©
Дело было давно. Северному морскому пути в то героическое время еще не давали замерзнуть ни в прямом, ни в переносном смысле. Жизнь на северной трассе била ключом: ледовые караваны в сопровождении советского ледокольного флота, «самого мощного ледокольного флота в мире», сновали туда сюда обратно. И хотя пурга неделями качалась над Тикси, Диксоном, Амдермой не только в песнях, названия этих арктических столиц были у всех на слуху. Лихие полярные летчики в те времена подобно птицам, стаями улетали на юг разве что только в отпуск.
Зимовал Петрович на Диксоне. Этот легкий сорокалетний мужик, в общем-то, не злой, но порывистый, никак не мог измотать себя на работе, хотя работал много, правда, при этом ел и спал с аппетитом. Все бы ничего, одна беда: по выходным на него наваливалась невыносимая тоска. Какая-то внутренняя, едкая, Петрович чувствовал ее физически. Его жена Анна, ласковая женщина средних лет, которую Петрович жутко любил, не знала, что такое тоска (двое школяров в доме тосковать было некогда), а потому издевалась над Петровичем, с чего это, мол, у тебя тоска. Петрович смотрел на жену черными, с горячим блеском глазами и стискивал зубы. Долго ходил по комнате, и глаза его свирепо блестели, останавливался у окна, стоял неподвижно, смотрел на улицу.
За окном, несмотря на приближающуюся весну (дело было в марте) мороз. Диксон коптит в стылое небо серым дымом, люди согреваются. Пройдет под окном кто, даже за двойными рамами слышно, как скрипит под ногами прохожего тугой, крепкий снег.
В одно такое мучительное воскресенье Петрович стоял у окна и смотрел на дорогу. Опять было морозно, и дымились трубы. Совсем тошно стало Петровичу. Тут Анна возьми и брякни, что хоть бы ведро вынес страдалец. Сколь горько она потом об этом сожалела.
Петрович в унтах на босу ногу и в халате выскочил на улицу выбросить мусор. Необходимо отметить, что, несмотря на близость моря (Карское море все же не Эгейское да и Гольфстрима здесь нет), морозы на Диксоне ай да ну хоть и в марте, то есть климатические условия соответствующие. Возвращаясь трусцой обратно и скуля от мороза, он услышал восторженные вопли своих давних приятелей - летчиков, которые спешили на аэродром. Петрович страсть как обрадовался встрече с летчиками, а те – не менее бурно ликовали по поводу встречи с ним. Пилоты, узнав, что у Петровича депрессия (очередная), плеснули ему спирту, разводить предложили по вкусу и уговорили его, не прерывая дружеской беседы, прокатиться с ними до аэродрома, клятвенно заверив, что Петровича потом всенепременно доставят домой. Не долго думая, "депрессант" запрыгнул в авто, благо предложение было весомо аргументировано: в глубине «Газика» таинственно мерцали ингредиенты северных коктейлей: коньяк, спирт и венчало все это благолепие «Советское Шампанское» - настоящая пещера Алладина, так что сомнения, если они и были, отпали разом. По прибытию на взлетную полосу летчикам внезапно выпало лететь едва ли не на полюс на какую-то станцию. Делов было буквально на копейку, чтобы что-то передать, а так как от Диксона и до любой станции рукой подать, то весь круиз должен был занять пару-тройку часов не более. В общем, так или иначе бравые авиаторы убедили приятеля лететь с ними, благо огненной воды было еще в избытке, да и принял уже Петрович изрядно, потому не сильно и сопротивлялся.
