое развлечение ультимовского клана. Они поспорили с матрицкими, что ручей крови не остановится до завтрашнего вечера. Для этого выше постоянно режут попавших в их руки мужчин и женщин. Не гнушаются и детьми. Перед Ваней один ублюдок тащил маленькую девочку. Выстрел, и девочка радостно бежит восвояси. “Как приятно иногда чувствовать себя хорошим”, подумал Ваня.
У Южного Ваню ждала подготовленная машина. Быстро нырнув в нее, пока подростки не успели поджечь, или проколоть покрышки, Ваня скомандовал водителю ехать на Широкий.


Глава 3. Поэт

Банкиру снился сон. Он находился в каком-то до боли знакомом месте, но не мог понять где именно, как ни пытался. Душу переполняла радость и чистота. Слышна была тихая приятная мелодия. Ощущение было сродни тому, что давали наркотики, которые он иногда принимал, только гораздо чище и сильнее. Внезаптно он увидел путь. Тропинка шла в пустоте изгибаясь и упираясь во что то твердое и слепящее. “Солнце”, подумал Банкир и услышал голос мамы. Такой милый, нежный, забытый. Зовущий его, как в детстве. Он почти ощущал прикосновения ее рук, хотя и не видел ее. Он и не мог ее видеть, не помнил ее лица. Ее зрительный образ давно был стерт из памяти. Голос мамы несколько погрубел и стал даже неприятен. Банкир поморщился и проснулся. Перед ним светилась самодовольная рожа Вани.
“Я не слишком ли рано”, нарочито вежливо поинтересовался Ваня.
“Если ты уже здесь, так ниче”, сказал Банкир, потягиваясь. “Эх, жизнь моя, жестянка. С чем пришел ?”
Ваня вкратце рассказал о своих намерениях, иногда запинаясь и путаясь.
“Немерянно”, оценивающе вымолвил Банкир.“ Скажешь боссу прислать сюда КАМАЗ со жрачкой. Сегодня вечером будет собраньице. И Он тоже там будет. Тебе повезло. Твоя легенда – бывший жулик-рекламщик, идейный, борец за права народных масс, ненавидящий власть. Костюмчик пойдет.”
Ваня выпрямился в недоумении. “Ты хочешь сказать сам Воро...?”
“Тссс. Не надо имен. Не желаешь кофе ?”
“Не отказался бы”, вымолвил Ваня, все еще пораженный мыслью о том, с кем ему предстоит встретиться.
“Тебе с диоксином или так?”, пошутил Банкир. Шутки про диоксин были уже неуместны. После падения власти злополучный президент Украины был зверски растерзан на Площади Независимости в Киеве. Вспоминая трансляцию казни, Ваня поморщился. Банкир ухмыльнулся. Его морда была покрыта прыщами и не сильно отличалась от лица бывшего президента.
Быстро допив кофе, и назначив встречу вечером, Ваня поспешил удалиться. Он не переваривал Банкира. Было в нем что-то до отвращения извертливое, змеиное. “В подлости он превосходит наверное даже меня”, подумал Ваня.
Выйдя из дома, Ваня решил прогуляться на свежем воздухе Широкого. Здесь, на Широком, все было настолько тихо и спокойно, что казалось, будто анархия не затронула это местечко. Мирно играли на детской площадке дети, бабушки судачили на скамейках у домов. Обстановка расслабляла и успокаивала. Ваня знал причину этого феномена. Здесь жила аристократия анархистов. Их духовные и идейные лидеры, если говоря об этом безумном движении вообще можно употреблять понятие лидер. Люди здесь вполне осознавали свое предназначение и не желали стрелять друг в друга. Ваня искоса посмотрел на влюбленную пару, сладко целующуюся на скамейке. “В городе, таких девственных отношений невозможно увидеть уже месяцев пять”, поймал себя Ваня на мысли. Нет, положительно надо искать здесь квартиру.
Ване предстояло проверить готовность отрядов, но до этого он имел 2 часа свободного времени, которое он решил вполне использовать. Посмотрел еще раз на парочку. “Нет, их трогать слишком накладно. Мало ли.” Из подъезда дома вышла женщина на вид лет тридцати пяти. Короткие черные волосы, немного морщин под глазами. Не первой свежести но времени искать нет. Через пять минут женщина пыхтела под ним в посадке, у берега местного пруда.
На другом берегу пруда сидел Поэт и сочинял стих. Он ничего не знал, да и не захотел бы знать о том, что происходило напротив него. Поэт любил это место, за его тишину и спокойствие. На случай встречи с нарушителями тишины и спокойствия он всегда носил с собой мини-автомат УЗИ, и пару гранат Ф-1. Как и Ваня, Поэт не любил насилия. Поэтому всегда уничтожал любое его проявление. Поэт любил приходить на Широкий еще потому, что там жила его бывшая любовь. Она давно уже вышла замуж за бизнесмена и переехала неизвестно в каком направлении, но место, где она провела свое детство, оставалось священным для Поэта. Здесь хотелось творить. От озера доносились редкие всплески воды и кваканье лягушек. Поэт призадумался и дописал последнюю строчку стиха. На душе было радостно и тепло. Не хотелось думать ни о чем грязном, ни о стране, полной крови и насилия, ни о вечере, который сегодня предстоял, ни о запланированной этнической чистке населения. Яркий цвет крови, так четко запечатленный в его мозгу немного тускнел при виде этого спокойного чистого озера.
Кусты зашевилились. Схватив автомат, Поэт моментально навел его на предполагаемую цель. Отработанная реакция. Без нее невозможно выжить в этом мире, где больше не существует законов. Кроме одного. Закона выживания. Из кустов на его удивление появилась Инна. Это была старая подруга Поэта. Миловидная блондинка, со стройной фигурой и озорными глазами. Поэт по-своему любил эту девушку. Больше всего за ее пофигизм. В жизни она никогда не хотела ничего делать, ни работать, ни учиться, ни иметь детей. Ей было плевать на общество. И общество плевало на нее. До тех пор пока все не изменилось. Пока общество не прекратило существовать. Остались лишь индивидумы. И Инна прекрасно нашла свое место в этом мире обломков.
Поэт опустил оружие и засмеялся.
“Не ожидал тебя здесь увидеть.”
Инна подошла и, улыбаясь, присела рядом.
“Я тебя искала везде. Пиво будешь ?”. С этими словами она достала из сумки две бутылки Черниговского пива.
“Спасибо. Мое любимое. Ты откуда ?”
“А я в городе была” - кокетливо вымолвила Инна. Всю ночь на дискотеке были. Еще не ложилась. А там такие мальчики.
Поэт сделал шутливо-обиженный вид. “Опять твои мальчики.”
На самом деле Поэт чувствовал нечто сродни ревности каждый раз, когда она так говорила. Но ревновать Инну было бесполезно, и он это знал.
“Да, знаешь какие негритосики”, томно сказала Инна, положив голову поэту на плечо.
“Сегодня мы твоих негритосиков вместе с китайцами и арабами на мясо порубим” - радостно заявил Поэт.
“Опять чистку намечаете ? Жаль.”, улыбнулась Инна. “Они такие славные. Можно я приду посмотреть ?”.
Поэт достал открывачку и открыл бутылки с пивом.
“Ты знаешь что это опасно. Я боюсь за тебя.”
“Ой, не смеши меня. Ты за меня боишься.” - бросила Инна, делая глоток пива. “Ты знаешь я прекрасно могу за себя постоять.”
“Будут большие беспорядки”, ответил Поэт, принимаясь за свою бутылку пива.
“Да сейчас порядка-то больше чем когда либо” - улыбнулась Инна. Просто раньше порядок был для всех один, а теперь каждый устанавливает свой. А оружие нам для этого в помощь”.
Поэт засмеялся. Когда отправленная в отставку премьер министр, вступив в сговор с армией, помогла раздать гражданам оружие, общество ожидало больших перемен в своей жизни. И они последовали. Однако сейчас тело премьер министра многократно изнасилованное и изувеченное гниет на Площади Независимости, а жизнь продолжается. “Как знать”, подумал Поэт. “Люди как боролись за выживание, так и продолжают бороться. Просто методы стали более непосредственные.”
Что-то животное было в Инне, в ее пылающем и в то же время пустом взгляде. Поэт притянул ее к себе, и они слились в страстном поцелуе.
“Я люблю тебя”, сказал Поэт.
“Я тоже тебя люблю”, весело ответила Инна. Они оба знали что это неправда. Врядли Инна вообще была способна любить. Поэт же свою любовь оставил далеко в прошлом. Однако сейчас его боль и воспоминания отходили на второй план. Он был весь поглощен этим сущетвом. Инна обладала какой-то дъявольской и притягательной силой, против которой невозможно было устоять. Когда бутылки пива были пусты, Поэт и Инна уже вовсю развлекались друг с другом, голые, на теплой майской траве. “Это святотатство, делать такое в месте где жила Она”, пронеслось в голове у Поэта. Однако он сразу же отогнал эту глупую мысль. Страсть поглотила его. Подул легкий ветерок, приподнял листок с недавно написаным стихотворением и помчал его прочь, вдоль берега озера. Солнце приятно пригревало. На двух противоположных берегах озерца совокуплялись две парочки. В стране кипела жизнь. Приближался полдень.


Глава 4. Полдень.

Ворогеев любил людей. Они ему нравились. И очень не любил, когда ему люди не нравились. Поэтому когда они ему не нравились, он в них стрелял. Люди, которые не нравились Ворогееву, тоже любили в него стрелять. Но Ворогеев всегда стрелял первым. Надо сказать, в людей которые ему нравились Ворогеев любил стрелять не меньше чем в тех, кто ему не нравились, потому что люди, которые нравились Ворогееву еще больше любили стрелять в него чем те, которые не нравились. Ворогеев был анархистом. И был притом анархистом живым. А это что-то, да значило.
Его визит в Украину начался рано утром. Он уже успел побывать в Луганске и Мариуполе. И сейчас, сопровождаемый эскортом приверженцев въезжал в Донецк. Люди встречали Ворогеева и его свиту, забрасывая их мотоциклы цветами. Многие падали на колени. Женщины рыдали от счастья. Повсюду слышались остервенелые крики восторга. У Южного, Ворогеева ждала огромная толпа, которая расступилась, чтобы пропустить эскорт. Один парень выбежал на середину проезжей части и истошно заорал - “Слушайте Ворогеева! Он нужен вам! Для ваших умов! Для ваших умов!”. Толпа подхватила его вопли. Слышались скандирования “Во-ро-ге-ев! Во-ро-ге-ев!”. Герой шоу, смерил толпу доброй усмешкой из под больших профессорских очков. Эскорт остановился, и Ворогеев сошел с мотоцикла. Его тут же окружили соратники. Теперь анархиста можно было разглядеть в полный рост. Это был невысокий, почти что пожилой человек, с длинными прямыми волосами и измученным жизнью взглядом. Небольшие усы и бородка покрывали его лицо. Если бы не кожаный костюм, обвешанный стальными цепями, несведующий легко мог бы спутать Ворогеева с институтским профессором.
Осмотрев еще раз толпу, Ворогеев закричал.
“Спасибо, товарищи! Спасибо что пришли! Да здравствует анархия !!! Любите, творите, самореализуйтесь, и будьте счастливы! Я рад своему возвращению в этот прекрасный город Донецк!” Потом сделав паузу, Ворогеев улыбнулся и достал из кармана небольшого ежика. С криком “ХОЙ” Ворогеев бросил ежика в толпу. Через несколько секунд даже колючки ежика были разорваны на мелкие части. Толпа была в экстазе. Люди орали, визжали, рыдали, стреляли, трахались. Стоял невообразимый визг и вой. Эскорт тронулся дальше. За эшелоном мотоциклов двинулся грузовик, оснащенный громкоговорителями. Заиграли песни русских певцов-анархистов. Когда эскорт проезжал по улице Артема, рупор гудел:

Птицы по утрам начинают сверкать
Что твоя роса
Из окаянных божьих глаз
Желтое лето.

Звери по ночам басовито трубят
В трудовой норе
И ковыляет по холмам
Хвойное эхо.

Сквозь огни, сквозь леса — на послушном ковре
На заре, наяву, да со скоростью мира
Самое время.


Это была песня известной русской анархической группы. Толпа подхватила ее и понеслась за эскортом в безумном зверином танце. Внезапно из-за угла в толпу влилась горстка легкомыслиц. Люди хватали их, срывали одежды и насиловали прямо на ходу, продолжая двигаться за музыкой. Ближе к Площади Изгнанников Ворогееву пришлось ехать не по асфальту, а по остаткам человеческих тел, образующих неприятную вязкую жижу.
На этот день у Ворогеева была намечена обширная культмассовая программа. Ему предстояло в течении часа выступать на площади Изгнанников, затем встретиться с координаторами для обсуждения действий отрядов, затем учавствовать в этнической чистке, а вечером отправиться во Львов на автобусе вместе с первым взводом. Мысль о Львове наполняла сердце теплом. “Мочить гадов!” - проорал Ворогеев свой любимый возглас. В толпе начался хаос. Раздавались тысячи выстрелов, словно звуки огромного праздничного салюта. Через минуту толпа была самосокращена примерно в полтора раза. “Отлично, их слишком много было”, подумал Ворогеев. Он часто сначала орал, а потом думал. Это его устраивало, потому что после его криков, думать особо и не надо было, толпа все делала сама.
На Площади была подготовлена специальная сцена. Несколько виселиц убрали, чтобы не загораживать обзор. Ворогеев взошел на сцену по деревянным ступенькам, оглядел восторженную орущую толпу, весело усмехнулся. И начал свою речь.
“Товарищи. В первую очередь хочу вас поздравить с нашей общей победой. Четырнадцатого числа власть наконец-то покинула Киев. Хотим ли мы новой власти ? Никогда.”
“Никогда! Никогда!” подхватила толпа.
“Да здравствует анархия товарищи.”, продолжил Ворогеев, когда толпа немного стихла.
“В этот ответственный для всех нас момент каждый должен для себя осознать истину. Теперь он может делать все, что ему заблагорассудится. Нет больше ни законов, ни судов, ни ментов, никакой системы давления. Живите в свое удовольствие и приносите радость себе и своим ближним!”.
Добрый голос Ворогеева звучал мягко и несколько приглушенно. Редко с чем можно было сравнить звучание его голоса. Когда он говорил, создавалось впечатление, словно тысячи вепрей рвались на свободу из его глотки, а он старался их из-за всех сил удержать.
“Мы все должны помнить, что анархия не наступает мгновенно. Среди нас еще остались множества элементов, жаждущих новой власти, нового порядка. Поэтому не стеснятесь также уничтожать всех, кто вам не по душе. Бдите, боритесь, убивайте врагов! Помните, это грязные регионалы, это ублюдки либералы, это нашисты, это коммуняки борятся за идею. Анархисты борятся против всех. Их ненависть свята и направлена на разрушение. Разрушение устоев, разрушение принципов, разрушение навязанных нам норм. Уничтожение. Разрушать. Истреблять. Убивать. Уничтожать!”. Голос Ворогеева сорвался на хрип. Жестом успокоив разошедшуюся толпу, он продолжил.
“Не вся территория еще освобождена. В западных областях, товарищи, осталась горстка власти. В Беларуссии действуют отряды повстанцев. Наша с вами задача – освободить людей, протянуть им руку помощи, сбросить окончательно старую систему. Только все вместе мы сможем противостоять зажравшейся Европе, если она захочет нам помешать. У меня для вас есть еще одна радостная новость, товарищи. Сегодня в Польше убит президент Квасневский. Здание правительства разрушено. В стране установлена анархия. Польские анархотряды готовы помочь нам в очищении Украины. Сегодня вечером во Львов отправятся наши взводы, для того чтобы объединиться там с силами товарища Бубанчика, и окончательно уничтожить сопротивление повстанцев. Спасибо тем добровольцам, которые приняли участие в комплектовании наших доблестных отрядов. Спасибо вам товарищи. Вашими руками творится свобода! Сегодня в шесть часов вечера объявляется сбор дополнительных эскортов, учавствующих в поддержке основных отрядов на пути до Киева. Вы нужны нам, вы нужны себе. Мы нужны анархии. За общее дело! За свободу! За отсуствие власти! За справедливость, товарищи. УРА! УРА! УРА!”.
Толпа подхватила крики, заиграла веселая музыка. Начали выступать соратники Ворогеева. Иногда вмешивался и он сам, подзадоривая людской гомон. На площади царила веселая кутерьма. Ярко сияло солнце, и народ словно купался в его лучах, в диком анархическом танце. К часу дня, когда церемония подходила к концу, привели троих приговоренных. Двоих мужчин и одну девушку. Никто уже не помнил по каким причинам обрекли на смерть этих людей. Они не хотели безвластия, это единственное, что было понятно. В городе каждый, имеющий оружие, мог покарать любого, кто ему не нравился, но показательные казни не утратили от этого своей популярности. Ворогеев попросил развязать людей и поставить на сцену перед ним. Музыка стихла. Подойдя к первому мужчине он спросил. “Что скажешь перед казнью ?”. Мужчина стал умолять о пощаде, и говорить, что он не виноват. “А мне по***”, засмеялся Ворогеев, и выстрелом в лоб уничтожил первого арестанта. Посмотрел на второго. Лицо его было нечеловечески изувечено. Нос сломан, зубы выбиты. Видно били чем-то тяжелым. Второй выстрел. Решил не разговаривать в этот раз. Толпа заликовала. Следующей была девушка. Ворогеев посмотрел на нее. Немного полная, брюнетка, длинные волосы. Глаза, глядящие не на него, а куда-то в пустоту. Ворогеев погладил ее бледную щеку. “А ты что скажешь, детка ?”. Взгляд девушки медленно сосредоточился, встретившись со взглядом Ворогеева. Немое сверление глазами. Мгновенье, и Ворогеев покачнулся под гневным ударом женской руки по морде. Толпа замерла в ужасе. Ворогеев побагровел. Схватил пистолет и направил в живот мерзавке. В толпе послышались визги. Однако выстрела не следовало. Внезаптно Ворогеев убрал пистолет и позвал к себе соратника Ефима.
“Уведи ее в бункер. Руками не трогать. Ждать меня”
“Люблю непокорных, товарищи!!!” - заорал он толпе. - “Да будет анархия!!!!!! Ребята, давайте музыку”. Ярая песня снова разлилась в полуденном чистом небе. Толпа ликовала.


Глава 5. Философ

Четыре анарх-взвода бухали по всей бывшей воинской части. Мужики и бабы сновали тут и там, в предвкушении вечерней поездки. Где-то играла гитара. Весенний воздух пьянил еще больше чем водка. В беседке двое парней, тоже бухие, пересчитывали запас оружия и патронов. Ворогеев с гордостью прошел мимо бухающих отрядов.
“Анархия”, подумал он. Зашел в здание штаба. В вестибюле он увидел толпу девушек в кожанках с символами “А” на беретах. Что-то в них напоминало медсестер. Ворогеев посмотрел, и понял что. Перед девушками были разложены чемоданчики с медицинскими инструментами, которые они старательно сортировали. Ворогеев знал, что истинное предназначение инструментов вовсе не для того, чтобы лечить людей. Эти девушки представляли из себя спецотряд разведки. Их задачей было быстро и качественно выбить информацию из солдат неприятеля. Ворогеев улыбнулся девушкам. Они в ответ зашептались и весело рассмеялись.
“Люблю весну.”, подумал Ворогеев.
Пройдя по мрачным корридорам штаба, стены которых были разрисованы неприличными надписями, Ворогеев зашел в координаторскую. Два солдата сидели на полу и громко крыли друг друга матом. Между ругательствами можно было понять, что они обсуждали план соединения с западными отрядами. При виде Ворогеева они вскочили и радостно поздоровались.
“Здравствуйте, ребятки”, сказал Ворогеев, пожимая им руки. “Как миссия ?”.
“Планирование закончено, товарищ Верховный Анарх”, бойко отрапортавали солдаты.
“Только кажется мне, лучше слова товарищ, ничего не нашел я на этой земле”, засмеялся Ворогеев. “Товарищи, спасибо за лестное название, но знайте, при анархии все - верховные, кроме низовных. А низовные это те, кого пуля не любит.”, пошутил Ворогеев. На этот раз засмеялись солдаты. Следующие пол часа прошли за веселым утверждением плана группирования.
В соседней комнате сидел Философ. Вот уже пол часа смех и ругань солдат мешали ему писать новый трактат. Философ был старым высохшим старикашкой, мерзким и трухлявым с не менее мерзким и трухлявым прошлым. Всю свою жизнь Философ писал трактаты. Трактат о женщинах. Трактат об обществе. Трактат о потреблении алкоголя. Благодаря своим трактатам, Философ оставался живым при любой власти, остался живым и при безвластии. Он всегда мог подкинуть свежие духовные идеи обществу и общество обращалось к нему за ними. Он знал много людей знаменитых как в политике, так и в смежных с ней областях.
В комнату философа вошел Ворогеев.
“Привет, браток”.
“Привет, Воря. Как я рад тебя видеть, как говорится, in corpore1”, сказал философ. “Какими судьбами ?”.
“Да вот людей во Львов посылаю. А ты все пишешь ?”
“Да вот, пишу”, прокряхтел философ.
“Слушай, браток, выручи.” - сказал Ворогеев.- “Народ мне не нравится. Анархия медленно движется. Нужны идеи.”
“По моему последнему трактату установление анархии протекаает в три фазы”, изрек Философ тоном профессора. “Первая - неприкрытое насилие, война, сокращение общества. Вторая – выборочное насилие, уничтоженее остатков властвующих. Третья – прекращение насилия, чистое, самоосознающее общество. Начало эры процветания и свободы творчества. Сейчас мы находимся на старте второй фазы. Надо подождать. Что тебе не нравится ?”
“Да все вроде как и ничего, да только и ***во как-то, браток”, вымолвил Ворогеев. “А что, если не наступит этой третьей фазы ? Они щас жрут, убивают и насилуют. Вроде так и должно быть. Я их подзадориваю, они меня любят. Но смогу ли я их потом остановить ? Ведь это же деградация. Разве к этому мы стремимся ?”
“Будь покоен, Воря”, улыбнулся философ. “Я никогда еще не ошибался. Ты борешься за анархию ? Ты пожинаешь плоды своей борьбы. А борьба не бывает без крови. Чистка должна продолжиться.”
“Надеюсь ты прав”, сказал Ворогеев. “Кстати насчет чистки. Сегодня будем остаток чужих добивать. Можешь базу кинуть ?”
“О, как раз закончил трактат. “О чернородном элементе” называется. Есть даже стихи Вот пожалуйста in compacto2:”. И Философ продекламировал:

С каким упорством и трудом
Хачи заполнили наш дом.
И план их до уродства прост,
Весь уничтожить наш народ

Так поднимайтесь же скорей
Травить ублюдочных зверей
Арабов, черных и желтков.
Давить их всех. Закон таков.

“Здорово, братуха”, расхохотался Ворогеев. “Только вот, убери слово закон. При анархии живем все-таки. Закон здесь неуместен как-то.”
“Эх вечно я забываю эти res extra commercium3”, посетовал философ. “Старый стал. Пусть будет “Давить их всех. Расклад таков”.
“Так даже более развязно”, обрадовался Ворогеев. “Спасибо браток, удружил.”
Философ протянул Ворогееву черную потертую папку с трактатом. “Заходи как будет время. А то старику скучно. Удачи вам там, как говорится, в построении анархии!”
“Спасибо, уж постараемся. Ребята принесут щас тебе меню, выбирай любую хавалку, мы доставим. Если бабу нужно, так тоже не стесняйся”. Ворогеев пожал Философу руку и вышел из комнаты.
Философ взял ручку и продолжил писать. “Коммунизм, гласность, анархия” - подумал он. “Политики приходят и уходят. А кушать хочется всегда.”


Сноски.

1) in corpore (lat) – в полном составе.
2) in compacto (lat) – вкратце.
3) res extra commercium (lat) – вещи, изъятые из оборота.


Глава 6. Рабочие.

