«В сущности, у нас не так уж и много времени, друзей и любимых»
Генри Миллер
Ему приснился неведомый город. Грязные улицы с гудящими машинами; серые от копоти дома; проходные дворы, загроможденные строительными лесами. В одиночестве он брел неведомо куда этими замусоренными дворами, и не у кого было спросить дорогу.
Подошел к приземистому дореволюционному дому, затерянному среди хрущевок, приоткрыл массивную дверь и прошел внутрь... И неожиданно оказался в своей квартире, на третьем этаже панельного дома.
Прошел в гостиную, хотел опуститься на диван, но вдруг увидел винтовую лестницу наверх, на четвертый этаж. Недоумевая, стал подниматься по лестнице, пока не попал в чулан с четырьмя закрытыми дверями. Но вот что интересно: никогда раньше лестницы наверх не было. Как не было и чулана с четырьмя дверями.
Наугад открыл одну из дверей и увидел девушку... «Оксана?» - удивился он и вдруг проснулся…
У Дениса осталось неуловимое тревожное ощущение, словно бы попал в тупик, из которого невозможно выбраться. Некоторое время он просто лежал, пытаясь разобраться в приснившемся.
Бесполезно. Никакого объяснения не приходило. Мысли лениво плескались в сознании, время от времени выхватывая некие безотчетные образы и тут же исчезая в бесконечном круговороте… Чувство опустошенности не покидало его, и размышления ни к чему не привели. Решил вставать.
Умывшись и почистив зубы, зашел на кухню. В пустую раковину гулко капал протекающий кран. «Как странно», - подумал он и неожиданно улыбнулся. Чему? Он бы не смог ответить. Заварил в чашке щепотку зеленого чая и подошел к окну, чтобы взглянуть на улицу. Спешить было некуда, над ним больше не было начальников.
Было раннее утро. По небу бежали свинцово-серые облака и дул ветер, резкий балтийский ветер. Торопились редкие прохожие, качали ветвями деревья, хрипло жаловались грачи. Было холодно и неуютно.
Прихлебывая чай, Денис смотрел на улицу и думал о том, как здорово никуда не спешить, не бежать сломя голову на работу, а просто пить чай. Пить чай и смотреть на улицу.
Он вспомнил о своем сне. «Интересно, - пришло ему в голову, - кто бы ожидал меня за другими дверями?» И неожиданно понял: какие бы двери он ни открыл в своем сне, он бы все равно встретил Оксану, ибо именно к ней вела та дорога. Он почувствовал, что окончательно запутался...
И тут у него появилось чувство, будто всё это с ним уже было. И раннее утро, и капающий кран, и ветер за окном, и чашка зеленого чая…
Вслед за пасмурным летом пришел прохладный сентябрь. Тут и там на деревьях появлялись желтые и красноватые пряди, природа словно пробовала новую палитру. Пробовала, чтобы однажды взяться за кисти всерьез. Но позже, позже…
Несмотря на травму, ехать в санаторий не хотелось. И все-таки он решился. Как-то все навалилось - и проблемы на работе, и отношения с женой, - нужен был отдых. Нужно было побыть одному, разобраться в себе. И если боль в плече была наказанием за что-то, то за что?; а если посвящением, то во что? Он подумал, что, может быть, когда он разберется в своей жизни, сама собой исчезнет и боль? И поехал. Поехал на своей старенькой, купленной по случаю «Хонде» (он никак не мог решиться поменять машину, жалко было расставаться, все-таки за пять лет они успели привыкнуть друг к другу).
…Погода не заладилась с самого утра. Было пасмурно; пасмурно и как-то хмуро. Он завел машину, подождал немного, прогревая двигатель, включил автомагнитолу и отправился в путь. По серым улицам, унылым проспектам, мимо мрачной коробки Дворца республики, мимо плакатов и лозунгов, прочь из города, к вольному ветру лесов и полей.
Почему-то вспомнились партизаны. Он подумал, что, конечно, с одной стороны партизаны были грабителями, обиравшими своих же соседей, но с другой - они выбрали свободу. А такая свобода невозможна без насилия...
