Ольге Л.
ЗАМЕТКА В ЕЖЕДНЕВНИКЕ: Четверг, 22 января – счастливого 2004 года. В 16:30 – психотерапевт…Дворжецкий С.Я. прим. – позвонить.
Все началось с чучела совы, купленного у змеелова в террариуме возле Московского вокзала. Нет. Все началось в детстве – летом 1985.
Отец взялся обучать английскому языку, не считаясь с моим желанием заниматься французским. Чтобы снизить резонное сопротивление, была приглашена для компании Ольга Караськова – соседка по подъезду и садиковская подружка. Ольга принесла на первое занятие «Алису в стране чудес». Отец достал эту же книгу на языке автора с потрясающими иллюстрациями. Наверное, именно тогда я заболела графикой, благодаря той книге, художнику, чью фамилию не запомнила. Позже кто-то взял почитать это издание, да так и не вернул. Алиса причудливым образом слилась в памяти и воображении с маленьким принцем. Так и живут до сих пор во мне, будто одно шизофреническое существо.
Точно не вспомню, когда впервые осознала свое пристрастие к мозаике, эклектичности во всем. Я всегда увлекалась ребусами, шарадами, паззлами, обожала всевозможные конструкторы, лепить и клеить из мелких деталей самолеты, создавать ландшафты для макета немецкой железной дороги, состоящие из крохотных клумб, мостиков и деревьев, путать дорожки, выдумывать препятствия, чтобы играющий, проводник поезда, ломал голову, искал…
Если бы кто-нибудь попросил выразить одним словом, единственным «знаком» мою суть, мое самоощущение, - отреагировала бы мгновенно, нечего тут пыжиться – мозаика!
Да-да, все началось с «Алисы». С крохотной дверцы в заветный садик. Сейчас почему-то вспомнилось библейское «иголье ушко», странно. Ха, а следом – арабская поговорка - у каждого верблюда своя тень. К чему все это… наверное, у моего верблюда слишком длинная тень, - я никак не успеваю втащить и себя и этот груз и его тень в дверцу сада. Понятное дело, что ничем нельзя пожертвовать, пренебречь ради остального, скажем – без тени верблюду делать в саду нечего, он никогда не поймет – солнечный день или пасмурный. Тень без верблюда смогла бы существовать? Во сне. Но все равно с верблюдом, внутри него. Если брать понятие из словарика Юнга (улыбаюсь). В общем, сплошная путаница. Не стану застревать на этом этапе. Пока втаскиваешь верблюда и тень, - то сама уменьшаешься, то ключик теряешь, то перерастаешь сказку. При этом не всегда удается сохранить пиетет ко времени – идиотски звучит. Фраза- бумажник.
Черт, с чего же все началось?! Может, с этой чашки кофе? Помню, я пришла к вам на прием. С обычным для нашей действительности, современности диагнозом. Мне было важно узнать, щелкнуло ли что-то вовремя, провернулись ли ключи в замках… или, как любят выражаться некоторые, - был ли найден тот самый корешок, который питал чертополох моего страдания. По моим личным ощущением, что-то менялось к лучшему. Я постепенно преодолевала третью матрицу Грофа, заново рождалась, выходила из «внутриутробного периода». Вырисовывалась какая-то цель. Но в тот момент – момент нашего свидания (улыбаюсь) – я вдруг поняла, что Вы не в состоянии анализировать процесс, фиксировать изменения. Ибо вы всего лишь Пьеро. Грустный мальчик, пришедший на бал-маскарад в том костюме, который я вам навязала, как хозяйка дома. Или просто – той территории, которую мы вместе пересекаем и сейчас. Вы выйдете, может быть, - а я так и останусь внутри этого лабиринта. Можно поменять детали, можно выжечь поля или пустить реки вспять. От этого я изменюсь?
Все началось с чашки кофе. Разумеется. Что вы тогда хотели увидеть, какой реакции добивались? Каких аффектов? Что видите в чашке сейчас? Да, в этой чашке, которую я держу. Без блюдца. Хотя, можно объединить. Представить целое – чашкоблюдце. Интересный предмет? Просто стекло? Просто вещь. Вы видите те или иные признаки вещи. Максимум ассоциативного творчества – голубое стекло напоминает Вам об увиденном однажды пейзаже. А что же? Мысленно возвращаетесь в день, когда вы провожали взглядом уезжающую машину, увозящую мать, смотрели на это сквозь лед на оконном стекле. Вас не трогает красота этой вещи? Вы как будто не заметили ее. Между тем это ее главная суть. Не назначение, а суть. Вы не узрели творца этой чашки. Не попытались даже вообразить того, кто создал форму пустоты. Вы воспринимаете чашку как нечто само собой разумеющееся, обыкновенное.