Вот уже час художница думала над картиной. Это было еще очень мало. Она тратила все свое свободное время на эту дурацкую картину, но никак не могла ее закончить. “Что-то случилось со мной. Может быть что-то во мне сломалось.”, думала она. “Ведь раньше никогда ничего подобного не было.” Ей часто хотелось плюнуть на картину, порвать ее в клочья и успокоиться. Не получалось. Словно какая-то магия, исходящая от холста, мешала это сделать. Иногда она садилась на свой диван и рыдала от бессилия. Но это тоже не помогало.
В дверь Художницы позвонили. “Это рабочие.”, с досадой подумала она. Открывать не хотелось, но пришлось. Вошли двое мужиков, грубоватого вида. Одного она знала. Это был Вася, бывший шахтер, теперь безработный. Оба были немного пьяны.
“Ну привет, милая, соскучилась по мне ?”, ухмыляясь спросил Вася. Художница знала, что сейчас ее будут трахать. “Ничего не поделаешь”.
Второй рабочий поставил на диван свою сумку и стал вытаскивать из нее жратву. Вася подошел к художнице и быстро задрал ей футболку, обнажая неприлично большую белую грудь. Художница вздрогнула, все еще думая о картине. Вася начал мацать девушку, больно и унизительно хватая за живот и за сиськи. Так продолжалось минуты две. Затем, сняв с Художницы футболку, Вася развернул ее и подтолкнул к дивану, где сидел второй рабочий. Художница стала раком, уперевшись руками об диван. Второй рабочий ухмыльнулся и грубо ущипнул ее за сосок. Девушка завижжала от боли. Вася начал статскивать с нее джинсы и трусы. Художница помогла ему, чтобы он не порвал последнюю пару джинс. Теперь она стояла полностью голая, раком, между двумя мужиками, которые лапали ее. Это начало даже возбуждать. Вася стал остервенело мацать белую, немного жирную задницу девушки. Когда его руки начали исследовать ее промежность, Художница раздвинула ноги. Второй рабочий расстегнул брюки, и приказал ей дрочить свой ***. В это же время Вася грубо вставил ей сзади. Ее уже не раз трахали так, и она привыкла к грубости. От ритмичных движений тепло стало разливаться от ****ы к животу. Мысли о картине ушли. В одной руке у нее был твердый ***, второго рабочего, что еще больше возбуждало. Руки рабочего тискали ее сиськи, словно вымя дойной коровы. “Какая я грязная”, подумала художница и начала стонать от удовольствия.
Она не знала сколько прошло времени. Она забыла обо всем, отдаваясь звериному наслаждению. Вася трахал ее то в зад то в ****у, руки второго гуляли по всему ее торсу. Она начала повизгивать неприлично и громко, когда Вася вдруг вытащил из нее *** и весело сказал:
“Сегодня твоего Королёва четвертовали. Я ему лично яйца отрезал.” Воспоминания о казни очень возбудили рабочего. Его *** увеличился до максимума и сильно покраснел. Королёв был бывший муж художницы, с которым она прожила всего два года. Они расстались давно, еще до установления в городе анархического режима. Причиной разлуки была измена Королева, которую она не смогла ему простить. Став настоящей шлюхой, она почти излечилась от боли, которая теперь возвращалась к ней только изредка одинокими ночами. Однако сейчас, после слов Васи, все прошлые события, как тошнотворно ускоренное кино пронеслись в ее мозгу. Вспомнилась и их первое свидание, и долгие вечера у ставка, и поцелуи ночью на заброшенной шахте. Вспомнились и безумная тоска разлук, и радость встреч, и предательство. Возбуждение сняло как рукой. Вася продолжил трахать девушку, но теперь Художнице казалось, что все происходит как-бы не с ней, будто все события в комнате – это продолжение дъявольского кино, закружившегося в ее голове. Теперь она видела двух грубых мужиков, улюлюкающих и трахающих ее тело. На лице тела выступили слезы. Она увидела как слезы, словно капельки дождя, начали падать на диван, рядом со вторым рабочим. Душу кольнул холодный лед безразличия. Она продолжала наблюдать. Над местом, где сидел второй рабочий висела настенная полка. На ней стоял утюг, которым она утром гладила свои шмотки. Шнур не был замотан и слегка свисал с краю. Художница наблюдала, как ее тело выпрямилось, схватило утюг за шнур, и с разворота ударило железякой недоумевающего Васю по лицу. От удара Вася упал на колени. За этим ударом последовало еще два, более сильных. Послышался хруст костей. Вася лежал без сознания на полу, его лицо было залито кровью. Второй рабочий только осознал происходящее. Резким ударом отбросив тело Художницы, он потянулся к сумке, где лежал его пистолет. Однако это движение замерло на пол-пути. В комнату ворвались люди с автоматами, одетые в кожанки.
“Вы обвиняетесь в распространении коньюктурной живописи, пагубно влияющей на развитие анархии”, заявил один из автоматчиков. “Одевайтесь и следуйте с нами”.
Когда Художницу выводили из квартиры, она снова почувствовала себя в своем теле, заметив как одна из женщин в кожанке складывала в тубусы ее картины. Художнице уже было глубоко пофиг. С полным безразличием она слушала слова автоматчиков.
“За такие картины только смертную казнь надо.”
“Конечно, замочим суку. Развелось гадов.”
“В исполнение щас приведем ?”
“Нет, давай к Ворогееву ее. На площадь. Пусть порадуется народ.”
“Класс, Бездуров, ты мозг. А этих двух ?”
“Тоже с ней. Разбираться что-ли будем. Не демократия чай уже, чтобы разбираться”.
За Художницей из квартиры вывели двух рабочих. Вася шел едва в сознании, истекая кровью.


Глава 7. План.

На досмотр партизанских отрядов Ваня прибыл в отличном настроении. Пересаживаясь с автомобиля на автомобиль, аккуратно устраняя по пути всех свидетелей, он приехал в часть, наскоро построенную в Великоанадольском лесу, где группировались подразделения повстанцев. Здесь все разительно отличалось от анархических взводов Ворогеева.
Группы вышкаленных солдат, маршеровали по наскоро разбитому палаточному лагерю. Вера и цель светились в глазах каждого бойца. При виде Вани солдаты испуганно вытягивались и отдавали ему честь. Здесь, в отличие от города, где он действовал под прикрытием, Ваню все знали в лицо. За главной палаткой, на бревне, сидел начальник разведки и чистил свой личный пистолет. Ваня подошел к нему и поприветствовал.
“Здравия желаю, товарищ командующий” - протараторил начальник разведки, став по стойке смирно.
Ваня внутри поежился от этой военной выправки. Он никогда ни любил армию с ее муштрой, и, хотя судьба возвела его в должность генерала, он редко одевал погоны. Ваня был шпионом, что вносило свой отпечаток в его привычки.
“Можно и не так официально, не на параде”, заметил Ваня. “Ты щас занят ?”
“Никак нет, тов...”, начальник разведки осекся, вспомнив о Ваниной просьбе. “Желаете проследовать в штаб взглянуть на карты передвижения ?”
“Да, пойдем. Обсудим. Планы немного меняются.”
Для штаба, главная палатка была не очень больших размеров. Однако она выделялась среди других необычайно пестрой защитной расцветкой и несколькими дежурными часовыми, циркулирующими постоянно вокруг. У входа Ваня пропустил начальника разведки вперед. Ему нравилась мысль о том, что здесь все подчинялись ему, а не наоборот, что он здесь принимал решения, которые являлись законом для этих солдат. Однако в палатке Ваню ждал большой облом. За столом начальника разведки сидела улыбающаяся Босс. Сам начальник, видимо в шоке, стоял у стены палатки, рядом.
“Что, не ждали меня ?”, ухмыльнулась Босс, доставая из кармана пачку Орбита. “Хотите жевачку ?”
Ваня и начальник разведки в недоумении помотали головами.
“Но как, вы, здесь.... ?”, пробормотал Ваня, чувствуя что начинает сходить с ума.
Босс засмеялась, обнажая свои белые фарфоровые зубы. “Пора бы уже и привыкнуть, что в рабочее время надо всегда быть готовым видеть босса, Ванюша”. Затем, сделав более серьезный вид, добавила.
“Перейдем к делу. Сейчас готовится переброска наших отрядов на северо-запад. Вы это знаете. Онако вам не известны доселе подробности операции. Рассказываю. Вы знаете, что Бубанчик готовится нанести удар по повстанцам в районе Луцка. Для этого будет произведена перегруппировка отрядов во Львове, и оттуда начнется выдвижение. К моменту нанесения удара, наши части должны встретится с повстанцами под Черниговым. Взгляд анархов повернут прочь от этого района. Здесь через три дня будут сосредоточены все наши силы и силы беларусов. Оттуда мы нанесем наш решающий удар по Киеву. Анархисты не ждут такого мощного удара в этом районе. Киев не устоит. После этого мы будем иметь огромный плацдарм для группирования повстанческих отрядов и начнем одновременную аттаку в западном и восточном направлениях, постепенно создавая пласты обороны здесь, в Донбассе.”
Ваня и начальник разведки восхищенно уставились на Босса.
“Но для тебя Ванюша, у меня будет еще просьба”, заявила Босс, чуть улыбнувшись.
“Как ты знаешь, ты сегодня поедешь вместе с Ворогеевым в одном автобусе.”
“Босс, врядли я смогу пробраться так близко, я знаю, он едет тоже, это был сюрприз для меня, но максимум меня пустят в четвертый взвод. Кто я, новичок, под порукой Банкира. Ворогеев будет с кучей соратников.”, возразил Ваня.
“Ты поедешь вместе с Ворогеевым в одном автобусе. С первым взводом анархов. Иначе шкуру спущу”, уже серьезно заявила Босс.
Ваня понял, что она не шутит. Босс вообще-то могла пошутить. Но это был явно не тот случай.
“Я расчитываю что ты спустишься не доезжая до Киева, чтобы проникнуть к повстанцам”, продолжила Босс. “Когда ты спустишься, Ворогеев будет уже мертв.”
У Вани все похолодело внутри. Такого задания он не получал еще никогда. Начальник разведки, судя по его виду, тоже находился в полуобморочном состоянии.
Босс, дав им время немного оклематься от шока, добавила.
“Когда они останутся без лидера, и Украина и Россия, падут к нашим ногам. Что скажешь, Ваня ?”
“Гениальный план”, сказал Ваня, пытаясь взять себя в руки, “Только я, хоть убей не пойму, как нашими маленькими силами удастся победить практически все здоровое население страны. Даже если мы захватим Киев, даже если их лидер будет мертв, нас потом просто раздавят. Народ дикий щас.”
Начальник разведки покивал головой в знак согласия с Ваней.
Босс засмеялась. “Ну ребята, пора вам кое-что показать. Вы думаете ваш Босс тупая, она зря время теряла, зря газ воровала, и зря вообще в Украине жила эти двадцать лет проклятой независимости. Ты пойдешь со мной”, сказала она начальнику разведки. Полезай под стол.
“Что вы сказали ?”, дрожащим голосом промолвил начальник разведки, ничего не соображая.
“Полезай под стол. Быстро, я что должна десять раз повторять ?”, заорала Босс. Ваня не успел глазом моргнуть, как начальник штаба разведки скрылся под ногами Босса.
“Наверное, все таки, я сошел с ума”, подумал Ваня.
“Чего обалдевший такой ?”, снова засмеялась Босс. Вот тебе бумажка, сделаешь все как написано, и поживее. Ждать времени нет. Времени вообще уже нет. Когда я уйду, беги сразу подальше от штаба, как можно быстрее. Понял, командующий ?”
“Будет сделано Босс”, ответил ничего не понимающий Ваня и взял записку.
Босс встала со своего стула, отодвинула его, и залезла под стол, где минуту назад скрылся начальник разведки. Ваня, отупевший окончательно от последних событий, обошел стол, и заглянул под него. Там никого не было.
В нормальном состоянии Ваня начал бы думать. Но сейчас ни времени, ни возможности думать не было. Вспомнив последние слова Босса, Ваня выбежал из палатки и помчался прочь от штаба. На бегу он успел заметить, что лагерь был пуст. В месте, где еще пол часа назад кипела военная жизнь, стояли лишь пустые покинутые палатки. Когда Ваня отбежал от штаба уже метров на пятьсот, раздался оглушительный взрыв. Ваня остановился, задыхаясь и оглянулся. В небо поднимался черный столб дыма. “Хороший ведь был лагерь”, с досадой подумал Ваня. “Да, Босс не любит оставлять следы.”

Глава 8. Чистка.

Чистка началась в четыре часа вечера. Она была третьей за весь период анархии в городе, и народ успел проникнуться любовью к этому мероприятию. Сладость ожидания преумножал еще тот факт, что чистки начинались без предупреждения. По сигналу анархов – красные тряпки из окон, хаотичная жизнь горожан ложилась на время в целенаправленное русло. Задачей минимум на период чистки было уничтожать всех представителей цветных национальностей, которые попадались под руку. Задачей максимум просто уничтожать всех, кто попадался под руку. Большинство ограничивалось первым, некоторые горячие головы полюбляли и второе. Ворогеев не очень уважал чистку. Во время чистки народ становился не настолько анархичным, он начинал действовать по каким-то, пусть диким, но законам. “Однако дело требует того”, думал Ворогеев и морщился в душе.”Во всяком случае это последняя.” Проходя со своим отрядом по главной улице он заметил толпу людей, подтягивающих велосипеды к земле. “Эх, анархия”, обрадовался Ворогеев.
“Эй, ребята, чистка началась.” - весело бросил он. Люди оставили свое дело и радостно разбежались по проспектам выхватывая из карманов оружие.
На центральных улицах найти цветных было трудно, они уже научились прятаться. Действовали в основном по наводкам, врываясь в квартиры и укрытия, где могли скрываться иностранцы. Ворогеев увидел, как на противоположной стороне улицы выбросили из окна тело узкоглазой женщины. Тело было без одежды и в крови. “Поиздевались хорошо”, подумал Ворогеев. Ему вдруг стало необьяснимо холодно на душе. Неприятная мысль о потере контроля над ситуацией опять возникла и стала расползаться в голове. Неожиданно он развернулся, и сказал соратникам.
“Я пойду в бункер. Голова болит. Ты, Дятлов, будешь руководить представлением сегодня. Сделай все чисто, чтобы народ остался доволен. Потом расскажешь.”
Представление - это была вторая часть чистки, которую народ просто обожал. Тех иностранцев, которых ловили живьем, собирали на арене стадиона Шахтер, где над ними устраивали всяческие пытки и показательные расправы. Озверевший народ просто кончал от подобных зрелищ. Ненависть к иностранцам, затаенная в сердце почти каждого гражданина, находила здесь свой полный исход.
Само представление тоже состояло из двух основных частей. В первой жертв пытали и насиловали, во второй добивали оставшихся в живых. Соответственно и исполнители ролей палачей в этих двух частях были разные. В первой учавствовали извращенцы и садисты, люди, получающие удовольствие от причинения страданий себе подобным. Во второй - более хладнокровные чистильщики, зачастую не любящие смотреть на истязания, а привыкшие нажимать курок. Именно на вторую часть шел Поэт. Он ненавидел эту работу, и очень боялся прибыть раньше, чтобы случайно не увидеть пытки. После таких вещей он часто блевал у себя дома. Однако чтобы прокормиться, Поэт порой брался и за работенку чистильщика. Анархи ценили людей с навыками стрельбы и активно снабжали их пищей.
Подойдя ко входу на арену, Поэт стал ждать пока смолкнут крики и стоны. Порой их трудно было различать между воплями зрителей. Однако уши солдат Ворогеева были натренированы на подобные вещи. Стоны стихли, значит пытки закончены. Значит пора выходить. “Как же не хочется туда идти”, подумал Поэт.
В этот раз на арене было особенно много негров. “Видно арабов перебили уже всех”, отметил Поэт про себя. Тела мужчин и женщин валялись беспорядочно на футбольном газоне стадиона. У мужчин зачастую были вспороты животы и отрезаны половые органы. Женщин постигала более суровая участь. У многих были вырваны груди, из анусов, влагалищ и ртов торчали различные предметы. Из-за их черных тел, почти не было видно крови. Поэт поморщился, и начал методично отстреливать еще живых, стараясь поменьше вглядываться в подробности увечий. Он и так уже несколько месяцев не мог спокойно спать ночами. Рядом с Поэтом ходили такие-же как он солдаты. Было видно что никто не получал от работы удовольствия. Извращенцы ушли после первого действия, теперь люди просто зарабатывали себе на жизнь. “Как же это мерзко”, подумал Поэт. “Однако они сами виноваты. Не надо было так нагло вести себя на нашей земле.” Он всегда недолюбливал черных, но считал что простой расстрел мог бы прекрасно заменить подобную жестокость. Тем не менее, такие представления были просто необходимы, чтобы дать волю звериным чувствам дорвавшегося до свободы народа. Отстрел был уже почти закончен, когда группа чистильщиков подошла к небольшой огороженной площадке. Здесь живые мужчины и женщины были привязаны к скамейкам и столбам, и люди выстраивались в очередь, чтобы их насиловать. В основном очередь состояла из мужчин, однако были и женщины, желающие отведать иноземные тела. После изнасилования люди могли убить свою жертву, или оставить следующим. По-желанию. При анархии не должно быть никаких ограничений. Поэт увидел как один мужчина пытался засунуть руку в ****у маленькой то-ли японки то-ли китаянки. Бедная девушка орала от боли. Подняв оружие Поэт пристрелил обоих. Захотелось вдруг взять пистолет и стрелять по этой толпе, по всем без разбора, пока не закончатся патроны. Однако неожиданно его взгляд метнулся в другую сторону. На длинной спортивной скамейке лежали плашмя два больших негра. Их торсы были примотаны к лавкам мощными веревками. На неграх радостно визжа и смеясь прыгали две белых девушки. Несмотря на то, что эти несчастные мужчины были обречены на смерть, было видно, что они получали удовольствие. Природа была выше их сил. “Сколько они наших баб наверное изнасиловали, а теперь им еще и кайф доставляют”, с досадой подумал Поэт. Сцена немного возбудила его, возникла даже шальная мысль поучавствовать. Одна из девушек была полностью раздета. Вторую он видел со спины, она сняла лишь низ. “Красивая задница”, подумал Поэт, глядя на ее ягодицы, совершающие трахательные движения. “Где-то я эту уже видел”. Однако его раздумья не нашли своего развития. Девушка обернула голову, и все стало ясным как день. Это была Инна. Лицо ее было красным и потным от возбуждения.
“Привет, иди к нам”, заорала она поэту, задыхаясь.
“Нет настроения, сказал поэт”, и выстрелил негру в голову.
Инна нехотя встала с члена трупа.
“Ну вот, весь кайф обламал.”, пожаловалась она.
“Я щас тебе кайф устрою.”, серьезно сказал Поэт. “Просил же не ходить сюда. А если бы тебя тоже тут ?”
“Но я же беленькая, кто меня захочет”, засмеялась Инна, переступая через ограду. “Посмотри какая я беленькая.” С этими словами она подошла к поэту, развернулась и выставила на показ свою аккуратную белую попку.
Держаться не было сил. Он очень грубо взял ее прямо на стадионе, рядом с орущими от боли насилуемыми иностранками. Инна истошно вторила им от наслаждения. “Однако она экстремалка”, пронеслось в голове у Поэта. Солдаты понимающе переглянулись. Все хорошо знали Поэта и даже в каком-то роде любили его. Некоторые говорили, что это был лучший стрелок после Ворогеева. За это ему можно было прощать некоторые недостатки.
Поэт и Инна не заметили как стадион опустел. Лишь только уборщики выносили оставшиеся трупы да вытирали кровь.
“Обожаю тебя”, сказал Поэт, и чмокнул Инну в щеку.
“Милый”, сказала Инна. Затем подняла с земли свои джинсы, оттряхнула с них пыль и оделась. “Пойдем погуляем на Балку. У тебя еще есть время ?”
Взводы отправлялись из города только в десять часов, а сейчас было шесть.
“Пойдем” сказал Поэт.
Они оба очень любили Балку. Трудно было поверить, что в центре города могло существовать подобное место. Находящийся в нем забывал обо всем, полностью отдавшись пению птиц и величественным пейзажам природы. Терриконы, словно маленькие горы возвышались среди зеленых рощ. Через балку проходили рельсы и линии электропередач, что придавало особой таинственности этому месту. Были здесь даже небольшой пруд и речка. Создавалось впечатление, что когда строили город, кто-то забыл застроить целый огромный район. Теперь он продолжал жить уже своей собственной жизнью.
Весной, когда все деревья одевались в молодую листву, здесь было особенно чудесно. В воздухе царил букет цветочных ароматов. Поэт и Инна лежали вдвоем на траве, взявшись за руки и смотрели в синее небо.
“Как красиво”, сказала мечтательно Инна. “Вот бы мы с тобой чаще сюда выбирались. А то у тебя все дела и дела.”
“Да, здесь здорово”, улыбнулся Поэт. “Небо как в сказке. Иногда хочется, чтобы ничего-ничего кроме этого неба не было.”
“Тут наверно все так и осталось со времен сотворения мира”, сказала Инна.
“Кто знает”, задумчиво сказал поэт.
Некоторое время они лежали молча. На небе стала заметна первая звездочка.
“Мне иногда кажется”, нарушила тишину Инна, “что я тоже, словно эта звездочка. Сначала она одна, выделяется, заявляет о себе, забирает на себя все внимание. А потом, с наступлением темноты, появляются миллионы других, и она тает в толпе.”
Поэт улыбнулся. “Зато она была первой.”
Рядом в кустах совсем близко зашевелилась куропатка.
“Тссс”, сказал поэт, “щас я ее.” Он достал пистолет и выстрелил не глядя, ориентируясь по звуку. Затем сделал несколько шагов и достал тушку птицы.
“Как у тебя так получается”, изумилась Инна.
“Уметь надо.”, усмехнулся Поэт. “Давай сделаем костер.”
Когда город накрыла ночь, Поэт и Инна уже вовсю лопали сочную курапатку, сидя у костра под звездным небом, словно в первозданные времена.

Глава 9. Спуск.

Прибыв в город, Ваня полностью пришел в себя. Времени оставалось мало. Солнце ярко светило и пекло голову, но Ваня чувствовал, что наступление вечера не за горами, и это чувство давило на него, словно железная давилка клоунов. Вспомнив о клоунах, Ваня опять поморщился, отдавая себе отчет, что надо будет во что бы то ни стало проникнуть в автобус к Ворогееву. Однако в первую очередь необходимо было выполнить последнее поручение Босса. «Иначе меня из-под земли достанут», подумал Ваня, чувствуя какой-то тошнотворно-буквальный смысл в этих словах.
Он достал из кармана записку, и развернул ее. Написанное напоминало инструкцию и состояло из нескольких пунктов. В первом пункте Ваня прочел адрес. Незамедлительно сел на трамвай и отправился по нему. Поездка обошлась без особых инцидентов, за исключением какого-то вонючего бродяги, зашедшего на следующей остановке после Вани и начавшего клянчить деньги. «Сумасшедший», подумал Ваня. Деньгами сейчас можно было разве что топить камин. Подошла кондуктор и аккуратно перерезала бродяге горло.
«Как я устала от них», пожаловалась она Ване. «А ты симпатичный. Не хочешь перепихнуться?»
«К сожалению, спешу», вежливо отказался Ваня. С досадным видом кондукторша проследовала дальше по салону.
Прибыв на место, Ваня с удивлением обнаружил, что дом, на который указывал адрес, оказался тем же самым, откуда он вышел сегодня утром, после первого свидания с Боссом. Возле подъезда ребятишки играли с костями бугаев.
«Это любопытно», подумал он, и прочитал следующий пункт инструкции. «Подняться на лифте на последний этаж». Лифт был весь загажен, и Ваня решил подняться пешком. «Надеюсь Босс не рассердится за это нарушение». На четвертом этаже трое пацанов насиловали своего товарища, засунутого головой в мусоропровод. Несчастный вопил, и пытался вырваться. «Наверное провинился», подумал Ваня. Такие сцены были обычным делом в вонючих подъездах девятиэтажек. Заметив Ваню, один из подростков достал зажигалку и стал прижигать задницу несчастного мальчика. Истошные крики эхом прокатились по мусоропроводу. «Смотри как он орать может, дядя» - окликнул подросток Ваню. Все трое залились хохотом. Ваня не стал трогать детей, а поспешил скорее подняться выше.
На седьмом этаже вся площадка была окутана в облако сигаретного дыма. Дверь квартиры, из которой шел дым, была приоткрыта, оттуда доносилась музыка. Ваня прислушался, и узнал старую песню группы «Кино». «И слушает же еще кто-то такое дерьмо», с отвращением подумал Ваня. Он ненавидел Цоя, и вообще подобную музыку.
Геолог Нашкоев встал с дивана, и захлопнул дверь в квартиру. «Ходят тут всякие», пробормотал он себе под нос.
На девятом этаже Ваня снова достал записку. «Подняться на крышу». Ваня быстро прочитал следующий пункт, ожидая увидеть слова «Прыгнуть вниз». Босс обожала подобные шутки. Но следующий пункт был «Спуститься в зеленый люк». У Вани отлегло от сердца. На крыше он сразу увидел зеленый люк, находившийся у самого края. На люке висел тяжелый замок и Ване пришлось сделать несколько выстрелов, прежде чем открыть крышку. В дыре он увидел железную стенную лестницу вниз. «Придеться лезть». Внизу было темно и Ваня решил прочитать последний пункт инструкции. «Спускаться до конца. Подробности у дежурного». Запомнив информацию, не размышляя о ее смысле, Ваня начал спуск. На его удивление, по бокам была пустота. Две огромных стены – внешняя стена дома, на которой висела лестница, и стена, что находилась на метр сзади Вани, возвышались параллельно друг другу на всю высоту девятиэтажки. Ощущение пустоты вызывало тошноту. «Как они это построили ?», изумленно подумал Ваня. В стене, по которой он спускался, было множество окон. «Гениально. Вот почему с улицы кажется, что эта сторона здания самая обычная», пронеслось в Ваниной голове. Вид огромной стены с никому не нужными окнами, уходящей далеко вниз был потрясающий. «Если и есть на свете анархия, то вот она», подумал Ваня. Однако, несмотря на окна, в пространстве царил полумрак. «Пыльные окна», решил Ваня. «Кто их помоет здесь. Пришлось бы нанимать бригаду пожарников, чтобы до них достать». Довольно быстро Ваня спустился на уровень первого этажа. Вот последняя полоска окон. Однако здесь шахта не заканчивалась. Две параллельные стены продолжали уходить вниз, в черноту.
«Ничего не поделаешь, придется спускаться», подумал Ваня. В темноте его головокружение от высоты и пустоты прошло, так как ни хрена не было видно. Через пол часа спуска, подняв вверх голову, Ваня увидел лишь едва заметную серую линию света. Там была земля, там было небо. «Как же низко я опустился», родилась в Ваниной голове мысль, когда внезапно его ноги нащупали твердую поверхность. Спуск был окончен. Ваня развернулся и стал вглядываться в кромешную тьму, боясь сделать и шаг. Достав свой мобильник, он осветил землю перед собой. Она была заасфальтирована, и уходила вниз под углом почти в 30 градусов. Набравшись решимости, Ваня двинулся дальше, осторожно, мелкими шажками.


