Пусть прохладой осеннего воздуха коснётся лица безбрежная синева неба. Стоит запрокинуть голову и посмотреть вверх, чтобы увидеть лучи солнца, пробивающиеся между веток и прозрачной хрупкости уставших умирать листьев. Золото к золоту, каждая прожилка и выступ коры светятся скудным, тонким, а от того немного растерянным светом осеннего солнца. Достаточно на половину прикрыть веки, впитывая прохладу и свет через тихий занавес ресниц. Подняться на носки и повернуться. Раз, другой, третий. Погрузиться в ритмичный танец, лишённый всех звуков, кроме шороха опавшего золота, дыхания и тихой песни ветра над головой. Золото побежит перед взором кружащимся калейдоскопом, брызжущим каплями белого и голубого. Прохладного и тёплого.
Расставить ладони и поднять их вверх, чтобы сохранённое сжатыми руками тепло отдало себя небу, а взамен получить солнечные лучи, еле заметной теплотой они настигают раскрытые ладони, отдаваясь во всём теле волной. Новой волной. Ещё одной и ещё. В этой ритмичной волне вспыхнет душа, не понимая и не желая понять, где и когда эта волна зародилась. Волна придёт и уйдёт. Оставит после себя только память. На миг. Или навсегда.
Быть может, таким казался полёт сквозь время, пространство, и всё то, чему трудно подобрать описание, ведь прикосновение мимолётно. Они были рядом все эти секунды, годы и тысячелетия. Мчались в пустоте, повинуясь неведомым им законам, преодолевая недоступные пониманию преграды и не ведая того, будет ли у полёта завершение.
Однажды полёт кончился.
Она встала на прибрежный песок, мягкая колкость камушков согрела кожу ступней, а полупрозрачный саван медленно зашелестел, наполняясь несущим запах соли ветром. В мириадах многогранных хрусталиков, из которых было сплетено одеяние, засверкало ласковое полуденное солнце, отражаясь от чёрных и белых зеркал. Охристой россыпью искры взвились и опали, это её волнистые волосы, непослушными прядями они сбивались в навязанном ветром полёте, скользили по лицу.
Она медленно преподнесла ладони к лицу и убрала пряди в стороны. Глубокий цвет янтарных глаз заискрился улыбкой, а немного бледные губы приоткрылись.
Морская пена, бегущая впереди бирюзовой прозрачной волны, дотянулась ей до щиколоток и отступила.
Он стоял на берегу позади неё. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы знать наверняка.
- Здравствуй, - проговорил он нерешительно, словно пробуя сказать это впервые. Он сам точно не представлял, на каком языке говорил, как не знала этого и она.
- Привет, - донёсся её голос. Язык звучал совсем иначе, в нём было меньше гласных. Она не знала имени этого языка. Но он понял её.
- Мы не были рядом целую вечность, - он наклонился, опуская руку к лежащей у ног раковине. Одежда, сотканная из тончайших белых нитей, заструилась по рельефу его мышц, оттеняя складками ткани совершенство фигуры. Внутренняя сторона ткани, из которой состояло одеяние, сверкнула чёрной фактурой.
Словно созданная великим скульптором, совершенная в своей форме рука подняла с земли гребешок.
Он повернул раковину перламутром к Ней и дал рассмотреть. В глубине внимательных глаз, словно отлитых из малахита, приютилась почти детская, озорная усмешка. Чёрные волосы коротко вздрогнули от сильного порыва ветра. Он стоял в пол оборота, и Она видела его лицо в профиль. Лицо, исполненное силы, спокойствия и гармонии. Солнечный свет очертил идеальный контур щеки, подбородка, носа.
- Шалун, - засмеялась она, беря из Его рук раковину. В изгибах перламутра, словно оплывшего по чьей-то воле, проступила фигура девы, стоящей на раскрытой раковине. Одна рука потянулась к лону, будто прикрывая естество, но лишь поправляя летящую на ветру длинную прядь. Другая поднялась к груди, словно дева хотела почувствовать ладонью биение сердца. Едва заметный наклон головы, взгляд, полный спокойной теплоты и любви.
- Ты не мог этого сделать, ты не художник! Где-то подсмотрел, - усмехнулась Она. Повертев раковину в руках, полюбовалась игрой лучей на блестящем перламутре, - К тому же, она раздета, и вообще на меня не похожа.