Да, вспомнила – все началось у нас с вами с чашки кофе. Вас никогда не посещала мысль, что все это… наша встреча была предрешена? Я не собираюсь ничего менять. Да, я хотела бы справиться с «проблемой». Но вряд ли вы можете выступить проводником, вывести меня из лабиринта. Вы и в садовники не годитесь, простите. Но раз все уже где-то «записано», то и эти роли мы играем так, как должны.
Что касается «проблемы», - был как-то такой случай… с моей очень близкой подругой. Я не знаю, чем это объяснить… подруга шла по Невскому, торопилась по каким-то своим делам. В какой-то момент она посмотрела прямо перед собой… навстречу ей шла Алена. Подруга прекрасно знала, что моя сестра мертва. Девять лет как. И все же (подруга клянется), это была она! Они чуть ли не сбили друг друга с ног. Алена обняла мою подругу, слишком крепко, как будто та была ее самым родным человеком. Это обстоятельство (само узнавание при встрече) покажется еще более странным, если вспомнить о том, что при жизни моя сестра не знала эту девушку. Мы тогда еще не дружили. Совершенно ошарашенная подруга скороговоркой выдала все главные вопросы:
Где ты? С кем ты? Почему ты не появляешься? Алена спокойно с улыбкой отвечала, что наконец нашла себя, стала актрисой, даже примой, вышла замуж, как будто ждет ребенка и все у нее замечательно, она счастлива. Подруга задала резонный вопрос: почему же ты не сообщишь хотя бы матери, что ты жива и все в полном порядке?! (Да не манипуляция это! И не спекуляция, и не провокация, - что вы там еще можете придумать… я верю в такие вещи, и не вижу мотива обманывать меня. Гм, согласна, допускаю…) Но мне и самой не раз казалось, что вот – идет она, далеко, не окрикнуть, не догнать, в толпе... но это точно она! "Солярис" мне не кажется фантастикой... или даже аллегорией.
Однажды вы опоздали. Я пришла на прием, а вас нет. Это было удивительно, вы же так пунктуальны. В общем, секретарша предложила чай. Кофе кончился – как раз вовремя. Когда мне подали пятую чашку, вы явились. Взлохмаченный, расстроенный, суетливый. Мы прошли в кабинет. Привычное кресло заменили новым – маневры, понимаю. Села, пью. Хотя нет, не пила, наблюдала. Вам почудилось, что я ушла в себя, - допытывались, о чем думаю, что чувствую. Я созерцала красоту. Смотрела, как опускаются на дно чашки чаинки, как поднимаются снова к поверхности воды, стоит слегка коснуться ложки. Я увлеклась образом, видением: интереснее всего представлять себя внутри этого процесса – помешивания заварки. Медленно вращаешься по кругу, успевая следить за происходящим. К черту вашу «красоту по-американски»! Подумаешь, находка – летящий пакет. Или там россыпь лепестков роз. Пошлость. Почему ни одному хваленому символисту вместе с претензией на гениальность не проявить чуточку изобретательности?! Настоящей фантазии…что-что? Просто намек? И что ж вы поняли?
Вернемся. Все началось с чучела совы, купленного в террариуме на Московском вокзале. На этом отрезке можем застрять на целую вечность. Ладно, все мозаики для того и разобраны, чтобы их собрал кто-нибудь. Хотя бы и вы.
Все, что мне сейчас нужно – вернуть дружбу. Рифма. Слоган. Цель. Все, что могу об этой дружбе сказать, будет слишком странным, сложным и не вместится в клетку вашего восприятия. Все, что вам можно узнать – банально. Стоит ли тратить время. Давайте лучше так: счетчик по нулям. Начнем со школы. Калининский район нашего славного Петербурга – тогда еще Ленинграда. Десятилетка – здание, облицованное белой мозаикой. «Французская» школа. Калейдоскоп впечатлений.