Глава 10. Простор.

Некоторое время он спускался вниз по наклонному асфальтированному коридору. Впереди уже различались какие-то огни. Коридор начал заметно расширяться. Еще сто метров, и перед Ваниными глазами предстало невиданное зрелище. Он вышел на небольшую смотровую площадку с перилами. Стены и потолок уходили куда-то вширь и ввысь. За перилами был город. Огромный подземный город. Ваня не верил своим глазам. Он видел под собой несколько улиц, освещенных фонарями, поодаль множество многоэтажных домов, дальше все таяло во тьме. Грандиозная картина подземного величия.
 «Кто же это построил? Секретный проект военных ?». Мысли путались в голове. Минут пять он просто стоял и созерцал необычайный вид. Наконец, оглядевшись, увидел рядом с собой небольшую будку с дремлющим сторожем. «Подробности у дежурного», вспомнил Ваня. Подошел к будке и постучал в стекло. Сторож поднял голову. Это был крепкий сбитый старик, седой, с большим шрамом через всю щеку, одетый в камуфляж. «Видимо десантник», сообразил Ваня.
«Пришел, милок», улыбнулся старик. «Тебя ждут. Спускайся вниз, чего стоять-то».
«Куда ?», в недоумении спросил Ваня.
«Лифт рядом. Дальше прямо» сказал странный старик и заснул.
Ваня не стал его будить. Рядом с будкой, в стене действительно была видна дверь лифта. Ваня вызвал кабину и нажал кнопку «вниз». Когда двери кабины распахнулись, он ступил ногой на улицу подземного города.
Это было очень гнетуще – длинная улица, с фонарями по бокам, без людей и без машин. Вверху вместо неба – черный мрак. Пустота и тишина. Только журчание подземных ручейков тут и там. Достав на всякий случай оружие, Ваня двинулся вперед по проезжей части. Вскоре по бокам улицы пошли дома - девятиэтажные коробки, все похожие как одна. «Зачем столько домов, если здесь никого нет», подумал Ваня. Впереди над проезжей частью улицы висел огромный плакат, на котором белыми буквами на красном фоне блестела надпись «ПРОСТОР». Ниже более маленькими буквами: «Построен в 1977 году по распоряжению шестнадцатого отдела ГРУ. Вместе к победе мирового пролетариата!». Под плакатом стоял мотоцикл с прицепом. На мотоцикле сидела Босс и радостно улыбалась.
«А вот и ты», закричала она. «Ну что, едем кататься ?». Ваня подошел и сел в прицеп. «Где вы откопали этот советский мотоцикл ?», спросил он.
«Это все что тебя удивляет ?», засмеялась Босс.
«Все остальное просто поражает», серьезно ответил Ваня. «Что, как, откуда ?»
«Все расскажу, потерпи». Мотоцикл рванул с места. Около двадцати минут они петляли по улочкам и проспектам темного подземного города. Все было одинаковое, и Ваня вконец запутался. Он поежился, от мысли оказаться здесь одному среди этих бетонных коробок и пустых улиц с фонарями. Босс словно почувствовала его страх.
«Заблудиться здесь невозможно. Весь город имеет квадратную форму. Если не знаешь дороги, едешь все время прямо, до граничной стены, а затем вдоль нее, пока не увидишь лифты»
«И это все построили военные ?», спросил Ваня.
«Да, при СССР. Их военные время не теряли, не то что нынешние».
Мотоцикл выехал на набережную и двинулся вдоль реки. Фонари освещали ее берега с обеих сторон и причудливо отражались в темной воде. Зрелище напоминало какой-то трехмерный компьютерный пейзаж.
«Подземная река ?», спросил Ваня, любуясь отблесками фонарей и фар их мотоцикла в воде.
«Искуственная река», ответила Босс. «Построена в аккурат под Кальмиусом. Когда город строили, в места, что под Кальмиусом, все время капала вода. Вот и пришла одному полковнику мысль вырыть там такую-же реку. Чтобы на случай ядерной войны, офицеры, патриоты Донецка могли ходить вдоль нее и представлять себе прежний город»
«Сколько же средств было вложено в это все ?.» удивленно спросил Ваня.
«Должно быть не больше, чем мы с тобой наворовали за годы независимости», ответила Босс. «Это все мое. Я купила его. Нравится ?», добавила она слегка кокетливо.
«Теперь я начинаю что-то понимать», ответил Ваня, все еще зачарованный чудесным видом подземной реки.
Впереди виднелись два дома, не похожие на другие. Они были высокие и построены из кирпича. Ваня попытался сосчитать этажи. От постоянного подскакивания мотоцикла это сделать не удавалось. «То ли четырнадцать то ли пятнадцать», подумал он.
Возле первого дома Босс свернула и въехала во двор. Здесь находилось четыре фонаря, освещающие небольшую детскую площадку, и гаражи, стоящие рядом.
«Господи, зачем здесь гаражи ?», воскликнул Ваня.
«Для машин генералов, ответила Босс. В этих домах должна была жить элита советского командования.»
«Я все никак не привыкну, что это настоящий город», сказал Ваня.
На одном из гаражей, он увидел надпись краской «Юля, я тебя люблю».
«Даже слишком настоящий город», подумал Ваня.
«Пойдем посидим на качелях», сказала Босс.
Качели были широкие, на них могло поместиться человека три.
«Давно я не катался на детской площадке», улыбнулся Ваня. Его начала забавлять ситуация, в которой он находился. Сидеть на качелях рядом с Босом в подземном городе, этого он не мог себе представить даже в самом фантастическом сне.
«Ну, слушай», начала Босс. «Как ты уже понял, этот город был построен военными. Такие города были построены под каждым крупным населенным пунктом, на случай ядерной войны. Под Донецком, Луганском, Ростовым, Харьковым и так далее. Везде. Это был грандиозный сверхсекретный проект. Но ГРУ разработало еще один проект, который к сожалению не удалось завершить из-за перестройки. Этот проект состоял в создании сети скоростных подземных поездов, соединяющих каждый город. Сейчас функционирует только два туннеля, остальные недостроены. Один из них это Донецк – Чернигов. Сечешь ?»
«Так вот как будут переброшены войска !» - воскликнул Ваня.
«Именно. В подземке сейчас находятся основные наши части. К сожалению, невозможно наклонировать солдат. У нас слишком мало людей. Но у нас есть козырь, Ваня, огромный козырь. В каждом из убежищ заложена ядерная бомба, достаточная для того, чтобы стереть с лица земли город, построенный на поверхности. Эти ГРУшники были настоящими маньяками»
«Почему же тогда вы до сих пор не воспользовались бомбами? Мы могли бы уничтожить Москву, вместе с Ворогеевым», поинтересовался Ваня.
«Эх, Ваня, какой ты жестокий», улыбнулась Босс. «Уничтожать красивые города. Это последний метод. Однако мы им воспользуемся, когда будет произведена перегруппировка сил, мы уничтожим те населенные пункты, где сосредоточены основные силы анархов.»
«Это победа!», воскликнул Ваня. На душе его стало тепло и радостно.
«Есть проблема», продолжила Босс. Каждая бомба имеет свой код. Сейчас, приведение взрывной системы в действие вызовет детонацию всех бомб одновременно, а это значит полное уничтожение большинства крупных городов Евразии и 90 процентов населения бывшего СССР»
«Звучит устрашающе», отметил Ваня.
«Поэтому необходимо расшифровать коды бомб и внести их в центральный компьютер. Тогда мы сможем управлять каждой в отдельности. Наши люди работают над расшифровкой. Однако процесс займет еще несколько дней. Я уже расстреляла пятерых, чтобы они ускорились, но пока результатов нет. Поэтому от твоей миссии очень многое зависит, понимаешь ? В Чернигове ты будешь руководить выходом отрядов из-под земли и прикрытием операции. Белорусы тоже ничего не должны знать»
«Я все сделаю, Босс», сказал Ваня. Рассказ о бомбах вселил в него надежду и силу духа. Его страх перед завтрашним днем исчез в никуда. «Теперь все хорошо. Теперь все зависит от нас. Теперь надо действовать», стучали мысли в голове.
«Я передаю тебе планы развертывания. Выучи и уничтожь», сказала Босс, протягивая Ване КПК. «Здесь слишком темно, ты не находишь ?», спросила она после некоторой паузы. «На небе не хватает звезд».
«Да, пожалуй не хватает и самого неба», заметил Ваня.
«Нажми ENTER, улыбнулась Босс».
Ваня нажал на КПК кнопку ввода. У него уже не было сил удивляться когда над ним, в вышине возникло настоящее ночное звездное небо с млечной дорожкой.
«На куполе города расположены прожектора, чтобы имитировать звезды. А говорят военные – бездушные тугодумы», засмеялась Босс. «Ну а теперь давай покатаемся. Эх, вспомним детство, Ванюша!». И с этими словами она стала раскачивать качели. «Ай да Босс», думал Ваня, машинально помогая ей, «Ай да мозг». Они долго качались так, то подлетая вверх, то падая вниз, в колодце высотных домов пустого подземного города, под яркими искусственными звездами.


Глава 11. Бункер.


В нескольких десятках метров над стальным куполом Простора находился бункер Ворогеева. Ворогеев обожал маленькие уютные бункера и старался выкапывать их повсюду, где только остановится глаз. Если бы Ворогеев узнал о городе, что находился под его бункером, врядли он был бы доволен. Однако он нихрена не знал и спокойно попивал чай на кухне, глядя на покрытые ржавчиной металлические стены. На одной из стен висели часы с кукушкой, которые два раза в сутки показывали точное время. На большее их никак не хватало.
“Давно надо завести”, подумал Ворогеев. “Хотя так даже более анархично”. Где-то наверху шла чистка. Разбушевавшиеся граждане убивали и насиловали друг друга. Ворогеев не хотел сейчас думать об этом. Допив чай, он проследовал из кухни по длинному ржавому коридору. Ржавые стальные листы противно скрипели под его ногами. Навстречу по коридору шел соратник Ефим.
“Наконец то ты прибыл”, обрадовался Ефим. “Сделай что-нибудь с этой самкой. Наши мужики уже изнемогают, я их еле держу.”
“Правильно, что держишь”, одобрил Ворогеев. “Посмотрим, что это за птица”.
Вместе с Ефимом они прошли в комнату, где на металлической скамейке сидела девушка. Взгляд ее бездумно сверлил стену.
“Как тебя звать ?”, спросил Ворогеев. Никакого ответа.
“Мало того что лупим людей, так еще и молчим ?”, сказал Ворогеев. Он не чувствовал к этой девушке никакой злости. Ему было скучно, и хотелось скоротать время. Видя полное отсуствие реакции, Ворогеев обратился к Ефиму.
“Что у нее ?”.
“Опасная живопись. Конфисковали картины. Дом сожгли на всякий случай.” - ответил Ефим.
“Хм. Опасная живопись говоришь ? Принеси-ка мне эти картины”, попросил Ворогеев. Через пять минут Вернулся Ефим с несколькими тубусами.
“Можешь идти”, сказал Ворогеев. “Я с ней сам поработаю”.
Когда Ефим удалился из ржавой комнаты, Ворогеев открыл один из тубусов и достал холст. На картине была изображена кучерявая девушка, стоящая на лужайке с персиком в руке. Рядом росло небольшое деревце. Ворогеев стал с интересом рассматривать картину. “И что они нашли антианархичного здесь ?”, подумал он. “Может быть то, что дерево растет в ту же сторону что и рука с персиком ? Упорядочивание ?”.
“Осторожно, помнете”, донесся вдруг голос арестованной.
Ворогеев изумленно поднял голову.
“Значит говорить умеешь все-таки”, сказал он радостно. “Это твои картины ?”
“Мои”, угрюмо ответила девушка после некоторой паузы.
“Значит ты Художница ?”, спросил Ворогеев. “А я Ворогеев. Вот и познакомились”, заявил он не дожидаясь ответа. “Почему тебя арестовали ?”.
“Не знаю”, все также угрюмо ответила девушка. “Отдайте картины. Зачем они вам”, попросила она.
“Бери, они твои”, пожал плечами Ворогеев. “У нас здесь анархия, никто ничего не забирает.”
Художница подняла голову и посмотрела на Ворогеева.
“Что со мной сделают ?” спросила она с оттенком холода в голосе.
“Ну вот, почему все думают, что с ними обязательно должны что-то делать”, сказал Ворогеев раздасадованно. “Это наверху щас всех делают”, усмехнулся он чуть погодя. “А здесь будь как дома”.
“Вы верховный анарх.”, то ли спросила, то ли констатировала Художница, тихо, все с тем же холодом в голосе.
“Не люблю когда меня так называют”, ответил Ворогеев. “Зови меня просто Ворогеев. Или Воря.”
“Я хочу обратно домой”, сказала Художница.
“Вот тут проблемка, будет”, ответил Ворогеев. “Дом-то уже сожгли. Все-таки врагом анархии тебя объявили. И вот почему не пристрелили, ума не приложу. А мне противно стрелять женщин.”
Ворогеев посмотрел на Художницу. Та закрыла лицо руками и плакала. Он вдруг неожиданно почувствовал какую-то нестерпимую жалость к девушке.
“Ну зачем ты так. Наверху щас нельзя появляться. Растерзают все равно. Пойдем на кухню, чай попьем лучше.”
Пять минут он ждал, пока девушка немного успокоилась. “Делать мне нечего, думал Ворогеев. Надо операцию планировать. Хотя у меня анархия, черт побери, что хочу, то и делаю”.
“Я закрою картины здесь, чтобы их никто не тронул”, сказал Ворогеев. “А ты мне можешь показать парочку. Интересно ведь. Можно взять один тубус ?”
“Здесь неприятно”, сказала Художница. С неожиданной для самой себя решительностью она встала и вышла из ржавой комнаты. Ворогеев взял тубус, и проследовал за ней, закрыв дверь комнаты на ключ.
С другого конца коридора, донеслись пьяные крики и топот соратников. «Наверное на представление бегут», подумал Ворогеев. Он не ведал, какая страшная опасность ему угрожала. До этого, шестеро соратников, составляющих главный силовой совет, возглавляемый Банкиром, долго резались в карты в приемной зале бункера. С ними коротал время и Ефим, следя за выполнением приказа Ворогеева. Делать это было нелегко, соратников так и тянуло отведать тело Художницы. Когда вся водка была допита, а играть совсем надоело, они опять принялись клянчить.
“Сука-*****, дай трахнуть бабенку”, послышались просьбы.
“Запретили”, строго ответил Ефим.
“Сука ну что такое, ну что за анархия. Я ***ю, запреты пошли.”, возмущался один из соратников. “Раньше Ворогеев был другим.”
“Да, другим”, подал голос Банкир, который уже пол часа дремал над пустой бутылкой. “С какой-то бабой связался. Раньше был, эх..... А сейчас что ? Вообще не тот стал! Глядишь, и скоро женится”.
“Да уж”, вторили остальные соратники..
“Дал бы нам ее”, продолжал Банкир. “Мы бы ее как резинку натянули. А что он делает ?. Что происходит, я фигею! Дать друзьям отыметь бабу стало проблемой! Разве так поступают с друзьями ? Просто не тот человек!”. Он давил на самые низменные желания соратников и с удовлетворением чувствовал, как авторитет постепенно переходит в его руки. Еще чуть-чуть, и он пристрелит Ефима, а потом и Ворогеева. Недовольство людей все возрастало, обстановка накалялась. Руки некоторых уже делали движения в сторону своих пистолетов. Банкир внимательно смотрел на соратников своими маленькими лисьими глазками, в ожидании момента.


Глава 12. Ржавый чай.

Момент настал. Глаза соратников метали искры. Банкир нащупал одной рукой в кармане свой миниатюрный дамский пистолет и уже открыл рот чтобы проорать возглас непокорности “Мочить гадов!”.
“Успокойтесь!”, вдруг резко встал со стула Ефим. “На верху представление щас. Свежих баб дохрена. Молодые негритянские сиськи и жопы, только привезли! Чего тут еще сидите ?”
С улюлюканьем и криками “хой” соратники резко сорвались с места и побежали к лифту бункера. “Педик, обхитрил меня, чтоб он сгорел”, подумал со злостью Банкир, которому поневоле пришлось теперь бежать на представление со своими людьми. Жажда восстания у соратников расстаяла без следа при мыслях о горячих телах черных девушек.
Ефим презрительно улыбнулся и взял со стола свою рацию.
“Бледный, прием. Это Ефим.”, сказал он. “Сейчас на лифте поднимаются шестеро наших. Сбрось кабину в шахту. Не нравятся мне их разговоры.” Выключив рацию, Ефим взял свернутую папиросу и закурил. Он был верным псом Ворогеева и не любил когда кто-то сомневался в анархичности его хозяина.
На кухне, Ворогеев и Художница вздрогнули от звука упавшего лифта. “Опять кого-то скинули. Просил же их лифты не портить”, подумал Ворогеев. “Спрошу потом у Ефима. Черт, совсем кипяченной воды не осталось. Придется снова чайник ставить”. Вода в бункере была слегка желтоватая, со цветом ржавчины.
“Что поделаешь, другой нет”, развел руками Ворогеев. “С заваркой будет не видно.” Он наполнил чайник, и закрыл кран.
“Зачем вам это все”, спросила Художница, сидящая на табуретке за металлическим столом.
“Как зачем ?”, удивленно обернулся Ворогеев. “Я чай люблю попить”.
“Я не об этом”, сказала Художница. “Зачем вы делаете все это ? Зачем убиваете людей ?” “Взрослая, а такие наивные вопросы задаешь”, сказал Ворогеев. “Да они сами себя убивают. Система изжила себя. Система саморазрушается. Что тут непонятного.”
Ворогеев поставил чайник на огонь, и сел за стол напротив Художницы.
“Ты скажи, когда была в стране власть, тебя она устраивала ?”, спросил он с улыбкой.
“Не устраивала, но люди с ней мирились”, сказала Художница. “Зачем было все трогать”.
“Люди - странные существа”, ответил Ворогеев. “Они сами строят себе гильотины. Сами строят над собой власть. А потом начинают рассуждать, а хорошая она или плохая, а мириться с ней или не мириться. Потом наконец что-то созревает, они совершают восстание, революцию, и ставят новую власть. Но порочный круг разорван. Система уничтожает себя. Впереди самостановление нового человека – человека анархичного.”
“Вы считаете убийство и разрушение, это оправданый метод ?”, спросила Художница.
“Ты задаешь вопросы как все обыватели”, сказал Ворогеев. “А кому нужна жизнь, если она в дерьме. Человек выходит, берет огонь и мечь и начинает жечь и рубить все, что ему не нравится. Все дерьмо жечь начинает. А пока его все не сжечь, солнца мы и не увидим”, воскликнул Ворогеев. “Вот, возьми, пристрели меня. Я же тебе не нравлюсь. Я для тебя дерьмо. Ты имеешь на это право.”, сказал он Художнице, положив на стол пистолет.
“Уберите оружие”, ответила Художница. “Я его ненавижу.”
Ворогеев убрал пистолет. “Одни ненавидят, другие любят. Следовательно и методы расходятся. Но не важно, какими методами действовать. Главное результат. Мы очистим общество, и каждый человек будет жить по-новому, будет творить и реализовывать свои высокие порывы”, сказал он более спокойно. “Ведь только анархия может дать полную свободу для самореализации личности, понимаешь ?”
«То, что сейчас делают люди можно назвать высокими порывами ?» спросила Художница.
Эта фраза больно кольнула Ворогеева. К нему опять вернулись его нехорошие мысли. Стало холодно.
“Так, давай чай попьем”, сказал он. “Ты голодная наверно”. Он встал, взял чайник и налил чай себе и девушке. “Ешь печенье. Сегодня привезли.”
Художницу не пришлось дважды просить. Она с утра еще ничего не ела. “Я в комнате с человеком, виновным во всех наших бедах. Еще и пью чай. И мне еще и в горло еда лезет. Это не я”, думала она.
“Покажи картины”, попросил Ворогеев, когда чай был допит. Художница аккуратно открыла тубус и достала из него свернутый лист. Это была та самая злополучная недорисованная картина. “Она меня и здесь преследует”, подумала девушка.
“Это здорово!”, обрадовался Ворогеев. “Мне нравится такое! Природа среди города! Это по мне! Как называется ?”.
“Она еще не дорисована”, сказала Художница.
“По мне, так ничего и не надо больше”, удивился Ворогеев. “Но твое дело. Можешь рисовать здесь. Я тебе дам комнату с отоплением. Краски, еду, одежду пришлют”.
 “Мне все равно некуда идти”, сказала Художница. “Спасибо, что даете дорисовать картину. Потом, убейте меня. У меня больше нет причины жить”.
“Ну зачем так. Убивать я тебя не буду, если еще не поняла”, сказал Ворогеев. “Считай что ты во временном убежище. Просто издержки военного периода. Если захочешь отблагодарить, может портрет мой как нибудь сделаешь”.
Художница вспомнила свою жизнь в квартире и плату, которую требовали с нее рабочие. “Все же здесь будет лучше рисовать”, подумала она. “Потом повешусь. Проклятая картина. Из-за нее приходится столько терпеть.”
Когда она сворачивала холст обратно в тубус, то заметила небольшой альбомный листок, лежащий на дне. Аккуратно вытряхнула его. Это был очень старый рисунок, написанный гуашью. Она его давно считала утерянным. “Эти сволочи, когда обыскивают, все находят”, подумала Художница. “На возьми”, неожиданно для себя обратилась она на ты к Ворогееву и протянула ему рисунок. “Спасибо!”, обрадовался Ворогеев. “Люблю собирать живопись, она иногда берет за душу”. На картине была изображена детская комната. По всей комнате валялись поломанные игрушки - плюшевый медведь с оторванными лапами, машина без колеса, две куклы, и еще какие-то предметы. Но больше всего привлекали внимание смятые листы бумаги, разбросанные словно снег вокруг. Девочка, может Художница в детстве, а может и нет, сидела на полу посреди комнаты с чистым листом бумаги и занесенным над ним карандашом.
“Что она пыталась нарисовать ?”, спросил Ворогеев.
“Мы этого никогда не узнаем”, тихо ответила Художница.

Глава 13. Отъезд.