Вспомнились «партизанские хроники» Василя Быкова. И вот среди всех произведений Быкова, разрекламированных патриотической пропагандой (даже кино по его романам снимали), Денису нравилась одна забытая повесть - "Обелиск". Про сельского учителя, который во время войны не пошел в партизаны, а занимался своим прямым делом - учил детей. И когда дети, сговорившись, взорвали немецкого солдата, и этих детей арестовали и предложили учителю (а он уже ушел в лес) сдаться в обмен на свободу учеников, учитель пришел и сдался. И разделил беду с ребятами, и все время, пока был с ними, подбадривал и утешал их. Потом детей вместе с учителем расстреляли, и только одному мальчику удалось спастись. А когда война закончилась, отсидевшиеся в тылу чиновники посчитали учителя предателем (за то, что тот сдался фашистам) и запретили на обелиске в память о погибших деревенских ребятах выбивать имя учителя. И только спасшийся мальчик (уже став взрослым) отстаивал право учителя на память...
Денис подумал, что вовсе не партизанить нужно было, и не воевать, но просто жить, как жил тихий деревенский учитель, жить, выполняя свою обычную работу, жить и помогать другим... Конечно, еще неизвестно, как бы он сам повел себя в той ситуации, но если бы перед ним стоял выбор пойти на фронт или в партизаны, он бы все-таки выбрал партизан. Потому что партизаны делали свой выбор сознательно, а солдаты бездумно, безвольно отдавали жизни за амбиции вождей. В конце концов, солнце светит и земля дает урожай при любой власти, так чем же одни вожди лучше других? Ничем...
Денис не заметил, как выехал из города. Потянулись дачные кооперативы и маленькие, заброшенные деревеньки, сменяющиеся темными участками елового леса. Он миновал Минское море, поворот на Заславль, и постепенно местность стала меняться.
Показались холмы, яркая желтизна рапсовых полей то и дело сменялась сочной луговой зеленью, и даже небо, казалось, посветлело. Начиналась Минская возвышенность. Деревни выглядели более ухоженными, возле развилок стояли старушки с выставленными на продажу корзинами грибов, ведерками яблок и груш.
«Западная Белоруссия», - сказал он себе. Именно здесь, в сорока километрах от Минска, проходила граница до сентября 1939 года, до того времени, когда Советский Союз и Германия разделили Польшу. Этих районов не коснулись ни ленинская продразверстка, ни сталинская коллективизация. Правда, за неполных два года до июня 1941 года «усреднители» из НКВД тоже успели сделать свое черное дело. Эшелоны поляков и «кулаков» вместе со всеми членами их семей были вывезены черти-куда, за Полярный круг, в безводные степи Казахстана, вывезены и оставлены умирать: без еды, без воды, без теплой одежды, практически без возможности прокормиться.
И все же те люди, которые остались, не были так развращены вседозволенностью «совка», не были ограблены колхозами и совхозами. И то, что в Западной Белоруссии не успели создать колхозы, фактически и спасло брошенный Минск в годы войны.
Денис задумался о феномене Советской власти, когда во имя мифического «светлого будущего» миллионы людей были вынуждены жить и работать: в невыносимых условиях, в обстановке страха и доносительства, порой за колхозную «галочку» , порой за паек. И ради чего? Ради того, чтобы верхушка жировала, ради того, чтобы даже во время войны и величайшего напряжения духовных и физических сил народа Сталин и его окружение каждый день устраивали пиры с редчайшими винами и изысканнейшими кушаньями?
Денис думал о том, как нелегко пришлось людям старшего поколения, через что им пришлось пройти, чтобы сохранить жизнь и любовь. Он думал о торжестве жизни, и мысли вернулись к синему небу и золотым рапсовым полям. «Когда я слышу кукушку в лесу и голос лягушки в пруду, я спрашиваю себя, что же из живущего не поет собственной песни»? – вспомнились слова Цураюки. Он подумал о том, что вольно или невольно все мы, живущие на земле, славим своей жизнью Творца, и каждая птичка, каждое дерево, каждая маленькая травинка поет гимн жизни. Еще подумал, что может быть и людям следует так же жить, а не забивать себе головы разной чепухой, вроде партий, наций и политических предрассудков.
Он вспомнил о книге Роберта Грейвса «Белая Богиня», лежащей в сумке с вещами, и порадовался, что наконец-то у него будет время спокойно почитать. А может быть, даже вслед за античными героями, вслед за Орфеем и Грейвсом и вплести голос во славу Богини: слагать стихи, петь, вопить о Богине, дарящей жизнь всему живому…
И тут машина ухнула вниз правым передним колесом, вызвав противную пустоту под ложечкой, чтобы через мгновение сильно тряхнуть на выходе из ямы. Звук был такой, словно что-то лопнуло.