- Да, ты меня раскусила, - он сделал вид, что смутился, - Кажется, я подсмотрел на подлёте, это нарисовал один из них. А вообще-то кое-что не трудно исправить.
Он шагнул ближе, сплетая свои пальцы с пальцами её ладоней. Когда тепло их рук соединилось, единым стало и их дыхание. Чёрно-белая одежда опала на прибрежные волны. Для обоих окружающий мир перестал существовать, вокруг были только тёплое солнце, едва заметное колыхание касающихся тел морских волн и тихий ветерок с запахом соли. Но они почти не чувствовали того, что вокруг. Погрузившись в ощущения друг друга.
Они лежали на лениво текущих волнах, слушая шелест воды о песок. В высоте белой от яркого солнца синевы сверкали острые росчерки крикливых чаек. Они не отпускали рук друг друга, боясь, что этот миг может кончиться, оборваться, исчезнуть.
- Сколько мы тут не были? Сто лет? Двести? Тысячу?
- Кто же считает, - вздохнул он, - Тут всегда что-то меняется. И мы всегда отсюда уходим.
- Оставляя что-то на память, - усмехнулась она, наклоняясь над ним и ссыпая из щёлочки между пальцев песок ему на грудь. Охристый водопад волос переливался в солнечных лучах, они же играли в летящих песчинках, которые вспыхивали едва заметными блёстками.
- Себе или им, - он прикрыл глаза, - Я помню, как это было однажды…
- Посмотри, - Она держала его за руку, немного испуганная и растерянная, - У них две ноги, две руки. Они… только что…
- Да, любили друг друга, - он рассмеялся, зная, что без его желания ни одно существо этого мира не услышит смех, - Тебе кажется это странным?
- Нет, вовсе нет… Просто, они такие… Необычные.
- Я тебя уверяю, ты выглядишь точно так же, как она, - Он указал на лежащую на песке женщину. В её расслабленной позе, открытости солнцу и умиротворённости закрытых глаз виделась усталость и удовлетворённость. Физическая. Возможно, этого ей было достаточно, слипшиеся от пота волосы лежали на коленях мужчины, который был рядом.
- Ты что, разве я такая? – усмехнулась Она, - сбросив сотканную из хрусталиков мантию.
- Очень похоже, честное слово. Посмотри на меня, я выгляжу так же, как этот мужчина на берегу, - Он махнул рукой, и одежда упала на прибрежную траву.
- Да, и правда, похоже, - согласилась Она, после чего вернула мантию на место, - Мне кажется, в них какое-то…
- Чего-то не хватает? – поднял бровь Он, задумчиво смерив взглядом отдыхающую на берегу пару, - Да, пожалуй… Я могу кое-что сделать.
Женщина протянула руку, коснувшись лежащей на берегу раковины. Словно сама не осознавая, что делает, она поднесла её к глазам, потом приложила к уху. Какая-то мысль мелькнула у неё, это было видно по напрягшемуся на миг взгляду. Потом она издала какой-то звук, похожий на мычание, только меняющийся по высоте то вверх, то вниз. Передала раковину мужчине. Его волосы, также как и ей, не знали гребешка, были спутанными и слипшиеся. Эти люди ещё и говорить толком не умели.
Женщина показала мужчине, что раковину надо приложить к уху. Он что-то недовольно промычал, но послушался. А потом они долго передавали друг другу домик умершей когда-то улитки и смотрели на море.
Они тихо посмеялись над юными созданиям, в которых только зарождалась искра разума.
- Неужели и мы когда-то были такими? – спросила Она.
- Кто знает, - одними глазами улыбнулся в ответ Он, - Мы же вечные странники.
- Это так забавно, - Она опустила голову, прижавшись щекой к Его груди. Волны тихо колыхали разбросанную на берегу одежду. Чёрное и белое, блестящее на солнце.
- Ты про облик? – спросил Он.
- Точно. В первый раз узнать, что, пролетая из мира в мир, обретаешь форму тех, кто в этом мире живёт, - Она коснулась пальцами своей груди, медленно провела вниз, проследив на ощупь изгиб своей талии, - Мне эта форма нравится.