Весть о смерти Банкира быстро разнеслась среди работников контрразведки повстанцев. Ваня сидел в своей квартире, доедая остатки ужина и готовясь к отъезду, когда ему позвонили и дрожащим голосом сообщили новости. “Босс рвет и мечет. Сказала если ты не выполнишь задание, то всех нас похоронит”, сообщил голос. У Вани еда стала в горле. “Да что ж за день сегодня!”, подумал он. “Будь он проклят!”. Он посмотрел на часы. Было пол-восьмого вечера. Через пол часа Банкир пришел бы к нему, и они бы спокойно начали операцию. Но теперь планы резко менялись. Ваня стал исступленно чесать в уме. “Остается только идти ва-банк, думал он. В любом случае либо меня прирежут анархи, либо Босс. Босс это сделает больнее”. Несколько минут он ходил взад-вперед по кухне, после этого немного успокоился, открыл холодильник, и почти залпом выпил бутылку кефира. “Может быть последний кефир в моей жизни”, с грустью подумал Ваня. Затем подошел к телефону и набрал номер.
“Алло, Медведь ? Привет. Как жизнь ?...Я ? Да так, работа все.....Тут проблемка возникла.... Можешь принести обмундирование ?..... И гитару не забудь....... Спасибо, жду”.
Через десять минут появился Медведь, и Ваня, взяв пистолет для предосторожности, открыл.
Медведь протянул ему сверток одежды и старую разрисованную гитару.
“Спасибо, удружил”, поблагодарил Ваня. На, держи гречку. Сегодня ребята колхоз грабили и нам перепало. Сможешь и кашу поесть, и обменять. Ваня вручил Медведю огромный мешок с гречневой крупой.
“Тяжеленный”, сказал Медведь, взваливая мешок на плечо. “Спасибо!“
“Если что, заходи!”, улыбнулся Ваня.
Захлопнув за Медведем дверь, Ваня занялся обмундированием. Сверток содержал старую потертую одежду панка-анархиста - кожанные штаны и куртку, усыпанные несметным количеством металлической фурнитуры. Надев костюм, Ваня повертелся перед зеркалом. “В самый раз”, подумал он. “Вот только волосы не очень длинные, но что поделаешь. На лысо стричься рискованно, могут принять за скина”. Он достал с полки баллончик с лаком для укладки, и придал волосам грязный, неряшливый вид. “Хорошо, что я сегодня не брился”, отметил Ваня. После этого он взял гитару, и сбацал несколько аккордов. “Отлично. Теперь я настоящий панк-неформал”. Положив свой любимый револьвер в карман кожанки, Ваня вышел из квартиры.
В это время мимо его дома проезжали четыре укомплектованные автобуса с анархами, направляющиеся в аэропорт для окончательного группирования. Впереди и сзади автобусов ехали дополнительные мотоциклетные эскорты. Следом за мотоциклами, гудя и дребезжа, двигался танковый взвод. Замыкали шествие два БТР, один груженный оружием и провизией, другой – с девушками-разведчицами. Граждане собрались по обеим сторонам улицы, забрасывая технику цветами. Сидящий в первом автобусе Ворогеев махал гражданам рукой, от чего у тех выступали на лицах слезы умиления.
Рядом с Ворогеевым сидела Художница. Сзади – Ефим со своими людьми. Узнав о предательстве, Ворогеев расстрелял половину своего штаба командования и приказал Ефиму смотреть в оба, уничтожая без дополнительного согласования всех, кто ему покажется подозрительным. Художницу Ворогеев решил взять с собой. “Ничего не поделаешь”, сказал он ей. “Поедешь со мной. Люди здесь сама видишь какие. А умирать тебе еще рано, кто мой портрет нарисует.” Шутить особого настроения у Ворогеева не было, и Художнице пришлось подчиниться. Оставив свои работы в Бункере под замком, она взяла с собой лишь единственный тубус с недорисованной картиной, а также краски, и холсты, которые ей подыскали в штабе. Ворогеев принес ей подранный джинсовый костюм неформалки, и попросил переодеться. “Хоть на человека теперь похожа”, удовлетворенно отметил он.
В аэропорту они с Художницей остались в автобусе, пока Ефим руководил перегруппировкой отрядов.
“Мне страшно. Я боюсь всех этих людей.”, сказала Художница.
“Не обращай внимания. Война не женское дело вообще. Ты в безопасности здесь, со мной”, сказал Ворогев. “На, выпей на дорогу”, предложил он, протянув ей пластмассовый стакан с водкой.
Выпив водки, Художница немного успокоилась. “В конце концов, плевать”, подумала она. “Жалко пока автобус едет, нельзя рисовать”.
Вошел Ефим и принес два мороженных. “Держите, молодята.”, улыбнулся он во всю пасть.
“Я тебе за такие шутки зубы повыбиваю”, огрызнулся Ворогеев.
“Ну не хочешь, как хочешь. Я просто помнил, что ты любишь мороженное”, сделал Ефим обиженный вид. “А дама изволит ?”.
“Спасибо, не откажусь”, улыбнулась Художница.
“Ладно, давай сюда мороженное, спасибо”, сказал Ворогеев. “И скажи всем ребятам, это наша полевая Художница. Я ее в штат взял, чтобы никаких сплетен не было.”
“Сделаем”, ответил Ефим. “Хорошо, что мы начали уделять больше внимания агитационной работе. Художники здесь нужны.”
“Видишь, Ефим совсем не злой”, сказал Ворогеев Художнице, когда тот удалился. “Если что, всегда обращайся к нему.
Перегруппировка была почти закончена, когда в автобус ворвался грязный панк-неформал с гитарой. “ХОЙ”- заорал он! “ХОЙ, Ворогеев!!!, ХОЙ, панки!!! Да будет анархия!!!” Охранники автобуса вскочили, чтобы вытолкнуть наглеца, но Ворогеев остановил их.
“Сбацай че нить”, попросил он панка. “А то грустно”.
“Ща, сделаем!”, улыбнулся панк, и заиграл.

Лишь разбитое кольцо
Молчаливый птичий дождь
Да винтовка без патронов
В свой последний Сталинград

Но миром правят собаки
Тела населяют собаки
В мозгах завывают собаки
И выживают здесь только собаки

Взмывает в небо
За моим за окном
Непобежденная страна.

Освежающий патрон
День Победы на Луне
В потайном твоём кармане
Внеземные чудеса

Но миром правят собаки,
Тебя настигают собаки,
Тебя пожирают собаки,
И здесь останутся только собаки

Взмывает в небо
За моим за окном
Непобежденная страна.

“Браво, браво”, зааплодировали анархи! “Да, актуально”, отметила Художница. “Обожаю эту песню”, кивнул Ворогеев. “Эх, развесил старика. Тебя как зовут?”
“Ваня”, ответил панк.
Слушай, Ванюша, а поезжай с нами, будешь нам петь”, предложил Ворогеев.
“Заметано”, согласился Ваня. Солдаты освободили ему место на переднем сиденье, предварительно обыскав на предмет оружия. Тщетно - Ваня мудро выбросил свой пистолет перед въездом в аэропорт.
Ворогеев подозвал к себе Ефима.
”Ну вот, у нас есть Художница, чтобы рисовать агитационные плакаты, и есть певец чтобы петь агитационные песни, что скажешь ?”.
“Отлично, с таким штатом, мы всю Еевропу заанархируем!”, засмеялся Ефим. После Ваниной песни, все в автобусе находились в приподнятом настроении.
“Но ты смотри за ним”, сказал Ворогеев. “Все-таки с улицы берем”.
“Без вопросов”, ответил Ефим, похлопав рукой свою кобуру.
В этот момент все четыре автобуса тронулись с места.
“В добрый путь друзья!”, заорал Ворогеев.
“Ура!!!”, закричали в ответ соратники.
“Ну все, поехали”, улыбнулся Ворогеев Художнице.

Глава 14. Ночь.

Во втором автобусе ехали снайперы Ворогеева. Среди них и Поэт. Он любил дорогу, было в ней что-то завораживающее. Десять часов, проведенные в зале ожидания, могли показаться для Поэта пыткой, но столько же времени поездки пролетали как десять минут. В дороге он часто писал стихи. До отъезда Инна успела сбегать домой и принести ему кулечек с пирожками. Сейчас, когда автобус тронулся, она весело махала на прощанье рукой. На душе Поэта было радостно и спокойно. Он уезжал из грязного города в предчувствии новых приключений. Солдаты в автобусе занимались кто-чем. Кто просто смотрел в окно, кто уже резался в карты, кто завывал песни. Все знали, что поездка предстоит нелегкая, но ни у кого не было и тени страха. Все таки впереди ехал их духовный наставник верховный анарх Ворогеев. У передних сидений группа ребят открыла водку, Поэт присоединился к ним.
В бронетранспортере с разведчицами тоже было весело. Девушки, чтобы скоротать время пели русские народные песни и частушки, а также занимали друг друга рассказами об интересных случаях на их работе.
“Недавно пришлось потрошить одну регионалку”, улыбаясь начала свой рассказ Полина, худая брюнетка с черными глазами и стервозным лицом. Бледная кожа лица контрастировала со цветом волос и придавала ей особой демоничности.
“Парни ее немного полупили, а она ни в какую. Не колется. А я им и говорю. Идите отсюда на ***, вы не умеете с девушкой обращаться. Взяла ее на стульчик к себе, да электричку ей вставила по самое нехочу в ****енку.”
“Ну это стандарт”, заулыбались девушки.
“Так слушайте, еще не включала”, продолжила Полина, “а она уже в слезы, просит не делать ничего, говорит все скажет”.
“А ты че ?”, спросила Оксана, дородная баба, грубоватого вида.
“Я ее выслушала, все записала как надо, а потом таки поучила ее, не зря же к стульчику привязывала.”
“Ну ты любишь это дело”, заметила Оксана, “А она молодуха была ?”
“Да, я затейница”, улыбнулась Полина, “Молоденькая, такая, а как вырывалась! Когда ей к клитору электрод подцепила, так забавно кончать стала.”, с удовольствием продолжила рассказ Полина. “Потом я ей попку проверила. Этакая девочка, а растягивалась хорошо. Бутылочку ей ввела. Правда орала она как резаная. Ну некоторые подыхали, а эта молодец оказалась, выдержала.”
“И че потом ?”, спросила Оксана. По ее покрасневшему лицу было видно, как она возбудилась. У других девушек также сверкали глаза.
“А потом дала ее солдатикам. Она уже готовенькая была. Они ее по три человека.”
Девушки дружно зареготали.
“А ну, поди сюда, сучка”, весело сказала Оксана. “Издеваешься над людьми, за это мы тебя проучим. Раздевайся”. Когда дородная Оксана села ей на лицо, Полина едва не задохнулась, однако быстро адаптировалась и начала делать то, что так хорошо умела. Другие девушки пустили в ход инструменты и вскоре она почувствовала, как холодные железки распирают ее отверстия. Одна из девушек нацепила прищепки с зубцами на длиные, черные соски Полины, резко выделяющиеся на фоне белой как мел груди. Было довольно больно и в то же время приятно. Кричать не получалось, так как рот затыкала ****а Оксаны. Полина обожала унижать других, но не менее обожала, когда такое делали с ней.
В автобусах водители погасили освещение, и большинство солдат мирно дремали на сиденьях.
“Ты знаешь”, сказал Ворогеев Художнице. “Я люблю ночь. В ней больше тишины, спокойствия. Днем все суета какая-то, метушня. А ночью можно посидеть, подумать. Спрятаться в конце концов от всего этого мира.”
“В ночи есть какая-то тайна”, согласилась девушка. “Да и рисовать ночью лучше. Город молчит, никто не мешает.”
“Да, спокойствие. Покой это не всегда хорошо, но иногда нам его не хватает”, отметил Ворогеев.
“Иногда нам его не дают”, улыбнулась Художница.
“Может быть. Вот сейчас все эти солдаты спят, а завтра проснутся опять, бухать начнут. Они хорошие солдаты. Но дубовые. Убью их всех, когда полная анархия наступит”, посетовал Ворогеев.
“Или они тебя”, весело ответила Художница. “Их же больше.”
“Ничего, мы с Ефимкой не пропадем”, сказал Ворогеев. “Всю мразь замочим. В конце концов уже сейчас есть куча высоко моральных людей, так сказать идеалов анархии. Правда они не могут быть солдатами почему-то.”
“Ты не перед журналистами, Воря”, сказала Художница. “Ты действительно веришь что где-то остались такие люди ?”.
Ворогеев качнул головой.
“В конце концов Философ не должен ошибаться. Мы все продумали. Хотя, знаешь, мне самому в последнее время кажется, что это путь в никуда. Хочется сделать людей счастливыми, свободными от предрассудков. А в результате сам оказываешься в плену у идеологии. И мне от этого противно. Ненависть засасывает нас. Но это не анархия.”
“Знаешь, я не верю в анархию”, серьезно ответила художница. “Потому что человек всегда начинает инстинктивно выстраивать вокруг себя какую-то систему. Сейчас ведь тоже есть система. Система озверевших гадов, но тем не менее система.”
“Да, может ты и права”, ответил Ворогеев. “Но выйти из игры мы уже не можем. Они не позволят. Придется идти до конца.”
Художница задумалась.
“Я вижу, что ты должно быть неплохой человек”, сказала она. “Если бы ты попробовал? Ведь жизнь это тоже как картина. Любое пятно можно если не стереть, то зарисовать.”
“Ты думаешь?”, грустно улыбнулся Ворогеев. “Ты еще слишком молодая. Жизнь не прощает ошибок”. Затем, сделав паузу, добавил.
“Уже поздно. Давай спать”.

Глава 15. Степь.

Ваня сидел на сиденье рядом с Ефимом, и боялся пошевелиться. Ефим всегда спал с открытыми глазами. На малейшее Ванино движение он реагировал тяжелым вздохом.
“Ничего нельзя предпринимать”, в отчаянии думал Ваня. “Пристрелит же меня сразу. Думай, Ваня, думай. Время еще есть”. От чувства беспомощности и неизбежности Ваню пронзал страх, но он взял себя в руки и начал размышлять.
“Я знаю эти автобусы”, думал он. Между туалетом и багажным отделением только тонкая перегородка. Но этот пойдет со мной даже в туалет. Что делать.”
В растерянности он схватился за большой железный крест на своей кожаной куртке.
“Вот мой шанс!”, вдруг пронеслось в голове. “Он не сильно острый, но если попасть в глаз или в горло... Ефим сильный. Но я должен быть ловчее. В конце концов, другого выхода нет. Надо пытаться. Буду ждать остановки.”
До стоянки еще оставалось около часа, и Ваня попытался заснуть, но крепкий сон не шел. Мысли о том, что на кон поставлена его жизнь, не давали покоя. В голове была суматоха из детских воспоминаний и увиденного за сегодняшний день. Клацающие монстры носились по его воспаленному мозгу. Вот перед глазами засветилась огромная надпись “ПРОСТОР”, под которой, словно крысы, копошилась куча маленьких Банкиров. Он попытался сосчитать Банкиров, но они бегали так быстро, что это было невозможно сделать. “Какие они мерзкие”, подумал Ваня. Вдруг подошла Босс, собрала Банкиров в коробку и сунула Ване прямо в лицо бутылку с молоком. “На, пей”, крикнула она. Ваня вздрогнув, проснулся.
Автобус стоял. “Пора действовать”.
Взвода сделали остановку на какой-то полуразрушенной бензозаправке, для того, чтобы сходить в туалет и произвести смену водителей. Была глубокая ночь. На небе ярко светили звезды, казавшиеся здесь, вдали от города, особенно низкими.
Ворогеев и Художница ушли подальше от стоянки прогуляться по ночной степи. Они ни о чем не говорили, лишь любовались чудесным звездным небом и вдыхали запах степных растений.
Тишину нарушил громкий звонок рации Ворогеева.
“Воря”, проорали в трубку. “Нападение! Террор на Широком! Уже нашли тела Калимова, Бродского и Устинова! Насчет остальных не знаю! Повсюду перестрелки. Да, Философа еле спасли. Подожгли его дом. Горит библиотека. Город взорвался после твоего приезда! Что делать?”
“Что делать ?”, ответил Ворогеев, оправляясь от оцепенения. “Мотай оттуда. Поскорее. Говоришь бунтуют ?”
“Ты должен приехать! Они хотят чтобы ты был с ними! Орут, хотим видеть Ворогеева. Только ты можешь их остановить. Толпа сошла с ума. Они лезут и сюда. Мы еще отбиваемся. Не знаю сколько продержимся.”
“Разрешаю пользоваться всеми средствами! Можешь задействовать вертолет. Я сейчас не смогу приехать. Спасайся.” С этими словами Ворогеев выключил рацию.
“Донецк взбунтовался”, сказал он Художнице. “После моего приезда в города, такое случается. Но сегодня черт знает что. Убиты лидеры. Сожжены трактаты”.
“Что ты будешь делать ?”, спросила Художница.
“Я уже не знаю”, мрачно сказал Ворогеев и сел на землю. “Сегодня сумасшедший день. Всем захотелось бунтовать. Еще эта чистка.”
Художница села рядом с ним. Через некоторое время она сказала.
“Я хочу уйти. Раз и навсегда. Убежать в глушь, в деревню, где никто не найдет. Я не хочу жить среди зверей. Я больше не могу.”
“Ты не пройдешь и километра. Поиздеваются и убьют”, холодно бросил Ворогеев.
“Ты хорошо стреляешь”, ответила Художница. “Пойдем со мной!”
Ворогеев удивленно поднял голову. “Ты предлагаешь, мне, лидеру анархистов, бросить все, вот так, раз и навсегда ? Оставить моих людей, оставить все мои начинания, мои мечты ?”
“Твои начинания породили только ненависть”, сказала Художница. “Твои люди с тобой пока ты их этой ненавистью кормишь. И о чем тут можно еще мечтать ?”
“Да что ты понимаешь в анархии ?!”, не выдержал Ворогеев. “Как ты можешь такое говорить ? Считаешь себя самой умной, умнее Философа, умнее меня, умнее людей которые здесь жизни кладут за счастье других, да ?!”, прокричал он.
Некоторое время они снова сидели молча. Ворогеев неподвижно смотрел в землю.
“Ты решай за себя ”, наконец нарушила тишину Художница. “Посмотри на эту степь, вдохни этот воздух, посмотри на небо! Вот где анархия! Вот где девственная чистота и полная свобода, а не в книге твоего Философа. Я остаюсь здесь.”
“А как же тогда твои картины ?”, спросил Ворогеев.
“Главная со мной”, сказала Художница, и подняла тубус. “А остальные, Бог с ними.”
“Я хочу остаться с тобой”, сказала она неожиданно. “Ты говорил из игры нельзя выйти. Но при анархии ведь можно все, правда ? Уйдем навсегда! Что скажешь ?”
Ворогеев снял очки и посмотрел в темные глаза Художницы. Даже здесь, ночью, в темноте, они светились каким-то забытым сказочным блеском. “Где-то я уже видел, эти глаза” подумал Ворогеев. “Что со мной происходит. Я должен быть там, с людьми. Я слабый. Надо встать и возвращаться в автобус.”
Анархист и девушка сидели вдвоем на траве, посреди степи и смотрели то на звезды, то на колышущуюся степную траву, то на горящие вдали фары автобусов. Внезапный порыв ветра донес до ноздрей запах молодого бурьяна и начал весело трепать их волосы.
“Пойдем.”, сказал Ворогеев, резко встав.
“Пойдем.”, встала Художница. Они оба уже знали что это означало.
“Эх, прощайте, ребята!”, весело крикнул Ворогеев, повернувшись к автобусам. “Да пребудет с вами анархия! Хой!”
В этот момент раздался выстрел. Ворогеев покачнулся, и медленно осел на землю.
“Фух, не промахнулся”, удовлетворенно подумал Ваня, спешно скрываясь в густой посадке.


Глава 16. Спокойная ночь.

Ночь взяла свои права. Над городами, над степью, над посадками, над пустыми автострадами, она все застелила своей непроглядной пеленой. В городах люди прячутся в квартирах, плотно запирая двери на стальные засовы. Над головами людей потолки, над потолками такие же испуганные сонные люди. Над ними еще, и еще. И наконец над чьим-то потолком не окажется ничего, кроме крыши. А над крышами ночь. Пустота. Лишь холодные звезды на самом верху, безучастно созерцают происходящее.
Даже бродяги, без крова, живущие только оружием и сегодняшним днем, пытаются укрыться в кустах, найти себе приют, пережданьище, для того чтобы не оказаться голыми и беззащитными перед Ее Величеством Ночью. Но ночи пофиг. Она накрывает в равной мере и бродяг и богатых, и анархистов и социалистов, и мужчин и женщин, и города и степи. Ей даже плевать на горстки людей, которые не уважают ее, и продолжают воевать и суетиться, там, внизу, вместо того чтобы лечь спать. Она измеряет их презрительным взглядом своих абсолютно черных глаз, а им не остается ничего другого, как считаться с ней и зажигать огни.
Люди сильно постарели за две тысячи лет. Они начали зажигать вместо факелов фонари, начали носить с собой огнестрельное оружие вместо холодного, забыли что такое лошади, променяв их на двигатели внутреннего сгорания. Но Ночь, не в пример им, осталась прежней. Наряжаясь каждый день в брильянтовый звездный наряд, умываясь, каждый раз перед тем как уйти, в предрассветной расе, она не знает что такое старость.
Иногда, коротая время, Ночь спрашивает подругу Луну.
“Что там происходит внизу ? Что делают все эти люди там ?”.
И мудрая Луна, познавшая суть человеческих страстей, отвечает.
“Мы не меняемся. Ты вечно молода. Я вечная старуха. А они торопятся. Они – поток”.
“Что такое поток ?”, спрашивает Ночь, тщетно вглядываясь в прогалины лесов и ущелья гор. И Луна лишь улыбается в ответ своей хитрой улыбкой.
Иногда к ним присоединяется Дождь, проливая свои слезы на темную землю и заставляя погасить огни даже тех, кто не пожелал склониться перед ее Величеством.
“Ты – поток ?”, спрашивает Ночь у Дождя. “Ты должен знать, что они делают там”
“Не знаю. Я не люблю их”, отвечает Дождь. “Они слишком грязные”. Когда я их хочу помыть, они прячутся от меня под зонтами.
Тогда ночь тихонько заглядывает в комнаты тех, кто спит, и морщится от яркого блеска Снов.
“Кто вы такие ?”, спрашивает Ночь у Снов.
“Мы Сны”, громко звенят те. “Нас видят люди!”
“Вы очень яркие”, морщитcя Ночь, и легким дуновением гасит Сны, словно пламя свечей. Те кто, перестают видеть сны, тотчас встают, и начинают зажигать электричество.
“Какие странные существа”, думает ночь и переносится в темные леса, полные ночных птиц.
“Птицы, почему вам не нужен свет, а людям нужен ?”, спрашивает она.
“При свете нам нельзя появляться”, объясняют Птицы. “Люди сумасшедшие. Они на нас охотятся и садят в клетки”.
И тогда ночь забирается на вершины самых высоких гор, покрытые густым слоем вечных снегов.
“Почему люди такие ?”, спрашивает она у гор.
“Такие, такие”, отвечает ей горное Эхо.
Ночь вздыхает и замечает за горами едва заметный блеск новой Зари.
“Я пришла”, весело щебечет Заря. “Уходи!”
И ночь нехотя повинуется, зная, что Заря никогда не уступит ей свои тайны.
Конец первой части.




Часть вторая. Пустой день.

“...настанет время, когда не будет
власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство
истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.”

Михаил Булгаков. “Мастер и Маргарита”


Глава 1. Парк.

Новоиспеченный министр внутренних дел, Ваня, сидел в Мариинском парке в окружении своих телохранителей и наслаждался пением птиц. Тут и там сновали бригады скорой помощи, ищащие “безнадежных”- так с легкой руки Вани назвали тех, кто еще бредил идеями анархии. Ваня гордился отрядами милиции и скорой помощи, формирование которых было теперь поручено непосредственно ему. Вот санитары понесли какое-то очередное существо, брыкающееся и орущее “хой”.
“Сколько же их еще”, брезгливо подумал Ваня. “Никак не вычистим”. Прошло уже больше недели после установления режима военной диктатуры, а Ваня все никак не мог очистить города от остатков анархии, даже несмотря на то, что ему в этом деле помогали тысячи людей. Ваня глянул краем глаза, как дворник - бабка Глафира тщетно пыталась отодрать чьи-то засохшие внутренности с памятника “Борцам за Советскую власть”.
“А ну, капитан, пойди помоги ей“, приказал Ваня одному из телохранителей. Телохранитель с готовностью повиновался. “Хорошо, народ послушный стал”, подумал Ваня, и вдохнул полные легкие свежего весеннего воздуха. С тех пор, как отряды повстанцев при поддержке беларусских формирований вошли в Киев, Босс провозгласила этот город столицей новой державы “Восточная Федерация”, включившего в себя Украину, Россию, Беларуссию и Польшу. Взорвав ядерные бомбы в четырех крупных городах, Босс доказала, что сопротивление ей бесполезно, и даже наиболее анархичные граждане приуспокоились. Многие откликнулись на предложение Центрального Военного Коммитета вступать в добровольные силовые отряды, формируя таким образом новые армию и милицию. Те кто, не откликнулись были расстреляны, или увезены в психиатрические клиники Ваниными молодчиками. Сейчас полиция и скорая прочесывали города в поисках остатков непокорных. Анархисты создали несколько отрядов сопротивления, но оставшись без Ворогеева и многих духовных лидеров, убитых при бунте в Донецке, они не смогли продержаться долго. Сегодня утром Ваня лично расстрелял Дятлова – последнего живого соратника Ворогеева и неудавшегося лидера попытки сопротивления.
Сейчас, когда Босс была в дипломатической командировке в Брюсселе, на Ване лежала практически вся ответственность за державу. Киев нуждался в особой охране, так как его не могли взорвать, по причине нахождения в нем правительства, и здесь пришлось силой отвоевывать у анархистов каждый клочок земли. Однако, пользуясь многотысячными отрядами солдат, которые еще вчера были такими же анархистами, а теперь под страхом смерти пошли на службу, Ваня в течении трех дней полностью освободил столицу от хаотичных анархов.
“Порядок, прежде всего”, с удовлетворением думал Ваня. У него было довольно много работы, но это только прибавляло радости. Сейчас, сидя в парке, Ваня поймал себя на мысли о том, что он наверное первый раз за всю свою жизнь был по-настоящему счастлив. Он чувствовал себя почти влюбленным в Босса, в систему, которую она установила, в город Киев, в эту позднюю весну.
Ваня поднялся и пошел по направлению к Министерству Здравоохранения. Через пять минут у него была назначена встреча с министром, для обсуждения дальнейших планов развития медицины. Однако он увидел министра на полдороги, идущего к нему на встречу. Это был низкий старичок, носящий очки и белый халат.
“Здравствуйте, коллега”, улыбнулся он Ване. “Решил пройтись. Вы не возражаете, против беседы здесь, на воздухе ?”
“Нет, конечно”, ответил Ваня, сделав телохранителям знак немного отойти. “Погода замечательная”.
“Да-с, погода благоприятствует”, прокряхтел старикашка.
Министры медленным шагом направились в сторону бывшего здания парламента.
“Собственно проблема такая”, сказал министр здравоохранения. “Босс требует от нас скорейшего исследования возможности аблации передних частей коры, но нам не хватает материала. Понимаете, недостаточно проводить опыт на особях мужского пола. Структура иная. Во первых у самок миндалина имеет гораздо больше серотониновых рецепторов, во вторых гиппокамп, их дендридное дерево состоит...”
“Извините, коллега, мне это все не очень ясно.”, оборвал его Ваня. ”Вы конкретнее скажите, вам нужны женщины ?”.
“Именно”, подтвердил министр. “Раньше ведь умели производить легкомыслиц. Возможно, именно их секрет откроет нам ключ к проблеме”
Ваня улыбнулся. Легкомыслицами называли девушек, которым проделывали специальную операцию на мозг, для того чтобы они не могли думать ни о чем другом кроме секса. В процессе установления анархии, их часто использовали для ублажения толпы. Ворогеев, возглавив анархическое движение, запретил всякие принудительные операции, как насилие над свободой личности, однако некоторое количество легкомыслиц, осталось в каждом городе. Но секрет операций умер вместе с врачами, на которых Ворогеев устроил настоящую охоту, назвав их “предателями и шарлатанами”. Теперь Босс хотела научиться делать что-то подобное со своими солдатами, для того чтобы создать покорную и сильную армию.
“Легкомыслиц почти всех уничтожили к сожалению. Когда наши войска брали власть, солдаты ими попользовались”, сказал Ваня. “У нас осталось около двадцати в лагерях. Я пришлю штуки три. Но больше, только после согласования с боссом.”
“И три сейчас будет архиважно”, обрадовался министр. “Вы не представляете, Ваня, какой прогресс мы можем сделать”. И министр пустился в свои любимые рассуждения на медицинскую тему.
Ваня украдкой посмотрел на часы. Через десять минут надо будет ехать на телевидение, и он наконец-то избавится от этого нудного старикашки.
“Ну что ж, пока придется терпеть”, подумал Ваня, стараясь поддерживать разговор, и пытаясь вспомнить, какие вещи ему еще надо выяснить у министра здравоохранения. ”Все таки в моей новой должности есть и свои минусы.”
“Ах да, забыл вас спросить”, вспомнил Ваня. “Вы уже утвердили резолюцию на построение нового крематория в Оболонском районе ?”.


