Воспоминания переносят меня в 50-60-е годы. Помнится, тогда мы уже переехали из родного дома на берегу Вилюя на улицу Маяковского. Особых примечательных мест для нас, детворы, на новом месте проживания не было, за исключением авиапорта, а точнее лётного поля, огороженного самым простым забором, чтобы коровы не помешали посадке редкого самолета. Вместо излюбленного берега, на котором мы пропадали целыми днями, теперь появился авиапорт, куда садились самолеты. В конце концов, жизнь около авиапорта и самолеты сыграли решающую роль в выборе профессии моими братьями. Но тогда мы были маленькими и не думали о том, кто кем станет. Просто восхищались самолетами. Они тоже, как пароходы, были белыми.
В моей детской памяти надолго сохранился самолет, почему-то оставленный там, в Нюрбе, на самом краю летного поля, почти у опушки леса. Местные жители в неторопливых беседах друг с другом говорили, что, "наверное, геологи бросили". Но белый красавец-самолет (мои вездесущие братья клянутся, что это был "Дуглас") действительно остался стоять там, и мы, дети, часто бегали к нему. Тогда мы искренне верили, что хозяева самолета обязательно за ним когда-нибудь вернутся.
В то время мой старший брат, мамин любимец, надежда семьи, Кеша учился где-то далеко "на летчика". Часто писал маме красивым почерком подробные, длинные письма, в которых непременно справлялся о каждом из нас. Нам всем тогда казалось, что лучше профессии в мире нет, потому что брат Кеша будет летчиком. Мама, видимо, была того же мнения. Она частенько ходила на летное поле и "разговаривала" с самолетом. Теперь я понимаю, что она сильно скучала по старшему сыну, и походы к самолету были для нее средством общения с Кешей. Как правило, эти походы в сторону оставленного "Дугласа" сопровождались поисками нашей единственной коровы для вечерней дойки. Помню, однажды мы с мамой бродили около самолета очень близко. Когда вплотную подошли к заброшенному гиганту (он мне казался гигантом), мама вдруг начала разговаривать с ним. Меня поразило, что она разговаривала с самолетом, как с человеком. Это была даже не беседа, а монолог, который звучал примерно так: "Бедный ты мой, сидишь тут совсем один, осиротел, отбился от стаи. Бедная ты птица со сломанным крылом". Эта мамина фраза о птице со сломанным крылом запомнилась мне на всю жизнь. Эта же фраза вспоминалась, если что-нибудь случалось с моими братьями. Наверное, потому, что я была впечатлительным ребенком. Тогда в моем воображении самолет обретал дыхание, становился живым существом, и он мне на самом деле представлялся "птицей со сломанным крылом". Вообще, надо отметить, что мама в свои 90 лет и по сей день любит небо, и, несомненно, это она передала любовь к небу и самолетам всем своим сыновьям. Все мои братья любят небо.
В 1952 году любовь к небу привела Кешу Иванова, моего самого старшего брата, в летное училище, он стал летчиком- истребителем. Служил и летал в Одессе. Был вполне счастлив. Как потом выяснилось, он окончил летное училище вместе с космонавтом Германом Титовым. Начал помогать маме поднимать нас, младших. К сожалению, Хрущев в свое время придумал реформу о сокращении армии, и брат попал под нее (говорят, ликвидированы были целые полки). Так Кеша стал "птицей со сломанным крылом". Только представьте себе, что военный летчик-истребитель, летавший на современных в то время военных самолетах, в одночасье становится безработным, теряет профессию, лишается всего, чему его учили в военном училище. Помню, как он вернулся домой. Была осень. Он был в коричневой кожаной ("летчицкой") куртке, привез с собой катушечный магнитофон "Днепр" с записями песен в исполнении Петра Лещенко, был по тем временам хорошо одет, и, кажется, у него имелись кое-какие деньги. Мама переживала за сына, и помню, как-то сказала в беседе с соседкой, что "Кеша вернулся, как птица со сломанным крылом, он потерял свою стаю".