- Тебе очень идёт, - заметил Он, - У детей в этом мире такие забавнее лица.
- Ты помнишь тот случай? – изумилась Она, смеясь.
- Конечно. Я помню их все.
От окна веяло холодом. Гудящее в печи тепло разносилось по комнате, но до окна не долетало. А ей хотелось быть у окна. Смотреть в замёрзшую, покрытую инеем слюдяную мглу. И ждать. Ждать, когда придут мама с папой.
В сколоченной из грубых досок колыбели захныкал брат.
Девочка отвернулась от окна, сбросила вязаные рукавички. Подтаявший снег был неприятен на ощупь. Промокшая шерсть неприятно пахла. Замёрзшими руками девочка подняла малыша из колыбели.
- Где мама? – спросил мальчик, которому было едва больше полутора лет.
- Мама придёт, - успокоила брата девочка, - Скоро придёт.
Родители ушли много часов назад. За окном бушевала вьюга.
- Кушать, - прошептал малыш.
- Скоро, - девочка прижала брата к себе.
Он стоял рядом, глядя на продрогших, напуганных детей.
- Откройся им, - сказала Она, - Тебя они не испугаются.
- И что я им скажу? – нахмурился Он, - Я же знаю, что родители скоро вернутся.
- Ну так скажи им! Не мучай детей, - Она сердито дёрнула его за рукав, - Скажи, что ты Дед мороз, добрый волшебник…
- Нет, я сделаю по-другому.
Девочка присмотрелась к бегающим по слюдяной поверхности всполохам света из-за печной заслонки. Как же она раньше не замечала?! Они так похожи на ветви деревьев. На перья сказочных птиц. Эти странные, ветвящиеся морозные узоры. Она улыбнулась. Поправила сбившееся одеяло, по удобнее закутала братика и, сев перед окном, тихо начала говорить.
- Мама и папа в волшебной стране. Они скоро вернутся. В той стране высокие пальмы…
Она говорила, тихий голос убаюкивал маленького мальчика. Прошёл час, другой. И вот к отблескам угасающего в печи огня прибавились отблески раскачивающегося в пелене снегопада фонаря. Заскрипели петли, в избу ворвался снежный вихрь, послышался стук обиваемых у порога валенок. Несколько минут спустя дом наполнился радостными голосами.
Маленькая девочка потом не раз оборачивалась к окну, поглядывая на ветвящийся иней.
Прошло много лет прежде, чем она подвела своего сына к окну и показала на украшенное тонкими росчерками стекло.
- Посмотри, какая красота, малыш!
Они шли по берегу моря, держась за руки. Вернувшиеся из бездны, прервавшие долгий полёт ради встречи на минуты, часы, если повезёт, то и дни.
- И всё же, мне не понятно, - она нахмурилась, - Объективно посмотреть, так в разных мирах нам разные вещи кажутся по-разному красивыми.
- Ещё бы, - ответил он, - Кое-где планеты в форме шара, кое-где наоборот.
Она осторожно кивнула в ответ.
- Ну, да, это закономерность.
- Ситуационная адаптация гармоничных квантовых комплексов в константном потоке физических параметров, - проговорил Он.
- Да твоими банальными объяснениями можно убедить разве что ребёнка, - отмахнулась она, - Только для принципа биоморфности и подойдёт. Красота… Настоящая красота, она живёт и формируется по другим законам и по другим причинам.
- Подчас необъяснимым, ты хочешь сказать.
Она замерла, остановившись на месте. Морской ветер касался одеяния, шорох ткани напоминал звук текущего по воле ветра песка на белом полу древнего храма.
- Ведь это море уже тогда называли Эгейским?
Он посмотрел туда же, куда смотрела Она. Солнечные блики сверкали на бегущей ряби украшенных белыми штрихами волн.
- Так странно…, - прошептал он.
Словно сам Он смотрел на море.
Синей глади было видно совсем немного. Сквозь ветви оливковых деревьев проглядывали белые стены уходящих к горизонту строений. Между ними виднелись синие прожилки. Море.
Он вздохнул. Если он послушается советов друзей, то успеет покинуть город раньше, чем корабль вернётся из паломничества на Крит. Так смешно… Отложенная смерть, благодаря условности, достойной разве что пелагсов. Разве Богам не всё равно, умрёт он здесь и сейчас или здесь же, но дюжину дней спустя?
