(Сатирическая повесть)
Содержание
1. Притон
2. Генка Портянкин
3. Капитан Флинт
4. Во флигеле
5. В ресторане
6. Происшествие в гастрономе
7. Марина
8. Хулиганы
9. День рождения
10. Лёньчик
1. Притон
В кухне небольшого одноэтажного частного дома за столом располагалась подгулявшая компания, состоявшая, впрочем, только из двух человек: ветхой старушки с морщинистым, напоминающим мочёное яблоко, лицом и молодого, обрюзгшего и небритого мужчины. Весь вид его красноречиво свидетельствовал о длительном загуле, в результате которого пропивается всё до нитки. Когда под конец в ход пускаются одеколон любой марки, зубная паста, женская пудра для лица и даже чёрный сапожный крем, который, по слухам, изготавливается на спирту. Намазанный на хлеб в виде бутерброда, он оставляет весь спирт в мякоти. Затем, бесполезный уже крем счищается с импровизированного бутерброда, а оставшийся хлеб с жадностью поедается участниками эксперимента с целью получения удовольствия, а попросту говоря, «кейфа».
Мы не можем свидетельствовать, что и наш герой занимался когда-либо подобными опытами, но, глядя на его затасканную физиономию, можно было предположить что угодно.
Такой же плачевный вид имела его собеседница, вернее – слушательница, так как говорил, покамест, только один обрюзгший. Речь его не отличалась связностью. Он часто прерывал своё нудное повествование, путался, перескакивал сразу на другое место. Так что, понимала его или нет растрепанная, смахивающая на ведьму старушенция, – оставалось полнейшей загадкой. Мужчина был, по всей видимости, шофёром, и потому речь его изобиловала профессиональными терминами. Иногда в неё вкрапливались и нецензурные выражения, иногда добавлялись словеса из арго стиляг, а то вдруг оратор выдавал перед своей засыпающей аудиторией знание такой книжной, узкоспециальной лексики, что иному читателю непременно потребовался бы толковый словарь Ожегова для её понимания. Если бы кому-нибудь вздумалось вдруг воспроизвести эту его речь на бумаге и выразить литературным языком, то она звучала бы примерно так:
«Ты врубаешься, какая (нецензурное выражение) наш завгар! Ты ведь помнишь его, тётка Катя, бугра нашего, завгара. Хотя откуда тебе его знать!.. Я его, тётушка, сразу же вычислил. (Здесь опять следует целая гирлянда нецензурных выражений), Отведя душу, рассказчик продолжил: – Неандертальской тупоголовости его подивиться можно. Ей-ей. Свечу от карбюратора не отличит, с ведром за трансмиссией на заправку бегал – ребята раз подшутили. Зато за новенького «ЗИЛа» полкуска хапает... Чуваки его даже (нецензурное выражение) колотили несколько раз! Экспроприатора ползучего... У меня как-то, тётушка, трамблёр забарахлил. Поверишь ли (нецензурное выражение), напоил его вечером, завгара-то, – куда же в наш век без протекции? (Нецензурное выражение). Я – тебе, тётка Катя, – ты мне! Долг платежом красен, так ведь?.. На лапу ему сунул... Всё пообещал, гад. Трамблёр, свечи, сцепление, – даже новый аккумулятор (нецензурное выражение), а на следующий день победа – Пирровой победой оказалась! Все обещания – в долгий ящик, да ещё орёт, кретин, (нецензурное выражение) во всю Ивановскую: алкаши!»
При последних словах клевавшая носом старушка вдруг очнулась, поглядела на говорившего осоловелыми, ничего не понимающими буркалами и, распрямив горбатую спину свою, с силой хлопнула сухим кулачком по столу.
– Вот это точно! Правильно он сказал, справедливо!
Вздрогнув от неожиданности, бабкин племянник удивленно уставился на очнувшуюся сотрапезницу.
– Ты это про что, тётка Катя?
Не получив ответа, он хотел было продолжить свою нескончаемую повесть о завгаре, но старушонка снова его перебила и, входя в пьяный кураж, во второй раз треснула по столу кулаком.
– Ты меня не учи, Генка! Яйцы курицу не учут... Не люблю, ох, боже ж ты мой, не люблю ентова.
Бабка Катя пригорюнилась, ни с того ни с сего вдруг всхлипнула, утерлась подолом грязной ночной рубашки. Немного помедлив, в третий раз хлопнула своим маленьким, сильно напоминающим мощи какого-нибудь святого из Киевско-Печорской лавры, кулачком. Удар на этот раз был несколько сильнее двух предыдущих попыток, так что пустая бутылка из-под водки, стоявшая на столе, подпрыгнула и со звоном повалилась на пол.
– Не учи, Генка, не люблю, – повторила, остывая, старушка и тупо уставилась на валявшийся под ногами пустой сосуд из-под водки.
– Иде Светка-то? За смертью её только посылать... Не принесла ещё, слышь, Генка?
– Светлана? – для чего-то переспросил небритый племянник Генка. – Светлану ты, тётка Катя, не обижай. Девчонка что надо!
– А ты меня, Генка, не обижай! – в свою очередь окрысилась подгулявшая тётушка. – Не люблю, ох, Генка, не люблю!..
Старушка снова заплакала.
– Зря ты на Светку взъелась, – не слушая её, продолжал доказывать своё Генка. – Что ты к ней пристебалась? Ты, тётка, за тех бы лучше взялась, за «детей» Капитана Флинта! А Светка – баба путёвая, за квартиру вовремя платит и вообще...
– Не учи меня, Генка, что учишь-то? Не люблю, когда учут! – твердо стояла на своём старушонка.
– Иногда, тётка Катя, полезно, чтобы и яйца курицу поучили, – вкрадчиво возражал ей Генка. – Вот ты скажи мне, к примеру, кто такая Светлана?
– Вертихвостка, шалава уличная! – живо охарактеризовала свою квартирантку тётка Катя.
– Ошибаешься, тётушка, эк куда тебя понесло, – взмахнул рукой грамотный Генка. – Это твой Капитан Флинт вертихвостка, а Светлана – официантка! Ты знаешь, что такое официантка? Это же денежный человек... Бутылку всегда поставит. А связи у неё какие? – Генка вопросительно уставился в глаза тётушки.
– Какие-такие у неё связи? – в свою очередь повторила за ним старушонка.
– Райкомовцы всё, обкомовцы, директора всякие, врачи! – торжественно объявил Генка. – Забыла, тётушка, как на прошлой неделе чёрную икру ложкой хавала? А баночное пиво?.. Эх, ты!.. А кто эти пираты – «дети» Капитана Флинта? Алкоголики! На халтуру бухают. Какая с них польза-то? Как с козла молока. Есть у них «бабки» –
накачивают твоего деда, а нету – так он же их сам и поит, дармоедов! На халтуру и уксус сладкий... Гнать их надо, тётка Катя, в три шеи! Гляди, они ещё хату у вас отберут. Очень даже просто... А вас с дедом прибьют и в Дон покидают.
– Капитану Флинту виднее, и ты его, племяш, не учи! – категорически отрезала старуха.
– Тётка! – повысил голос племянник. – Я им морды побью, квартирантам твоим! Вот ей-богу, надаю по физиономии.
– Спокою хочу, Генка, – огрызнулась взлохмаченная ведьма. – Ты шуруй отселева! Шуруй, Генка, катись колбасой, – не люблю когда хари бьют, не люблю.
– Так ты, значит, гонишь меня? – горько вопросил у неё раздосадованный племянник Генка и угрожающе сжал кулаки...
Неизвестно, чем бы окончилась сцена, если бы в кухне в этот момент не появился новый персонаж нашего повествования – Светлана.
– Фу ты, ну ты – бегом всю дорогу чесала, едва под закрытие успела! Вечно высидитесь до последнего, – отрапортовала она, едва переступив порог помещения.
– Что узяла? – каким-то магическим шёпотом спросила тётка Катя, жадно ощупывая взглядом Светкину нейлоновую сумку.
Племянник Генка поглядел совсем на другое... что обычно находится у женщины позади – ниже пояса и выше колен. Глаза его при этом заблестели, как у кота.
Светку телом бог не обидел. Крупное, как будто взбитое на дрожжах, затянутое в синее вязаное шерстяное платье, тело это служило постоянным объектом Генкиного внимания. Генка давно имел на неё виды...
Светка между тем выставила на стол бутылку «Столичной», похожую на белого лебедя с обломанными крыльями, и, подойдя к Генке, подала сдачу и распечатанную коробку папирос «Беломор-канал». Обращалась она к бабкиному племяннику почему-то на «вы»:
– Возьмите ваши сдачи, Геннадий Германыч, и «Беломор». Я парочку одолжила, можно?
– О чём разговор, Светик! – расплылся в слащавой улыбке Генка. Он выудил из пачки беломорину, подцепив её грязными, не стрижеными ногтями за мундштук, и с наслаждением задымил.
– Не переношу, когда курют, – потянув носом воздух, сморщилась старушонка.
– Выйди в коридор, – посоветовал Генка.
– Спокою хочу!.. А ну шуруйтя отсюдова оба! – взорвалась ни с того ни с сего Генкина тётушка и ухватилась за горлышко принесённой Светкой бутылки. – Чтоб духу вашего здесь не было, плизервативы!..
– Харэ, тётка Катя, только без рук! – замахал на неё племянник, отбирая бутылку. – Светка, наливай, я требую продолжения банкета!..
Светка ловко разлила водку по стопкам и ожидающе уставилась на бабкиного племянника.
– Выпьем за то, – проговорил Генка, беря свою порцию, – чтобы все наши тайные желания обязательно становились явными!
Он многозначительно подмигнул Светлане и, быстро взмахнув рукой, вылил содержимое стопки себе в рот. Светка, смеясь глазами, выпила вслед за ним, скривилась, поискала, чем бы загрызть, и, ничего не найдя, замахала перед ртом ладошкой. Бабка грубо, по-мужски, саданула стопку, утерлась рукавом и снова, набычившись, стала клевать носом.
– Зря мы ей наливали, – кивнула на вырубившуюся бабку Светлана, – глядите, как развезло!
Со старушкой и впрямь в этот миг начало твориться что-то неладное. Её вдруг ни с того ни с сего сильно повело влево. Чуть не свалившись с табуретки, бабка Катя кое-как выпрямилась, но тут её повело вправо и стукнуло о стенку. Потом её качнуло назад и сразу же резко кинуло вперёд – прямо на заваленный грязной посудой стол. На столе что-то загремело, На пол с визгом полетела алюминиевая миска с лохмотьями соленой капусты, вслед за которой проворно последовала и сама хозяйка.
– Готова! – весело объявил Генка и, подхватив «мёртвое» тело своей любезной тётушки, небрежно, как куль, отволок его в спальню. Светлана помогала, брезгливо поддерживая грязные, с потрескавшимися жёлтыми пятками, остро смердящие бабкины ноги.
– Пойдём перекурим? – отдуваясь, предложил Генка Светлане, после того как бабка Катя была водворена на не разобранную кровать.
– Погнали, – охотно согласилась Светка, накидывая на плечи бабкин теплый платок, поеденный во многих местах молью.
Генка прихватил с собой начатую бутылку водки, стопку и краюху черствого хлеба, найденную на столе.
На дворе царил таинственный голубой полусумрак, навевающий в разгорячённый алкоголем мозг сексуальные мысли. Апрельское жаркое солнце давно село за неровной грядой городских новостроек. Выглянули первые, робкие ещё звёздочки. Некоторые из них мигали, как будто это были вовсе не звёзды, а неопознанные летающие объекты. Луна пылала серебряным пламенем. Мимо неё тянулись рваные куски чёрных облаков, похожие на дым от пожара. Виноград, густо оплетавший бабкину веранду, отбрасывал на стену дома причудливые узоры. За забором у соседа-армянина ярко горела уличная лампочка.
– Шайка Капитана Флинта не скоро нагрянет? – с тревогой спросил у Светланы Генка, поёживаясь от вечерней прохлады.
– Нет, Геннадий Германыч, не скоро ещё. У них сегодня стипендия в техникуме, до утра не заявятся, – успокоила его девушка.
– Однако, светло-то здесь как, на веранде, – поставив бутылку на перила и раскуривая папиросу, проговорил Генка. – Пойдём, что ли, в сад, Светочка? Посидим под деревом на природе... Как в детстве, знаешь...
– Пойдёмте, что ж, я согласная, Геннадий Германыч, – быстро приняла заманчивое предложение Светлана.
Бабкин племянник увлёк её в самый дальний конец двора. Вскоре там вспыхнули два красных огонька от закуренных папирос, иногда доносились какие-то непонятные звуки, создававшие впечатление поцелуев...
2. Генка Портянкин
Несмотря на поздний час, жена спать ещё не ложилась. Она что-то стирала в ванной, поминутно выходя на балкон и вывешивая постиранное.
Генку всего так и перекосило от нескрываемой злости.
– Ты ещё не спишь? Бессонница у тебя, что ли? – грубо проговорил он, захлопывая за собой входную дверь квартиры.