Денис сбросил скорость и свернул на обочину перед какой-то деревней. Остановившись, обошел вокруг машины и осмотрел колесо. Все, вроде, в порядке, никаких следов повреждения: баллон так же туго накачан, как остальные, потеков на амортизаторе тоже не было видно. Облегченно вздохнув, снова сел в машину, решив впредь быть внимательнее.
Вместо набившей оскомину российской попсы, поставил кассету Элвиса Пресли. «That's All Right». Денис стал подпевать Элвису, совсем немного, только те слова, которые знал.
На выезде из деревни стояла девушка. Блондинка в бежевом, почти белом плаще и белых сапогах на высоком каблуке. Появление ее на фоне унылых домиков белоруской глубинки казалось совершенно невероятным. Денис притормозил.
- Вам куда?
Девушка оценивающе посмотрела на него и только потом сказала название санатория. И хотя Денис решил в любом случае подвезти незнакомку, его обрадовало, что они поедут в одно и то же место. «Ну вот, - пролетела неожиданная мысль, - может быть, будет не так одиноко».
- Садитесь, - пригласил он, открывая дверь.
Она села и закрыла дверь. «I Want You, I Need You, I Love You», - пел Элвис. И перед тем, как включить зажигание, он еще раз бросил взгляд на девушку, словно пытаясь запечатлеть ее образ: розовый джемпер в вырезе плаща, светло-серые глаза и красиво уложенные светлые волосы. Даже запах ее духов казался необычным.
Денис вздохнул и отправился дальше. Настроение улучшилось. Некоторое время он ехал, не отрывая глаз от дороги, потом решился взглянуть на девушку. Она посмотрела на него.
- Как вас зовут?
- Оксана.
- А меня – Денис.
Помолчали. Денису хотелось сказать, что девушка очень красивая, но он не решился.
- А Вы в санаторий отдыхать?
- Нет, - едва заметно улыбнулась девушка. – Я там работаю. Медсестрой.
- Вот как?
Почему-то вспомнилась дзэнская история про то, как в глухой китайской деревне родила безмужняя девушка. Родители девушки возмутились появлением внебрачного ребенка и потребовали открыть имя отца. Не долго думая, девушка сказала, что отец - живущий на краю деревни нищий монах-отшельник. Родители девушки принесли ребенка к монаху и сказали: "Воспитывай сам своего ребенка!" "Вот как?" - ответил монах и забрал ребенка. Стал часть милостыни тратить на ребенка. Но поскольку у жителей деревни зародились сомнения в его святости, монаху перестали подавать. Тогда он стал работать. Через некоторое время гнев родителей поутих. Парень (настоящий отец ребенка) стал уговаривать девушку пожениться, и девушку начала грызть совесть. Девушка пришла к родителям и открыла им правду. Родители девушки пришли к монаху и сказали, что ребенок не его, поэтому монах должен вернуть им ребенка обратно. "Вот как?" - ответил монах и отдал ребенка.
Что было в этом «вот как»? Безразличие или готовность принять все, чтобы ни посылала судьба? Наверно, все-таки второе.
Помолчали. Некоторое время Денис избегал смотреть на девушку. Участки стройного, словно воздушного соснового бора сменялись зелеными лугами, и снова показывались сосны. Было легко и радостно. Хотелось поделиться своими чувствами с Оксаной, благодаря которой, собственно, у него на душе было так хорошо. Но девушка молчала, отвернувшись к окну, и он молчал вместе с ней...
Санаторий встретил их настежь распахнутыми воротами. Заброшенный парк тянулся по обеим сторонам дороги до желтого пятиэтажного корпуса, на первом этаже которого располагалась администрация. Слева виднелись еще два корпуса.
Выйдя из машины, Оксана улыбнулась, поблагодарила и бойко застучала каблучками к крыльцу. Он припарковался и отправился следом.
Полупустой холл, администратор, заселение…
Соседом по комнате оказался плотный, наголо бритый мужчина лет пятидесяти. Он вернулся с процедур, когда Денис раскладывал вещи.