Морозный день. Солнце. 1987. Иду по яблоневому саду. Спящие под снегом деревья, которые летом нещадно эксплуатировались детьми. Царство покоя. Тащу за собой санки. Розовая краска на тонких рейках сиденья местами облупилась. Впереди невысокий холм, за ним двухэтажный домик – хореографический кружок. У входа в этот ад меня ждет подруга. До наступления темноты мы должны успеть вырыть нишу в том самом холмике. Укрепить заранее принесенными досками стены и потолок нашей будущей штаб-квартиры. На следующий день мы притащим туда термосы, бутерброды, фонарики и, конечно же, книги о захватывающих приключениях. И проведем в хорошо обустроенной норе весь вакационный период. «Мороз и солнце… день чудесный…»
Осень следующего года. Школьный двор - унылое зрелище. Грязный листопад. Мальчишки из 8Б нюхают под крыльцом десятилетки бензин или «момент». Из окон дома - свечи доносится голос Бутусова. «…соседи по подъезду – парни с прыщавой совестью…» А родители ждут перемен. Некоторые требуют. Наши – силятся пережить страшный период взросления двух дочерей, постоянно пытаясь сменить среду привычную детям на искусственную, ничего не гарантирующую, но нормальную.
В общем, наши друзья не нравились. Окружение вообще. Два гадких утенка просят считать их взрослыми свободными птицами. Тянет их не в небо, а все больше к пороку (значение этого слова для всех разное, родители его тоже по-своему понимали), в подъезды, на «Маяк», к «Сайгону». Детки протестуют против всего, что им на самом деле дорого, ломают и крушат такой приличный уклад, передергивают, выворачивают наизнанку то, что им пытаются донести истерзанные мама и папа. Глава семьи принимает волевое решение – переехать, сменить район, отвлечь делами, - увезти, спасти, продлить детство.
Поздние птенцы. Их родители не успевают следить за всеми сразу. Ведь нужно добыть корм, теплую паклю для гнезда, в котором становится все теснее. Некогда бороться с левитацией. Некогда объяснять, что крылья еще не покрылись перьями, что слишком малы. И гнездо построено на самом краю крыши. Так высоко. Птенцы падают и разбиваются. Крохотные розовые прозрачные. Видно каждую венку и мертвые сердечки. И некому вмешаться, некому изменить этот мир. Мы подбирали их, хоронили. Первое столкновение со смертью. Череп к черепу. Нас рвало. Мы мучили родителей расспросами о конечности всех начал. Истязали вопросом «почему?». Первые слезы от бессильной злобы и обиды – самые горькие.
А потом была другая школа. Новый район. Школа – перевертыш. Одноклассники – антиподы. Бойкоты и драки. Борьба за справедливость или авторитет. Папа за границей. Маме некогда вникать. Сестра сбежала в Ригу. Ищет почти вся родня. У Алены любовь.
А потом… пропустим, это место «проблемы».
…Тогда-то и появилась Дружба. Конец четверти. На удивление теплая весна. Отменили два последних урока. Вышла во двор. Там увидела Ольгу. Она стояла, прислонившись к бетонной колонне – опоре навеса над воротами. Мелькнула мысль – «неужели ждала?». Потом, со временем, пришла догадка,– замена, компенсация, заполнение…
Снова пошли по кругу – книги, музыка, приключения. Прибавились: интриги, мечты, любовные переживания, обсуждения, поддержка, стихи… сколько всего было. Смеха, радостей, пантомимы… она великая актриса, великая, но совершенно не верящая в себя, в свой дар.
Только Ольга могла терпеливо врачевать мою душу. Вывести из кризиса. Только ее юмор, стойкость и понимание.
Она умела безболезненно снимать панцирь, узнавала меня за любой маской…
…Пришло время, и птенцы оперились. Уверенно расправили крылья. Они не называли себя «взрослыми», но уже привыкали к самостоятельности. И считали свой выбор единственно возможным. Путь – самым верным. Какими гордыми, какими самонадеянными они выглядели. Они научились презирать и отталкивать. Верить в ложь и не говорить всю правду. Восхвалять пустоту и обесценивать чувства.
Чуть позже эти птицы свили гнезда. Появилось потомство. У одних дети росли и становились похожими на родителей, у других – погибли еще в младенчестве (по тем или иным причинам). Птицы привыкли к утратам, разучились жалеть, почти лишились сил бороться с внутренним холодом и позабыли о волшебных садах, в которые некогда мечтали переселиться. Теперь уже взрослые птицы падали и разбивались…
Время вышло, доктор? Прекрасно. Да, в субботу я свободна. В семь меня устраивает. Передам, спасибо. Все налаживается… дурная рефлексия… да, я как раз собираюсь заехать к ней. Всего доброго. До свидания.