– Не управилась я вовремя, Гена, – стала оправдываться жена – худенькая миниатюрного телосложения женщина с волосами, закрученными на затылке в тугой узел и покрытыми сверху легкой голубой косынкой.
Пьяный Генка с размаху подфутболил сломанную детскую игрушку, подвернувшуюся под ноги, и, не разуваясь, прошёл в карликовую, заваленную всевозможными вещами, кухню. Плюхнувшись грузно на заскрипевший под ним стул, отчётливо, по слогам, приказал:
– На-ли-вай! – и грохнул кулаком по столу на манер своей непутевой тётушки.
Покорная жена его, сейчас же оставив стирку, метнулась к холодильнику и, вытащив большую бутылку креплёного грузинского вина, вероятно, специально припасённого для подобного случая, налила полный стакан.
– Себе тоже налей! – повелел Генка Портянкин.
Женщина плеснула себе третью часть Генкиной дозы. Не чокаясь выпили. Генка, скривившись, долго искал чем бы закусить. С отвращением откусил половину засохшей вареной картофелины, остальное с остервенением швырнул в раковину.
– Никогда пожрать не приготовит, жена называется! В доме хоть шаром покати...
Женщина промолчала.
– Всё сидишь здесь... стираешь, ковыряешься, – продолжал пьяно бубнить бабкин племянник Генка. – Другие жены, посмотришь, то к матерям поедут, то ещё куда... На курорт отдыхать... А эту – как привязали! Когда ты куда-нибудь от меня уедешь?
– Я пойду, Ген, – вместо ответа робко попросила женщина.
– Стирать?
– Да. Анюте завтра в школу не в чем идти. Я быстро, – оправдывалась жена.
– Завтра и достираешь – утром, – тоном, не допускающим возражения, проговорил Генка и налил себе ещё полстакана вина.
– Ты мне, жена, не перечь! Не люблю, когда перечут! Сама, думаю, знаешь, – продолжал он, осклабившись, и грубо потрепал её за щеку.
Поняв его, та скомкала передник и вышла. Генка выпил ещё вина и сидел, покачиваясь, на стуле. Приятно улыбаясь, он мысленно воскрешал все соблазны ядрёного женского тела, какой-нибудь час назад принадлежавшего ему в саду тётки Кати. Не часто судьба дарит такие подарки... А что касается тёткиной квартирантки Светланы, – так и вовсе в первый раз!
Оставив недопитую бутылку вина на кухонном столе, Портянкин, покачиваясь, прошёл в спальню. По всему его телу разливалась приятная истома. Распаляя себя, Генка перебирал в уме пикантные сцены из просмотренных западных кинофильмов с обнажёнными красавицами, представлял на их месте собственную супругу. Он уже давно совершенно не интересовался женой как женщиной, предпочитая ей случайные связи. Более того, с некоторых пор она ему стала даже противна. То есть – с тех пор, как появилась у тётки Кати полногрудая квартирантка Светлана.
В спальне, у окна, задернутого тюлевой занавеской, в мутном свете уличного фонаря, отпечатывалась согнувшаяся полуобнаженная фигура жены. Генка Портянкин гадливо сплюнул и, нецензурно выругавшись про себя, плюхнулся как был, в одежде, на разобранную кровать.
– Маринка, сними с меня босоножки! – прокричал он затем на всю комнату, вытягивая поверх тонкого одеяла свои обутые ноги.
Жена, оставшись в одних белых прозрачных трусиках, мягко ступая по ковру босыми ногами, приблизилась к мужу. Он, подавая ей поочерёдно то одну, то другую ногу, затем – руку, и другую руку, позволил раздеть себя как маленького ребёнка, что, впрочем, доставляло ему огромное удовольствие. Супруга же со своими маленькими шариками грудей, втянутым животом и сухощавыми бёдрами не вызывала в нём никаких иных чувств, кроме досады и неосознанного озлобления. Он редко удовлетворялся своей женой и потому обращался с ней особенно грубо.
Портянкин давно уже перестал видеть в своей жене человека, а видел только вещь, принадлежавшую ему, – даже игрушку. Однако игрушка эта порядком уже ему надоела, и Генка мучился, не зная, на что решиться. Вначале, бывая со своей женой в постели, он представлял себя с другой женщиной – какой-нибудь безобразной толстухой, увиденной перед этим где-нибудь в трамвае или на Центральном рынке. Потом это перестало помогать и Генка с ужасом понял, что становится бессилен... Бессилен не вообще, по отношению к женщинам, а только со своей женой!
Так случилось и в этот раз. Акт, названный в определённых кругах половым, продолжался чуть ли не полчаса и не принёс Генке Портянкину ровно никаких ощущений. Он видел, как несколько раз за это время изменялось поведение его жены. От сосредоточенно-испуганного малоподвижного до истерически-взвинченного, почти безумного, и наоборот... Генка оставался холоден, как айсберг, Ещё через некоторое время, устав, он крепко уснул, отвалившись от жены на подушку.
«Уснул!» – подумала с облегчением женщина, всё ещё не меняя позы, в которой оставил её супруг. Тёплая волна чего-то приятного, ещё так недавно ввергавшего в небытие, медленно покидала казавшееся невесомым тело. Спутанные мысли блуждали где-то за стеной комнаты, в безвоздушном пространстве. Там, в совсем другом, розовом мире... С другими людьми и совсем другими отношениями между ними. В том мире не было грубости и насилия, не было пьяных гулянок, драк и каждодневных скандалов. Не было ничего кроме любви. Одной только любви...
Затем видение прошло, остались обыкновенные человеческие мысли о завтрашнем дне, о работе, о дочери... Вскочив с кровати и накинув на ходу халатик, женщина прошла в соседнюю спальню к дочери. Поправив у неё сбившуюся подушку и поцеловав девочку в лобик, она направилась в кухню. Вскоре там зашипел поставленный на газовую плиту чайник.
3. Капитан Флинт
…У бабки Кати в это время всё ещё продолжалась гулянка. Заявилась где-то блуждавшая до этого шайка Капитана Флинта.
Непосвященному читателю следует объяснить, что Капитаном Флинтом называл себя законный супруг бабки Кати дед Антон, работавший когда-то в молодости на речном флоте в качестве судового кока. С тех пор и осталась у старика страстная любовь ко всему флотскому. Дом свой дед Антон решительно переименовал во «флагман». На комнаты говорил «каюты». Старуху свою, бабку Катю, почтительно величал боцманом, а себя, как уже было сказано выше, нарёк Капитаном Флинтом.
Помимо известной читателю квартирантки Светланы, жившей в одной из узких «кают» дедовского дома-«флагмана», в отдельном флигеле поселились ещё два квартиранта. Это были приятели-однокурсники, заканчивавшие в следующем году автодорожный техникум, Лёньчик и Виталик.
Регулярно, в начале каждого месяца получая в «технаре» стипендию, Лёнька с Виталиком в тот же день аккуратно выплачивали Капитану Флинту причитавшуюся с них квартирную плату. Потом они втроём шли в ближайший пивбар и там так же аккуратно пропивали с дедом Антоном вначале обе свои стипендии, включая и квартирную плату, выданную перед тем деду, а после – и его пенсию. Затем, до новой стипендии, их поил уже сам Капитан Флинт. В начале следующего месяца получалась в техникуме стипендия, деду Антону торжественно вручалась квартирная плата, и всё начиналось заново.
В техникуме Лёньку с Виталиком ребята в шутку окрестили «детьми Капитана Флинта». Среди мальчишек вообще издавна наблюдается удивительная страсть ко всякого рода прозвищам. Переименовываются учителя, родители друг друга. Сами себя мальчишки переименовывают в первую очередь. Переиначиваются названия предметов, наименования различных школьных кабинетов и комнат. Даются меткие прозвища деталям одежды, порой даже абстрактным понятиям. Причем людям частенько даются смешные, оскорбляющие их клички. В частности, таковыми бывают прозвища, придуманные учениками. Даются эти обидные имена отнюдь не от злого умысла, а даже наоборот, по причине симпатии и расположения к товарищу. Смех при повторении таких названий бывает самый наидобродушнейший.
Таково и было присвоенное Лёньке с Виталиком прозвище «дети Капитана Флинта». Виталик, кроме того, имел в группе ещё и персональную кличку, которая дана была за его вечно помятый, растрёпанный после регулярных выпивок вид. Лицо у него по утрам обычно было в каких-то полосах и морщинах, так что название являлось очень метким: «Человек, который спит в авоське». Впоследствии он стал просто Авоськой или Авоськиным, хотя фамилию имел Пивоваров.
Лёнька был не столь примечательной личностью в группе. До армии с Виталиком знаком не был, зато хорошо знал бабкиного племянника Генку. Виталик, наоборот, водил давнюю дружбу с Капитаном Флинтом, так как был по своей основной специальности рулевым-мотористом и частенько плавал со стариком на речных судах до его, деда Антона, ухода на пенсию.
Теперь перейдём к непосредственному описанию этой компании. За небольшим кухонным столом, заваленным грязной посудой, где перед этим распивала водку бабка Катя со своим племянником, сидело четыре человека. С левой стороны, у стенки, уже известная нам квартирантка Светлана обнималась с высоким худощавым Виталиком. С правой стороны Капитан Флинт с коренастым черноволосым Лёнькой пели старинную пиратскую песню, услышанную как-то в кинофильме «Остров сокровищ». Пели они хоть и заплетающимися языками, но очень серьезно, так что со стороны представляли из себя довольно потешное зрелище.
Виталик, постоянно ревновавший Светлану к бабкиному племяннику Генке, спрашивал теперь у неё, хмуря сердито брови:
– Ну, что, был сегодня на «флагмане» этот дурак Портянкин?
– А я почем знаю? Я с ним не спала! – игриво кокетничала официантка Светлана. Однако, по её виду можно было предположить обратное.
– Врёшь, Светка, он здесь был! – не унимался Виталик.
Раскрасневшийся черноволосый, как цыган, Лёнька доказывал что-то Капитану Флинту:
– Нет, подождите, подождите, дедушка. Не так!.. Вот послушайте, как надо...
И Лёнька начинал жалобным голосом тянуть новый куплет своей бесконечной пиратской песенки. Дед Антон плакал, обнимая одной рукой поющего Лёньку, а другой – нащупывая бутылку вина, стоявшую перед ним на столе.
Перед Светланой с Виталиком стояла точно такая же поллитровая бутылка с виноградным листом на красной замусоренной этикетке. Виталик то и дело наливал из нее вино себе и Светлане в небольшие гранёные стаканчики. Потом они звонко стукались этими стаканчиками и, произнеся какой-нибудь пересыпанный ругательствами тост, выпивали вино, сильно при этом морщась. Причём Виталику пить вино, по всей вероятности, уже не хотелось. Он громко икал после всякой выпитой стопки, и каждый раз казалось, что он вот-вот всё это вырвет прямо на колени Светке. Девушка хлопала его по спине и совала в рот жестяную кружку с холодной водой. Сама она пила вино с видимым удовольствием. Она уже достигла того рубежа, когда человек пьёт вино, почти не пьянея. Светлана пила всегда наравне с мужчинами и даже больше их, и все удивлялись этой её способности никогда не пьянеть. Виталик же допивался до чёртиков, так что Светлане нередко приходилось доставлять его на «корабль» Капитана Флинта на своих могучих плечах.
Светлана не была невестой Виталика. Она вообще не считала себя чьей-либо невестой в отдельности и постоянно принадлежала многим мужчинам. Этому отчасти способствовала её работа официанткой в одном из лучших ресторанов города. Светлана была в меру скромна на людях и этим всегда поддерживала о себе хорошее мнение.
Виталика она просто жалела по-человечески. Бабкиного племянника Генку Светлана уважала за его ум, с остальными было сложнее...
В число этих остальных входили: два майора, один обкомовец, какой-то приезжий – не то грузин, не то азербайджанец, местный армянин со смешной фамилией Мкртчян, лётчик гражданской авиации и молодой парень-таксист лет двадцати или немного больше.
Каждый из этих товарищей не без основания считал Светлану своей невестой, с каждым из них она познакомилась в ресторане, и потому там постоянно происходили сцены. Дошло один раз даже до драки между молодым парнем-таксистом и приезжим грузином или азербайджанцем, кончившейся, впрочем, без серьезных последствий. Молодого таксиста увезли в неотложку с ножевой раной в боку, а приезжего то ли грузина, то ли азербайджанца – забрали в милицию.
Светлана растерялась, не зная, что предпринять. Ездила и в больницу к раненому таксисту, и в тюрьму к находившемуся под следствием то ли грузину, то ли азербайджанцу, возила и тому, и другому скромные передачи. Потом одного посадили, другой выписался из больницы и уехал для чего-то на БАМ, а Светлана так и осталась работать в своём ресторане, уже отчаявшись выйти когда-нибудь замуж.
Постепенно связь с несколькими мужчинами притупила в ней это благородное, свойственное любой мало-мальски порядочной женщине, стремление. Светлана смирилась со своим неопределенным положением и в конце концов сама бы уже не согласилась – даже если бы и нашёлся желающий – выйти за кого-нибудь замуж.