- Ну, что, будем лечиться?
- Будем, - ответил Денис, втайне желая побыть одному.
- Звать меня Алесь Николаевич, можно просто Николаич. А тебя?
- Денис.
- Ну, что, Денис, может, давай по маленькой, за знакомство?
- Давайте, - согласился Денис больше из вежливости.
Николаич достал из тумбочки бутылку украинской «Перцовки», хлеб, помидоры и пару свертков в промасленной бумаге. Денис потянулся за своими припасами, но сосед остановил:
- В другой раз. Ты пока ополосни стаканы и тарелку, а я тем временем закуску приготовлю.
Денис взял посуду и отошел в угол комнаты к умывальнику с капающим краном.
...
- Ну, что привело тебя сюда? – спросил Николаич после первой стопки.
- Да вот, плечо болит, - показал он на левое плечо.
- А в более общем смысле: чего ты ждешь от жизни?
- Даже не знаю. Проблем столько – и на работе, и дома, - хотелось побыть одному, во всем разобраться.
- Хорошее дело, - согласился Николаич, разливая по второй. – Спрашивай, если что.
- Угу, - кивнул Денис. – Мне хватит.
- После этой и закончим. Вот выпьем, я тебе один стих расскажу...
Они снова выпили.
- Вот слушай, - Алесь Николаевич отставил в сторону бутылку и стаканы и показал жестом: давай, мол, закусывай, не стесняйся. - Обещанное стихотворение. Автор Лохов.
Когда подует ветер,
Я с ветром улечу.
Ведь где-нибудь да светит -
Я свет себе ищу.
Быть может, он болотный,
А может быть, и нет,
Но здесь я сдохну в плотной,
Бесплодной связке лет.
Свой серый холст прядите,
В мечтах шагайте вслед,
Судите и рядите,
А я ушел на свет!
Когда подует ветер,
Я с ветром улечу.
Ведь светит, светит, светит,
Ведь светит же!.. Шучу...
- Как думаешь, светит где-нибудь?
- Думаю, светит, должно светить, - ответил Денис. – Только не где-нибудь, а в собственном сердце. Когда в сердце есть свет, тогда и повсюду светло.
- Хорошо сказал, - согласился сосед, снова протягивая руку к бутылке. – Ну, что, еще по чуть-чуть?
- Нет, я, правда, больше не хочу.
- Ну, ладно. А вот скажи, как, по-твоему, есть где-нибудь на земле такое место, где на сердце всегда светло и легко? Ну, вот, вроде утопического государства?
- Не знаю. Мне кажется, дело вовсе не в месте, но в самом сердце человека. Вот я читал рассказ американского писателя восемнадцатого века Натаниэля Готорна о том, как они с друзьями решили создать утопию. Они думали пахать землю, содержать домашних животных, и всю еду добывать самостоятельно, а по вечерам музицировать, писать стихи и рисовать картины. При этом все люди были образованные и утонченные. И вот, через пару недель Натаниэль понял, что сельская жизнь несовместима с занятием искусством. Они даже почитать не могли вечерами. И не потому, что сильно уставали, но потому, что после одуряющей дневной работы, голова уже не воспринимала ничего возвышенного. Конечно, в идеале мы можем мечтать о том, чтобы искать прекрасное в бытовых мелочах и т.п., но в жизни для занятия искусством нужен некий избыток свободного времени, который возможен только в том случае, когда кто-то берет на себя хлопоты по добыванию пищи.
Помолчали.
- Ладно, - Денис поднялся. – Пойду прогуляюсь.
Он вышел на улицу. Постоял, размышляя, куда направиться. Так ничего и не решив, присел на скамейку, полюбоваться полной луной. Как чудесно, как сказочно было вокруг! Откуда-то выплыли строчки:
Снова выходит на черное небо
Яблоко ночи, царица-луна,
Звезды дрожат в ее дивном сиянье,
Тает от счастья глупышка-душа…
Дальше никак не придумывалось. Денис посидел еще, тщетно пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом вздохнул и отправился спать.
Поначалу санаторий напомнил армию, это сраное место, где человек всегда на виду и совершенно нет ни личной, ни духовной жизни. Позже он стал находить удовольствие в неспешном течении будней. В прогулках по заброшенному парку, в молчаливом созерцании озерной глади (купаться было уже холодно), в заведенном распорядке дня. Ему даже нравилось посещать прописанные доктором процедуры.