Глава 2. Дядя Сталин.

“Ешь, ешь кашу, внучек”, сказал дед Степан, поглаживая свою густую бороду. “А я тебе покамесь сказочку расскажу”. И дед начал рассказывать свою любимую сказочку. “Когда-то жил-был на свете дядя Сталин. И решил он вместе с дядей Лениным бороться с нехорошими помещиками и капиталистами. Вместе, они победили всех злых помещиков и капиталистов, которые угнетали простых людей, и дядя Сталин стал править всей страной. В той стране внучек, жилось всем радостно и счастливо, а ежели появлялся кто плохой, кулак, враг, шпион англицкий, милиция тут же его находила, и в тюрьму. А если он совсем пакостный, то пиф-паф, и все тут. Да, внучек, такие времена были. Дядя Сталин следил, чтобы все люди трудились на совесть, и чтобы всегда был порядок.”
“А что потом случилось ?”, спросил удивленно внук, откладывая ложку.
“Ты ешь”, продолжал дед Степан. “Потом дядя Сталин умер, и на его место пришли подлые враги и предатели. Они стали снова угнетать трудовой народ, и продали нашу землю проклятым капиталистам. А капиталисты попользовались нашей землей и убежали, отдав ее анархам, внучек”.
“Но анархов убили!”, радостно воскликнул внук.
“Да, внучек”, умиротворенно ответил дед.
“Это дядя Сталин вернулся, а деда ? Он убил всех плохих ?”, спросил внук.
“Нет, внучек”, грустно ответил дед. “Дядя Сталин уже не вернется. Но сейчас пришли тоже хорошие люди, они наводят у нас в стране порядок.”
Словно в подтверждение слов деда Степана, за окном раздался визг шин. Внук и дед посмотрели вниз. На улице остановилась карета скорой. Из нее вышла толпа санитаров в белых халатах, больше напоминающих полицейских: в руках у них были автоматы. Санитары быстро зашли в их подъезд.
“Деда, а кто это ?”, испуганно спросил внук.
“Это за дядей Леней пришли”, ответил дед. “Дядя Леня – враг, помнишь я тебе говорил ? Он у нас в подъезде мусор всегда оставляет, дверьми хлопает. А притворяется интеллигентом. А твой деда умный, он написал куда следует. Вот его и забирают нынче. Лечить будут значит. Кушай давай.”
Внук доедал кашу, когда в подъезде послышались громкие вопли. Из подъезда вывели дядю Леню, а следом его десятилетнюю дочурку Лену, всю в слезах. Дядя Леня стал вырываться, и орать, и тогда один из санитаров ударил его прикладом по голове.
“Это же Лена, мы с ней играли”, удивился внук. “Она тоже враг ?”..
“Значит тоже”, строго ответил дед. “Больше не играй с такими. И если увидишь врагов, сразу говори деду”, добавил он после некоторой паузы.
Карета скорой помощи, как ни странно, спешно покатила не в больницу, а в сторону Уголовного Розыска. В Уголовном Розыске сидел Начальник и разговаривал со своим Подчиненым.
“Сколько сейчас в Киеве враждебных элементов ?”, сурово спросил Начальник.
“Меньше процента, товарищ полковник”, ответил Подчиненный.
“Хорошо, хорошо”, потер руки Начальник. “А сколько сейчас мирных жителей ?”
“Пять процентов. Остальных уже расстреляли”, ответил Подчиненный.
“Хорошооо”, обрадовался Начальник. “Доведешь до трех процентов, и получишь повышение. Каждый мирный житель это потенциальный враг – так ? Те, кто не хотят в милицию и в армию, ну и на службу государства, это враги – так ? А врагов надо уничтожать!”
“Есть довести до трех процентов, товарищ полковник!”, ответил Подчиненный.
В комнату ввели мужчину в смирительной рубашке, и маленькую девочку.
“Отлично, а вот и враги”, сказал Начальник. “Усадите его”. Санитары посадили мужчину на стул, в то время как Подчиненный услужливо поднес Начальнику папку с делом мужчины.
“Ну что, сам расскажешь, как анархические стихи распространял ?”, устало спросил Начальник.
“Это какая-то ошибка! Я только учитель математики! Я не знаю никаких стихов! Зачем вы забрали мою дочку ? Отпустите ее!”, стал просить мужчина.
“Как же так. А вот соседи твои другое пишут. Нехорошо получается значит. Обманываешь власть ? А с властью надо сотрудничать. Но ничего, подведите сюда девочку”, попросил начальник санитаров.
“Не трогайте мою дочку”, стал кричать мужчина. “Она ничего не сделала! Она ребенок!”.
“Знаем, знаем”, улыбнулся начальник. “Но придется повоспитывать. Всыпем по голому телу, пока папа не расскажет о своих преступлениях или пока кожа не слезет. Принеси-ка мою струну”, обратился Начальник к Подчиненому.
“Не надо! Не делайте этого, я все скажу, только отпустите ее!”, взмолился мужчина.
“Вот это уже лучше”, одобрил начальник. “Уведите его в комнату допроса и девочку туда же. Если не будет слушаться, вы знаете что делать”, сказал он санитарам. “А ты, пиши, все честно, тогда и дочка не пострадает”, обратился он к мужчине.
В конце рабочего дня, проходя по плацу, Начальник увидел трупы мужчины и его дочки, валяющиеся в выгребной яме. Тело малышки было все синее, в побоях и ранах. Начальник заметил несколько засохших струек крови, идущих от интимных мест по ее бедрам. “Какие все-таки мерзавцы, мои люди”, подумал он с удовлетворением.

Глава 3. Интервью

Черный БМВ вез Ваню на телевидение, где он должен был дать свое первое интервью перед народом. Так как во время анархического режима многие уничтожили дома телевизоры, это интервью могло быть и не услышано теми пятью или десятью процентами жителей, которые теперь и являлись фактически народом в стране Босса. Ваня знал, что под прикрытием борьбы с врагами, Босс сокращает население в основном потому, что сейчас нет никаких способов прокормить всю эту толпу. В стране, где все разграблено, сами прокормится пока что могли только военные, которые, будучи к слову бывшими анархами, умели добывать себе пищу оружием. В то время как даже пять процентов гражданских ложились тяжелым грузом на плечи государства. Сейчас открыли по два-три гастронома в каждом из крупных городов, в них с утра выстраивались огромные очереди, чтобы получить положенный кусок заплесневелого хлеба и несколько костей, покрытых гнилым мясом. Однако очереди с каждым днем редели, благодаря Ваниному отделу, а также голоду и каннибализму.
Между тем, подготовленный Ваней рассказ о небывалом прогрессе в развитии экономики Восточной Федерации, предназначался в первую очередь для граждан Европы, чтобы начать формировать хороший имидж страны на внешнеполитической арене.
Проезжая по городу, Ваня в очередной раз порадовался порядку и строгости. По мостовым, уже очищенным от крови и прочей гадости, маршировали солдаты. Совсем не было машин, что вызвало у Вани какие-то ассоциации с Простором. Выезжать в город на машинах могли теперь только высокопоставленные особы, простым гражданам это было запрещено под страхом смертной казни.
На телевидении уже все было готово. Когда Ваня приехал вокруг него засуетились многочисленные операторы и имиджмейкеры. В глазах их светились услужливость и страх. Весь текст интервью был заранее написан и заучен, также организовали записи телефонных звонков на передачу, которые якобы должны были совершать граждане. Ваня начал свой рассказ с того, что изменилось в государстве, как хорошо стало житься людям, какие меры предпринимаются для обеспечения сохранности закона. Через пол часа его монолога настало время вопросов, не менее тупых и однобоких, на которые Ваня все также отвечал заученными фразами о благополучии и процветании.
“А теперь, у нас есть несколько звонков в студию”, радостно сообщил диктор, нажимая на кнопку прокрутки записи первого звонка.
“Ало, ало”, раздалось в эфире, “Вам звонит Тамара Михайловна, город Днепропетровск”.
“Да, очень приятно, Тамара Михайловна”, ответил Ваня магнитофону.
“Я бы хотела поблагодарить вас, за очиcтку наших городов от бандитов, за все то что, вы для нас делаете, теперь хоть на улицу можно выйти, спасибо вам родненькие.”
“Спасибо и вам”, ответил Ваня, “Мы сделаем все возможное чтобы в кратчайшие сроки создать державу где никто не будет бояться гулять даже в темном переулке в час ночи. Наша милиция все для этого делает.”
Следующий звонок был от веселого мужчины, который благодарил Ваню за возможность наконец начать свой бизнес. На самом деле это было полным абсурдом, так как даже деньги пока что видели только работники печатных станков, не говоря уже ни о каком бизнес-законадательстве. Но Ваня, вежливо ответил и на эту магнитофонную запись, рассказав как страна собирается обеспечить предпринимателям все для развития их дела
“Наше время подходит к концу, и у нас остается последний звонок”, сообщил диктор.
“Здравствуйте!”, раздалось в рупоре. “Хотелось бы узнать, как государство борется с остатками отрядов бандитов, которые скрываются в лесах ?”.
“Мы делаем все для этого”, с готовностью ответил Ваня. “Наши войска днем и ночью прочесывают леса, и, смею вас уверить, бандитов осталось буквально единицы. Так что, уже сейчас можете смело идти в лес по грибы.”
“Спасибо”, ответил голос. “Спасибо вам!”.
“Спасибо и от меня”, радостно заявил диктор. “Я и весь наш канал желает вам успехов в этом нелегком деле, построении нового государства! Мы надеемся, вы почаще будете появляться в нашей студии”.
“Спасибо”, ответил Ваня. “Вы видите, сейчас у нас всех уйма работы, но ведь, согласитесь, строить новую державу, строить новое счастье людей, это всегда настолько интересно!”.
Так, в обмене любезностями, закончилось первое Ванино интервью.
“Диктора расстрелять”, скажет Ваня своему заместителю через пять минут при выходе из здания телеканала. “Но лучше сначала предложите, пусть сам застрелится”.


Глава 4. Лес.

Полина не знала сколько времени она скиталась по лесу. Стреляя птиц, иногда жарила их, иногда жрала сырыми. Благо патроны еще были. После того, как их взвода попали в окружение, немногим удалось вырваться. Первые три дня она бежала, как затравленная собака, укрываясь от погони, но теперь, в глубине чащи, опасность уже миновала. В лесу она привыкла жить, словно животное, на ней почти не осталось одежды, лишь клочья и лохмотья. Ночью она спала, поддерживая время от времени костер, чтобы защититься от волков, днем брела сама не зная куда. Ей уже было все равно. Служа в отряде разведки, она ощущала какую-то общность с подругами, какой-то смысл жизни. Теперь, оставшись одна, она подчинялась лишь своим инстинктам. Инстинкт самосохранения. И еще один, который заставлял ее иногда выть ночами. Трахаться хотелось жутко, плоть разведчицы, привыкшая к постоянным извращениям со своими жертвами, теперь ныла и болела от полного одиночества.
В этот день она уже часа четыре искала воду. Обычно чутье не подводило ее в поиске реки или озерца, но сейчас, видимо, ближайший водоем был очень далеко. Несколько раз девушка падала, цепляясь за торчащие из земли корни деревьев. После очередного такого падения она готова была уже не вставать, когда ее глаза заметили сквозь кусты заветный блеск. Словно сумасшедшая, Полина бросилась вперед, срывая на ходу с себя остатки одежды, и, через несколько секунд, она уже вовсю плескалась в свежей речушке, жадно глотая ее прохладную воду. Отдавшись реке, Полина потеряла счет времени, когда вдруг, ее талия почувствовала вокруг себя что-то до боли знакомое и приятное. Подняв голову, Полина не поверила своим глазам. Перед ней в воде стоял мужчина, руки которого, обвившись вокруг нее, притягивали ее к себе. Не думая, Полина протянула ладонь вниз, и быстро нащупав под водой торчащее достоинство мужика, резким движением ввела его в себя. Мужчина схватил Полину руками за ягодицы, и стал легонько подбрасывать на своем члене. Ноги девушки обвились вокруг торса мужчины, руки остервенело обнимали его шею, рты молодых людей жадно впивались друг в друга.
“Сука, трахай меня, лапай меня, мацай меня всю”, орала Полина, чувствуя, что теряет рассудок от наслаждения. Ее ногти вонзались в кожу мужчины, оставляя на ней кровавые царапины. Мужик резко ввел ей палец в задницу и она завыла от сильнейшего оргазма. В глазах потемнело, Полина потеряла чувство реальности. Ее удовлетворенное тело начало отчаянно падать в какую-то бездонную пропасть.
Она не знала, сколько продалжалось падение когда чернота вокруг стала понемногу рассеиваться и перед ее глазами открылся Ад, во всем его величии, такой, каким она его всегда себе представляла. Огромное поле, состоящее из огня, было заполнено толпами обнаженных мужчин и женщин, орущих и носящихся, тщетно пытаясь скрыться от пламени, пожирающего их тела. Время от времени на людей набрасывались жуткие монстры, хватая их, сдирая с них кожу, вырывая конечности и внутренности. Полина с удивлением обнаружила, что, хотя пламя обвивалось и вокруг нее, оно не причиняло ей боли, наоборот, возникало чувство некоторого уюта. Оглядевшись вокруг, она двинулась вперед, по огненной земле, между толпами страдающих людей. Монстры не трогали девушку, испуганно отодвигаясь при ее приближении. Полина подняла голову, и увидела над собой необыкновенное небо, тускло-оранжевого цвета. Ниже, у горизонта возвышалась огромная гора, с которой стекали вниз потоки лавы. Полина почувствовала необыкновенную манящую силу, исходящую от горы. Ей вдруг ужасно захотелось оказаться там, на ее вершине. Подчиняясь своему влечению, девушка побежала что есть мочи по огненной полосе, когда почувствовала как ее тело, оторвавшись от земли, само по себе стремительно полетело к цели. От высоты кружилась голова. Сверху Ад был особо красив, она увидела что кое-где по огненной земле текли блестящие реки расплавленного золота, которое жадно пили огромные сфинксы, собравшиеся у берегов. Однако вдоволь налюбоваться красивым пейзажем Полине не удалось. Очень быстро ее тело оказалось на вершине горы, где она предстала перед Хозяином.
“Ты вернулась”, мягко сказал Хозяин. Его голос был похож на треск горящих дров.
“Я всегда здесь”, ответила Полина, сама еще не понимая что заставляет ее говорить это.
“Ценю тебя”, сказал Хозяин. “Помнишь ли ты себя ?”. При этих словах тучи воспоминаний словно чудовища набросились на Полину. Война, огонь, крики людей, несчастные привязанные к пыточным столбам, кипящая смола, заливающая тела, клацающие гильотины, все это в один момент воскресло в ее рассудке.
“Я – созданная из тьмы, обращенная к свету”, ответила Полина.
“Ценю тебя”, сказал снова Хозяин. “Но помнишь ли ты себя ?”.
“Я – демон страдания, повелительница боли”, ответила Полина.
“Ценю тебя”, сказал в третий раз Хозяин. “Помнишь себя ?”. В этот раз его вопрос звучал как нарастающий рев.
“Я дочь твоя, посланная отдать тебе то, что есть твое”, закричала Полина, чувствуя какую-то звериную мощь, растущую в ее груди.
“Так ступай же, и сверши сие. Не дай Ему разрушить царствие мое. Ибо я был, есть и буду Хозяин мира сего”, промолвил Хозяин.
“Ты, и только ты, есть Хозяин мира сего”, ответила Полина.
 “Даю тебе ключ от силы моей”, сказал Хозяин.
Его ладонь открылась и в ней появился ключ, переливающийся всеми оттенками пламени. Полина взяла его, и прижала к груди. Она почувствовала, как ключ входит в ее тело, заливая все внутри адским огнем.
“Даю тебе ключ от знания моего”, сказал Хозяин.
Этот ключ был серым и очень потертым. Полина вобрала его в себя, и почувствовала, как умирают в ней все вопросы, которые она когда-либо себе ставила, заменяясь ответами.
“Даю тебе ключ от подземелий моих”, сказал Хозяин.
Этот ключ был очень маленький и странный. Когда Полина прижала его к груди, в ее ушах зазвучал резкий звук поезда метро, а перед глазами начали проноситься странные цифры. “Простор открыт! Ступай же и разрушь меч Его!”, закричал Хозяин.
Необыкновенная сила схватила Полину и потянула ввысь. Некоторое время она снова летела в пустоте в полубессознательном состоянии. Затем внезапно тьма одернулась, словно простыня. Полина обнаружила себя лежащей на земле возле берега реки. Над ней сидел Поэт, поливая ее лицо водой.
“Слава Богу, ты очнулась”, сказал Поэт. “Хорошо мы с тобой в речке повеселились, я уж за тебя испугался.”
Полина собралась с мыслями, начиная осознавать происходящее.
“Спасибо, что трахнул меня”, улыбнулась она. “Было классно, мне очень понравилась”.
“Как хорошо, что я тебя встретил”, сказал Поэт. “Здесь так одиноко в лесу”.
“Как тебе удалось выжить ?”, спросила девушка.
И Поэт рассказал ей свою историю, как он бежал из окружения, как скрывался в лесу, как его схватили солдаты, и хотели казнить, но ему удалось вырваться. Рассказал он ей также обо всем том, что он услышал, будучи в плену, о государственном перевороте, о новой системе и о новом порядке.
“Идем”, сказала Полина. “Мы должны идти!”
“Но куда ?”, спросил Поэт.
“Я знаю. Иди за мной, и останешься жив”, сказала Полина. Что-то такое было в ее голосе, что Поэт не мог не подчиниться.
“Возьми, хоть оденься.”, сказал он. “Я тут с****ил форму у солдат”. Поэт протянул ей сверток с одеждой.
“Не анархическая форма, но, на безрыбье и рак рыба”, засмеялась Полина, спешно одеваясь, “Идем!”.
Два бывших солдата Ворогеева, стрелок и разведчица, двинулись в путь, прокладывая себе дорогу в густой чаще.

Глава 5. Пир.

Вечером прилетела Босс, и Ваня лично встретил ее у трапа самолета. Вместе они проследовали в здание правительства, где все уже было готово к торжественному вечеру. За время их кропотливой работы по захвату власти в стране, это был можно сказать первый момент, когда они могли по-настоящему расслабиться. В огромной зале накрыли стол на 148 персон, собрались все министры со своими дамами, начальники уголовных розысков по округам и другие особо важные лица.
“Как прошла встреча ?”, поинтересовался Ваня у Босса, когда они следовали по коридору здания правительства.
“Отлично, Ванюша, отлично. Признают нас в течении недели. А что они могут вякнуть ? У нас бомбы, ступят на нашу землю, взорвем на хрен”, засмеялась Босс.
“Да, у нас сила”, согласился Ваня. “С такой силой грех в своих стенах сидеть”
“Все будет, Ваня, потерпи, и все будет. Я разрабатываю план. Я уже оформила закупку партии ракетоносителей. Сейчас мы усыпим бдительность запада. А потом ни одно государство в мире не устоит перед нашей мощью.”
“Отлично”, потер руки Ваня. “Я уже чувствую себя у короны мира”.
“Но-но, только не надо головокружения от успехов”, сказала Босс. “Как ты видишь, для достижения всего надо пахать, и много. Ты расскажи лучше, как идут дела с операциями на мозг?”
“Очень успешно”, ответил Ваня. “Я предоставил минздраву трех легкомыслиц, и час назад доктор мне сообщил о первых результатах. Возможно дня через два-три мы сможем начать оперировать граждан.”
“Быстрее бы”, сказала Босс. “Мне надоело тратить столько средств на эту милицию. Я хочу чтобы все это быдло и подумать не могло нам сопротивляться.”
“Все будет сделано как можно быстрее”, сказал Ваня. “Более того, хирурги обещают нам возможность программировать людей на определенные действия”
“Я рассчитываю на это”, сказала Босс. “Я никогда тебе до этого не говорила, но в будущем я бы хотела прооперировать всех. Кроме тебя и меня”.
“Ха-ха-ха”, засмеялся Ваня. “Мы вдвоем на планете овощей, работающих только на нас! Вот это да. Ницше не мог и представить!”
“Ну ладно, меньше мечтать, больше делать!”, улыбнулась Босс. “Ну а сейчас, немного отдохнем”.
Под громкие аплодисменты всех присутствующих, Ваня и Босс вошли в праздничную залу.
“Ура! Ура! Ура!”, кричали чиновники. “Да здравствует Босс! Да здравствует господин министр!”.
“Прошу всех уважаемых гостей за стол”, сказала Босс в микрофон, который ей услужливо вручили при входе.
Гостей не пришлось упрашивать дважды. Они с готовностью расселись за огромным столом, каждый на заранее подготовленном для него месте. Начали подавать всевозможные блюда. Многие ингредиенты для них Босс приказала закупить за границей, так как в разграбленной стране тяжело было что-либо найти. Гости начали жрать и пить вино.
“Ну вот, Ванюша”, сказала Босс, налегая на поросенка. “Это тебе не анархия. Почувствуй наконец себя у власти!”.
“Да, здорово”, ответил Ваня, прожевав форель, “Нам бы еще народ прокормить”.
“А за народ не беспокойся”, сказала Босс. “Его не так много осталось. А после операций он и помои уплетать будет.”
Тут встал Министр экономики и финансов и начал поднимать тост.
“Друзья! Сегодня мы собрались все, для того чтобы отметить необыкновенное событие в нашей жизни! Да что там говорить, необыкновенное событие в истории всего человечества. Мы с вами создали новое государство, новую дружную семью народов, в которой теперь нам предстоит счастливо жить. И какие бы трудности перед нами не возникли, я думаю, все вместе мы преодолеем их, и в первую очередь благодаря этому гениальному человеку, нашему великому Боссу! Так выпьем же за ее здоровье и за ее великий ум, друзья!”. Повсюду раздался звон бокалов. Музыканты заиграли на скрипках. Пир был в разгаре.
“Хорошо говорит”, сказала Босс Ване, опрокинув свою рюмку вина. “Расскажи его дело”.
“Этот ?”, улыбнулся уже немного захмелевший Ваня. “Этот был ответственным за снабжение Москвы при Ворогееве.”
“Ха, значит тоже бывший анарх”, засмеялась Босс. “Как они все перекрасились быстро. А ты говорил люди за Ворогеева будут горой. Хотя может быть и были бы”, добавила она. “Я не забуду твой подвиг, Ванюша”. С этими словами Босс похлопала Ваню по плечу.
“Да что там”, ответил Ваня. “Это было не трудно. Я ж говорил, старику прямо в затылок пулю всадил.”
“Так и надо мерзавцу”, улыбнулась Босс. “А девку, что с ним была, ты зря не пришил. Мало ли.”
“Да ее либо анархи растерзали, либо наши при прочистке леса. Куда бы она делась”, ответил Ваня.
“И то правда”, сказала Босс. “Ты того, расстреляй этого министра-бывшего анархиста. Неудобно как-то получается”.
В это время речь взял Философ.
“Господа промолвил он! Я со своей стороны, хочу присоединиться ко всем пожеланиям, что здесь звучат, и хочу поздравить всех нас, со свержением анархического беспредела! Наконец-то мы сможем начать двигаться к новому обществу, где каждый человек займет соответствующую нишу в структуре социума! Вот, послушайте, как писал Кумар...” И Философ начал рассказывать о принципах построения гражданского общества.
“Нудный старикашка. Вот его бы я с удовольствием расстрелял. Он и анархам, говорят, трактаты писал.”, заметил Ваня когда тот наконец угомонился и сел на место.
“Ты его не трошь, нам такие люди нужны”, сказала Босс. “Идеологическая база для наших лохов будет. Да и просто приятно когда при дворе есть умные люди. Пожалуй его тоже не будем оперировать”.
“Умные люди – это хорошо, но когда их не слишком много”, заметил Ваня.
“Эх Ваня, если бы их было много, мы бы с тобой щас не сидели бы здесь и не пировали”, улыбнулась Босс. “Пойдем потанцуем. Обожаю этот вальс”
Встав, из-за стола, Ваня с Боссом пустились в пляс, перемешиваясь с танцующими парами министров и их дам.