С Виталиком она ещё не определилась и потому он так настойчиво ревновал её к бабкиному племяннику Генке.
Сейчас Виталик возбужденно говорил Светлане, потрясая в воздухе крутым жилистым кулаком:
– Не будь я «сыном» Капитана Флинта, если завтра же не разобью морду твоему Портянкину!
– Вот ещё, Виталь, на что он мне сдался?! – продолжала упрямо защищаться Светка. – У него жена есть и ребенок – у Потрянкина этого! Такое выдумаешь...
Виталик мрачно её слушал, не обращая внимания на продолжавших горланить свою страшную песню деда Антона и Лёньчика. Они, между тем, пропели уже все известные им куплеты и затянули по новой. Песня звучала примерно так:
Приятели, быстрей разворачивай парус!
Йо-хо-хо, веселись, как чёрт!
Капитан Флинт страшно перевирал слова, и в то время, когда Лёнька, к примеру, пел: «Берег принимай обломки», Капитан Флинт затягивал совершенно другое.
Комната в общих чертах напоминала палату сумасшедшего дома. Особенно после того, как, проснувшаяся от сильного шума, в кухню ввалилась взлохмаченная полуодетая и всё ещё пьяная бабка Катя. Выпив поднесенную ей штрафную, старушонка пришла в неистовый восторг и, высоко задирая длинные худые ноги, принялась плясать какой-то дикий безобразный танец. Все хлопали в ладоши, а Виталик, взяв в руки веник, стал имитировать гитариста, громко выкрикивая пересыпанные матюками частушки...
Легли спать далеко за полночь...
4. Во флигеле
На следующий день Виталик не пошел в техникум. Лёнька кое-как поднялся.
– Скажи там, что я заболел, ладно? – слабым голосом попросил друга Виталик.
Лёнька пообещал исполнить его просьбу и поспешно вышел на улицу. Виталик выглянул из флигеля и, увидев пробегавшую по двору Светлану, окликнул её:
– Светка, иди сюда, не могу!..
– Чего тебе? Говори быстрее, опаздываю! – нетерпеливо спросила, подбежавшая к нему Светлана.
– Помираю, Свет! Вызывай катафалку – венки за мой счет...
– Короче!.. – девушка сделала нетерпеливый жест.
– Свет, а Свет, достань справочку!
– Где я тебе её достану?
– Ну у вас же есть там чувак. Ты ведь раньше доставала, Света! – жалобно взмолился Виталик, так что Светлана сжалилась над ним и пообещала:
– Хорошо, достану тебе справку, только не умирай, пожалуйста. С тебя бутылка!
– Лады, Светик, во сколько прийти? – обрадовался Виталик.
– Где-то после обеда. Чао! – Светлана, хлопнув дверью, умчалась. Виталик остался один во флигеле.
Полежав ещё немного на скрипучей кровати, он решительно откинул тонкое серое одеяло, встал с постели и, пошарив на столе, нашёл помятую сигарету. Закурив, он стал ходить без всякой цели по комнате, облачённый в одни только розового цвета плавки. Курить ему совсем не хотелось. После первых же затяжек в голове так закружилось, а к горлу подкатила такая тошнота, что Виталик сейчас же с отвращением выбросил сигарету и поспешно лёг на кровать.
Во дворе было тихо. Старики, по-видимому, ещё не вставали. Виталик вспомнил вчерашний день, Светлану – и в груди у него отчего-то защемило. Ему вдруг стало так одиноко и тоскливо, так ему захотелось какого-нибудь к себе участия, что парень не удержался и, снова соскочив с кровати, подошёл к заваленному книгами и всякими бумагами подоконнику. Там он без труда отыскал то, что ему было сейчас нужно. Это был какой-то сильно потрёпанный иностранный журнальчик с раздетой до трусов женщиной на толстой картонной обложке. Опасливо покосившись на окна, Виталик приблизился к двери и запер её на щеколду. Лёг на кровать и принялся с интересом рассматривать этот иностранный журнал с полуобнажённой женщиной на потёртой обложке. По всей вероятности, он уже много раз смотрел его, так как сейчас неторопливо смаковал каждую фотографию.
Не будем описывать положение его длинного костлявого тела. Во всех подробностях это будет совсем не интересно и даже противно. Отметим только, что лежал Виталик на спине, держа журнал в полусогнутых руках перед глазами. И чем дольше он разглядывал каждый неприличный снимок, тем сильнее и сильнее начинали дрожать его руки, крепко сжимающие «запретный плод» западной демократии. Виталик желал бы сейчас каждую из запечатленных в журнале девушек и молодых женщин. Они так легко и просто обнажали себя там, в кадрах, под пристальными взглядами улыбающихся мужчин, что и Виталику начинало казаться всё это до смешного простым и лёгким. Особенно ему нравился своеобразный комикс для взрослых. Небольшая пикантная историйка, даже фоторепортаж, выражаясь языком газетчиков, о весёлом времяпрепровождении двух молоденьких лесбиянок в доме пожилого, одинокого и богатого американца.
Вдоволь насладившись одним журналом, Виталик нашёл другой, предназначавшийся, вероятно, не столько для мужчин, сколько для женщин. На страницах этого хорошо иллюстрированного издания наряду с обнажёнными, занимающимися запретной любовью лесбиянками, запестрели и красноречивые снимки мужчин гомосексуалистов, а равно и онанистов, мазохистов, фетишистов, вуайеристов, анималистов, нарцисистов и, наконец, садистов.
Виталик до этого даже и не предполагал, что существует столь обширная классификация половых отклонений, присущих в равной степени как женщинам, так и мужчинам.
Где-то там, в другом интересном капиталистическом мире, за тридевять земель и морей, разгуливают эти ненастоящие мужчины с накрашенными яркой помадой губами, в женских шляпках, в чулках и в юбках. С ними знакомятся другие – настоящие мужчины, облачённые, как и подобает их званию, в строгие костюмы, увенчанные шляпами, – с удавками галстуков на жилистых кадыкастых шеях голливудовских суперменов. Ведут ненастоящих мужчин в ресторан, затем – в номер... Спадают на пол кружевные хлопья женских нижних интимностей, смыкаются в поцелуях алчущие запредельного рты... И сидит где-то на кухне стопроцентная американка, тоскующая о не ночевавшем дома супруге. «Шерше ля фам» – как говорят французы. Ищите женщину!..
Виталику тоже невыносимо захотелось вдруг последовать их примеру... Он отложил в сторону журнал и принялся массажировать пальцами свой член. От этого ему стало очень приятно. Примерно такое же ощущение испытывает мужчина, когда ложится в постель с женщиной. Но женщины не удовлетворяли Виталика. От подобных самостоятельных действий он получал гораздо больше удовольствия и потому избегал последнее время половых сношений с женщинами. Об этой его страсти знали все без исключения обитатели дома Капитана Флинта, включая и бабкиного племянника Генку. Все они не раз уже были свидетелями этих его занятий, и Виталик не очень от них скрывался.
Вот и сейчас, проходившая по двору бабка Катя, заинтересовавшись чем-то, заглянула в окно стоявшего неподалеку от туалета флигеля.
Виталик уже кончил своё занятие, но ещё не одевался и, как был, голый, лежал на кровати, широко разбросав ноги. Бабка Катя перекрестилась и, сплюнув, брезгливо отпрянула от окна.
– Тьфу ты, нечистая сила! Нанис поганый!.. Чтоб тебе пусто было, окаянному! Стыдоба-то какая, господи, – зашептала она чуть слышно и прошла дальше, в уборную.
Но, несмотря на эти свои обидные слова, адресованные голому Виталику, бабка Катя вовсе не осуждала его занятие, называемое «детским грехом». Она знала, что подобных людей принято называть «нанистами», как принято, к примеру, называть пьющих людей алкоголиками. Она знала также, что заниматься «нанисмом» нехорошо, как нехорошо, к примеру, пить вино, но сама, тем не менее, употребляла это самое вино и потому не сильно осуждала и Виталика. Наоборот, ей иной раз даже самой вдруг хотелось увидеть его за этим непонятным занятием – «нанисмом».
Сделав в сортире всё, что ей там нужно было сделать, бабка Катя на цыпочках снова подошла к флигелю.
Виталик уже не лежал, а сидел на скомканной постели, поджав под себя, по-турецки, голые ноги. Перед ним лежал всё тот же иностранный журнал, и делал Виталик всё то же своё непонятное дело, которое – как твёрдо уже знала бабка Катя – называлось «нанисмом».
Весь поглощенный своим занятием, Виталик не замечал подсматривавшей за ним бабки Кати. Он то приподнимался на ноги, то снова падал на коленки, производя при этом лицом всякие смешные гримасы. Он как будто что-то шептал скороговоркой, перебирая высохшими губами. Глаза его вывалились из орбит. Виталик ни на минуту не оставался спокоен и всё время двигал всем своим худощавым телом. Правая рука у него была занята собственным пенисом, левой он для чего-то мял свои прыщеватые ягодицы, так что бабка Катя, не удержавшись, хихикнула за окном и тут же зажала ладонью рот.
Бабка Катя ещё раз быстро перекрестилась и, оторвавшись от забавного зрелища, торопливо засеменила в свой дом. Она предполагала, что подсмотрела за Виталиком тайком и была очень довольна своей хитростью. В глубине души она даже считала себя несколько виноватой, так как знала, что подглядывать нехорошо. По её старческому разумению, не Виталику должно было быть стыдно за своё занятие «нанисмом», а ей самой, – как если бы она, к примеру, подглядывала за мужчинами в бане или в мужском сортире. Вот почему баба Катя так испугалась тогда, когда Виталик, выкинув какую-то штучку, вызвал у неё истерический смешок.
Но каково бы было её удивление, если бы баба Катя узнала, что Виталик ещё раньше, в самом начале своего занятия, увидел её в окне с помощью зеркала, висевшего в дальнем углу флигеля. Он не только не прекратил сразу же своего занятия, но, наоборот, воодушевлённый её наблюдением, продолжил всё то, что до этого делал. Виталик получал огромное наслаждение едва ли не от одного того, что за ним тайком кто-то подглядывает!..
5. В ресторане
Светлана принимала заказ у модно одетого седоволосого мужчины в очках, сидевшего за столиком с молодой симпатичной женщиной, когда её вдруг позвали.
– А, это ты, Виталик, – выглянув в коридор, равнодушно проговорила Светлана. – Я сейчас, подожди минуточку.
Виталик охотно согласился подождать её минуточку, и Светлана исчезла минут на двадцать.
Потом она появилась в сопровождении рослого – выше Виталика – парня в хорошем, аккуратно отглаженном костюме и, показав на него Виталику, предложила:
– Вот, Виталь, познакомься, это Эдик, он всё тебе сейчас сделает, а я побежала. Потом зайдёшь, Виталя, похмелю!
– Ладно, – отмахнулся от неё Виталик и протянул свою крепкую руку Эдику.
– Будем знакомы.
– Да, да... Пожалуйста! – заговорил Эдик, от чего-то смущённо пряча глаза и неуверенно подавая свою белую холёную руку. – Будем знакомы, Виталий. Конечно!.. Сейчас, извините...
Эдик, продолжая произносить свои пустые, ничего не значащие слова, поспешно вынул из бокового кармана пиджака тонкий блокнот и ручку.
– Прошу вас... Виталий... инициалы как ваши? – Эдик вопросительно взглянул на Виталика и приготовился записывать.
– Виталий Николаевич Пивоваров, – продиктовал не перестававший удивляться Виталик.
– Дальше, извиняюсь... Где работаете?
– Учусь, – поправил его Виталик. – В автодорожном техникуме.
– Да, да... автодорожный техникум. Очень хорошо... – повторял для чего-то Эдик.
– Теперь, извините меня... Прошу вас... Число, год, месяц рождения? Будьте добры, пожалуйста...
Виталик, недоумевая по поводу столь странной любезности, отвечал ему на всё, о чём тот спрашивал.
Записав, наконец, все интересующие его сведения в свою записную книжку, Эдик попросил подождать некоторое время и скрылся за дверью ресторана, выходящей на улицу. Виталик прошёл в зал. Светлана, заметив его, сейчас же подошла и, усадив за столик, поинтересовалась:
– Ну, как тебе, Виталя, наш Эдик?
– Ничего, а что? – переспросил свою подругу Виталик.
– Ладно, потом расскажу. Ты кушать будешь?
– Нет. Лучше водки принеси – похмелиться!
– Ну и закусочки само собой. Так ведь водку не выпьешь, – проговорила, уходя, Светлана.
Виталик ждал её недолго. Светлана вскоре вернулась с тарелочкой на подносе и маленьким графинчиком водки.
– Ты будешь? – спросил её, наливая себе водку, Виталик,
– Ну, что ты, Виталя, я на работе! С ума сошел! – укоризненно взглянула на него Светка.
Виталик, однако, точно знал, что пила она и на работе. Особенно вечером, когда было больше посетителей и, следовательно, меньше порядка.