Вечерами больные собирались в холле, где смотрели телевизор, играли в шашки и обменивались местными новостями. Денису хватило получаса: посмотреть, поиграть, послушать. Больше он к такому времяпровождению не возвращался. Тем более что вскоре снова встретил Оксану.
Это было какое-то безумие. Сумасшедшая страсть, которая обрушилась на него землетрясением и развивалась по нарастающей.
Он шел на процедуру, когда неожиданно дверь слева распахнулась, выпуская кого-то из отдыхающих, и он увидел ее. Розовый джемпер, серебряная цепочка на груди, красные брюки, красные туфельки – ничего особенного, обычная девушка. Но для него Оксана показалась самой красивой в мире. Было бы даже правильнее сказать, кроме Оксаны для него вообще никого на свете не было. Только она, одна она.
Дверь закрылась, а он все стоял, завороженный, в коридоре, стоял и думал о том, почему самые лучшие девушки входят в нашу жизнь, когда мы уже женаты…
Денис не знал, что было в Оксане такого особенного, не знал и не хотел об этом думать. Просто он вдруг подумал, что Оксана – его, именно его девушка, и он не должен, не может ее потерять.
Он знал, что влюбленные – немного сумасшедшие, что ради любви они готовы перевернуть весь мир и совершить самые нелепые, немыслимые поступки. И все равно Денис ничего не мог поделать: в ее смену искал причины, чтобы зайти, и спрашивал, чем помочь, и ласкал ее пальчики и даже однажды, украдкой, поцеловал ее красные туфельки, когда Оксана попросила их принести. Тусклые лампочки сияли как никогда…
Однажды они снова выпивали с соседом по комнате (Оксаны в тот день не было), и Николаич по какой-то причине вспомнил стихотворение английского поэта:
Есть люди,
которые проходят по жизни,
не оставляя следа.
Есть люди,
которые навсегда
остаются в сердце.
Денис поразился тому, как верно описаны его ощущения, словно в нем всегда была какая-то пустота, которая наполнилась после встречи с Оксаной. «Быть рядом с ней, - думал он, - дышать одним воздухом – уже счастье!»
И он был счастлив. Денис вспоминал каждый час, проведенный вместе, и то, как он помогал любимой делать уколы больным, и как ходил вместе с ней по палатам ставить капельницу, и как смиренно (словно святой апостол Петр) покрывал розовым перламутровым лаком ноготки на пальчиках любимой, а она весело болтала ножками, чтобы лак быстрей высох. Вспоминал Денис, как они пили красное вино с конфетами по вечерам, после того, как больные улягутся спать, и как в одной из палат подслеповатая бабушка (из тех, что видят не глазами, а сердцем) сказала, что они прекрасная пара…
Он мечтал об Оксане, и вовсе не о постельных сценах, он мечтал о том, чтобы быть вместе, чтобы быть нужным ей, чтобы выполнять все ее маленькие желания и прихоти. На прогулках он снова и снова любовался девушкой и мучительно истаивал от желания прикоснуться к ее одежде. Ради нее он было готов на любую глупость, хотелось петь, кричать во весь голос, вопить о своей любви. Хотелось восхищаться ей, исполнять ее желания и носить ее на руках... Что это было, если не любовь? Что это было, если не нежность?
...В тот день Оксана была ночной дежурной. Насилу дождавшись, пока девушка сделает все вечерние дела, Денис пригласил ее на прогулку к озеру. И вот, проходя знакомой тропинкой во все больше сгущающихся сумерках, он увидел высоко в ветвях березы плотные мясистые шапки омелы, «ведьминых метл».
- Смотри, Оксана, - удивился он, - я не знал, что здесь растет омела. Вон, видишь, в ветвях…
- Я знаю, - ответила она, невольно поднимая голову вверх.
Какой красивой она была в эту минуту, какой удивительно прекрасной! У него даже дух захватило. Безумно хотелось упасть на колени и признаться, наконец, Оксане в любви. Но он замешкался, момент был упущен, и девушка молча пошла вперед. Денис бросился следом…
Пришли к озеру. В сиянии луны, казалось, приобретало некий магический смысл. Даже травинка, сорванная и надкушенная Оксаной, казалась чудесной. А когда девушка бросила травинку, он быстро поднял ее и откусил влажный от слюны (ее слюны!) кончик.