Тогда в Нюрбе появились геологи: где-то близко нашли алмазы. Это позже они стали лауреатами Ленинской и Государственной премий. В обиходе были слова "ленинградская экспедиция", "Далдын", "топосьемка". Количество прибывающих геологов росло, Амакинская экспедиция расширялась. Все больше самолетов и вертолетов стало садиться в нашем авиапорту. Нашлась работа и для Иннокентия. В порту ему сказали, что сверхзвуковых самолетов в Нюрбе нет, и поэтому надо переучиваться летать на гражданских. Он стал летать на Ан-2. Устроившись на работу, пригласил в Нюрбу друзей, таких же, как он, бывших военных летчиков, мытарствующих по всей тогда огромной стране. Мой младший брат "Пушкин" состоял у Кеши в "денщиках". Недавно Валентин Капитонович вспоминал, как они с Кешей ходили на почту и до онемения пальцев писали телеграммы в разные концы Советского Союза. Телеграммы гласили, что есть работа, приезжайте. Помню, тогда в Нюрбу приехало много военных летчиков - все друзья Кеши, с которыми он учился или летал в Одессе. Наш дом на Маяковского превратился в штаб-квартиру военных летчиков: у мамы всегда был готов пыхтящий самовар, картошка во всех видах, тугунки, соленые грибы, квашеная капуста, по праздникам - пирожки с мясом или картошкой, холодец, оладьи. Мама всех привечала, кормила, поила крепким чаем с молоком, обшивала, помогала, как могла, с бытом. Летчики ее называли с любовью "мамочка". Как помнится, это были красивые русские ребята, многие из интеллигентных семей, кажется, у Вити Думова отец был генералом. Сколько лет прошло, но они все стоят перед глазами: Вася Толмачев, Толя Кулибин (морской истребитель), Витя Думов и другие. Они сильно отличались от нас, местных, хотя бы потому, что носили форму военных летчиков, держались вместе. Сначала летчики приехали одни, потом постепенно прибыли их красавицы-жены, которых прямо с самолета мужья приводили в наш дом познакомиться с мамой, погреться и только потом - на снятую квартиру. Помню, мама шила им крепдешиновые платья, мастерила какие-то шапки и рукавички, с приездом очередной жены мама помогала устроиться на квартиру "в хорошем, чистом доме". Все они принесли в нашу семью особую культуру отношений. А мы, малыши, впитывали, как губка, все новое, что было у летчиков. Самое главное, мы научились говорить и общаться по-русски. Один из наших квартирантов - летчик Илья Григорьевич Журавель с женой Лидией и сыном Сергеем - особенно хорошо, по-доброму относился к нам, детям. Помню, как он благодарил маму, когда она сшила ему подобие шарфа из заячьей шкуры, который пришелся как нельзя кстати: Илья Григорьевич обморозил лицо в открытой кабине самолета.
В Нюрбе со временем появились и первые летчики-якуты. Как не вспомнить наших наставников-квартирантов: Семена Семеновича Иванова, Николая Наумовича Кириллина, Василия Никифоровича Егорова. Нюрбинская детвора смотрела на них, как на оживших богов. Не могу понять только одного - как мы все могли умещаться в нашем небольшом доме на Маяковского.
Несомненно, эти летчики повлияли на выбор профессии моего младшего брата Валентина: он твердо решил поступать только в военное училище, стать только военным летчиком. Он добился своего: поступил в Ейское высшее военное училище летчиков. Валентин стал военным летчиком-инженером, летал в Забайкалье на сверхзвуковых самолетах. Зимой 1969 года, выполняя очередное задание, попал в аварию, чудом спасся, но лишился пальцев левой руки. И вновь в памяти всплывает образ птицы со сломанным крылом. Но как бы то ни было, судьба Валентина сложилась более благоприятно. Несмотря на увечье, его оставили на военной службе, он блестяще окончил Военно-воздушную академию им. Ю.А. Гагарина, был оставлен на адьюнктуре, защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата военных наук, стал заслуженным военным специалистом России. Он всю жизнь отдал военной службе. Помню, в детстве Валентин мечтал стать генералом. Я, конечно, верила ему, любимому брату, и обещала, что буду очень гордиться им. Наверно, он стал бы генералом, если бы не развал армии в годы перестройки. По крайней мере, в советское время Валентин занимал солидное положение начальника Управления Главного штаба ВВС СССР. После путча (как он сказал, что это не путч, а детская игра "зарница") почти полтора года был без работы. Думаю, они стали тяжелым временем испытаний, когда он, здоровый молодой мужчина, остался не у дел. Но мой брат выстоял и, точно знаю, своими принципами не поступился. Он не пошел в услужение ни Украине, ни Прибалтике, хотя, по его словам, многие военные были вынуждены пойти на это. Не нанялся на сомнительную работу, не пошел в политику, как это сделали многие его друзья и коллеги: Александр Руцкой - бывший вице-президент, бывший губернатор Курской области, Джохар Дудаев - президент Чечни, Николай Столяров - депутат Верховного Совета СССР, Валерий Бурков - последний Герой Советского Союза (за оборону Белого Дома). Документы на представление его к звезде Героя подписывал Валентин. Все они военные летчики. Не знаю, хорошо это или плохо, но его не позвала на работу родина – Республика Саха (Якутия), хотя всех нерусских советских офицеров "забрали" к себе ставшие суверенными республики. Мне брат рассказывал, что друзья, коллеги, военное начальство удивлялись, почему Якутия не спешит получить высококлассного специалиста. К счастью, брат дождался своего часа: ему дала работу Россия. После долгих собеседований, в результате огромного конкурса он был принят на должность заместителя директора НИИ аэронавигации. На этой должности он прослужил почти 10 лет.