Выпив водки и хорошо закусив, Виталик заметно ожил. Ему стало приятно находиться в ресторане. Вскоре появился Эдик.
– Вот вам справка, Виталий. Пожалуйста... На двое суток. Возьмите...
– Хорошо! – перебил его длинную речь Виталик. Ему вдруг очень захотелось выпить ещё водки.
– Садись, Эдик! Садись со мной, – проговорил он, усаживая своего нового знакомого за столик и в надежде проверяя свои карманы. Денег, увы, не было.
– Эх, чёртова жизнь! – с досадой посетовал Виталик, уныло взглянув на Эдика. – Деньги, деньги... Проклятые деньги. Но ничего, друг, бутылка за мной! Обещаю.
– Что вы, Виталий, и не думайте, прошу вас!.. – отчаянно запротестовал Эдик.
– Нет, за мной! Ты ещё не знаешь Виталика, – разошёлся подвыпивший Пивоваров и попробовал позвать Светлану.
– Светочка, цветочек, займи три рубля до завтра!
Светлана только махнула на него рукой, пробегая мимо с подносом. Эдик мягко удержал за плечи порывавшегося встать Пивоварова.
– Прошу вас, Виталий!.. Вы можете меня выслушать?... Возьмите, пожалуйста, вот это... Я сейчас вернусь. Очень прошу вас!..
Эдик, сунув в руку Виталику небольшой листок белой бумаги, поднялся из-за стола и вышел в другую комнату, куда то и дело заходили официантки.
Виталик бегло взглянув на листок, понял, что ему дали какой-то адрес, но толком не мог уяснить, для чего. Эдик пришёл с таким же подносом, с каким до этого подходила Светлана.
– Вот, прошу вас, Виталий, кушайте, пожалуйста... Выпейте для аппетита!.. Вот водочка... в графинчике.
– Да, я знаю, – закивал головой, польщённый угощением, Виталик.
– Ты выпей тоже чуть-чуть со мной. Хорошо, Эдик? – неуверенно предложил он официанту.
– Да, я сейчас... не беспокойтесь, – проговорил, уходя относить поднос, Эдик.
Виталик продолжал удивляться этой его манере заискивающе разговаривать. Ему даже иной раз становилось как-то совестно и неприятно под влажным, кошачьим взглядом Эдика. Как будто бы он, Виталик, украл у него, Эдика, какую-нибудь вещь, и тот вот-вот должен его уличить, но только не знает, как это лучше сделать.
Эдик между тем вернулся, уселся на своё прежнее место, рядом с Пивоваровым, и, взяв предложенную Виталиком водку, быстро, не оглядываясь по сторонам, выпил. Виталик тоже выпил и ощутил приятный, разливающийся по всему телу хмель. Эдик показался ему теперь намного привлекательнее, чем вначале. Он даже попробовал похлопать его по плечу и чуть не опрокинул стоявший на столе бокал, из которого только что выпил водку. Эдик едва успел подхватить бокал своей мягкой белой рукой.
– Ничего, Виталий, всё в порядке!.. Пожалуйста... – говорил он раскрасневшемуся от выпивки Пивоварову. – Вы адрес не потеряете?.. Тот... Ха-ха-ха-ха... Не забыли?..
– Что адрес? – недоуменно взглянул на него Виталик. – Какой адрес?
– Видите ли, Виталий Николаевич... – попытался что-то растолковать ему Эдик, – я уверен, вы мужчина порядочный, вы поймёте меня... Прошу вас... Извините меня, Виталий, если что-нибудь было не так... Я, понимаете ли, человек одинокий... Там, в записке написано...
– Что там написано? – снова переспросил Виталик.
– Видите ли, Виталий Николаевич, – продолжал в чём-то оправдываться Эдик. Виталика смешило это его обращение к нему на «вы» и, ко всему прочему, по имени-отчеству. Внешне Эдик казался даже старше Виталика. Года на два или три. Примерно, ему можно было дать лет двадцать семь – двадцать восемь. Виталику же исполнилось только двадцать пять.
Эдик тем временем подходил постепенно в своих пустопорожних разглагольствованиях к самому главному.
– Я, Виталий Николаевич, человек одинокий, – говорил Эдик. – К тому же я очень несчастен. Да, да, Виталий Николаевич, я несчастен! Всё мое несчастье заключается в том, что я был влюблён, Виталий Николаевич. Я был влюблён... в мужчину!.. Да, да, Виталий, не смейтесь надо мной, пожалуйста, я и без того несчастен. Я был влюблён в друга – моего одноклассника. Вначале это была любовь чисто платоническая, но потом, после окончания школы, когда мы вместе поступили в политехнический институт, он стал со мной жить как с женщиной!.. Понимаете ли, Виталий Николаевич, я не мог ничего с собою поделать, я любил его и не мог без него жить. Да, да Виталий Николаевич, я любил его, как женщина любит мужчину. Я делил с ним постель, я позабыл совершенно, что рождён мужчиной. Одна только мысль о разлуке с ним повергала меня в трепет. И он тоже любил меня, Виталий Николаевич. Ах, если бы кто-нибудь знал, как мы друг друга любили! Если бы кто-нибудь понял это... Но нас разлучили... Нас как-то застали прямо в постели. Занятые любовью, мы пренебрегли осторожностью и не закрыли на замок дверь нашей комнаты. Его тут же забрали в милицию, а мне пришлось бросать институт и срочно переезжать в другой город. Вы сами понимаете, Виталий Николаевич, какая буря поднялась в институте после такого открытия. Я думал, что не переживу этого. Я хотел отравиться... Ох, как вам объяснить это, Виталий Николаевич? Каким образом?..
– Так ты что же... значит, ты пидорас?! – перебивая, брезгливо уставился на него Виталик. – Ты что же... это... да?.. С мужиками, да?
– Да! – горячо проговорил Эдик. – После всего, что со мной было до этого, я больше не смог стать мужчиной. Я превратился в женщину!.. Понимаете, Виталий Николаевич, женщина с мужским телом... Как я был несчастен из-за этого. Меня не понимали. Меня травили и презирали. Меня ненавидели и даже били, но что я с собой мог поделать? Женщину я совершенно не знал. Она мне была страшна, противна, загадочна; я даже не пытался никогда жениться, я стремился выйти замуж! Но меня развратили всякие пошлые личности. Больше я так никого и не полюбил. Но мне нужно было жить. Жить половой жизнью, как всякому другому человеку, и я пошёл по рукам. Я стал проституткой, Виталий Николаевич. О, это ужасно, до чего я мог докатиться!.. Однажды, уже в вашем городе, меня взял на квартиру один семейный армянин. Он быстро завладел моим телом и тайком от своей жены стал жить со мной. В награду за всё он устроил меня официантом в этот ресторан. У него здесь работает зять заведующим. Он тоже бывает со мной. У меня есть квартира. Там мы встречаемся... Сегодня, увидев вас, Виталий Николаевич, я не мог удержаться!.. Нет, это невозможно – как вы похожи на Сашу! Моего школьного друга... Виталий Николаевич, я прошу вас... я вас просто умоляю... Я заплачу вам в конце концов... У вас в пиджаке мой адрес. Завтра... Подарите мне только один вечер! Ради бога, Виталий Николаевич. Вы не пожалеете об этом. Ради бога!..
– Хорошо, хорошо, товарищ! – поспешно остановил его мольбы Виталик. – Я приду, не волнуйся.
– Обязательно приходите, Виталий Николаевич, – горячо затряс его руку Эдик. – Справка у вас на сегодня и завтра. Прошу вас... Я очень буду вам благодарен. Приходите, пожалуйста!
– Приду, приду! – проговорил, вставая из-за стола, Виталик. Попрощавшись со своим новым знакомым, он поспешно вышел из ресторана. На улице его снова догнал Эдик и, ничего не говоря, сунул что-то в карман его клетчатого пиджака. Это оказались деньги. Десятка, пять рублей и пять трёхрублёвок. Виталик в недоумении пожал плечами и пошёл своей дорогой. Ему страшно вдруг захотелось пива. В горле так пересохло, что казалось – он сейчас же прямо тут, на тротуаре, умрёт, если не выпьет хотя бы глоток живительной влаги.
Сев в троллейбус, Виталик проехал несколько остановок. Затем он ещё прошёл два квартала вверх по улице, где, как он знал, была большая пивная. Однако пива не оказалось.
Сплюнув с досады, Виталик повернул назад и решительно направился к троллейбусной остановке, чтобы ехать домой, вернее на квартиру. Пить пиво ему уже расхотелось. Логика его действий нарушилась. Мысли витали далеко, вращаясь вокруг предстоявшей встречи с Эдиком...
6. Происшествие в гастрономе
Попав благополучно в свой район, Виталик не сразу пошёл к себе на квартиру, а заглянул сначала в магазин, чтобы купить сигарет и, конечно, бутылку. Пока он покупал всё это в винном отделе, разменивая один из Эдиковых трояков, в другом конце гастронома что-то «выбросили». Сразу же образовалась очередь. Виталик тоже на всякий случай занял очередь. Вскоре выяснилось, что давали козинаки. Козинаки Виталик уважал и решил взять побольше. Примерно – на рубль. В кулаке у него была зажата не разменянная пятёрка. Очередь продвигалась быстро. Через пятнадцать минут Виталик уже заказывал молоденьким продавщицам-практиканткам свою порцию козинаков. Платить в кассу нужно было рубль тридцать. Виталик с пятёркой направился к окошечку. Там сидела симпатичная молодая женщина с косой, закрученной на голове в тугой узел. Виталику она понравилась с первого взгляда. Сунув в окошечко кассы свою пятёрку, он назвал требуемую цифру: рубль тридцать. Виталик сам не знал, почему дал именно пятёрку, хотя у него были ещё трояки. Он всегда почему-то старался избавиться от крупных денег.
– Дайте, пожалуйста, тридцать копеек, – попросила кассирша.
Виталик, порывшись, для вида в кармане, отрицательно качнул головой. Тогда симпатичная кассирша высыпала перед ним в тарелочку несколько серебряных монет, затем положила металлический рубль и прикрыла всё это чеком.
«Рубль семьдесят, – сосчитал про себя Виталик. – Плюс рубль тридцать за козинаки, получается три рубля. Всё правильно».
Считая так в уме, Виталик взял свои козинаки (большую бутылку «Иверии» ещё раньше засунул во внутренний карман пиджака) и вышел из магазина. И только тут он вдруг с досадой хлопнул себя по голове и всё вспомнил.
«Сдачи дали рубль семьдесят, за козинаки уплачено рубль тридцать. Итого три рубля. Всё правильно? Но почему же три рубля? И при чём здесь эти три рубля, если подавал я в кассу пятёрку!»
Виталик опрометью метнулся назад к кассе.
– Девушка! А, девушка! Извините меня, я только что у вас был. Вот сдачи рубль семьдесят, вот козинаки – стоят они рубль тридцать, итого три рубля, а платил я вам пятёрку! – одним духом выпалил Виталик в побледневшее сразу личико симпатичной кассирши. – Вы ошиблись девушка. Вы мне с трояка сдачу дали, а платил я пятёрку, честное пионерское!
Кассирша, вдруг что-то поняв, злорадно прищурилась.
– Не мешайте мне работать, гражданин, отойдите от кассы. Сдачи я даю правильно!
По-видимому, симпатичная кассирша (это была жена Генки Портянкина – Марина) почувствовала исходящий от Виталика аромат спиртных испарений и решила, что разговаривать с подобными субъектами следует коротко и решительно. Вот так: «Если вы сейчас же не оставите меня в покое, гражданин, я буду вынуждена вызвать милицию».
Виталик понял, что его принимают за алкоголика и решил действовать по-другому.
– Девушка, ай-ай-ай, как нехорошо вы говорите! Такая красивая девушка и такая неласковая. Смотрите, замуж никто не возьмёт!
– Очень нужно, чтобы меня брали, – возмутилась, пожав узкими плечиками, симпатичная кассирша. – Какие-то глупости вы, гражданин, говорите. Не отвлекайте меня от работы!
Виталик, между тем, начинал терять терпение.
– Девушка, я, в конце концов, не обязан стоять здесь и вымаливать свои собственные деньги! Я вам давал пять рублей и желаю получить сдачу!
Выслушав его, кассирша тоже повысила голос:
– А я вам говорю, гражданин, что сдачи я всегда выдаю правильно. И если вы в этом сомневаетесь – приходите в магазин после закрытия, я сниму кассу и докажу вам это!
– А почему вы не хотите снять кассу сейчас, а не после закрытия? – продолжал настаивать на своём Виталик. – Ведь не могу же я ждать здесь целых пять часов, пока закроется магазин. Снимите кассу сейчас и пересчитайте все деньги.
– Вы предлагаете глупость, гражданин, – доказывала своё Генкина жена Марина. – Как я сейчас могу вам снять кассу? Это делается после закрытия... И в конце концов, не мешайте мне работать!