Глава 6. Пробуждение.

Когда тьма накрыла лес, Поэт и Полина устроили привал на небольшой полянке. Доев убитую дичь, и вдоволь натрахавшись, они сидели у костра, глядя на огонь.
“Теперь можно и отдохнуть”, сказала Полина, кладя голову Поэту на плечо.
“Да, устали мы за сегодня”, сказал Поэт.
“Ты меня утомил”, улыбнулась Полина. “Ты настоящий жеребец.”
“Мне с тобой очень хорошо”, сказал Поэт. “Мне хочется быть с тобой. Знаешь, мне кажется, я начинаю в тебя влюбляться”.
“Вот этого не надо”, серьезно ответила Полина, опустив голову. Уже несколько часов она сама боролась с чем-то подобным.
“Жаль”, ответил грустно Поэт. “А ты давно работаешь у Ворогеева ?”
“С самого начала”, ответила Полина, “Я люблю свою работу”.
“Почему ?”, спросил Поэт.
“Не знаю. Люблю секс, люблю всякие извращения. Раздевать людей, насиловать, ну ты понимаешь”.
“Да, ты извращеночка”, улыбнулся Поэт, погладив Полину за плечи.
“А ты и до анархов был солдатом ?”, поинтересовалась Полина.
“Нет, я раньше был просто Поэтом. А потом жизнь заставила”.
“Ты пишешь стихи ?”, удивленно спросила Полина. “Как интересно. Почитай что нибудь”.
“Я вообще стесняюсь читать стихи вслух”, начал было Поэт.
“Ну пожалуйста”, попросила Полина. “Тут все свои”.
“Хорошо, слушай. Это вообще не стих, это песня, но сейчас нет гитары, так что я расскажу как стих”.
“Давай, валяй”, улыбнулась Полина.
“Называется “На зоре заката”.

На зоре заката,
 Два война сидели,
 Один усыпанный льдами,
 Другой прожженный костром.
 
 И белые метели
 Им песню сочиняли,
 Что не слышна в начале,
 А лишь перед концом.
 
 Один хотел промолвить,
 Тот стих, что подарил им
 Сойдя с высот небесных,
 Бездонно чистый лик.

 Но занемели губы,
 Уста снега укрыли.
 И вместо слов чудесных
 Зубов раздался скрип.
 
 Другой же поднял знамя,
 И грудь свою раскрыл он
 И сердце хотел вынуть,
 Путь людям осветить.
 
 Но вековое пламя,
 Давно мечты спалило,
 И там где сердце было,
 Лишь чернь золы горит.
 
 И вскоре дрогнут скалы.
 И солнце почернеет
 И зверь придет кровавый,
 Чтоб гимн войны запеть.

 Но лед в крови расстает,
 А дождь огонь умерит,
 И вера вновь восстанет
 И задохнется смерть.

“Классно”, сказала Полина. “Мне очень нравится”. С этими словами она снова впилась губами в губы Поэта. Полина целовалась очень жадно, погружая свой язык на всю глубину рта, иногда больно кусаясь, как бы желая съесть уста своего любовника.
“Как ты классно целуешься”, сказал Поэт оторвавшись от нее. “Меня еще никто так не целовал”.
“Я снова хочу тебя”, застонала Полина. “Давай, возьми меня, мой жеребец”.
Последовала очередная бурная поебка, после которой, они оба, обессиленные, легли на траву, у костра.
“Давай спать”, улыбнулась Полина, обнимая Поэта.
“Давай”, ответил Поэт. “Спокойной ночи”.
“Знаешь”, сказала Полина, после паузы. “Я тоже в тебя влюбилась. Чуть-чуть.”
Несмотря на сжимающий стыд, разлившийся в ее душе при этих словах, она уже не могла воспрепятствовать тому странному, доселе незнакомому ей жжению, что она чувствовала в области сердца. “Простор открыт”, вдруг пронеслось в голове, и она снова вспомнила о своем плане действий, который словно паяльником был кем-то выжжен в мозгу.
“Завтра с утра начнем действовать. Малыш мне поможет”, подумала она, тут же пристыдив себя за такой дурацкий эпитет, данный своему любовнику. “Я так никогда никого не называла”, родилась в голове мысль, и странное тепло стало снова разливаться в груди, когда она провалилась в глубокий сон.
После сотни мелких сновидений, ближе к утру, Полина вдруг опять увидела Ад. На этот раз она была не внутри, а смотрела на огненную долину откуда-то сверху, как бы наблюдая кино. На горе сидел Хозяин, рядом девушка-демон с черными крыльями, в которой Полина узнала себя. Внезапно вверху заискрился свет. Полина увидела как красивый ангел, одетый в ослепительно белую мантию, возник над огненным полем. Хозяин и демон закрыли руками глаза, прячась от ангельского сияния. В руках ангел держал огромный меч, переливающийся голубым и белым цветами. Вот ангел медленно занес мечь над собой, и вонзил его прямо в пылающую землю. Полина была почти оглушена раскатом грома, прозвучавшим в тот же миг. С неба на долину хлынули потоки ливня. Языки пламени, дьявольски шипя, потухали под его напором. Вода поднималась. Очень быстро она достигла вершины горы, и Полина увидела, как демон, вместе с Хозяином, корчась в адских муках, пошли на дно образовавшегося моря. Заиграла какая-то необыкновенно красивая мелодия, и послышалось пение ангельского хора.
“Не позволь Ему совершить сие! Не позволь Ему разрушить царствие мое! Не позволь...”, раздался вдруг ревящий голос Хозяина. “Я не позволю, отец, я не позволю!”, заорала Полина и проснулась.
  “Вставай, вставай, утро уже”, стала она будить Поэта. “Мне тут кошмары снятся”.
“Что тебе приснилось ?”, сонно спросил Поэт, нехотя продирая глаза.
“Да так, фигня всякая”, ответила Полина, окончательно отойдя ото сна. “Стихи всякие мне на ночь читаешь, вот и снится фигня. Вставай, нас ждут великие дела”.
“Вставай, нас ждут великие дела”, в этот момент ту же самую фразу сказала девушка, находящаяся за сотню километров от места ночлега Поэта и Полины. Адресовалась фраза мужчине, который безмятежно спал на кровати в сельском домике.
“Давай, вставай, хватит спать”, строго сказала Художница.
“Встаю, встаю”, проворчал Ворогеев. “Башка опять болит”.


Глава 7. Новое время.

“Тебе, милок, остаться бы еще”, сказала добрая баба Дуня, наливая Ворогееву и Художнице чаю из самовара. “Чтобы головушка твоя-то зажила”.
“Не могу, бабуль”, посетовал Ворогеев. “Надо идти людям помогать, в стране вон что творится. Спасибо тебе, бабушка, за все”.
Ворогееву было за что благодарить бабу Дуню. Это она, выведя утром в поле корову, обнаружила его с Художницей и помогла отнести Ворогеева к себе домой. Там, они вместе ухаживали за больным, который быстро пошел на поправку. Несколько раз, за чашкой чая, Художница пересказывала бабе Дуне историю их чудесного спасения.
“Прячься быстрее. Это бунт. Меня оставь, здесь”, сумел вымолвить Ворогеев, пролежав несколько минут без сознания, когда Художница уже считала его мертвым. Она не послушалась, что спасло жизнь им обоим. Еле передвигая ноги, девушка затащила Ворогеева в глубь посадки, где тот опять потерял сознание. Художница лежала без движения, слыша как анархисты ходят рядом, крича и ругаясь. Она уже готова была умереть от страха, когда наконец услышала шум отъезжающих автобусов и танков. Художницу спасло еще то, что, после того, как анархисты обнаружили труп Ефима, никто не пытался долго искать Ворогеева. Гораздо легче оказалось объявить своего лидера мертвым, поставив фальшивый крест на том месте, где его видели в последний раз. Очень быстро появилось несколько новых “верховных”, которые, собрав приверженцев, устроили настоящую резню. Немногим удалось выжить тогда, да и те были в последствии уничтожены, попав в окружение повстанцев.
Эту ночь Художница запомнила надолго. Рана Ворогеева сильно кровоточила, он то приходил в себя, то снова терял сознание. Художница перевязала его голову куском своей футболки, который быстро сменил свой темно-зеленый цвет на ярко-красный. В попытке остановить кровотечение она подкладывала под повязку найденный неподалеку подорожник, и что есть силы прижимала его к ране. Это все, что она могла сделать, основываясь на своем опыте первой помощи, полученном на уроках гражданской обороны в школе. Однако Ворогееву повезло. Ваня стрелял из непривычного ему пистолета, который он забрал у убитого Ефима, и потому не смог правильно взять прицел. Пуля прошла вскользь, слегка оцарапав кость и не задев мозг. Стремясь поскорее скрыться, Ваня не стал устранять Художницу и удостоверяться в смерти Ворогеева. А зря.
“Зря, зря я эту мразь взял в автобус”, сказал Ворогеев, когда первый раз встал с кровати в доме у бабы Дуни и прочитал новости в свежей газете. “А думал-то, что это наши меня хотели шлепнуть”.
“Что делать будем ?”, спросила Художница. “Новое время пришло. Стало еще хуже чем при тебе. В стране диктатура. Всех мочат без разбора”.
“Да, жопа”, ответил Ворогеев. “Не знал, что все так легко предадут анархию. Даже газеты стали издавать. А еще эти бомбы. Мне надоело все, я не знаю. Хочу подохнуть нафиг”.
“Значит как строить анархию, так можем”, сказала Художница. “А как исправлять то, что сделал, так подохнуть хочешь. Нет уж, милый, ты уже не подох, потому что не хочет там наверху кто-то тебя так просто отпускать. Ты это сделал, ты и исправляй”
“Наверное ты права”, сказал тихо Ворогеев после некоторого молчания. “Но что мы можем теперь сделать.”
“Выйди на улицу, призови снова людей, они, узнав о твоем воскресении, пойдут за тобой свергать режим”, ответила Художница.
“Никто за мной не пойдет уже”, поморщился Ворогеев. “Взорвут еще пару городов и они уссутся. Да и потом, даже если бы пошли, не хочу все снова. Я устал от насилия. Это путь в никуда, я не хочу опять по нему идти”.
“Да, в ситуацию мы попали”, сказала девушка. “Блин, мне самой еще несколько дней назад было плевать на все, а теперь...”
“И мне теперь не плевать”, сказал Ворогеев. “Я думаю, я должен хотя бы попытаться что-то изменить. Знаешь, иначе я вообще потеряю право называться человеком. Я пойду”.
“Я с тобой”, сказала Художница.
“Не надо”, отрезал Ворогеев. “Это верная дорога к смерти. Ты чиста. Ты не виновата в этом всем. Это мой крест, и я его донесу. А ты... оставайся здесь с бабой Дуней. Поможешь ей по хозяйству. В деревню эти сволочи еще не пробрались”.
“Я не останусь, я пойду с тобой”, повторила Художница.
“Я сказал нет, значит нет”, сказал Ворогеев. “Будешь настаивать, запру тебя в чулане”.
“Не буду настаивать”, улыбнулась Художница.
“Что ж это за глаза такие у нее”, успел лишь подумать Ворогеев, когда вдруг обнаружил, как их губы слились в поцелуе.
“Знаешь, что, тебе еще надо денек полечиться, потом подумаем”, весело сказала Художница, оторвавшись от губ анархиста. Ворогеев ничего не ответил. Он пребывал в полном оцепенении. Второй раз в своей жизни он поцеловал девушку, которую любил.

Глава 8. Прорыв.

“Ты сумасшедшая, остановись!”, заорал Поэт, когда Полина выскочила на автостраду, по которой проезжали мотоциклы с вооруженными солдатами.
“Не подвезете, ребята?”, прокричала им Полина.
“Ну все, теперь нам каюк”, сказал Поэт, выйдя к ней на дорогу.
Вид Полины был абсолютно отрешенный. Три мотоцикла с прицепами остановились перед ними.
“О, свежие анархисты!”, обрадовались солдаты. “Давай, девочка, иди к нам, мы тебя научим анархии”. Все дружно заржали.
“Ах вы суки! Попробуйте только ее тронуть!”, крикнул Поэт.
“И что ж ты нам сделаешь, урод”, заржал один из солдат. Поэт не знал что ответить. Он разве что мог кинуть в солдат своим автоматом. Все патроны давно закончились.
“Пристрели его”, сказал командир, сидящий на соседнем мотоцикле.
Солдат уже поднял ствол, когда раздался голос Полины. Взгляд ее, который теперь пылал, и смотрел в то же время куда-то в пустоту, напугал Поэта гораздо больше, чем ощущение близости смерти.
“Стойте!”, сказала она. “Отдайте нам оружие, мотоциклы и бегите отсюда”
“Правду говорят, что анархисты сумасшедшие все”, засмеялись солдаты. Автоматчик навел дуло на Поэта и собрался произвести выстрел. Того, что последовало дальше, не ожидал никто. Солдат не успел нажать на курок, как его нога предательски подскользнулась на машинном масле, которое он случайно разбрызгал утром на полу прицепа. Его туловище развернуло и вместо того, чтобы выпустить очередь в живот Поэта, он выстрелил в бензобак своего мотоцикла. Взрывной волной Поэта и Полину отбросило на обочину дороги.
“Бляяядь”, только и смог вымолвить Поэт, поднимаясь и наблюдая, как пылают три мотоцикла и шесть человеческих трупов. “Ты цела?”, обратился он к Полине.
“Абсолютно”, улыбнулась Полина. От ее демонического взгляда не осталось и следа.
“Да ты просто в рубашке родилась”, сказал Поэт ошарашено.
“Возможно”, кокетливо сказала Полина и чмокнула Поэта в губы. Идем, малыш. У нас теперь нет мотоциклов, зато есть автоматы. Они не сгорят.
Обобрав обгоревшие трупы и вооружившись до зубов, Поэт и Полина двинулись вдоль автострады.
“Нам нужна машина”, сказала Полина.
“Щас машины запретили”, ответил Поэт. “Давай пойдем в лес, а то опять нарвемся на патрули”.
“Милый”, улыбнулась Полина. “Вот посмотри, едет машина. А ты говоришь, запретили”.
Поэт не поверил своим глазам. По дороге на встречу им ехала желтая “пятерка”. В машине ехал геолог Нашкоев и как всегда курил, слушая свою любимую кассету Цоя.
Когда Нашкоев узнал об установлении нового режима, он решил что пора отправляться в экспедицию. Он взял свое снаряжение и поехал сначала в Артемовск. Там он сутки копал землю и бухал водку с местными жителями. Потом, по привычке, Нашкоев начертил две таблицы. В первую он записал замеры грунта, а во вторую количество выпитых грамм водки по часам. Нашкоев очень щепетильно относился к всевозможным таблицам, эта привычка была выработана у него еще с института. Затем геолог поехал в Великие Проходы и пол дня бухал там. Затем он побывал в Чугуеве и в Диканьке. Патрули иногда встречали желтое жигули Нашкоева на дороге. Они пожимали плечами и не трогали его, думая что едет какой-то министр. “Уж очень желтая машина”, говорили испуганно командиры патрулей. Видать кто-то знатный едет. “И че они тут ездют”, думал Нашкоев, машинально провожая взглядом мотоциклы. Наконец, он добрался до Городище-Пустоваровки, где бухая местный самогон, решил что пора возвращаться домой в Донецк. Здесь, на автостраде, он и увидел двух молодых людей обвешанных автоматами и гранатами, которые жестами предлагали ему остановить машину. Нашкоев пожал плечами и остановился.
“Здорово, братуха”, сказал Поэт. “Куда путь держишь ?”
“В Донецк, вот”, спокойно ответил Нашкоев.
“Кайф, нам туда и надо. Подбросишь ?”, улыбнулась Полина.
“Почему же не подбросить”, ответил Нашкоев. “Садитесь”.
Поэт и Полина разместились на заднем сиденье автомобиля.
“Класс, обожаю Цоя”, сказал Поэт, когда Нашкоев включил свою кассету.
“Я тоже”, ответила Полина. “Потрясная его музыка”.
“Да, Цой, это то что надо”, сказал им Нашкоев. “Когда я езжу в экспедиции, то только его и слушаю, чтобы скоротать время”.
“А ты историк значит ?”, спросила Полина.
“Нет, геолог”, ответил Нашкоев.
“Вау, как интересно”, сказала Полина. “Наверное приключений много в жизни”.
“Не так уж и интересно”, скептически ответил Нашкоев. “Земли много. Хотя и приключений хватает.”
“Ух, я даже не представляю себе подробности профессии геолога”, засмеялась Полина. “Ты копаешь много ?”.
“Да, приходится. Скважины бурю”, ответил Нашкоев.
“А глубоко ?”, поинтересовалась Полина.
“Да нет, не сильно, когда-как”, пожал плечами Нашкоев. “А почему ты спрашиваешь ?”.
“Да так. Я люблю глубоко копать”, засмеялась Полина. В это время машина заурчала и остановилась.
“Черт, бензин кончился”, воскликнул Нашкоев, тщетно дергая ключ зажигания. “У меня больше нет канистры.”
“А шланг есть ?”, спросила Полина.
“Есть, но при чем тут шланг”, с досадой ответил Нашкоев.
“А при том, что будем из бензобака мотоцикла переливать”, сказала Полина.
“Какого мотоцикла ?”, спросили Поэт и Нашкоев.
“А щас приедет, я уже слышу. Одиночный”, сказала Полина. “Выйди и пристрели. Только аккуратно”, обратилась она к Поэту.
Поэт вышел на дорогу и действительно увидел как издалека подъезжает мотоцикл с патрульным. Застрелить его не составило никакого труда. Через минуту Поэт и Нашкоев занимались переливанием бензина из бензобака мотоцикла в свой.
“Девушка у тебя что надо”, сказал Нашкоев, отплевываясь от бензина и засовывая шланг в бензобак.
“Да, не жалуюсь”, улыбнулся Поэт.
“Жениться не собираетесь ?”, спросил Нашкоев.
“Да какое там жениться. Видишь, что делается на свете. Но вообще хотелось бы. Я ее очень люблю”, сказал Поэт, действительно удивляясь насколько сильно он стал обожать Полину за эти два дня.
“Ну дай Бог вам счастья”, сказал Нашкоев.


Глава 9. В последний бой.

Попрощавшись с бабой Дуней, которая надавала им в дорогу всевозможной еды, Ворогеев и Художница вышли на сельскую улицу. Ярко светило солнце, кое-где резвились дети. Из соседнего переулка вышла стая гусей и деловито пересекла дорогу. Здесь, все было настолько мирно, что жители знали о событиях в стране лишь из газет. Однако спокойствие казалось только внешним. Ворогеев и Художница понимали, что стоит им выйти из села, как их схватят. По всей стране сновали отряды военных. Надежд было немного.
“Давай думать, что мы знаем”, начал размышлять вслух Ворогеев. “То, что пишут в газетах. А чего мы незнаем ? То, чего в газетах не пишут.”
“Логично”, ответила Художница.
“Значит, мы знаем, что существует некая подземная сеть бункеров, в которых заложены ядерные бомбы. Знаем также, что есть некий центр управления, откуда Босс взрывала города”, сказал Ворогеев. “Следовательно, в этом и ее слабость. Если бы удалось захватить этот центр, мы могли бы заставить власть капитулировать. В крайнем случае, мы могли бы уничтожить Киев вместе со всеми этими подонками.”
“Ну нет”, сказала Художница. “Я против массового уничтожения мирных граждан, даже если там их осталось немного”.
“Я тоже не хотел бы это делать”, ответил Ворогеев. “Да врядли нам и придется”.
“Думаю, если мы захватим центр управления, то власть не будет сопротивляться в любом случае”, сказала Художница. “Только даже если предположить, что нам удалось это сделать, что я не представляю, кто придет на место власти ? Опять анархия ?”.
“Хотелось бы”, сказал Ворогеев. “Но ты видишь, анархия не может существовать среди этих гадов. Опять придет какой нибудь новый Босс”.
“Согласна”, сказала Художница.
“Мерзкий народец”, посетовал Ворогеев. “Им пытаешься создать условия для свободной самореализации, а они лишь убивают друг друга”.
“Когда-то я читала, что некоторые философы предполагали наличие милиции при анархическом устроистве общества, для того чтобы обеспечивать людям эту самореализацию”, заметила Художница.
“Нет, нет, нет”, сказал Ворогеев. “Это утопия. Милиция - это уже власть. Анархия - это полное отсутствие ограничений. Анархия - это не когда человека контролируют из вне, а когда он сам контролирует себя, когда им движет любовь и стремление к духовному обогащению.”
“Странно”, пожала плечами Художница. “Я не представляю себе такое общество, может разве лет через тысячу”.
“Я пытался построить такое общество”, ответил Ворогеев. “Видишь, что из этого вышло. Я думал, пройдет самосокращение, естественный отбор, и в кратчайшие сроки будет уничтожена вся мразь. А получилось все наоборот. Поэтому пусть живут как знают. Надо поставить к власти просто порядочных людей, а потом, уедем отсюда. Покинем навсегда эту грязную страну. Не хочу больше. Если конечно останемся живы”.
“Да, что врядли”, ответила Художница.
“Я люблю тебя”, сказал Ворогеев. “Поэтому не хотел, чтобы ты отправлялась со мной. Если ты это сделаешь, ты никогда больше не сможешь вернуться в прошлое”.
“У меня нет прошлого”, ответила Художница. “Нам с тобой больше нечего терять. Поэтому идем”.
“Ворогеев обнял девушку и прижал ее к груди. “Что ж, возможно ты и права. Спасибо тебе. Не знаю что бы я делал без тебя”.
“Ха, без меня бы ничего и не случилось”, засмеялась Художница. “Не пошел бы гулять в степь, не позволил бы Ване себя пристрелить. Я разрушила твою анархию”.
“Да уж, черный у тебя юмор”, сказал Ворогеев.
“Давай тогда подумаем серьезно, над нашими безумными планами”, ответила Художница. “Как мы собираемся в центр управления проникнуть, кого поставим на место новой власти”.
“А вот кого”, радостно сказал Ворогеев и указал на кузницу. “Идем вовнутрь, поговорим с кузнецом”.
В кузнице было очень жарко. Полуобнаженный лысый кузнец занимался выделыванием розы из куска раскаленного металла. Вот он, аккуратно завив все лепестки, опустил розу в ведро с водой. Раздалось сильное шипение.
“Глядите”, улыбнулся кузнец посетителям. “Ничего вышло ?”.
“Красиво”, сказала Художница. “Здорово у вас получается”.
“Спасибо”, ответил Кузнец. “Я люблю делать цветы”.
“Цветы это хорошо”, сказал Ворогеев. “Но не всегда к месту. Я предпочитаю мечи”.
Кузнец поднял голову и железная роза упала на пол из его рук.
“Товввварищ, вверховвный ...”, только и смог вымолвить он.
“Тише”, сказал Ворогеев. “Я больше никто. Меня нет. Меня убили”.
Следующие пять минут они вместе с Художницей приводили кузнеца в чувства, поливая его водой из ведра.
“Зря ты так”, улыбнулась Художница, “Человек может и не оправится от шока. Тебя ведь действительно все считают мертвым”.
“Ничего, ничего”, засмеялся Ворогеев. “Если мы хотим чего-то сделать, то нам нужен шок”.
“Оружием владеешь ?”, спросил анархист у Кузнеца, когда тот окончательно очнулся.
“Да, товарищ верховный”, ответил ошеломленный кузнец. “Пистолеты, автоматы, немного РПГ”. А кто щас не владеет ? Без этого никак.”
“Отлично, отлично”, потер руки Ворогеев. “Страна в опасности. Ты нам будешь нужен. Слушай сюда”. И Ворогеев с Художницей поведали Кузнецу об их новых планах.
“Ну что, товарищ, готов послужить Родине в последний раз ?“, спросил анарх.
“Ясен пень, о чем речь”, сказал Кузнец. “Я ненавижу этих тварей, что в Киеве”.
“Рад видеть, что не все еще продались”, улыбнулся Ворогеев. “Нам надо собрать людей. Много у тебя в деревне здоровых мужиков как ты ?”.
“Ну человек сто наберется”, почесал свою лысину Кузнец.
“Отлично. Пройдемся еще по соседним деревням”, сказал Ворогеев.
“Что отлично ?”, спросила Художница. “Ты собираешься людей с голыми руками в бой посылать ?”
“Обижаете, сказал Кузнец. Пойдемте”. С этими словами он отошел в глубь кузницы, где стоял большой металлический шкаф с разнообразными изделиями.
“Помогите мне”, попросил Кузнец Ворогеева, и они вместе отодвинули тяжелый шкаф. За шкафом виднелся узкий спуск вниз. Кузнец, Ворогеев и Художница проследовали один за другим в темную подземную комнату, где все стены были обвешаны всевозможными автоматами и револьверами. По углам стояли сундуки, полные гранат. На полу комнаты были аккуратно сложены ручные гранатометы.
“У, да здесь хватит, чтобы целую армию вооружить.”, сказал изумленный Ворогеев.
“А то”, ответил Кузнец. “За годы независимости собрал. Вот и пригодилось”.
“Блин, как же вы мужики любите всю эту гадость”, сказала Художница. “Жуткая комната”.
“Придется и тебе привыкнуть к оружию”, сказал Ворогеев. “Раз уж решила страну спасать”.
“Да уж”, ответила Художница. “Привыкнуть постараюсь. Но полюбить врядли смогу”.
“А никто и не просит его любить. Но придется использовать”, сказал Ворогеев. “Знаешь, если у нас все получится, я решил больше никогда не возьму в руки ствол”.
“Спасибо”, сказала Художница. “Я это ценю. Главное, чтобы у нас все получилось”.
“Ты парень не промах. Будешь нашим министром обороны”, сказал Ворогеев Кузнецу.
“Есть, товарищ верховный анарх”, бойко ответил Кузнец.
“Давайте звать меня лучше просто, командир например”, предложил Ворогеев. “Ненавижу эту кличку, верховный анарх”.
“Будем звать тебя Генерал”, улыбнулась Художница, с нежностью посмотрев на Ворогеева. “Мой Генерал. Идемте наверх, пора собирать народ”.