Между братом Валентином и мной существует какая-то невидимая нить, которая крепко связывает нас, несмотря на то, что наши судьбы сложились по-разному. Сегодня я рада за него: все-таки для простого паренька из глухой якутской деревни он добился многого. Конечно, жалко, что не стал генералом, но зато он - настоящий российский полковник, которого уважают в войсках, ценят коллеги, военное начальство, признают зарубежные партнеры. И все за его исключительную честность, высокий профессионализм, прекрасные личные качества. Мамину школу воспитания он усвоил на «отлично»: стал хорошим человеком.
С годами Валентин утратил пышную кудрявую шевелюру. Теперь он не Пушкин. Но брат сохранил хорошую физическую форму, душевную молодость, чувство юмора, особенно, любовь к родным местам, уважение к землякам. Когда он приезжает в командировку в Якутск или когда я бываю проездом в Москве, мы много и долго говорим, причем на любые темы. В такие моменты его супруга, Зинаида Николаевна, с которой он живет в любви и согласии вот уже почти 40 лет, и которая разделила с ним все трудности военной службы, его боевая подруга и наша уважаемая невестка, ставит большой чайник, заваривает особый "якутский" чай с молоком и оставляет нас одних. Сколько знаний, ценной информации носит в себе этот человек! С ним можно советоваться по любому вопросу. В самые трудные, драматические моменты жизни приходит мне на помощь любимый брат, дорогой мой человек, с которым делились куском хлеба, детскими секретами, прошли вместе строгую, иногда жесткую школу "непредательства, незазнайства, нехвастовства", с которым вместе росли, истинно мужское плечо которого чувствую все время, сколько себя помню - это мой брат, Валентин Капитонович Иванов. Нет, он не птица со сломанным крылом, он настоящий орел. Я горжусь тобой, брат.
А у Кеши жизнь сложилась не так, как ему и нам всем хотелось бы. На самом деле, он был самым ласковым, самым любимым маминым сыном, а нам нежным, любящим братом. У него было большое доброе сердце, открытое для людей. Редко найдешь человека, которого бы любили все, от мала до велика. К сожалению, сложилось так, что он не смог быть в своей любимой авиации до конца, возможно, не удовлетворяла его работа на Ан-2, ведь он был действительно птицей высокого полета (но со сломанным крылом).
Любимого и любящего сына, нежного брата, отца двух детей, любящего мужа, бывшего военного летчика-истребителя, Иннокентия Иванова не стало в 1976 году. Он ушел от нас. В небо. Опустела без него земля...
Где-то в 1986 году мы с мамой по случаю ездили в Нюрбу. И по сей день поездка в Нюрбу - это тяжкие испытания, вызванные транспортной проблемой: туда всегда исключительно трудно как улететь, так и прилететь. Был август, дожди, слякоть. Позвонили из Якутска и сообщили, что я должна срочно вылетать в Москву. Передо мной встала сверхзадача - выбраться из Нюрбы в срочном порядке. Обстановка традиционно сложная: рейсов из Нюрбы до Якутска катастрофически не хватает. Надя Иванова, которая тоже была в Нюрбе у родных, сказала по секрету, что списки пассажиров до Якутска составляются в райкоме партии чуть ли не самим первым секретарем. Я поняла: шансы на вылет в Якутск для меня стали мизерными. Тогда я пошла на крайнюю меру: решила обратиться с просьбой о помощи к командиру авиаотряда. Зашла в его кабинет и робко спросила, знал ли он Кешу Иванова. Командир встрепенулся, расплылся в улыбке и совершенно искренне обрадовался, узнав, что перед ним стоят мама и сестра Кеши. Он сказал, что память о Кеше жива, благодарил маму за воспитание хорошего сына. К сожалению, сейчас не помню ни фамилии, ни имени этого человека, который продолжал хранить добрую память о нашем дорогом брате. Он рассказал, что летал вторым пилотом у Кеши, вспомнил экстремальные случаи во время полетов, приговаривая, что "Кеша был настоящим летчиком-истребителем". Конечно, мы тогда улетели из Нюрбы по личной брони командира авиаотряда. Командир проводил нас до трапа, поцеловал маму. Пребывая в ином мире, брат продолжает любить нас...