– Так я за свои кровные деньги должен ещё и страдать? – почти кричал на весь магазин Виталик. – Вы поймите, девушка, как я могу ждать до закрытия магазина – ведь у меня же поезд в семь часов! И вообще, какое вы имеете право мне не верить?! Я жаловаться буду! Давал пять рублей... Вы что же, девушка, трояк от пятёрки не отличаете? Дальтонизмом страдаете?..
– Оставьте меня в покое, гражданин! Я всегда сдачу выдаю правильно... Вечером снимем кассу... – кассирша чуть не плакала.
– Но я не могу ждать до вечера, я в шесть часов улетаю. В Киев!..
– Вы только что говорили, что уезжаете на поезде.
– Неважно, девушка. Вы будете снимать кассу?
– Нет! Ждите закрытия магазина!
В знак того, что разговор окончен, симпатичная кассирша Марина решительно вытряхнула из тарелочки Виталиковы рубль с мелочью, которые он выложил в самом начале спора, и принялась отпускать громко роптавших покупателей.
Раздосадованный, Виталик подхватил злополучные деньги и вновь сунул их в тарелочку.
– Девушка, если вы мне не верите, возьмите себе и эти копейки, они мне совершенно не нужны.
Симпатичная кассирша опешила.
– Но зачем, гражданин? Что я буду делать с вашими деньгами?
– То же самое, что и с теми двумя рублями, которые вы мне недодали. Пользуйтесь, пока щедрый... И не стыдно, девушка? – мстительно прошипел в окошечко доведённый до отчаяния Виталик.
Это, видимо, подействовало: симпатичная кассирша, покраснев, потребовала вдруг у него рубль и, выложив на тарелочку потрепанный трояк, отвернулась.
– Забирайте свои деньги, гражданин, Всего вам хорошего!
– Ага, я уйду, а вы будете до самого вечера думать про меня всякие гадости? – с сомнением в голосе произнёс Виталик.
– Пусть это останется на вашей совести, – огрызнулась хорошенькая кассирша Марина.
– Совесть моя чиста, как родник! – патетически воскликнул Виталик. – Так я вечером загляну или снимете всё-таки сейчас вашу кассу?
– Гражданин, вы деньги получили?.. Вы же улетаете, – нетерпеливо произнесла кассирша.
– Но я ведь могу и передумать, – ответил, улыбаясь, Виталик. – Так я зайду, девушка. Ровно в восемь.
– Как хотите.
При последних её словах Виталик подумал, что, наверное, понравился симпатичной кассирше. Сам он почти влюбился в неё, что редко случалось с ним в последнее время.
До закрытия магазина было ещё около пяти часов и Виталик неспеша направился к дому Капитана Флинта. Нужно было отнести козинаки да выпить с дедом Антоном вина, которое он купил в гастрономе. Хмель от водки уже почти прошёл, и Виталик начинал ощущать острую потребность принять очередную дозу алкоголя, чтобы вновь возвратиться к жизни. Это походило на ситуацию с рыбой, выброшенной на берег и время от времени омываемой накатывающейся речной волной, что и не позволяло рыбе погибнуть.
Не дотерпев каких-нибудь двух переулков до дома Капитана Флинта, Виталик спрятался за дерево и, откупорив бутылку, отхлебнул из неё несколько жадных глотков. Ему сразу же полегчало. Солнце опять весело заискрилось на небе, и лица встречных прохожих стали вдруг намного добрее и привлекательнее. Виталик повеселел и оставшийся отрезок пути преодолел уже без всяких задержек.
В доме Капитана Флинта, как никогда, царила гробовая тишина. Бабки вообще нигде не было видно. Дед Антон за сараями чинил свою голубятню.
Он был страстным голубятником. Он любил их, наверное, даже больше, чем вино, а уж вино дед Антон любил больше, чем бабку Катю.
Виталик дивился этой его страсти к голубям. Сам он никогда этим не занимался и никак не мог понять голубятников. Что было интересного, например, в том, чтобы погонять длинным шестом пернатых? Ну, право же, ничего! Куда интереснее – покопаться в поломанном мотоцикле. Виталик с детства уважал технику. Ещё учась в школе, он переменил дюжину мопедов и мотоциклов, а едва окончил восьмой класс – поступил на курсы рулевых-мотористов. После курсов Виталик стал плавать на речных судах, где и свёл однажды знакомство с дедом Антоном, который работал тогда судовым коком.
Они частенько, сойдя в каком-нибудь городе на берег, напивались до чёртиков, и дед Антон принимался рассказывать Виталику о своих голубях. Истории эти были очень длинные и неинтересные, и Виталик его не слушал. Иногда, чтобы возбудить к себе интерес, дед Антон начинал выдумывать. Так, однажды, Капитан Флинт рассказал про своего сына, Витю Соловьева, которого будто бы расстреляли в войну немцы за то, что он посылал дедовых голубей с донесениями в Красную Армию через линию фронта.
После этого, деда – с лёгкой руки Виталика – долго называли на судне незаконным отцом Вити Черевичкина.
Старик был очень потешен. Лёнька Горицкий даже шутил иногда, намекая на его профессию: «Не пойму, как дед Антон мог коком работать? Ведь там же одни кокши – на теплоходах. Бабы... А во время плавания к ним всегда мужики пристают... Наверное, и к Капитану Флинту тоже мужики приставали».
Лёнька слыл в их компании большим юмористом. Даже Виталик побаивался его колких шуточек.
Дед Антон, между тем, продолжал предаваться своему любимому занятию – починке прохудившейся голубятни. Виталик свистнул ему несколько раз, заложив в рот по два пальца, и, когда тот глянул вниз, позвал:
– Капитан Флинт, слезай скорее на палубу, я горючего принёс!
Деда Антона как будто ветром сдуло на землю.
– Вот хорошо, Витус! Значит, заправимся сейчас – и снова на мачту. Вот как ты хорошо исделал.
Капитан Флинт был человеком более-менее начитанным. Во всяком случае он знал многое по морскому делу и в память о командоре Беринге называл Пивоварова Витусом.
Пить вино они устроились здесь же, за сараями, у подножия недочиненной голубятни. Виталик выложил на поломанный ящик свои козинаки, достал отпитую по дороге бутылку вина и, откупорив, протянул деду.
– Давай, Капитан Флинт, пей. Вот, козинаки бери, закусишь…
– Может, за стаканом сгонять? – предложил Капитан Флинт.
– Не нужно, вдруг бабка Катя вернулась? На хвост упадёт, – отговорил деда Виталик.
– Из горлышка как-то несподручно, Витус... Ну да ладно! – решился дед Антон и поднял руку с бутылкой. – Сколько пить-то? Грамм двести?..
– Да, пей, Флинт – четвёртую часть. Потом ещё повторим.
Капитан Флинт большим пальцем правой руки аккуратно отметил на поверхности бутылки дозу вина, которую ему надлежало выпить, и потом только жадно приложился к горлышку. Выпил он ровно столько, сколько отмеривал пальцем, так что Виталик даже подивился такой точности.
– Глаз-алмаз, Витус! – похвастался Капитан Флинт.
Виталик выпил вино в два приёма, так же отметив на бутылке пальцем. Первый раз он немного не допил своей доли и поспешно запрокинул бутылку вторично.
Капитан Флинт громко грыз Виталиковы козинаки.
– Рубль тридцать отдал, дед! – рассказывал ему Виталик. – Чуть не накрыла меня продавщица на два кола. Понимаешь, Флинт, с пятёрки как с трояка сдачи давала.
– Неужели? – притворно удивился хитрый старик, больше интересовавшийся оставшимся в бутылке вином, чем Виталиковыми злоключениями. – Так-таки и недодала?
– Да нет, я потом потребовал. Куда она, Флинт, денется, правда? – продолжал свой рассказ Виталик.
– Правда! – поддакивал ему дед Антон. У ног его сиротливо притулилась недопитая бутылка «Иверии».
– Давай, Флинт, ещё вмажем? – предложил деду, закуривший сигарету, Виталик.
Дед Антон сразу же согласился. На этот раз он особенно тщательно отмеривал пальцем на бутылке свою порцию вина, поскольку пить им оставалось совсем мало. Потом он так же аккуратно, как и в первый раз, выпил всё, что ему из этой бутылки причиталось, и, отдав оставшееся вино Виталику, принялся за козинаки. Пивоваров только жалобно поглядывал на его занятие, прикидывая в уме: на сколько уже дед Антон их сожрал. Виталику не столько было жалко выпитого дедом Антоном вина, сколько съеденных козинаков. Он даже чуть не поперхнулся «Иверией», стараясь поскорее выпить, чтобы уже встать и, распрощавшись с Капитаном Флинтом, забрать своё любимое лакомство.
Деда Антон услужливо похлопал его по спине.
– Ничего, ничего, – отмахнулся раскашлявшийся Виталик.
Допив наконец-то вино, он оставил пустую бутылку. Кивнув на неё, пошутил:
– Тебе, Капитан Флинт, и пенсию получать не нужно – на одной стеклотаре проживёшь! Сдавай только, не ленись.
– Да уж иде там, – хикикнув, махнул рукой дед Антон и хотел было снова отломить себе козинаков, но рука его нашарила пустоту. Козинаков на прежнем месте уже почему-то не было...
7. Марина
Ровно в двадцать ноль-ноль Виталик был у дверей гастронома. Симпатичная кассирша Марина, увидев его, сильно смутилась. Впустив в магазин, тут же принялась извиняться.
– Бывает, бывает, девушка, не огорчайтесь, – снисходительным тоном отвечал Виталик, успев, однако, рассмотреть на её правой руке тонкое обручальное кольцо. – Вы до скольки работаете? Можно я вас провожу? Не возражаете? Вот и хорошо. Так я подожду... Как, кстати, ваше имя? Марина? А меня зовут Виталик. Будем знакомы, Мариночка!
Возбуждённый вином и знакомством с приятной женщиной, Виталик, выйдя из гастронома, принялся нетерпеливо прохаживаться взад-вперёд. Часто поглядывал на часы. Он не ожидал столь лёгкой победы. Он даже сейчас не был ещё точно уверен в том, что у него что-либо с кассиршей получится. Виталик просто рассчитывал проводить её культурно домой, поцеловать на прощание, если позволят, и навсегда позабыть. Он даже не сильно желал провожать её и рад был бы уже отказаться от своего опрометчивого решения, вспомнив о тех опасностях, которые непременно подстерегают всякого одинокого пешехода на ночных городских улицах. Однако, какая-то неведомая сила удерживала его на месте. Толи это был стыд за учинённый днём в магазине скандал из-за каких-то несчастных двух рублей и желание объясниться, то ли ещё что-то, но Виталик чувствовал в эту минуту, что никак нельзя ему уходить от оскорбленной им, как он сам считал, женщины. Марина вышла к нему, улыбаясь и поправляя на плече сумочку.
– Заждались, Виталий?
– Ничего, я привык, – пролепетал первую попавшуюся фразу Виталик. – То есть я не то хотел сказать... Я привык долгое время находиться на одном месте. Армия...
Виталик чувствовал, что краснеет – чего с ним никогда не бывало.
– Так что вы хотели мне сказать? – спрашивала, между тем, Марина. – Говорите быстрей и прощайте, мне на автобусную остановку.
– Марина! Не уезжай! – взмолился вдруг Виталик.
– Вот ещё чего выдумали, меня муж дома ждёт! – отстранилась от него женщина,
– Му-уж! – неприязненно сморщившись, со злостью протянул Виталик.
– Муж... – повторил он затем тише и как бы в задумчивости, горько вздохнул и отвернулся от симпатичной кассирши. – Снова муж!.. Я опять опоздал на поезд. Я опять оказался лишним. Никому не нужным. Выкинутым за борт.
Марина удивлённо, во все глаза смотрела на чуть не плачущего Виталика.
– Вы извините меня, Марина! Не выдержал... Я сирота! С детства – ни отца, ни матери. Помню детдом... как сахар там раздавали, а мою порцию отнял хулиган Мишка Шуруп. Как я тогда плакал!..
– Потом, сами понимаете, – компании, гулянки... Потом трудколония. – Виталик, постепенно входя в роль и всё более вдохновляясь, придумывал уже складнее.
– Из трудколонии бежал. Воровал в Астрахани. Потом в Ташкенте гопстопничал. Знаете, может, Ташкент – город хлебный... Кино такое было. Почти про меня... Поймали. Судили. Увезли на север, в Воркуту... Эх, жизнь, жизнь! Как же ты меня изломала проклятая!.. Вы не подумайте чего, Марина, – всё отсидел честно, от звонка до звонка. Отработал. Срок свой весь... Вернулся из заключения, а мне, понимаете, не верят. Вор, говорят! Людей обворовывал... Вот и вы давеча... Понимаете, как стало обидно? Извините, – Виталик смахнул невидимую слезу.
Марина, идя с ним по тихой вечерней улице, почти не дышала от волнения.
– Как же вы потом?.. Работали?