Глава 10. Танец на крыше.

На въезде в Донецк машину Нашкоева остановило ГАИ.
“Выходите по одному. Не думайте сопротивляться. Вы под прицелом”, закричали менты. “Давно вас ждем, сволочи”.
“Вот и приехали”, грустно сказал Нашкоев и выключил Цоя.
“Спокуха”, улыбнулась Полина. “Возьми оружие, выйди и расстреляй их всех”, попросила она Поэта.
“Но как ?”, удивленно спросил Поэт. “Меня же в миг изрешетят. Мотоциклов теперь нет, даже взрываться нечему”.
“Я говорю, иди и стреляй!”, сказала Полина приказным тоном. “Не бойся милый, все будет хорошо”, добавила она более мягко и нежно поцеловала своего любовника. От этого поцелуя все смешалось в голове бывшего солдата Ворогеева. Он почувствовал, как необьяснимая звериная мощь наполняет его всего до краев. Больше не оставалось ни страха, ни сомнения, лишь железная решимость, да память о поцелуе своей возлюбленной, который до сих пор жег губы. Поэт взял автомат и вышел из машины. Двенадцать патрульных открыли огонь одновременно, посылая в Поэта очереди патронов. Поэт уже знал почему-то, что ни одна их пуля не попадет в цель. Он спокойно поднял свой “калаш” и одиночными выстрелами уничтожил одиннадцать ментов. Двенадцатый в панике побежал прочь.
“Стой”, заорал Поэт и выстрелил два раза по ногам беглеца. Тот застонал и упал на землю.
“Вот видишь, милый”, улыбнулась Полина, выходя из машины. “Ничего не бойся со мной. Посидите в машине, я пойду, узнаю у этого гадика кое-какую информацию”.
“Может мы сами ?”, предложил ничего не понимающий Нашкоев.
“Давай останемся”, сказал Поэт. “Надо делать то, что она говорит”.
Нашкоев почувствовал, что лучше не спорить. Полина подошла к лежащему мужчине и сняла с него милицейскую рубашку, обнажив торс.
“Вот мы и встретились, Олег“, сказала девушка тихо. “Он тебя уже давно ждет“.
После этого она достала свой солдатский нож, и начала работать. Находясь в каком-то гипнотическом сне, Поэт и Нашкоев старались не смотреть, слыша жуткие вопли несчастного. Полина делала все аккуратно, ни одна капля крови не испачкала ее руки. Когда она закончила, от верхней части тела патрульного осталось лишь кровавое месиво. Полина вытерла нож о подол своего кителя и вернулась к машине.
“Поехали, мальчики”, сказала она весело. “Мы перекантуемся денек у тебя на флэту, ты не против ?”, спросила она Нашкоева.
“Нет, конечно, что ты”, ответил перепуганный геолог.
Проезжая по городу, Поэт отмечал, как он изменился. Абсолютно, пустые улицы, без машин и без людей были вымыты до блеска. Окна домов, в которых раньше часто можно было увидеть парочки, занимающиеся сексом, или показательно повешенные изувеченные тела врагов анархии, теперь все казались одинаковые и серые. Поэт заметил, что большинство окон было заколочено. “Наверное, уже всех расстреляли”, подумал он. “А нет, все же, еще не всех”. У проспекта Мира Нашкоеву пришлось притормозить машину. Улицу перекрыли санитары, выводившие из подъезда какого-то мужчину. Шел он спокойно, не сопротивляясь.
“Это начальник анархической пропаганды по Киевскому и Ворошиловскому районам.”, сказала Полина.
“Да, видать знатный мужик, ишь как гордо шагает”, заметил Нашкоев.
Поэт ничего не сказал. Он в недоумении наблюдал, как к толпе санитаров резко подъехала роскошная иномарка, и оттуда в сопровождении охраны вышла Инна.
“Здравия желаем, товарищ командующий”, вытянулись санитары.
“Вольно, ребята”, сказала Инна. “Ну что, поймали тебя наконец ?”, обратилась она к закованному в наручники мужчине. “Вот так вот, славный. Повезло тебе. Мне надо ехать в Киев, А то бы лично тебя допросила”.
Инна села в машину, которая исчезла столь же быстро, как и приехала.
Никто в толпе так и не замечал желтую “пятерку”, стоящую поодаль. Нашкоев нажал на газ, и скрылся в переулке.
“Не могу поверить”, думал Поэт. “Она продалась повстанцам. Как она могла. Хотя она всегда была скользкой тварью”. Поэт поймал себя на мысли, что ему по большому счету совершенно пофиг. Сейчас возле него сидела самая необыкновенная девушка в мире, которую он очень боялся и очень любил. Рядом с ней любые мелкие неприятности забывались довольно быстро. Поэт притянул Полину к себе, и они снова начали целоваться.
Нашкоев уверенно довел машину до своего дома. Войдя в квартиру, Поэт и Полина умылись и сидели в обкуренной комнате на большом диване, в то время как Нашкоев хлопотал на кухне, готовя завтрак.
“Солнышко, любовь моя, как я тебя обожаю”, сказал Поэт, целуя губы Полины.
“Я тоже тебя очень люблю. Хочу, чтобы ты всегда-всегда был рядом”, улыбнулась Полина.
“Я буду всегда рядом”, пообещал Поэт.
“Надеюсь на это”, мечтательно сказала девушка. “Нам осталось немного совсем. Мы выполним задание, и больше никто нас не сможет разлучить”.
“Какое задание ?”, удивленно спросил Поэт. Он поймал себя на мысли о том, что никогда до этого даже не пытался поинтересоваться целью их путешествия, воспринимая все действия Полины как должное. Между тем, Поэт все больше стал замечать странности ее поведения. Казалось, поступки этой девушки не были подчинены никакой человеческой логике. Она словно жила лишь своими чувствами и инстинктами. Даже когда Поэт заключал ее в свои объятия, он чувствовал насколько неподконтрольна может быть та сила, что таится в ней. И от этого ему становилось страшно. Но от этого же он еще больше обожал ее.
“Очень скоро узнаешь, потерпи, милый”, сказала Полина, и Поэту снова не осталось ничего как повиноваться. На кухне Нашкоев включил магнитофон, и в прокуренном воздухе квартиры зазвучала песня.
Весь день Поэт и Полина занимались друг другом, делая пару раз перерывы, чтобы поесть. Нашкоев курил в кухне и слушал музыку.
К вечеру когда стемнело, квартиранты легли спать – Поэт и Полина, сжав друг друга в объятиях, на диване в зале, Нашкоев – на маленькой кроватушке в спальне. Он уже начал видеть сон, когда его разбудил голос девушки.
“Мы пойдем”, сказала Полина. “Спасибо за гостеприимство”.
“Может до утра побудете?”, предложил Нашкоев из вежливости. На самом деле он очень радовался, что это демоническое создание покидает его квартиру.
“Нет, к сожалению, нам срочно надо идти”, ответила Полина.
“Хорошо, удачи вам!”, сказал Нашкоев. “Я вставать уже не буду, ладно? Захлопнете дверь”.
“Ок, спокойной ночи тогда”, улыбнулась Полина. “Не поминай лихом”.
Она прошла в зал, где лежал спящий Поэт. “Вставай, соня. Нам уже пора”, сказала девушка, тормоша Поэта за плечо.
“Что так рано”, ответил сонный Поэт. “Ночь же”.
“Надо, значит надо”, сказала Полина. “Пора!”. Поэт вдруг на себе почувствовал толчок той неумолимой энергии, которая тянула сейчас его девушку прочь.
“Хорошо, встаю”, проворчал он, спешно одеваясь.
Покорно следуя за Полиной, он уже совсем не удивился, когда оказался на крыше девятиэтажки. На ночном небе ярко светили звезды. Поэт поставил на землю сумку с оружием и стал оглядываться по сторонам.
“Нам сюда”, сказала Полина, указывая на открытый люк. “Надо будет спускаться по лестнице. Осторожно. Будь рядом со мной”.
“Мрачно, там”, ответил Поэт, заглядывая в люк.
“Жизнь вообще мрачная штука”, сказала Полина. “Это наш последний этап, малыш. Скоро все будет кончено”.
“Я верю тебе”, улыбнулся Поэт и обнял девушку. “Знаешь что ? А давай немного потанцуем. Всегда мечтал потанцевать ночью на крыше”. И он закружил Полину в странном вальсе без музыки на обсмоленной крыше высотного здания.
“Ха, ну ты затейник”, засмеялась Полина, подчиняясь беззвучному танцу. Она чувствовала, как некий зов тянет ее туда, вниз, в люк, однако другая, не менее страшная сила призывала ее повременить и потанцевать здесь под звездами со своим возлюбленным. “Возможно, я в последний раз вижу небо”, вдруг подумала Полина, и две слезинки медленно скатились из ее глаз.
“Почему ты плачешь, миленькая?”, спросил Поэт с удивлением.
“Наверное от счастья”, прошептала девушка. “Пойдем, хватит танцевать, нам пора!”, сказала вдруг она строгим голосом. Молодые люди начали спуск.


Глава 11. Вторжение.

Отряд захватчиков дремал. Через час должны были забрезжить первые лучи рассвета, а это значит начало вторжения. Все было рассчитано. Генерал с Кузнецом собрали в общей сложности 205 человек. Посовещавшись, командующие решили, что этого должно хватить, для небольшой ударной группы. По просьбе Генерала, Кузнец, пройдясь по селу, подыскал несколько геологов, ничего не понимающих и бухающих водку. Не вдаваясь в объяснения, Кузнец прихватил геологов с собой.
“Вся соль будет заключаться в неожиданности нападения”, сказал Генерал. “Я рассчитываю уже к полудню взять Борисполь”. О своих дальнейших намерениях Генерал пока не сообщил никому, кроме Художницы. Дело в том, что под аэропортом Борисполя он когда-то выкопал небольшой бункер. Сейчас этот бункер был в запустении, при анархии он практически не использовался. В Бункере оставалось все необходимое бурильное оборудование. Именно таким образом рассчитывалось проникнуть в подземные убежища Босса. Генерал еще не имел понятия, насколько огромным сооружением является то, что он окрестил убежищами.
Лежа в предрассветном забвении, Художница видела странный сон. Она находилась на полуразрушенной бензозаправке, где остановились автобусы Ворогеева в ту злополучную ночь. Перед ней стояла старая скамья, на которой сидели Ворогеев и Ефим. Между ними на всю скамью лежал труп мужчины. Лицо его было накрыто соломенной шляпой. Художница с интересом подняла шляпу и увидела под ней лицо Ворогеева. В ужасе она обернулась и посмотрела на Ворогеева, сидящего за ней на скамье. Анархист беззвучно хохотал. Художница заорала и проснулась.
“Что-то приснилось?”, спросил Генерал, успокаивая девушку. Художница рассказала ему свой кошмар.
“Не переживай, это все уже позади, все хорошо”, сказал Генерал, обнимая ее.
“Обещай мне”, сказала Художница. “Что бы не случилось, куда бы война не заставила нас отправиться, мы всегда будем вместе”.
“Хорошо, я обещаю”, улыбнулся Генерал. “Я не оставлю тебя”.
“Спасибо”, сказала Художница и заключила мужчину в объятия.
“Пора нам в путь”, сказал Генерал. “Кузнец, командуй подъем”.
Две сотни озлобленных захватчиков быстро собрались и двинулись в дорогу. Штурм Борисполя прошел без потерь. Так как разрушенный еще при анархии аэропорт потерял свое стратегическое значение, в этом районе войск Босса было минимальное количество.
“Стрелять на поражение. Никому не позволять уйти. Все провода и другие системы связи сразу уничтожать”, сказал Генерал. “Мы должны проникнуть вовнутрь до того, как Босс будет предупреждена”.
Собрав по пути трофейное оружие, и приняв в свои ряды еще добровольцев, ударный отряд занял здание аэропорта.
“Товарищ генерал, имеется двое пленных офицеров, приступить к допросу ?”, спросил Кузнец.
“Приступай!”, сказал Генерал. “Мне нужны как можно быстрее все сведения о хранилищах, план, глубина и так далее. Узнай обязательно расположение центра. У нас есть не больше пятнадцати минут. Возьми сколько тебе нужно людей, пусть помогают”.
Генерал взял бинокль и поднялся вместе с Художницей на смотровую вышку аэропорта.
“Как красиво тут”, сказала Художница, любуясь видом.
“Щас не о красоте думать надо, а о том, чтобы враг не подоспел”, ответил Генерал. Однако горизонт и небо были совершенно чистыми. Не прошло и пяти минут, как появился Кузнец.
“Все готово, товарищ Генерал”, пропыхтел он. “Они все сказали. Центр управления бомбами находится в Донецке. Ребята щас рисуют план по их словам. Под нами огромные города”. И Кузнец рассказал Генералу, то, что ему сообщили о Просторах пленные солдаты.
“Ну и ну”, присвистнул Генерал. “Грандиозно. Вот что, ступай быстро с ребятами на склад и неси парашюты. Выберешь сотню самых лучших мужиков, они отправятся с нами в подземелье. Да и не забудь прихватить геологов. Остальные будут держать оборону здесь. Что ты знаешь о коммуникациях между подземными городами?”.
“Они не информированы об этом. Говорят только есть какие-то туннели с поездами. О местонахождении молчат, похоже, правда, не знают”, сказал Кузнец.
“Ну, вы их еще потрясите”, ответил Генерал. “Поживее бы все”.
“Да, и вот еще что”, сказал Кузнец улыбаясь. “Босс сейчас внизу, в киевском Просторе, в своем кабинете. Они сказали местонахождение”.
“Вот это везуха!”, радостно закричал Генерал. “Беги, браток, беги скорее. Чтобы через пять минут здесь были люди и парашюты. Мы начнем спуск в мой бункер”.
“Есть, товарищ Генерал”, ответил Кузнец.
“Хороший Кузнец”, сказал Генерал Художнице. “Ефимку мне чем-то напоминает. Эх, жаль Ефимку”.


Глава 12. Прыжок.

Прошло чуть больше пяти минут, когда сотня захватчиков, груженые парашютами, оружием и горючим один за другим начали спускаться в подвал аэропорта. Во главе процессии шли Генерал, Художница и Кузнец. Девушка держала в руке фонарь, освещающий путь. Она уже сбилась со счета лестничных площадок, уходящих одна за другой под землю в кромешной тьме, когда вдруг Генерал приказал остановиться.
“Здесь”, сказал он. “На этой площадке находится дверь в мой Бункер”.
“Лестница ведет еще вниз, что там?”, поинтересовался Кузнец.
“Это обманка”, ответил Генерал. “Для чужих. Я не позавидую тому, кто спустится туда, ниже”.
“Понятно”, сказал Кузнец. “Не будем проверять”.
Генерал подошел к большой очень ржавой двери, находящейся в стене и отвинтил входной вентиль. Дверь открылась медленно, как бы нехотя, с жутким скрипом.
“Входите, братья”, обратился Генерал к захватчикам. “Не забывайте вытирать ноги”.
Художница заметила, что этот бункер был совсем не такой уютный, как тот, в котором она уже успела побывать, хотя и не менее ржавый. Дело было в том, что здесь все отдавало какой-то пустотой и необжитостью. Длинный пыльный коридор с комнатами по бокам, пустыми и одинаковыми, без единого намека на мебель. Пройдя в конец коридора, Генерал отворил дверь в большую техническую комнату, где стояли три буровые установки.
“Привести сюда геологов и еще пять мужиков в помощь”, скомандовал Генерал. “Ты, Кузнец, будешь руководить. Заправляйте машины”.
Начался быстрый и кропотливый труд по заправке застоявшихся, давно не используемых бурилок.
“Хоть бы оно заработало”, сказал Генерал, помогая одному из геологов дотащить канистру с бензином до установки. “Вся надежда сейчас на эти аппараты”.
И аппараты не подвели. Пыльные, долгое время никому не нужные, они словно снова начали дышать, когда геологи завели их двигатели.
“Бурить начнем прямо здесь”, скомандовал Генерал. “Это уровень 80 метров. Какая глубина до купола Простора?”.
“Здесь двести тринадцать метров, товарищ Генерал”, ответил Кузнец.
“Отлично, стало быть, сто тридцать три метра пройти”, потер руки Генерал. “Могло быть и хуже. Начинайте ребята. И откройте все рты”. Предупреждение было не лишним. Страшный грохот заполнил весь бункер, когда первая буровая установка, пробив железный пол, ушла вниз, под землю.
“Когда они заткнутся”, проорала Художница. “Я не выдержу долго”.
“Потерпи”, закричал Генерал. “Это хорошие бурилки. Японские. Должны быстро справиться”.
Звук бурилки, уходившей все ниже, затихал. Все захватчики, наводнившие Бункер замерли в жутком напряжении. Наконец воздух сотряс обрадованный возглас геолога, глядящего на пульт.
“Прошла”, проорал он. “Прошла!!! Ребята мы сделали это!”.
“Молодцы братухи!!!”, закричал Генерал и начал обнимать геологов. “Простор открыт! Поздравляю вас, товарищи! Пускайте второй бур!”. Захватчики разразились криками восторга и аплодисментами.
Когда последний бур сформировал окончательно стены шахты, Художница с Генералом аккуратно подошли к краю и заглянули вниз. Ничего не было видно, кроме черноты.
“А где же свет в конце туннеля ?”, спросил Генерал. “Вы уверены что пробурили насквозь ?”, поинтересовался он у геологов.
“Мы свое дело знаем”, обиженно ответили геологи, дыхнув на Генерала перегаром.
“Да вы не серчайте, я ж шучу”, улыбнулся Генерал и похлопал геологов по плечу. “Вы настоящие герои, товарищи. Я вас представлю к награде. Надеть всем парашюты!”, скомандовал он захватчикам.
“Товарищ Генерал. Разрешите мне первым прыгнуть”, попросил Кузнец.
“Разрешаю”, улыбнулся Генерал. “Всегда ценил в бойцах храбрость. Перед прыжком всем приготовить автоматы и включить фонари. Никто не забывает, что дергать кольцо только после того, как увидите, что вылетели из-под купола. Если ваш парашют откроется в шахте, то он зацепится за стены и запутается. Когда коснетесь земли, сразу хватайтесь за оружие. Вокруг могут быть враги”, проинструктировал он захватчиков. “Ты, стой у шахты и помогай мне смотреть, чтобы все прыгали правильно, выдерживаем паузу десять секунд”, обратился Генерал к Художнице.
Один за другим сотня солдат начала прыгать в дырку, выкопанную в полу технической комнаты бункера. Наконец в комнате не осталось никого, кроме двоих влюбленных.
“Ну, раз голова последнего не торчит отсюда, значит шахта точно сквозная”, пошутил Генерал.
“Мне страшно”, сказала Художница. “Это абсолютная неизвестность. Что нас ждет там ? Может наши люди уже мертвы”.
“Но, но, без паники”, ободрил ее Генерал. “Мы с тобой решились на это предприятие. Значит, нам нечего уже нельзя боятся. Бог на нашей стороне”.
“Ты веришь в Бога?”, удивленно спросила Художница.
“Приходится”, ответил Генерал.
“Обними меня”, попросила девушка. “Давай полетим вместе”.
“Хорошо, я помню свое обещание”, улыбнулся Генерал. “Держись за меня очень крепко”.
“Я держусь”, засмеялась Художница, и прижалась к своему возлюбленному.
“Ну, полетели!”, закричал Генерал, и они вместе прыгнули в пропасть.
Некоторое время влюбленные самозабвенно целовались, в свободном падении по черной шахте, когда вдруг резкий свет ослепил их. Они увидели, что находятся в открытом пространстве, а над их головами стремительно вверх уходит огромный купол, весь увешанный прожекторами и какими-то механизмами. Генерал дернул кольцо парашюта.
“Ты только глянь!”, воскликнула Художница. Полюбоваться было на что. Под ними, словно тысячи светлячков, светились огни киевского Простора.
“Да, это какая-то фантастика!”, сказал Генерал, наслаждаясь видом.
“Смотри, мы с тобой парим!”, закричала Художница. “Мы летим над подземным городом! Я лечу, лечу!”, смеялась она.
“Да, никогда я еще такого кайфа не получал”, захохотал Генерал. “Посмотри, а наверху-то звезды! Вот, зачем нужны были эти прожектора!”.
“Супер! Я люблю тебя!”, закричала Художница. “Целуй, целуй меня!”.
В долгом поцелуе Художница и Генерал убили основное время полета до земли.
“Ну вот и вы прибыли!”, радостно поприветствовал их Кузнец. “Все наши добрались благополучно. Военных тут нет. Зато посмотрите сколько девятиэтажек. И кому они тут нужны? Лучше бы кузницу построили”.
“Идем, идем”, сказал Генерал. “Потом налюбуемся”.
“Взвод, вперед!”, заорал Кузнец, и отряд захватчиков уверенно зашагал по Простору.

Глава 13. Босс.