Мой брат Геннадий по устоявшейся семейной традиции тоже мечтал стать только летчиком. С самого детства выписывал различные журналы по авиации. Мама разрешала ему, выкраивая из скудного семейного бюджета деньги на подписку специальной литературы по авиации и космонавтике, которую он, единственный в Нюрбе, выписывал и, самое главное, зачитывал "до дыр". Он по этим журналам строил модели различных самолетов. Его интересовало все, что было связано с авиацией. Валентин говорит, что среди любителей не знает более информированного, знающего авиацию человека, чем Геннадий. Валентин смеется: "Геннадий иногда даже знает то, что я еще не успел прочитать". У Геннадия, кажется, подкачало сердце, и советская авиация не получила еще одного летчика из нашей семьи: он пошел по другой стезе, стал юристом. И в этом ему немножко помогла я.
Была весна 1970 года. Геннадий вернулся со службы в армии (служил на Дальнем Востоке в морской авиации). Он решил работать в Якутском авиапорту, потому что у него была армейская профессия радиста. Да и маме хотел помогать, понимал, что будет трудно всем сразу учиться. Зинаида училась в Ленинграде, Анатолий был студентом, судьба Валентина после аварии была неизвестной, мы с мужем Николаем только начинали работать. Тогда я понимала, что у Геннадия гуманитарные способности. В нашей большой семье все дети читали, но Геннадий читал особенно много, не что попало, как это часто бывает у детей, а системно, был не по летам взрослым. Особенно удивляло меня то, что он всегда анализировал увиденное и прочитанное, был исключительно самостоятелен в суждениях и с детства имел некий внутренний стержень. На правах старшей сестры я посоветовала ему поступить в юридический институт, учитывая, что у него был стаж работы и служба в армии. Так оно и вышло. Он поступил в Свердловский юридический, успешно его окончил, стал юристом. В настоящее время Геннадий работает по специальности, дослужился до чина полковника. Тоже настоящий полковник. Он уважаемый среди коллег профессионал, настоящий интеллектуал, умный, прозорливый. Говорят, он видит человека насквозь. Аналитик. Просчитывает ситуацию на несколько ходов вперед. Скромен. Продолжает много читать. Как старший брат Валентин, он тоже не поступается своими принципами. Вряд ли это качество помогает ему на службе, особенно в наше время. Но таким и должен быть Геннадий, мамин любимый сын и мой брат.
Однако Геннадий по сей день продолжает любить авиацию. Зная его слабость, из заграничных поездок я стараюсь привозить сувениры, связанные с небом и самолетами. Он радуется им, как ребенок.
Мой самый младший брат Анатолий, в отличие от старших братьев, не мечтал стать летчиком. Время романтиков-геологов, летчиков и космонавтов прошло. Но каждый из нас - дитя своего времени. Анатолий выбрал очень гуманную, гражданскую профессию: стал врачом. Как самый младший, он купался во всеобщей любви и ласке, что отразилось на его характере. Анатолий с самого детства был целеустремленным, мечтал об успехе в жизни. Это и предопределило его судьбу. Он успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук, в своей области (фтизиатрия) стал известным специалистом. Является действительным членом Академии медико-технических наук России. Многие больные благодарны Анатолию за успешно проведенную операцию, а зачастую и спасение жизни. Разве это не признание заслуг перед людьми?
Кто-то из наших близких знакомых сказал, что только за воспитание таких сыновей нашей маме, Ефросинии Николаевне Ивановой, надо поставить при жизни памятник. Думаю, не надо памятников. Самой хорошей платой, самым достойным ответом на мамин труд стали ее сыновья: военные летчики, защитники Родины, настоящие полковники, ученые. Не каждой женщине удается воспитать таких сыновей. Нашей маме удалось. Она может гордиться сыновьями. Это и есть памятник при жизни.