– Да, с грехом пополам на табачную фабрику устроился. Работал, как папа Карло, пятно своё чёрное смыть пытался... Дружки старые объявились. Ну и по новой – пьянки-гулянки, то да сё... В общем, опять меня посадили. Перед этим познакомился я на табачной фабрике с девушкой. Полтора года встречались. Верила она мне, а как это опять случилось – не выдержала. Таблеток каких-то наглоталась и – поминай как звали! По дороге в неотложку скончалась. Её вот тоже, как вас, Мариной звали... Мариной!..
– Как же вы так, Виталий? – с искренним состраданием в голосе спросила кассирша и робко, не глядя ему в глаза, взяла под руку.
Виталик мгновенно уловил перемену в поведении женщины и, пользуясь моментом, увлёк её в сторону от автобусной остановки, Поблизости был парк, где в тёмных аллеях уже трудно было кого-либо различить. Туда и повёл свою спутницу Виталик, продолжая свою печальную повесть:
– Да вот так, Мариночка, сам своё счастье и растоптал грязными ногами... Год назад освободился. Досрочно. Решил на рулевого-моториста выучиться. Море люблю, понимаешь. Хочу за границу сплавать, мир посмотреть... Хорошо, что люди кругом душевные, – помогают. А иначе – хоть в петлю от такой житухи!
– Вы её до сих пор забыть, наверное, не можете? – вкрадчиво спросила Марина.
– Да! Ведь что за человек была Све... – поняв, что чуть не проговорился, Виталик резко оборвал свой рассказ на полуслове и лихорадочно стал придумывать выход ив создавшегося положения.
– Что же вы замолчали, Виталий? Говорите! – настаивала взволнованная кассирша.
– А светло-то как на улице от фонарей, поглядите! – быстро заговорил смущённый Виталик, увлекая Марину в плохо освещённую часть парка. – Не люблю искусственного света, больше предпочитаю естественные, так сказать, природные условия. Смотрите, как здесь хорошо, – вот под этими ивами. Не правда ли? Может, посидим? Глядите – трава какая мягкая. Как ковёр... Да-а... А Марина моя была замечательный человек. Я её до сих пор ведь помню... и люблю... наверно. Такое не забывается.
Они пробрались сквозь густые, низко склонённые ветви плакучей ивы и расположились у её ствола на траве.
– Вы всё-таки счастливый, Виталий, ведь вы любили, – мечтательно, с оттенком грусти произнесла Марина. – Я никогда так не любила, как вы...
– Но ты ведь замужем? – вопросительно взглянул на неё Виталик.
– Да, но я не люблю своего мужа... Я его ненавижу!
– А почему?
– Он мерзкий, грязный, развратный тип. Он... надо мной издевается... – Марина потупила глаза. – Давай не будем об этом.
– Не будем, – одними губами, чуть слышно прошептал Виталик, плотнее пододвигаясь к женщине и робко положив ей на плечо руку.
– Виталик, ты не подумай чего-нибудь... Я честная женщина, у меня ребёнок. Я никогда не изменяла своему мужу. – Марина сделала слабую попытку освободиться от его руки, но у неё ничего не вышло.
– Мы просто немножко посидим и пойдём, ладно? Обещай мне, что не будешь ко мне приставать!
– Обещаю, Мариночка! – сладким голосом прошептал Виталик и, прильнул к её лицу. – Я тебя люблю, Марина!
Женщина покорно отозвалась на его поцелуй, чувствуя, как проникают под платье его горячие руки. Она упала навзничь на траву, ничего уже не соображая, не пытаясь бороться и сопротивляться. Безвольно развела ноги. Виталик быстро сдернул с её бедер шелковые трусы, волнительно забелевшие в темноте, взбил к животу платье и, задрожав от сильного возбуждения, прильнул ртом к жестковатым, остро отдающим мочой и потом волосам внизу её живота.
– Что ты делаешь? – испуганно простонала женщина, но тут же вновь забылась под влиянием нахлынувшей на неё волны наслаждения...
Через несколько минут Виталик поднялся, застегивая ширинку брюк и виновато поглядывая на продолжавшую лежать Марину. Перевернувшись на живот и спрятав лицо в ладонях, женщина плакала, и Виталику было непонятно: от счастья она плачет или от горя. Сам он не испытывал больше ничего, кроме досады от неприятного вкуса во рту и желания поскорее расстаться с рыдающей у его ног женщиной.
8. Хулиганы
– Вы всё-таки меня не провожайте. Зачем всё это? У меня муж есть, ребёнок, – говорила Виталику на автобусной остановке Марина, смущённо пряча глаза. – Пожалуйста, не нужно, Виталик. Будьте счастливы!
– Прощай! – с напускной грустью проговорил Виталик. – Я ещё завтра приду, можно?
– Нет, нет! Не нужно, я завтра не работаю.
– Тогда послезавтра. В восемь вечера... Я приду, Марина!
Подъехал, сердито фыркая двигателем, старый, весь дребезжащий «ЛиАЗ», и Марина быстро проскользнула в полупустой, плохо освещённый салон. Двери за ней захлопнулись, и автобус лениво тронулся, оставив позади сгорбленную одинокую фигуру Виталика.
«Однако бывают же люди, – думала, прокомпостировав талон, Марина. –Преступники поневоле. Страдальцы. Неудачники... Вот, значит, какие они, эти парни со скамьи подсудимых... И вовсе они не страшные. Добрые, наоборот, и... ласковые! – Женщина вспомнила всё, что недавно произошло под ивой, и залилась густой краской. – А всё-таки жалко его. Беспомощный какой-то. Там, у окошечка кассы... чуть не расплакался тогда, бедняга. И я хороша – чуть не наказала парня на два рубля! Хотя, что ему должно быть эти два рубля... он больше, поди, видел, когда воровал... А я, дура, уши развесила, черт знает с кем связалась! – В голове у женщины мелькнула мысль о венерических болезнях, и она испугалась. – Боже мой, ведь он больной, наверно! Там, в тюрьме, поди, все больные! Нужно обязательно сходить к врачу – провериться... Связалась на свою голову, что-то ещё из этого получится?.. Но – стоп, как же так? Он ведь сам мне всё рассказал. Про свою жизнь, про девушку... Нет, так нельзя, Нельзя отворачиваться от человека, подозревать его... Кому же тогда верить? Мужу?.. Муж скорее заразит какой-нибудь гадостью. Таскается по всяким шалавам. Всех квартиранток у своей тётушки-алкашки перетрахал... Ему, значит, можно, а мне – нет? Как бы не так, пускай теперь дуру поищет... Нужно брать от жизни всё!.. Да и человек, если хороший – как не пожалеть?.. В общем, трахнулись – и все дела! И нечего теперь об этом...»
Внимание её привлекли двое пьяных, ввалившихся в автобус на очередной остановке. Один из них, молодой широкоплечий парень в джинсах и замусоленной у шеи египетской майке, сел возле Марины и, достав сигарету, принялся прямо в салоне закуривать. Другой стал приставать к двум девчонкам, почти подросткам, выкрикивая всякие нецензурные выражения. В салоне, кроме этих двух девчонок и Марины, было ещё несколько пассажиров. Впереди, возле кабины водителя, сидели две женщины, но они даже не глядели в сторону хулиганов. У передней двери, напротив Марины, стоял не старый ещё мужчина, приготовившийся выходить. Позади тоже были мужчины, украдкой из-под газет посматривавшие на пьяных парней. Отдельно от них, на задней площадке, стоял хорошо одетый молодой человек, презрительно наблюдавший за пьяными.
Между тем один из хулиганов – тот, что устроился курить около Марины, обнаглел уже настолько, что принялся стряхивать пепел прямо ей на колени, пьяно гримасничая и хихикая. Симпатичная кассирша брезгливо поморщилась, смахнула с коленей пепел и, подхватив сумочку, пересела вперед.
– Какой хам! – произнесла она, не оглядываясь на хулигана.
Парень самодовольно заржал и тоже пересел вслед за ней, швырнув окурок прямо в стоявшего у двери мужчину. Тот внимательно поглядел сначала вниз, на свою испачканную сигаретой штанину, потом повернулся к парню, кинувшему окурок, и вежливо попросил:
– Молодой человек! Нельзя ли поаккуратней? Вы ведь мне эдак новый костюм прожечь можете!
– Не базарь, старый! – презрительно перебил его пьяный. – Если не прекратишь базарить – в форточку вылетишь. Понял?
– Да, я вас прекрасно понял, – охотно кивнул головой мужчина.
– Ну и засохни! – посоветовал хулиган и, метко плюнув на его чёрный лакированный туфель, принялся надоедать симпатичной кассирше Марине:
– Сойдём с нами, девушка? Побазарим... Мы чуваки кайфовые! Не какие-нибудь... К тому же монета имеется. – Парень вытащил из кармана джинсов металлический рубль и подкинул его на ладони перед самым лицом Марины.
– Нашёл, чем хвастаться, – презрительно фыркнула, отворачиваясь от него, Марина.
– На тачке покатаем, девушка. В кабак поведём, – не отставал пьяный. – А хочешь цветов? Я клумбу кайфовую вычислил, там такие розы! Не желаете? А то – в ресторан... у нас бабок, девушка, хоть задницей хавай!
Парень попытался обнять Марину.
– Оставь меня в покое, пожалуйста, у меня муж в милиции работает! – отпрянула от него женщина.
Другой хулиган, приставший к девчонкам, излил уже перед ними весь скудный запас своего пьяного красноречия и тоже решил, что настал момент пускать в дело руки. Но только он попытался это сделать, как сразу же получил от одной из девчонок звонкую пощёчину. Читавшие неподалеку газеты граждане крякнули. Девчонка, ударившая хулигана, заплакала, а тот с бранью занёс над ней руку.
– Ах ты дешёвка! Так ты драться?! Так ты – меня?..
В ту же минуту сильный удар в лицо отбросил девчонку далеко по проходу. Она не удержалась на ногах и упала. Из носа у неё потекла кровь. Её подруга в ужасе отбежала в сторону, к задней двери. Хулиган, матерясь на весь автобус, хотел ещё раз ударить свою жертву и даже сделал шаг в её сторону, но тут к нему подбежал парень, безучастно скучавший на пустой задней площадке. Он схватил пьяного за руку, с силой дернул на себя и крикнул:
– Ты что делаешь, негодяй? Ты кого бьёшь? Прекрати сейчас же безобразничать, не то!.. – Парень, видимо, не находил слов, чтобы выразить своё возмущение. Он рассчитывал, что читающие газеты мужчины тоже последуют на выручку, но те только глубже втянули головы в плечи. Хулиган, оставив плакавшую девчонку, грозно надвигался на парня.
– Ты что подписываешься, козёл? – говорил он, зло прищурив свои маленькие колючие глазки. – Да знаешь ли ты, козявка, что сейчас с тобой будет? Сейчас ты пожалеешь, что три года назад не подох! Сейчас...
Хулиган, не размахиваясь, резко и точно ударил враз оробевшего парня в переносицу. Второй хулиган, бросив приставать к Марине, поспешил на помощь своему дружку. Долго не раздумывая, он тоже ударил парня кулаком по лицу.
Марина громко вскрикнула и отвернулась к окну, чтобы не смотреть на драку. Зашумели на переднем сиденье женщины.
– В самом деле – куда смотрит водитель? А мужчины, мужчины-то?
– Что – мужчины? – сердито набросился на них гражданин у дверей. – Что – мужчины?.. Вы вот попробуйте с эдакими лбами справиться! Милицию следует вызвать.
Драка на задней площадке не прекращалась. Это была уже не драка, а избиение. Парень не сопротивлялся, он только закрывал лицо от крепких кулаков хулиганов.
Водитель остановил, наконец, автобус и, зайдя в салон, принялся расспрашивать пассажиров:
– Что тут происходит, женщины? За что они его так?
– Да вы бы лучше помогли ему, чем попусту спрашивать! – нетерпеливо перебил его мужчина у дверей. – Это ваша прямая обязанность как водителя. Не видите – хулиганы пассажиров избивают!
Сказав, он проворно вышел из автобуса.
– Вот именно! Водитель ещё называется! Пассажиров будут убивать, а ему и дела мало, – загалдели на переднем сиденье женщины.
Пристыженный водитель – тоже молодой парень – решительно направился к дерущимся. Хулиганы уже свалили свою ослабевшую жертву на пол и пинали ногами.
– Ребята, вы чего? Бросьте вы это, слышите?! – попробовал остановить их водитель. – Да хватит же вам, ребята! Ну что вы в самом деле?
Он обхватил было одного из хулиганов поперёк туловища и попытался оттащить в сторону, но пьяный, изловчившись, так съездил водителя по зубам, что тот, взмахнув руками, отлетел назад, и, как плюхнулся на ближайшее сиденье, спрятав лицо в ладонях, так больше и не поднимался.
9. День рождения
Виталик Пивоваров угрюмо брёл по неосвещённой улице к дому Капитана Флинта. Больше в этом городе идти ему было некуда. Никто, кроме Капитана Флинта и бабки Кати, не ждал его в этот поздний час. Да и они ждали исключительно из-за бутылки, которую он, по давно заведённой традиции, должен был принести.