Скинув босоножки, Оксана присела на берегу.
- Люблю смотреть на озеро, - промолвила, опуская ноги в воду. – Невольно думаешь о бренности жизни.
- А я люблю небо, - признался он, устраиваясь рядом.
Девушка слегка поболтала ступнями, разбрызгивая воду. Потом спросила:
- А что ты думаешь про нас с тобой? Только честно.
- Я люблю тебя, - просто ответил Денис. – Это честно.
- Но ты же меня совсем не знаешь.
- Ну и что. Для любви знание не нужно, нужна только любовь.
- Наверно, - она казалась задумчивой. – Наверно, ты прав...
«Конечно, прав! Я люблю тебя!» - хотелось сказать ему в ответ. Но все слова были лишними, он просто нагнулся и поцеловал ее. Так нежно, как только мог.
Потом девушка вытирала ножки носовым платком, а он умирал от желания помочь. Потом они шли, медленно шли обратно. Переполненный чувствами Денис то и дело любовно поглаживал тонкие веточки склоненных ив. Деревья отвечали такими же ласками.
Зашли в парк. Здесь все скрывалось во мраке, лишь откуда-то из темноты доносились невнятные шорохи. Казалось, кто-то наблюдает за ними из мглы, хочет предостеречь, подать знак... Но он не обращал ни на что внимание, он был счастлив, просто счастлив идти вместе с любимой…
Когда девушка ушла на дежурство, Денис отправился погулять вокруг корпуса, чтобы немного побыть наедине. Где-то в глубине сердца сложились строчки:
По хрупкой лунной дорожке
Над листьями темной травы
Душа моя, словно орел,
Вновь воспаряет над миром.
О, сколько раз это было,
И сколько раз еще будет:
Жизнь обернется смертью,
Смерть обернется жизнью...
Было странно и непонятно, почему ему вдруг пришли мысли о смерти, но он не думал про это. Он стоял, вспоминая любимую, и совершенно потерял счет времени. И только ночь глядела на него, и он глядел на нее в ответ...
И вот сосед уехал домой, и Денис пригласил Оксану к себе. Девушка ответила согласием.
Сразу после ужина он отправился в свою комнату. В ожидании никак не мог найти себе места. Подходил к окну, ерошил волосы рукой, оглаживал складки, поправлял цветы в вазе…
Он не услышал, как вошла Оксана. Просто вдруг за спиной прозвенел ее голос:
- Я пришла.
Потом была ночь, тихая сентябрьская ночь. И до самого утра они под звуки капающего крана занимались любовью на старой скрипучей кровати, и целовали друг друга, и шептали глупые, нежные слова...
А потом было утро, они пили наспех заваренный зеленый чай, и девушка снова была холодна и далека. И Денис никак не мог понять, в чем дело.
А потом была прощальная беседа.
В тот день Оксана была в темном: в синем джемпере, черной юбке и синих лакированных сапожках. Она была удивительно красивой, самой лучшей в мире!
- Оксана, - начал Денис, боясь посмотреть ей в глаза, - мне скоро выписываться.
- Ну и что? – вяло, словно через силу, поинтересовалась она.
- Ты же знаешь, я люблю тебя. Никого так не любил и вряд ли когда-нибудь буду.
- Врешь, - просто ответила девушка. – Все вы так говорите.
- Нет, - запротестовал он. – Зачем ты так? Я просто хотел спросить: выйдешь за меня замуж?
- Ты понимаешь, я еще не готова. Мне вовсе не хочется замуж. Хочется погулять, пока молодая, - ходить на дискотеки, в рестораны, развлекаться, - и совсем не хочется думать о семье и детях. Вот будет тридцать лет, тогда и подумаю о замужестве. И знаешь, мне сегодня так некогда…
На этом их разговор закончился, и Денис грустно пошел в комнату. Стоя у окна, смотрел в притихший вечерний парк и вспоминал свою чудесную любовь.
Он знал, что Оксана не любила его, но не обращал, не хотел обращать на это внимания. Однажды она рассказала про теорию стакана воды Инессы Арманд: если хочется пить, и ты видишь стакан воды, надо брать эту воду и пить. Ибо этот стакан воды предназначен для тебя.