Босс сидела в своем подземном кабинете и читала интернет. Ее компьютер был один из первых, которые подключили к интернету после налаживания контакта с западом. Босс чувствовала, как нормальная цивилизованная жизнь начинает внедряться в ее страну. Во всяком случае, в ее кабинет. Боссу было скучно. Она посмотрела на массивные мраморные стены и зевнула. Там, за толстыми стенами, находился киевский Простор. В нем трудились рабочие, отстраивая и реставрируя старый город. Здесь же строились огромные операционные, и уже начались первые операции по отуплению граждан. Босс рассчитывала, что в последствии киевский Простор позволит в кратчайшие сроки прооперировать всех жителей страны. Но это позже. Сейчас в основном врачи занимались операциями над солдатами, или “тугодубами”, как их шутливо окрестил Ваня. Вышедшие из операционных солдаты действительно были жутко тупы, но столь же исполнительны. Однако опыты еще не завершились, и многие погибали через несколько часов после операций. Босс дала Министру здравоохранения еще десять легкомыслиц, лишь бы он побыстрее исправил все недочеты. Напротив Босса на стене висели две огромные электронные карты. На первой было изображено постсоветское пространство, все усеянное зелеными лампочками – отметками Просторов. На второй карте, более современной, был детально вычерчен киевский подземный город - один из самых больших и глубоких городов, располагающийся практически под всей Киевской областью. ГРУшники называли его тропическим, за жару, что царила внутри – на некоторых участках глубина города достигала больше тысячи метров. Босс посмотрела на центральную часть карты, где ярко-красным цветом был изображен недостроенный туннель Киев – Полтава. Рабочим было приказано соединить его в кратчайшие сроки с туннелем Донецк – Чернигов, для того, чтобы обеспечить быстрый подземный доступ к Донецку. В донецком Просторе находился секретный центр управления системой самоуничтожения, той самой, благодаря которой Боссу удалось держать в страхе всю страну. Босс расстреляла всех, кто помогал ей расшифровывать коды бомб, поэтому она теперь была единственным человеком, способным управлять взрывной машиной. Сейчас в новом туннеле “Киев-Донецк-Ч” были полностью проложены рельсы, однако один участок оставался сильно затопленным подземными водами, для откачки которых требовалась доставка импортных помп. Босс заказала помпы в Германии и ждала доставки в конце дня.
Снова зевнув, Босс закрыла обозреватель интернета. “Все та же фигня”, подумала она. “Серость и пошлость. Когда я захвачу мир, интернет будет другим. Да и мир станет другим”. Босс силой заставила себя прекратить фантазировать. С детства она была приучена поменьше предаваться мечтам, и побольше трудиться для того, чтобы эти мечты осуществлять. Босс родилась в бедной семье. Отца она не видела никогда, ее мать была алкоголичкой. Уже в шесть лет девочка знала, как живут люди на самом дне общества, и была взрослой не по годам. Именно тогда она решила во что бы то ни стало добиться для себя другой жизни, не такой в которой она выросла. И она преуспела в этом. Во многом благодаря своей хитрости, во многом - былой обольстительной красоте. Но самое главное, по мнению ее самой, было то, что она никогда не останавливалась на достигнутом. Даже сейчас, когда у ее ног была одна шестая планеты, она стремилась к большему, желая заполучить весь мир. Босс никогда не думала о смерти. Она предпочитала жить сегодняшним днем, и не предаваться всяким наводящим тоску мыслям. Смерть для Босса существовала только лишь когда речь шла о других. Сейчас на ее столе лежала пачка приказов о расстрелах, которые она подписала еще утром. Убийство давно стало для нее обычной рутиной, она подписывала эти приказы лениво и не глядя.
Часы на стене запищали и показали три часа дня. Босс встала, налила себе из графина стакан воды и осушила его почти залпом. Было жарко. “Нужны новые кондиционеры”, подумала она. “Блин, сколько проблем, когда становишься во главе государства”. Случайно увидев свое отражение в огромном зеркале на противоположной стене, Босс улыбнулась. “А ведь, правда, сказал кто-то, государство это я”, пронеслось в голове. “Так, пора пойти проверить как идут работы”. Босс подошла к выходному порталу своего кабинета и нажала кнопку. Раздвижные двери открылись. На пороге перед ней стояла толпа злых вооруженных людей во главе с Генералом Ворогеевым собственной персоной.
“Вы арестованы, Босс”, сказал Генерал, наставляя на нее дуло пистолета. “Поднимите руки вверх. Не думайте сопротивляться. Следуйте с нами”.
Шок был настолько сильным, что две секунды Босс пребывала в полном оцепенении. Однако лишь две секунды. Полная бурных событий жизнь научила ее смотреть в лицо любой ситуации.
“Вам не удастся!”, закричала Босс захватчикам, пятясь назад к стене. “Сейчас здесь будут солдаты. Вас всех уничтожат!”.
“Ничего, солдатики твои не успеют. Входы блокированы”, улыбнулся Генерал.
“Подошла сюда, быстро”, заорал Кузнец. “Убью ведь!”.
“Хорошо, хорошо, я иду”, сказала Босс тихим голосом. Лицо ее побледнело. “Ой, что-то мне плохо”, пробормотала она и, пытаясь опереться рукой о зеркало, стала медленно съезжать на пол.
“В обморок упала что ли?”, спросил Генерал у Художницы.
“Я не думаю, Воря”, прошептала девушка. “Не спускайте с нее глаз”.
Опасения Художницы подтвердились. Внезапно пол под Боссом раскрылся, и она мгновенно исчезла в проеме. Захватчики начали стрелять по инерции, но их выстрелы лишь разбили большое зеркало, осколки которого посыпались в образовавшуюся дыру.
“Прекратить стрелять”, заорал Генерал. “За ней!”.
Захватчики бросились к дырке в полу.
“Я полезу”, сказал Кузнец и нырнул под землю.
“Там шахта лифта”, сказал он, показавшись через несколько секунд на поверхности, весь в пыли. “Кабина вверх пошла”.
“Черт, она сейчас возьмет вертолет и полетит в Донецк к чертям все взрывать!”, закричал Генерал.
“Посмотри сюда”, крикнула Художница, исследуя экран карты. “Вот где находится туннель!”.
“Это наш шанс!”, промолвил Генерал, подойдя к карте. “Быстро вниз, к туннелям!”. Толпа захватчиков спешно выбежала из пустого кабинета.


Глава 14. Туннель

Отряд несся по улицам подземного города. Иногда по пути попадались испуганные ошарашенные охранники, которых тут же расстреливали, не давая опомниться. Дорога начала уходить вниз и бежать стало легче.
“Вот он! Вот вокзал!”, крикнул Генерал, указывая на свет впереди. Взвод остановился перед огромной платформой, на которой трудились несколько десятков рабочих.
“Взять их!”, заорал Кузнец. Захватчики бросились вперед и в течение минуты повязали несчастных, даже не пытавшихся сопротивляться рабочих.
“Не убивай этих людей”, попросила Художница Генерала. “Они здесь поневоле”.
“Я и не собираюсь”, успокоил ее Генерал. “Когда все закончится, мы выведем их на поверхность. А сейчас нам надо кое-что узнать”. Кузнец подвел к Генералу испуганного Прораба.
“Куда ведут рельсы?”, спросил Генерал Прораба.
“К черниговскому туннелю”, ответил Прораб услужливо. “Рад, что вы вернулись, товарищ верх...”.
“Порадуешься дома”, оборвал его Генерал. “Как я могу добраться до Донецка?”.
“Вам следует сесть на поезд, который стоит в черниговском туннеле”, сказал Прораб. “Но туда сейчас добраться можно только на дрезине. А еще, на последнем участке рельсы затоплены, мы не можем откачать воду, нет насосов”.
“Какова длина участка затопления?”, спросил Генерал.
“Два километра сто метров”, ответил Прораб. “Я вам дам лодку. Надувную. Мы ей пользовались при работах”.
“А сейчас есть рабочие в туннелях?”, поинтересовался Генерал.
“Нет, всех вывели”, ответил Прораб. “Вы хотите захватить центр? Тогда вам понадобится это. Здесь план всех просторов с указанием стратегических объектов и системой контроля”. И Прораб протянул Генералу КПК.
“Спасибо”, ответил Генерал. “Но почему ты помогаешь нам? Мы же пришли уничтожить твоих лидеров”.
“Вы разве не видите, у власти стоят безумцы”, ответил Прораб. “Стало еще хуже, чем при анархии. Пожалуйста, помогите нам, товарищ верховный”.
“Хм, мы сделаем все возможное”, ответил Генерал. “Дрезин сколько у вас?”.
“К сожалению, одна, на три персоны”, ответил Прораб.
“Мрачно”, сказал Генерал. “Значит в Донецк поедет только три человека. Остальным держать оборону здесь, в Киеве. Кузнец, назначь старших, поедешь с нами”.
“Я тоже с тобой”, попросила Художница.
“Я бы очень не хотел тебя брать”, мрачно ответил Генерал. “Оттуда мы можем не вернуться живыми. Но я помню обещание”.
“Да”, сказала Художница. “Если мы и умрем, то умрем вместе. Без тебя я все равно не захочу здесь жить“.
“Тогда поехали. Грузите дрезину”, приказал Генерал.
Прощание заняло около десяти минут. Генерал, Художница и Кузнец лично подошли к каждому из захватчиков и поблагодарили их за прекрасную службу.
“Не сдавайтесь, товарищи, держите оборону”, сказал Генерал. “Чую, скоро наша возьмет!”.
“Удачи вам!”, “Да пребудет с вами Господь!”, “В добрый путь!”, слышались возгласы захватчиков, когда дрезина, урча и дребезжа, двинулась по подземному туннелю.
Когда они ехали уже около двух часов, Художница начала дремать, положив голову Генералу на плечо.
“Эх, быстрее бы”, обратился Генерал к Кузнецу. “Возможно, мы щас едем, а города уже все взорваны. Или нас будут поджидать”.
“Да, но другого варианта нет”, сказал Кузнец. “Тут, как говорится, пан или пропал”.
“Да уж”, вздохнул Генерал.
Ни Генерал, ни Кузнец, ни Художница не знали о том, что Босс по личным причинам решила отложить на несколько часов свой перелет в Донецк, и находилась сейчас высоко над ними в загородном домике допросов. В комнате помимо нее было два человека – министр внутренних дел и командующая отделом операций специального назначения.
Босс посмотрела пронзительным взлядом на Инну, подвешенного к потолку Ваню, затем в окно и изрекла:
"Ходят слухи, что ты, дорогой Ваня, мил человек, стукачек...".
“Я ео маагн...”
“Ну, что скажешь. Обмануть хотел...Бабу не проведешь, она сердцем чует...”
“Так я жемпек..лщо..буа..муууу”
“Да ты не бойся. Мы тебя не больно зарежем...Инна, неси плоскогубцы...”
“СУУУКИИААААААААААААААААААА”, - слышалось далеко за пределами комнаты допросов в этот весенний тихий вечер...


Глава 15. Свидание.

Трое людей плыли на надувной лодке по затопленному туннелю. Повсюду был слышен стук капелек воды, падающих откуда-то сверху. Иногда под потолком проносились несколько встревоженных летучих мышей. Генерал размеренно греб, вглядываясь в темноту перед собой. Кузнец закрыл глаза и о чем-то мечтал. Художница, опустив ладошку в воду, наблюдала, как за ней остается небольшой след.
“Крокодил укусит”, сказал Генерал.
“Шутишь”, засмеялась Художница, “Разве что водяная крыса”.
“Кто его знает”, мрачно ответил Генерал. “В этих лабиринтах Босса все что угодно может водиться. А вот и берег”, добавил он все тем же мрачным тоном.
“Ура, поезд!!”, закричали Кузнец и Художница. Действительно, чуть выше можно было увидеть рельсы черниговского туннеля, на которых одиноко стоял поезд, словно дожидаясь своих пассажиров. Друзья быстро разгрузили лодку, и поднялись к рельсам.
“Ну, здравствуй, поезд”, сказал Генерал. “Отвезешь нас в Донецк?”.
Поезд ничего не ответил. Он продолжал стоять на рельсах без единого признака жизни.
“Интересно, а он вообще работает?”, спросил Кузнец.
“Щас, проверим, сказал Генерал”, и, пошарив в КПК, нажал какую-то кнопку. Художница и Кузнец зажмурились от резкого сияния фар вагонов.
“Ты смотри, смотри, нажмешь не то, он уедет без нас”, сказал Кузнец.
Двери поезда раскрылись, и друзья устроились на сиденье в первом вагоне.
“Ну, теперь держитесь”. С этими словами Генерал выбрал на своем КПК маршрут Чернигов-Донецк, и нажал Enter. Поезд рванул, как сумасшедший. Прожектора, висящие кое-где на стенах туннеля, слились от скорости в единую яркую линию.
“Вот это скоростюга”, удивился кузнец. “Умели же метро строить в СССР”.
“Да, в советские времена, да”, ответил Генерал.
Художница молчала. Она снова достала свою картину из тубуса и внимательно всматривалась в холст.
“Не будем ей мешать”, тихо сказал Генерал Кузнецу.
Так прошло несколько часов, когда поезд начал плавно тормозить.
“К оружию!”, скомандовал Генерал. “Мы въезжаем в Донецк!”.
Босс не услышала шум поезда. Она была полностью поглощена компьютером в комнате управления. Набрав какие-то коды, Босс с удовлетворением потерла руки. Затем она взяла микрофон и начала говорить.
“Граждане террористы! Где бы вы не находились, предлагаю вам немедленно сдаться! В противном случае, я начну взрывать города по одному. Первый на очереди Киев. Повторяю еще раз, советую немедленно сдаться. Киев будет уничтожен через 10 минут. Время пошло”.
Громкоговорители эхом разносили голос Босса по всем Просторам.
“Зачем так быстро”, сказал Кузнец, приставив пистолет к виску Босса. “От ваших речей, дамочка, уши вянут”.
“Немедленно отключи взрывную систему”, приказал Генерал. “И не пытайся сопротивляться. На этот раз тебе некуда бежать, пристрелим вмиг”.
Босс поняла, что это конец. Медленно и неохотно она деактивировала код уничтожения Киева. “Вы выйграли эту битву”, сказала она голосом, полным ненависти. “Но вы еще не выйграли войну”.
В комнату управления резко ворвались двое молодых людей.
“Бросить оружие”, заорала Полина Кузнецу, подняв свой автомат. “Руки вверх! Босс, арестуйте пожалуйста этих смутников!”.
“Вот так то!”, обрадовалась Босс, поднимаясь со стула, когда Генерал, Кузнец и Художница, подняли руки. “Мои солдаты не зевают. Теперь вы видите, кто проиграл!”. С этими словами она подняла пистолет и выстрелила в Кузнеца. Тот, издав стон, упал замертво.
“Что ты делаешь?”, изумился Поэт, обращаясь к Полине. “Ты не можешь быть одной из них, я не верю! Скажи что это не так!”.
“Я не одна из них”, спокойно сказала Полина. “Я пришла сюда, чтобы отдать Боссу то, что ей принадлежит по праву. Малыш, не волнуйся. Скоро все закончится”, добавила она своим нежным голоском.
“Ты сошла с ума! В этом была твоя миссия?”, закричал Поэт. “Любимая, если Босс останется у власти, ничего не закончится ни для нас, ни для кого из людей. Я не могу этого позволить!”. С этими словами Поэт подбежал к Боссу и направил на нее пистолет.
“Ну вот, а теперь опять я пленница”, безразлично сказала Босс. Ее уже начала доставать эта ситуация.
“Отойди!”, закричала Полина диким голосом. “Отойди, или ты умрешь!”.
“Если хочешь, то стреляй в меня!”, сказал Поэт. “Помни, я все равно люблю тебя!”.
“Если любишь, отойди!”, заорала Полина. “Не шевелиться!”, крикнула она попытавшемуся дернуться Генералу.
“Я люблю тебя и всегда буду тебя любить!”, сказал Поэт. “Но я не отойду! Я паскудно прожил жизнь, но не хочу паскудно помирать. Я обязан это сделать! Пойми, милая! Помоги нам! Брось автомат, и иди ко мне. Любовь моя, иди сюда!”.
Слова Поэта словно колокол звучали в воспаленном мозгу Полины. Ее сущность будто разделилась надвое. Одна половина ее выла адским голосом Хозяина. “Убей его! Убей его! Не позволь!”. Но другая половина отвечала нежно, словно журчание ручейка. “Это мой любимый! Я не могу в него стрелять, я не выстрелю в своего милого! Он зовет меня! Хочу к нему!”.
“Сделай это!”, ревел в голове Хозяин.
“Милый, милый”, звенел голос-ручеек.
Полина почувствовала, что еще мгновение, и ее голова взорвется. Она перестала видеть, слышать, и воспринимать реальность. Перед глазами стояли огромные столбы адского пламени, и в этом пламени она ярко видела своего возлюбленного.
“Иди ко мне! Иди ко мне”, звал он ее.
Словно наваждение, Полина увидела как жуткий монстр, возникший из огня рядом с ее любимым, начал с остервенением душить его.
“Помоги, помоги!”, кричал Поэт. “Иди ко мне!”.
“Я иду, милый!”, заорала Полина и выпустила автоматную очередь по жуткому монстру.
Босс схватилась за грудь и упала на пол.
“Милая, я знал, я верил в тебя”, закричал Поэт, бросаясь в объятия к девушке.
“Любимый, где я? Что случилось?”, не понимала Полина и плакала.
“Теперь все кончено!”, сказал Поэт, и почувствовал, как слезы начали скатываться и из его глаз. “Все позади! Я люблю тебя!”.
“Я тоже тебя люблю, мой хороший!”, выдохнула девушка и, вздрогнув, неподвижно застыла. Командующая отделом операций специального назначения Инна, вбежав в комнату, успела всадить свой автоматный нож в спину разведчице, прежде чем, в воздухе раздался выстрел Генерала, пробивший командующей лоб.
В исступлении Поэт продолжал звать и трясти свою возлюбленную, не понимая, почему та не отвечает. Наконец, руки его разжались, и холодное тело Полины медленно опустилось вниз. Поэт посмотрел на два тела, что лежали перед ним – труп его бывшей любовницы и труп возлюбленной. Еще секунд пять он стоял так в оцепенении, когда ноги его перестали слушаться, и он упал на пол, содрогаясь в беззвучных рыданиях.
Ворогеев и Художница с ужасом наблюдали за происходящим.
Тишину нарушил хриплый голос Босса, доносящийся словно из-под земли.
“Вы проиграли войну...”.
Резко обернувшись, Ворогеев увидел, как Босс, с трудом привстав, дернула большой рычаг и упала бездыханная. Глаза ее остались открытыми. На лице застыла жуткая гримаса ненависти и жажды мести.
“600 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ”, донесся из динамика холодный голос робота.
“Сука, надо что-то сделать”, закричал Ворогеев, беспорядочно нажимая все клавиши компьютера”.
“Бесполезно”, сказал вдруг Поэт, приподнимаясь. “Я знаком с такими системами. Бомбы можно обезвредить только непосредственно. Бегите!”.
“Надо бежать” - сказал Ворогеев Художнице. “Идем-же”, обратился он к Поэту.
“Я никуда не пойду”, ответил Поэт с полным безразличием и холодом в голосе. “Я останусь с ней”. Обняв безжизненное тело Полины, он снова затрясся в рыданиях.
“525 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ”.
“Мы не можем оставить его здесь!”, сказала Художница. “Надо забрать его”.
“А ну иди сюда”, сказал Ворогеев пытаясь взвалить Поэта на плечи.
“Отойдите от меня, иначе я застрелюсь!”, сказал Поэт, неожиданно приставив пистолет к своему виску. “Идите, я вам приказываю! Тебе еще есть для чего жить”, сказал он Ворогееву. “Спасай ее! ИДИ!”.
Ворогеев и Художница стояли несколько секунд в раздумьях.
“Тогда прощай, снайпер”, произнес Ворогеев. “Мы никогда не забудем тебя”.
“Прощайте и вы. Идите...”, тихо произнес Поэт.
“485 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ”.
“Бежим!”, закричал Ворогеев, в глубине рассудка уже осознавая абсолютную невозможность спастись от масштабного ядерного взрыва. В отчаянии, схватив Художницу за руку, он потащил ее к ближайшему лифту. Время, проведенное в кабине, показалось молодым людям вечностью. Когда двери лифта наконец раскрылись, влюбленные выбежали из темного подъезда, жадно вдыхая ночной воздух Широкого.

Глава 16. Пустой день.

Накрытая ночью страна разразилась громом. Подземные взрывы не были видны, зато их можно было хорошо слышать. Оглушающий грохот раздался в тысячах уголков евразийского материка. Земля просто проваливалась вниз, вместе с городами, домами, квартирами, людьми, ютящимися в них. Солдаты, марширующие по улицам, машины с санитарами, едущие за очередной партией “безнадежных”, все это со страшным шумом в один миг скрылось под землей. Большинство из горожан, спящие, или занятые своей повседневной суетой, не успели даже заметить, как земля вдруг ушла у них из-под ног, отправляя их самих в бездонную пропасть. Мучители в кабинетах допросов продолжали еще несколько секунд издеваться над своими жертвами, начальники уголовных розысков еще успели подписать два-три постановления о расстрелах, дворник бабка Глафира успела увидеть еще кусочек сна, о том, как она отдирает чьи-то кишки с асфальта. Однако, через несколько секунд, они все стали частью единого месива обломков. Закончило свое существование Восточная Федерация – молодое государство, так и не успевшее стать на ноги.
Ворогеев и Художница сидели на траве и наблюдали чудесную картину смерти мира вокруг. В сиянии предрассветных звезд, рушащиеся здания выглядели особенно красиво.
“Сейчас дойдет и до нас”, сказала Художница. “Поцелуй меня на прощанье”.
Слившись в прощальном поцелуе, влюбленные не заметили как грохот стих так же внезапно, как и начался.
“Посмотри!”, закричала Художница, открыв глаза. “Мы остались”.
Ворогеев огляделся, и понял, что они действительно остались. Небольшой островок суши, с полуразрушенными домами и козами, спящими поодаль на лужайке, чудом уцелел после подземного взрыва. Дальше земля обрывалась вниз, в черноту.
“Какой ужас”, сказал Ворогеев. “Даже сейчас умереть не дадут”.
“Видно мы с тобой счастливые!”, засмеялась Художница, вскочив на ноги и кружась на траве. “Посмотри!”.
“Вот это да! Море!”, только и сумел вымолвить Ворогеев, глядя, как чернота вокруг их острова стремительно заполняется бурлящей водой “Море пришло!”.
Художница с Ворогеевым смотрели и не верили своим глазам. Теперь они находились на настоящем острове, до самого горизонта окруженные водной гладью.
“Так вот, оно какое, Донецкое море!”, воскликнул Ворогеев.
“Я знаю!”, закричала радостно Художница. “Я поняла!”. Быстро достав картину и краски и включив фонарь, девушка начала что-то рисовать.
“Вот!”, сказала она Ворогееву. “Посмотри! На картине не хватало моря!”.
“Теперь мы с тобой живем в этой картине”, улыбнулся Ворогеев, глядя на пейзаж вокруг них и сравнивая его с холстом.
“Да!”, сказала Художница. “Мы с тобой очутились в новом мире! Мы вдвоем! Только взгляни! Вот она наконец анархия, вот она!”
“Анархия!!!”, закричал что есть мощи Ворогеев, и его голос эхом отозвался в ночном небе. Вместе с Художницей они бросились в прохладные волны новорожденного моря. Так они смеялись и беззаботно плескались в воде, словно дети, пока за горизонтом не забрезжил кусочек солнечного диска. Раздалось блеянье коз, которые, пробудившись ото сна, тупо смотрели на воду, не понимая, что произошло.
“Вот и новый день настал!”, сказал счастливый Ворогеев. “Давай сделаем костер!”.
Вдоволь накупавшись и обсыхая у разведенного костра, влюбленные заметили грязный листок бумаги, застрявший в траве.
“Ну-ка”, обратилась Художница к Ворогееву. “Что это?”.
“Похоже на стихотворение”, сказал Ворогеев с интересом. “Почитай”.
“Не бывает”, начала Художница, развернув листик.

Поворотов в жизни не бывает
Это просто тени от витрин
В облаках дождя опять мерцают
Отраженья сморщенных гардин.

И асфальта вовсе не бывает
Это только каменный настил
Землю на минуту прикрывает
Он от тех, кто грязь себе простил.

Нет просвета меж двумя домами
Нет и быть не может никогда
Камень протирается об камень
Чтоб всегда стояли города.

Впрочем, городов ведь тоже нету
Выдумали их повадыри
Проходя от изгороди к свету
Испугались солнечной игры.

И идей ничьих не существует
Это понимаешь лишь когда
Клевер полевой вдруг нарисует
Тот узор, что был в душе всегда.

Нет машин, нет в мире расстояний
Лишь тропинка через балку вспять
Увела в запретное свиданье,
То, что был не в силах угадать.

Там, под небом, откровенно чистым
Под весной, упрятанной людьми
Понял я - нет даже анархистов
Просто то, что есть - это они.

Мне обидно, что вот так бывает:
Часто в пыльных, суетливых днях.
Верим мы лишь в то, что не бывает
А все то, что есть, мы топчем в прах.

Влюбленные посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они уже оба знали, что смогут жить в этом новом мире.


Эпилог.

С огромной скоростью Полина падала на дно Ада, не чувствуя в себе никакой способности сопротивляться. Внутри была лишь пустота. Вскоре она обнаружила себя на знакомой горе, рядом с Хозяином. Полина заметила, насколько маленьким и жалким казался он теперь.
“Что ты наделала?”, вскричал Хозяин. “Ты предала меня!”.
Полина молчала.
“Ты, сотворенная из материи инферно, ты предала меня!”, сказал Хозяин.
Полина молчала.
“Ты, дочь моя единственная, что ты натворила?!”, спросил ее Хозяин.
“Я просто полюбила”, ответила тихо Полина. “Я больше не твоя”.
“Что ты наделала!”, воскликнул Хозяин. “Ты сама примешь смерть от творения рук своих!”.
“Я готова умереть”, сказала Полина. “Я узнала самое дорогое, что есть в этой жизни”.
Ад содрогнулся. Огромный ангел, стоящий босиком на огненном поле вонзил свой мечь в пылающую землю. Тотчас с неба хлынули потоки ливня. Полина заметила, что небо стало плавно менять свой цвет с оранжевого на серый, потом на темно-синий. Очень быстро вода достигла их горы. Полина увидела, как Хозяин, оказавшись в воде, пошел ко дну, в смертельной агонии. Следующая волна захлестнула и ее саму. Однако, к удивлению девушки, вода, вместо того чтобы поглотить, начала поднимать ее все выше и выше. Раздалось необыкновенно красивое ангельское пение. Полина, закрыв глаза, всецело отдалась течению, которое куда-то несло ее, нежно лаская. Когда девушка огляделась, то увидела, что лежит на поверхности реки с чудесными берегами, покрытыми зелеными растениями и цветами. Над берегами возвышались огромные горы, вершины которых утопали в облаках. Солнце ярко сияло в голубом небе. Полина вздрогнула, когда ее тела коснулись руки мужчины, такие привычные и родные. “Привет!”, прошептала девушка. “Ну вот мы и снова вместе. На этот раз – навсегда”.

КОНЕЦ.
--
В произведении использованы тексты песен группы “Гражданская оборона”.
Все права сохранены Alan Leif – 2005г.