- Ты должен благодарить Апполона за то, что милостью его тебе дарованы дни жизни! Никчёмный ты старый дурак, - сказала ему супруга, пообещав никогда больше не приходить.
Старик посмеялся в ответ.
А когда один из учеников спросил его в лицо:
- Ведь сами Боги дают тебе шанс избежать смерти, предоставляя условности поклонения как надежду на то, что за оставленный месяц ты успеешь убежать!
Старец положил руку на плечо ученика и устало покачал головой.
- Не говори такого вслух, если не хочешь моей участи. Люди не терпят кощунственных речей в адрес владык Олимпа.
Мальчик сглотнул, не находя что ответить.
- Посмотри, - старец указал на скрытую белой пеленой вершину священной горы, - Это может быть пыль от колесниц, прибывающих на праздник в честь Апполона. А может, они налили в бассейны горячую воду и совершают омовения, как ты думаешь?
- Я не знаю, учитель, - прошептал мальчик.
- А я думаю, что это просто облака, скрывающие горную вершину от наших глаз. Ты тоже можешь так думать, но не стоит говорить об этом другим людям. Боги… они, может быть, и правда где-то там… Или вот здесь, - старец коснулся ладонью груди мальчика, - Но вряд ли нам с тобой суждено до конца понять, кто они, какова их воля и сущность.
Мальчик давно ушёл.
А вслед за ним и ещё четверо юношей, посетивших старца в доме, ставшем местом заключения. Даже воин с висящим на поясе мечом отлучился, чтобы наполнить прозрачной студёной водой кожаный кувшин. В эту жару он не стал бы охранять старика, даже если бы это было нужно.
Воин знал, что никто не упрекнёт его за рассеянность, если узник бежит.
- Боги даруют тебе шанс, старик, - сказал он однажды вечером, - Я ведь мог и заснуть на посту.
- Если бы Боги хотели моего оправдания, - вздохнул заключённый, - они остановили бы тех, кто выносил мне приговор.
- Я был на том собрании…
- Послушай старика, воин. Уйди я сейчас, докажу лишь одно. Что я боюсь, и не готов принять судьбу и Божественную волю?
Воин внимательно смотрел в глаза старцу.
- Нет, наверное, - словно убеждая сам себя, произнёс заключённый, - Человек ответственен за свои убеждения… А… я вижу ты хочешь сказать, что на моём месте хитроумный Гермес...
Воин смутился.
- Ну, так то Гермес, а я всего лишь старый, уставший человек.
Запахнувшись в тогу, старец повернулся спиной к стражнику и пошёл вглубь дома.
- Я запомню твои слова, старик, - почтительно наклонился вслед воин. Вряд ли узник видел это. Лишь тихая усмешка донеслась до слуха стоящего на страже.
Прохлада ночного города ласкала уставшие лицо и волосы старика. Ему ведь, так же как и раньше, хотелось жить. Уйти? Просто взять, да и уйти, дожить остатки дней где-нибудь на каменистой Итаке, вдали от всех.
Он стоял в тени колоннады, глядя на сидящего старца. Она была рядом.
- Вот, ты видишь? – сказала она, - Вот красота, которой не найти объяснения в твоих банальных словах и их созвучиях.
- А я и не спорю, - отмахнулся Он, - Только ещё немного, и он решит уйти отсюда. Страж сделает вид, что не заметит.
- И что из того?
- Его будут почитать также как других. Я вижу в грядущем такие же ситуации. Почитать будут ничуть не меньше, чем в том случае, если он останется.
- Он думает о другом.
- О чём же? – переспросил Он Её.
- О том, что своим примером он заронит семя яда в юные души, которые смотрят ему в глаза. И будут смотреть в его память. В память о нём.
- Хм, - Он потёр подбородок, обдумывая услышанное, - Но это ничего не изменит. Остановим мы его сейчас или нет.
- Ты не понимаешь, - в отчаянии махнула рукой Она.
- Нет… - он медленно вышел из тени, - Понимаю.