Бутылку Виталик не нёс и потому ему уже авансом было жаль напрасно изнывающих в ожидании дармовой выпивки Капитана Флинта и бабку Катю. Впрочем, бутылку могла ещё привезти из ресторана Светка или – в конце-концов – Лёньчик. Но последнее было маловероятно, – уходя утром на занятия в техникум, Лёнька имел в своём распоряжении всего лишь двадцать копеек, оставшихся от пропитой с Капитаном Флинтом стипендии.
Размышляя так, Виталик поравнялся с переулком, на углу которого возвышался громадный двухэтажный домина. Дом этот походил на небольшую школу-восьмилетку. Огорожен он был высоким кирпичным забором, по верху которого тянулась колючая проволока, подключенная по слухам к высоковольтной линии. В ворота и во двор этого необычного дома свободно заезжали два грузовых «КАМАЗа» с прицепами. Самым удивительным было то, что хоромы эти, как справедливо выражалась баба Катя, принадлежали не государству, не кооперативу и даже не какому-нибудь номенклатурному работнику, а обыкновенному цыгану, которого звали Миша.
Цыгана Мишу знал весь поселок. Он никогда нигде в своей жизни не работал, имел красивую цыганку-жену и имел, по всей вероятности, много денег. Иначе как бы ему удалось отгрохать двухэтажный особняк с гаражом, где стояли новенькие «Жигули», и плавательным бассейном.
О том, что в доме имелся ещё и плавательный бассейн, рассказала Виталику побывавшая как-то в гостях у цыгана Миши Светлана...
Виталик очень ей после завидовал. Он и сам не прочь был бы осмотреть это «восьмое чудо света» изнутри.
Миновав высокий кирпичный забор, который напоминал крепостную стену без бойниц, Виталик остановился перед металлической калиткой и попытался было заглянуть во двор, но калитка вдруг резко распахнулась, и на пороге выросла грозная фигура цыгана Мишы.
От неожиданности Виталик поспешно отступил назад и, споткнувшись обо что-то, упал, высоко задрав ноги. Цыган Миша засмеялся и, схватив его крепко за шиворот, легко, как пушинку, затащил во двор.
«Убьёт!» – с ужасом решил Виталик.
– Ты что, вор, да?.. Воровать хочешь? Отвечай, когда у тебя спрашивают старшие, – принялся допрашивать Виталика цыган Миша.
– Я вовсе не вор, отпустите меня, – жалобно залепетал Пивоваров.
– Отпустить? – в раздумье покрутил свои пышные чёрные усы Миша.
– Да! Отпустите, пожалуйста.
– Ты не воровал у меня ничего?
– Нет, не воровал.
– А что же ты делал, негодный мальчишка?
– Я звонок искал, чтобы позвонить к вам в дом, – соврал Виталик.
– А зачем тебе нужно было позвонить в мой дом? – заинтересовался сразу же цыган Миша.
– Меня бабки Катина квартирантка Светка прислала, – врал, не задумываясь, Виталик. – Она просила, чтобы я вас, Михаил батькович, позвал к ней в гости. У неё сегодня... день рождения!
– День рождения? – удивлённо переспросил Миша.
– Да, день рождения, – закивал головой уже пришедший в себя Пивоваров.
– Так что мне Светлане передать? Придёте?
– Конечно, приду! – схватил его за руку цыган Миша.
Оставшееся до бабкиного переулка расстояние Виталик преодолел как на крыльях. Он бежал, не чувствуя под собой ног, сбил по пути какую-то маленькую девочку. Потом врезался с разбега в своего приятеля Лёньку, и на его вопрос о причине такой поспешности только и смог выпалить:
– Свет-тка-а... Светка при-ишла-а?
– Да, а что случилось, Виталик? – недоумевал Лёнька, но Виталик, не отвечая, махнул рукой и помчался дальше, к бабкиному дому.
«С ума, наверно, сошёл!» – решил про себя Лёнька и зашагал в противоположную сторону. Он опаздывал на свидание и хотел поскорее найти такси, хоть и располагал всего лишь одним-единственным трояком, занятым перед этим у Светки. Лёнька был на деньги не жаден. Они у него долго никогда не задерживались. Товарищу он мог отдать последнюю копейку, и вообще Лёньке было не свойственно чувство меркантильности. Частенько он замечал по этому поводу, что человек рождается голым и голым же умирает, – так к чему эта страсть к накопительству? Но предоставим Лёньчику заниматься вылавливанием такси на полутёмном шоссе и перенесёмся вслед за Виталиком в дом Капитана Флинта.
В доме Капитана Флинта, в кухне, за тем же столом, всё так же заставленном грязными тарелками и кастрюлями, сидела всё та же компания. Здесь были бабка Катя с дедом Антоном, Светлана и бабкин племянник Генка. Пили на этот раз самогонку, которую где-то раздобыл Генка Портянкин. Самогонка была налита в грязный трехлитровый баллон, стоявший внизу, под ногами у пьющих. Время от времени дед Антон доставал его из-под стола и, нацедив в подставленные стаканчики мутной, с плавающими соринками, жидкости, снова аккуратно его прятал.
Бабка Катя рассказывала, по-видимому, что-то интересное про Виталика и сразу же замолкла, едва он вошёл в кухню. По разгорячённым смеющимся физиономиям присутствующих Виталик тотчас же понял, что рассказывала она об утреннем происшествии во флигеле.
«Ладно, пусть! – подумал он. – Ещё неизвестно, чем вы сами тайком занимаетесь. Капитан Флинт точно, наверно, голубой! А Светка – лесбиянка!»
Портянкин, завидев злого решительного Виталика, чёртом ворвавшегося в кухню, не на шутку струхнул и на всякий случай положил рядом с собой деревянную скалку для катания теста, которой бабка Катя перед этим била Капитана Флинта.
Виталик только окинул своего врага презрительным взглядом и, ничего ему не сказав, схватил за руку Светку.
– Быстрее, Светка!.. Я тебе жениха нашёл! Быстрее беги переодеваться. Жених – во! – показал Виталик выставленный вверх большой палец правой руки. – Я сказал, что у тебя день рождения. Быстрее, Светка, он сейчас заявится.
– А кто он-то? – недовольно спросила Светлана. – Что за жених такой выискался?
– Цыган Миша! – выпалил ей в лицо Виталик.
– Тю, да у него же своя жинка есть! – вмешалась в разговор бабка Катя.
– Ничего, бабка, вторая жена будет. Ты не суйся не в своё дело, – прицыкнул на неё Пивоваров.
– То есть – как это вторая? – подступила вдруг к нему Светлана. – Что это ещё за вторая? А ну-ка выкладывай, что вы там с цыганом Мишей задумали? Какой ещё день рождения?
– Светка, цыц! Молчи, если не понимаешь... Потом всё объясню, – делал ей предостерегающие знаки Виталик. – Мне сам он, Миша, говорил, что жениться на тебе хочет, а цыганку свою в табор отправит – у них это запросто. Ты только, Светка, молчи, я сказал ему, что у тебя день рождения!
– Ловок парень, – хмыкнул в углу Портянкин.
– А ты заткнись, козёл! – накинулся на него Виталик. – Молчи, не то я за себя не ручаюсь. Капитан Флинт, убери отсюда эту сухопутную швабру!
– Генка, не разозляй нас! – хлопнул по столу кулаком Капитан Флинт, грозно посмотрев на Портянкина. – Вечно ты воду коломутишь. К каждой дырке – затычка!
– А чево, дед? Я ничево, что вы ко мне пристебались? – обиженно протянул Портянкин. Он всегда почему-то робел перед Виталиком. Генка уже не рад был, что пришёл в эту компанию и пожаловался сидевшей рядом с ним бабке Кате:
– Уезжаю я завтра, тётка. В командировку. На трое суток... Завгар, подлюка, удружил.
– Уезжай, Генка, – кивала головой пьяная старушонка. – Уезжай с глаз моих долой. Пинчуга несчастная ты, Генка. Алкаш.
– Ну вот, – снова обиделся Генка. – Пьёт мою самогонку и меня же ещё выгоняет. Ну и тётушка!
– Отстань! – отмахнулась от него старушонка. Всё её внимание было занято прихорашивающейся у зеркала Светкой. Возле неё суетился Виталик.
Дед Антон принялся было убирать со стола грязную посуду, но тут же разбил глубокую тарелку с голубой каймой и, выругавшись, бросил это занятие. Генка Портянкин поспешил собрать черепки, говоря при этом, что посуда бьётся на счастье. Посерьёзневшая сразу бабка Катя, глядя на него, высчитывала в уме сумму нанесённого ей убытка.
В это время и зашёл в кухню улыбающийся цыган Миша. Он принёс с собой торт и три большие девятисотграммовые бутылки водки, которые стоили каждая около десяти рублей.
Компания обомлела. А когда цыган Миша вытащил из-за пазухи и развернул на руках голубую мохеровую кофту, предназначавшуюся Светлане в подарок, все вдруг дружно захлопали в ладоши и, обступив цыгана Мишу, усадили его на самое почётное место – у окна. Виталик отнёс кофту в зал и бережно уложил на старомодный диван, пригласив Мишу взглянуть в его сторону. На диван он перед этим накидал вытащенные из бабкиного шифоньера отрезы материи, какие-то столетние духи и дедовы пузырьки с одеколоном, которые бабка-Катя вечно прятала от него под замок в виду того, что Капитан Флинт имел привычку употреблять одеколон вовнутрь. А чтобы всё это окончательно создавало впечатление подарков, Виталик положил сверху несколько старых открыток, а один из отрезов материи перевязал красной лентой.
Цыган Миша ему поверил, и компания дружно принялась уничтожать принесённый цыганом торт и пить водку. Дед Антон, никогда не пробовавший подобного лакомства, с детства помнивший только коврижки и макуху, которая заменяла теперешние козинаки, так увлёкся тортом, что даже нечаянно вымазал нос кремом. Глядя на него, цыган Миша добродушно посмеивался.
Виталик после нескольких стопок водки быстро захмелел и в разговоре путал имена присутствующих. Он называл Генку Портянкина Лёньчиком, на бабку Катю говорил Капитан Флинт, а цыгана Мишу почему-то величал Яном. Светлана вспомнила, что есть такая песня и, откашлявшись, затянула куплет из неё. Все дружно принялись ей подпевать, особенно припев, который имел примерно такие слова:
Ах, мама, мама, мама!
Люблю цыгана Яна.
Ах, верю, верю, дети,
Что есть любовь на свете...
При этом все дурашливо смеялись и указывали пальцами на цыгана Мишу. Он сидел в центре застолья, огромный и усатый, как генерал, и величественно пил подносимую ему водку.
Виталик не помнил, как попал во флигель. Очнулся он почему-то на полу, недалеко от своей кровати, на которой заметно было какое-то шевеление. Свет луны скудно проникал во флигель, отбрасывая ломаные тени на стены и потолок.
Виталик хотел было уже подняться с холодного пола, но на кровати в это время особенно сильно завозились, и Пивоваров услышал приглушённые голоса Светки и цыгана Миши. Цыган Миша, по-видимому, к чему-то склонял Светлану, а та, отвечая ему, колебалась. Наконец голоса смолкли, и до Виталика донеслись какие-то другие звуки. Виталик привык к темноте и рассмотрел на кровати нечёткий силуэт обнажённой женской фигуры. Светка полулежала поверх одеяла, поджав под себя ноги. Цыган Миша сидел на подушке и гладил Светку по склонённой голове. Странные звуки не прекращались, и Виталик, присмотревшись, всё понял...
Испугавшись, что его могут уличить, Виталик быстро закрыл глаза и попытался снова заснуть, но звуки, доносившиеся с кровати, мешали ему...
10. Лёньчик
Лёнька в эту ночь домой спать не явился. С ним приключилось вот что.
Расставшись с Виталиком, Лёньчик остановил вскоре пустое такси, уселся рядом с водителем и, назвав нужный ему адрес, пообещал:
– Гони, брат, на всю железку. Озолочу!
Водитель поверил. Такси помчалось по притихшим вечерним улицам с такой скоростью, что редкие прохожие, не спеша переходившие дорогу, шарахались в разные стороны. Похожий на кавказского горца таксист только посмеивался. Лёньчик то и дело поглядывал на часы. Он опаздывал уже на двадцать минут и с тоской понимал, что свидание сегодня вполне может не состояться. Девушка его была, как говорится, с характером. Да и какая уважающая себя девушка унизится до ожидания опаздывающего на свидание парня?
– Нельзя ли побыстрее, родной! – то и дело поторапливал таксиста Лёньчик, на что тот неизменно отвечал:
– Как быстрей? Ты с ума сошёл, слушай!.. Уже восемьдесят километров в час. Кто милиции будет три рубля дават, я тебя спрашиваю? Таксист будет дават. Таксист многа дэнги имеет. Таксист калымит. Таксист такой-сякой. А таксист, я тебя спрашиваю, нэ человек, что ли?
– Человек, человек, – успокаивал его Лёньчик. – Только давай, друг, жми побыстрей, – я заплачу!