А он любил Оксану. Считал ее самым близким, самым родным человеком, жил только ней, считал дни и часы между дежурствами. Хотелось все время быть рядом с любимой, дышать с ней одним воздухом, оберегать ее, защищать от неприятностей.… Но Оксана оставалась холодной и недосягаемой, как луна. Его любовь не трогала ее, он был лишь маленьким эпизодом. В конце концов, в барах и на дискотеках всегда можно найти кого-нибудь на вечер…
«Как быть? – думал Денис. – Как жить, зная, что никогда не сможешь соединиться с той, кого любишь? Не сможешь увидеть ее глаза, коснуться ее рук, услышать ее голос. Как жить без всякой надежды на взаимность?.. Почему же среди тысяч ветров для меня не находится ветра забвения? Почему нет ветра перемен?»
Через пару дней Денису пришло время выписываться из санатория. Оксаны в тот день не было, и ему ничего не оставалось, как грустно собраться и уйти, уйти, даже не попрощавшись с любимой.
Перед отъездом он пошел попрощаться с озером. И тут, проходя по местам, где когда-то гуляли с Оксаной, он снова вспоминал их яркую и нежную любовь, что так быстро закончилась. Он думал о том, что в жизни всегда все повторяется, кружится, словно в бесконечном круговороте, и никто не знает, в чем смысл этого загадочного кружения…
Прислонившись спиной к развесистому дубу, Денис впитывал неяркие краски и ароматы уходящего дня, впитывал тонкую печаль, разлитую в воздухе. Казалось, что все их совместные тропки и заветные уголки зарастают мхом. «Удивительно, как быстро все зарастает мхом», - думал он, вспоминая Оксану....
Он вспомнил слова Роберта Грейвса: «Ни один поэт, преданный Музе, не думает о самой Музе, но думает о женщине, в которой хотя бы частично воплотилась Богиня. Поэт, подчиненный Музе, всегда искренне и всем сердцем любит, и эта истинная любовь есть для него воплощение Музы. Женщина обычно теряется, почувствовав свою власть над влюбленным в нее поэтом, и отказывается от этой власти... Но тот, кто по-настоящему поклоняется Музе, умеет различать Богиню как высшее воплощение власти, славы, мудрости и женской любви и обыкновенную женщину, которую Богиня делает своей представительницей на месяц, на год, на семь лет или даже больше. Богиня вечна, и, возможно, ему снова удастся познать ее через другую женщину...»
А потом он уехал. Уехал, чтобы больше никогда не возвращаться. И навстречу дул ветер, сильный северный ветер. И люди сходили с ума, и падали пьяные.
Закончилась его сумасшедшая любовь, Он вновь вернулся к «нормальной» жизни…
Денис не знал, что Оксана плакала после его ухода. Просто она вдруг поняла, что ждала его, именно его, всю свою жизнь…
Больше они никогда не виделись. И только маленькие туфельки Оксаны помнили его поцелуй, и луна все глядела в окно по ночам.… И была долгая, долгая осень. Осень без нее...
С пустой кружкой в руках он все стоял у окна, погруженный в размышления, и смотрел, как ветер качает деревья. Летели желтые листья, выворачивались наизнанку березы и тополя, под окнами тявкала приблудная грязно-белая собака.
Он думал о том, как бы там ни было, но именно благодаря знакомству с Оксаной, он решился изменить свою жизнь: оставил работу и решил пожить отдельно от супруги. Отныне он был свободен и независим, отныне жил только по своим законам.
Он думал о Белой Богине, о том, что влюбленные не властны над собой, о мотыльке, с восторгом летящем на пламя свечи, о соловье, поющем всю ночь и в усталости засыпающем к рассвету на розовом кусте, о ветрах, смущающих души, о том, что наша жизнь всего лишь иллюзия, базар, где продают куски лунного света, и о другой жизни, той, где сбываются мечты…
Думал о том, что потерять легко, но трудно найти. И вдруг, глядя на то, как ветер качает деревья за окном, он подумал о том, что ветер и означает перемены. И, значит, впереди будет что-то лучшее. Непременно будет!
...Дул ветер, сметая восковые фигурки застывшего прошлого, оставляя в душе самое главное, то, что позволяет жить дальше. Дул северный ветер, тот самый, что создал викингов .