Взлетели: кругом камни и льды, и море. Как в сказке: «…и в два мига, коль не в миг…». Мужчина в расцвете сил в унтах на босу ногу, халате махровом и с мусорным ведром оказался едва ли не на северном полюсе. Все сделали, крутнулись и полетели обратно. На подлете к Диксону, получили радио, что посадка не разрешена в связи с метеоусловиями, и альтернативу предлагают в пункте Хатанга. Беглого взгляда на карту достаточно, чтобы стало ясно: Хатанга будет как раз с другой стороны Таймыра - на востоке. В общем, и целом расстояние между пунктами А и Б сопоставимо разве что с расстоянием от Москвы до Ленинграда, а то и больше. Не успели они сесть в Хатанге, как полярных орлов в срочном порядке направили далее в Тикси. Делать нечего они взмыли в низкое полярное небо и исчезли, клятвенно (в очередной раз) заверив, что скоро вернутся и заберут бедолагу домой. А так как понятие «скоро и вовремя» в этих местах размыто до бесконечности: погода и то, что принято называть «человеческий фактор» сводят к минимуму возможность рассчитать протяженность и продолжительность маршрута, то быстро они не вернулись.... Вообще задачка из начальной школы про пункты А и Б имеет в этих местах неограниченное число решений.
Таким образом, горе - турист, все еще в объятиях Бахуса («живой водицы» и дежурный бушлат в нагрузку друзья, слава богу, оставили), но без документов и денег, в унтах на босу ногу, халате махровом и с мусорным ведром оказался вдали от дома своего. Как добирался домой, история умалчивает, потому что вернулся он только через неделю.
Вот такая история случилась будто бы с Петровичем. Из всего этого несомненной правдой было: Петрович, в самом деле, налегке выскочил с мусорным ведром; не было его неделю день в день; денег у него не было вообще. Это все правда. В остальное ни сослуживцы, ни тем более жена никак не могли поверить. Петрович нервничал, злился.… Говорил мужикам про такие подробности, каких со зла не выдумаешь (жену в эти подробности он не посвящал: слишком опасно). Но все считали, что всего этого Петрович где-то наслышался или вообще выдумал.
Петрович психовал, предлагал им поверить или проверить, где, по их мнению, он мог находиться эту неделю. На что собеседники резонно отвечали, что он мог эту неделю провести где угодно, например, в вытрезвителе, а то и на «запасном» аэродроме, на этой версии, зная блудливый нрав суженого, настаивала жена. Пытаясь хоть как-то убедить слушателей, Петрович, доведенный до белого каления, кричал, что кто его будет держать неделю в вытрезвителе (все бы об этом знали), да и денег у него не было ни рубля, чтобы по бабам шляться. В ответ ему изрекали, что свинья грязи найдет. Петрович взрывался окончательно: «Ага, идите, найдите! А я посмотрю!»
Но где-то и на что-то Петрович все же существовал целую неделю!
Этого объяснить не могли. Не мог этого объяснить в открытую и сам Петрович (видимо, велика была цена семейного благополучия). Свидетели его северного круиза на Диксоне не появлялись: бороздили где-то низкое полярное небо. А может быть в очередной раз, отсиживались где-нибудь: погода не баловала. Обо всем с самого начала знал только портовый радист (получил радио от полярных извозчиков), но он помалкивал, видно где-то Петрович перешел ему дорогу. Только, когда страсти накалились до предела, показал радиограмму начальнику Петровича (бродяге корячилось увольнение), а затем жене страдальца, потому что в доме последнего назревал ураган еще хлеще (никакой шкалы Бофорта не хватит).
С тех пор благоверная посадила горе-Одиссея под домашний арест и прекратила свои издевки по поводу накатывающей иногда по выходным на мужика тоски, а мусорное ведро выносит сама, но никуда при этом не исчезает к вящему огорчению Петровича, изнывающему под этим самым домашним арестом.
Несколько реплик для особо любознательных.
Расстояние от Диксона до Хатанги около 750км.
Согласно полувековым наблюдениям мороз на Диксоне может завернуть и в марте за минус тридцать это дело обычное. А пурга неделю-две не является чем-то экстраординарным. Ну а лета, как известно, в Арктике не бывает; к лету сюда успевает добраться лишь весна.
За десять постсоветских лет полярные острова стали почти так же недосягаемы, как во времена Обручева. Большинство полярных станций на островах заброшены еще в 90-х.
Северный морской путь «замерз», аэропорты Тикси и других арктических столиц смолкли, а лихие полярные летчики, подобно птицам, стаями унеслись на юг теперь уже надолго.