Внимание их привлёк автобус, стоявший в глухом месте с потушенными «габаритами», но с горящим светом в салоне. В автобусе и около него что-то происходило.
– Гляди – драка! – крикнул таксисту Лёньчик. Он не мог спокойно смотреть на драку. Его так и подмывало всегда броситься в самую её гущу.
– Совсем люди, как собаки, стал! – недовольно проворчал водитель. – Каждый Дэн – драки, драки, драки...
Машина миновала автобус, и тут глазам их предстало новое зрелище. Широкоплечий, здоровый парень в джинсах и летней майке гнался, размахивая руками, за девушкой. Она бежала, спотыкаясь и чуть не падая, и громко звала на помощь. Парень её настиг, ударил кулаком по голове и, не удержавшись на ногах, вслед за девушкой полетел на землю.
– А ну-ка останови быстрее! – позабыв обо всём, приказал водителю Лёньчик и чуть ли не на ходу выпрыгнул из затормозившей машины. Хулиган уже вскочил на ноги и принялся избивать лежавшую на земле девушку. Марина (это была она) только жалобно кричала, закрывая лицо от ударов ног. Подбежавший Лёньчик с ходу ударил хулигана в скулу и затем, не давая опомниться, врезал по другой скуле – с левой. Хулиган беспомощно взмахнул руками и упал навзничь. Пока Лёньчик поднимал с земли рыдающую Марину, подбежал с монтировкой в руке кавказец-водитель. Поглядев сначала на поднявшуюся на ноги заплаканную женщину, потом на потирающего правую руку Лёньчика, таксист повернулся к отползшему уже на порядочное расстояние хулигану и крикнул:
– Эй, друг, падайды-ка сюда, нэ заставлай меня за табой бегат! Ты зачем женщину бьёшь?
– Не твоё дело, чурка! – огрызнулся, отплёвываясь кровью, хулиган. Поднявшись на ноги, он проворно отбежал в сторону.
– А ну-ка пакараулте машину, я его сейчас!.. – попросил водитель Лёньчика и симпатичную кассиршу Марину и тут же пропал в темноте, погнавшись за улепётывающим от него хулиганом.
Вскоре издалека донёсся его приглушённый крик, адресованный дружку, оставшемуся возле автобуса:
– Пеца, васар – нас вяжут!
– И Пеце этому нужно было надавать, – отдуваясь, сердито проговорил Лёньчик.
Марина, не отвечая, поправила на голове причёску.
– Сильно он вас... подонок?
– Ничего, не беспокойтесь... Спасибо вам, молодой человек!
– Не за что, – скромно отмахнулся Лёньчик. – Любой бы на моём месте точно так поступил.
– Не скажите, – вскинула на него глаза Марина. – Иной бы прошёл мимо и не оглянулся. Таких мужчин, как вы, сейчас поискать!
Лёньчику польстило её замечание.
– Подумаешь, пустяки, – смущенно пробормотал он.
– Ну да, – пустяки, – не согласилась с ним Марина. – Вон они в автобусе парня чуть не зарезали! Я вступилась, так они – и меня... Вы ведь видели. Ой, я так перепугалась, когда он за мной погнался! Я ведь ужасно боюсь крови.
– Ничего, ничего всё прошло. Не переживайте, – говорил Лёньчик, крепко прижимая к себе женщину. Он и сам не заметил, как машинально обнял Марину.
– Успокойтесь, девушка, всё уже позади. Всё будет хорошо, вот увидите.
– Правда? – доверчиво заглядывала ему в глаза Марина, принимая как должное его ласки и не пытаясь освободиться от объятий.
Когда прибежал гонявшийся за хулиганом таксист, Марина с Лёньчиком сидели, тесно прижавшись друг к другу, на заднем сиденье машины и о чём-то оживлённо болтали. Водитель подивился подобной оперативности Лёньчика и, усевшись за руль, поинтересовался:
– Куда вас, молодые люди?
– Прямо, – весело проговорил Лёньчик, махнув для убедительности правой рукой. Левой он обнимал и прижимал к себе Марину.
Женщина поспешила назвать адрес. Ей было совестно обниматься с Лёньчиком при водителе, но и противиться она уже не могла. Марина чувствовала себя кроликом, приближающимся к пасти удава. Она только старалась по мере возможности прикрывать обручальное кольцо на правой руке, на которое, впрочем, никто не обращал внимания.
Таксист быстро довёз их по указанному Мариной адресу.
– Спасибо, брат, – поблагодарил водителя Лёньчик и протянул три рубля. Водитель только неопределённо пожал плечами.
– Мала платишь, паслюшай... Ездыли, ездыли! Такой дэвушка тебе нашли... Обижаешь, понимаешь. Таксист тоже челавек, кушат хочет! Давай пят рублей, да?
Лёньчик уныло взглянул на Марину.
– У вас, Марина, есть деньги?
– Конечно, конечно! Не беспокойтесь, Леонид, – быстро затараторила кассирша и сунула таксисту ещё два рубля. Тот, послав ей воздушный поцелуй, уехал.
– Ну вот я и дома, – смущённо взглянула на своего кавалера симпатичная кассирша Марина. – Спасибо вам, Лёня, за всё!
– Не стоит, – недовольно буркнул Горицкий, не отрывая от неё своих призывно горящих глаз.
– Я пошла, до свидания! – подала ему руку женщина.
– Постойте, – удержал её Лёнька. – Давайте на лавочке посидим. Вот на этой. – Парень указал на лавочку, расположенную на краю детской площадки.
Сразу за детской площадкой возвышалась белая панельная пятиэтажка. Дальше тянулся целый ряд точно таких же домов. Несмотря на поздний час, навстречу то и дело попадались прохожие, с некоторыми Марина смущённо здоровалась.
Услышав предложение Лёньчика, она только замахала руками.
– Что вы, что вы, какая там лавочка, – это же мой дом! Я замужем, понимаете, Леонид! Соседи увидят – сплетен потом не оберёшься. Я пойду, прощайте!
Вырвавшись из Лёнькиных объятий, женщина забежала в подъезд и, махнув ему на прощание рукой, скрылась. Лёньчик грубо про себя выругался. Ему вдруг сильно захотелось выпить. Так сильно, что будь у него сейчас даже одеколон – не отказался бы и от него. Но одеколона у Лёньчика не было. Не имелось у него и денег, и даже в извлечённой из кармана пачке «Ростова» оказалась всего одна сигарета. Лёньчику определённо в этот день не везло. На свидание со своей девушкой он не попал. Новая знакомая Марина убежала домой, оставив его одного на улице. У неё дома есть муж...
Лёньчик тяжело вздохнул, сел на лавочку и закурил последнюю сигарету.
А что есть у него – у Лёньчика? Пьяный Капитан Флинт с бабкой Катей да Виталик в вонючем флигеле. Да ещё Светка с бабкиным племянником Генкой Портянкиным... Портянкиным... Постой, постой!
Лёньчика вдруг озарило. Он вспомнил сцену недавнего знакомства с Мариной в салоне такси, когда водитель гонялся за хулиганом. Марина тогда назвала свою фамилию. Точно – она тоже Портянкина! Как же он раньше не сообразил, что Марина – жена Генки Портянкина!
Лёньчик вскочил с лавочки и решительно зашагал к подъезду, в котором только что скрылась женщина. «Марина – жена Генки Портянкина, – думал он, входя в подъезд и отыскивая в указателе номер её квартиры. – Генка пьёт сейчас самогонку у бабки Кати и наверняка, как всегда, останется там ночевать. Какая удача!» Поднимаясь по ступенькам на четвертый этаж, Лёньчик довольно потирал руки.
Дверь открыла девочка лет десяти – одиннадцати.
– Вам кого, дяденька?
– Позови, пожалуйста, маму, я пришёл с папиной работы, – соврал Горицкий, окидывая оценивающим взглядом стройную, уже начавшую формироваться, фигурку девочки.
– А вы заходите, дяденька, в комнату. Подождите. Мама в ванной купается, – предложила девочка, так же с интересом оглядывая Лёньчика.
Горицкий охотно зашёл в квартиру. Девочка провела его в зал и усадила в кресло.
– А папа скоро придёт с работы? – спросила она Лёньчика.
– Ты понимаешь... Как тебя зовут?
– Анюта.
– Ты понимаешь, Анюта, папа твой сегодня не придёт домой. Он срочно поехал в командировку, – продолжал выдумывать Лёньчик. Попутно он оглядывал квартиру Генки Портянкина.
Квартира представляла собой жалкое зрелище. Мебель была вся старая, обшарпанная и годилась только на свалку или на растопку печки. Стены и потолок давно не беленные, а пол, с которого облезла вся краска, сильно скрипел под ногами, так что по нему страшно было ходить. Казалось, что он вот-вот провалится под ногами идущего. В квартире, однако, было чисто и сравнительно уютно, и Лёньчик стал себя чувствовать здесь как дома. Он включил телевизор и, взяв с полки какую-то книгу, принялся рассеянно листать. Это была «Молодая гвардия» Фадеева. Лёньчик никогда её не читал. В школе, когда проходили по программе, он прочёл всего одно место, которое смаковала тогда вся мужская половина класса – сцену медосмотра на немецкой бирже труда.
Лёньчик нашёл это место и не без удовольствия перечитал:
«Sсhnеllеr! Schnеllег!1 – отрывисто сказал офицер с голыми, обросшими волосами коленями. И вдруг, протянув к Вале руки, он чисто промытыми узловатыми пальцами, тоже поросшими рыжими волосами, раздвинул Вале зубы, заглянул в рот и начал расстёгивать ей платье.
Валя заплакала от страха и унижения, быстро начала раздеваться, путаясь в бельё.
Офицер помогал ей. Она осталась в одних туфлях. Немец, бегло оглядев её, брезгливо ощупал её плечи, бёдра, колени, и обернувшись к солдату, сказал отрывисто и так, точно он говорил о солдате:
– Таuqlich!»2
Под влиянием прочитанного лёгкое возбуждение переросло у Лёньчика в устойчивое желание. Он взглянул на девочку, на её коротенькое платьице, и ему захотелось посадить её себе на колени.
– А я знаю, кто вы такой, дяденька, – проговорила девочка, смело глядя на Лёньчика. – Вы папин начальник и будете сейчас спрашивать маму, почему папа пьёт водку!
– Верно! – притворно удивился Лёньчик и желание посадить девочку на колени обострилось. Не будь в квартире её матери, он бы, наверное, так и сделал.
– А ещё я знаю, – вы живёте у бабушки Кати, – продолжала девочка. – Я вас там видела однажды. И вы тоже там водку пили вместе с бабушкой Катей, вот!
Неизвестно, что бы ему ещё наговорила девочка, если бы в эту минуту в зал не вошла, растирая полотенцем волосы, Марина. Она была совершенно обнажена. Увидев сидевшего с книжкой Лёньчика, женщина испуганно вскрикнула, прикрылась полотенцем и снова убежала в ванну. Лёнька поспешил вслед за ней и стал что-то путано объяснять через дверь так, чтобы не смогла ничего понять крутившаяся позади Анюта.
Марина попросила халат. Дочь побежала выполнять просьбу.
– Зачем вы пришли? – строго спросила из ванны женщина.
– Понимаете, Марина, за мной гнались хулиганы. Те самые... из автобуса. Мне некуда было деваться, – врал напропалую Лёньчик.
– Но сейчас придёт мой муж. Будет грандиозный скандал, он у меня ужасно ревнивый. Вы должны немедленно уйти, Леонид! – протестующе говорила Марина.
– Муж не придёт, Мариночка, – шептал, припав щекой к двери, Лёньчик. – Я знаю, поверьте мне. Он сейчас пьёт с бабкой Катей. Я там живу у неё, на квартире. Когда я уходил, он был уже в доску пьяный...
– А если придёт?!
– Если и придёт, то не скоро. На такси у него денег нет. А я у вас побуду недолго...
– Но зачем это всё, Лёня? – простонала из-за двери женщина, из чего Лёньчик понял, что победил.
Анюта принесла матери цветастый махровый халат. Парень посторонился, впуская её в ванну.
Потом они все трое пили на кухне индийский чай и ели клубничное варенье со сдобными булочками. Потом смотрели телевизор. Потом Марина увела девочку в спальню.
Лёньчик в это время курил найденный на кухне «Беломор» Генки Портянкина. Он уже точно, со всеми подробностями, знал, что здесь через несколько минут должно будет произойти. Он испытывал чувство зрителя, оказавшегося на просмотре виденного не раз кинофильма. Разница заключалась лишь в том, что героини в этом бесконечном кинофильме были всегда разные. Сценарий же неизменно повторялся.
Марина, уложив девочку спать, на цыпочках прокралась в кухню.
– Я сказала, что ты сейчас уйдёшь. Нужно дверью хлопнуть. Пойдём в коридор, – прошептала чуть слышно женщина...
____________________________________________
1 «Быстрее! Быстрее!» (нем.)
2 «Годен» (нем.)
1982 – 1991