Старцу показалось, что он задремал. Из-за колонн выступили 2 фигуры, одетые в белоснежные одеяния. У женщины одежда струилась чёрно-белым бисером. Или его обманывает зрение? В конце концов, это так похоже на сон.
- Кто вы? – изумлённо прошептал старец.
- Странники между мирами, - ответила Она.
- Ты Персефона! – воскликнул заключённый, - Странствующая между Аидом и Олимпом, - в голосе слышалось смущение, смешанное с почтительным страхом.
Она робко оглянулась на спутника.
- А ты, ты прекрасный лицом… Ты Апполон, я знаю, - старческий шёпот был едва слышен, - Во имя твоего Рождения мой жизненный путь ещё длится!
- Нет, - спокойно ответил Он.
- Нет? – ошеломлённо переспросил старец.
- Нет. Наши имена не такие. И вряд ли нам стоит приписывать имена Богов твоего мира, Сократ. Пусть их носят рождённые в этом мире. Наши души питают другие живые силы, не вера твоих соотечественников.
- То есть… - изумился старик, - Вы не Боги.
- Нет, конечно, - Она коснулась рукой тоги старика, - Мы так же далеки от Божественной сущности, как и ты сам. Хотя, впрочем, также к ней близки.
- Вы смертные? – тень непонимания легла на старческое чело, морщины прорезали усталую кожу.
Странники переглянулись.
- В твоём понимании нет.
Старик вздохнул, услышав Её слова.
- Значит…
- В нашем понимании ты тоже бессмертен, - оборвал его мысль Он.
- Не понимаю.
- Ты такой же странник, носитель, творец и создатель красоты, как и мы. Как многие из тех, кто делит с тобой судьбу этой тверди.
Узник вздохнул.
- Но я умру…
- Нет. Не умрёшь. Сможешь также, как мы путешествовать в пространстве, в мыслях и временах. Дело даже не в том, что память о тебе переживёт тебя на многие-многие годы. Ты сможешь быть… на равнее с нами.
- Я чем-то таким отличился? – со скепсисом заметил старец.
- Нет… просто одни рождаются левшами. Другие правшами. В этом нет ничего странного и грустного. Но это, конечно, не верное сравнение. Можно сказать, что благодаря нам ты научился быть левшой. Или правшой, как тебе больше нравится. Впрочем… Это не важно. Я не могу объяснить иначе. Ты просто не поймёшь меня, - Закончил объяснение Он.
Старик долгое время молчал, глядя на стоящих пред ним существ, так похожих на людей.
- И всё же, мне предстоит умереть, - вздохнул он.
- В чаше, которую тебе подадут, отмерено жизни и смерти по воле Зевса, - сказала Она.
Он коснулся её руки и предостерегающе покачал головой.
- Да, я понял вашу иронию, - тихо усмехнулся старик, - Но всё же это печально.
- Разве тебе не отрадно то, что ты знаешь – твоя жизнь не кончается? – поднял бровь Он.
Тихий шелест оливковых ветвей наполнял ночной воздух. Старец вздрогнул и поднял глаза на укутанный ночной тишиной двор. Похоже, он просто задремал. Сны… Такая странная вещь.
- Он понял, - сказал Он, глядя в спину идущему на покой человеку.
- Ты красиво убедил его, - сказала Она, - Но правда ли то, что ты сказал ему?
- Ты же сама знаешь, что только отчасти, - печально улыбнулся он.
В следующий миг их руки разомкнулись. Повинуясь законам неведомых миров, повинуясь незримой воле природы, они устремились в полёт в разные стороны, в разное время, чтобы, может быть, никогда не встретиться вновь… Или…
- Так странно, - они шагали по вечернему городу, держась за руки.
- Да, - прошептал он, вглядываясь в небо над головой. В грустной улыбке было не мало мудрости и немного тоски. В небе осенним одиночеством чернели ветви, лишь кое-где прикрытые спешащим опасть золотом уставших листьев. Городские птицы пронзительно кричали, их голоса смешивались с рёвом сотен и тысяч машин, с гулом звуков, наполняющим воздух.
- Такой ужасный воздух, - сказала Она, - Как они тут живут?
- Адаптивная…
- Отстань, зануда, - смеясь ущипнула Его Она, - Я тут вообще никакой красоты не вижу. Ужас какой-то!!!
- Красота ведь бывает такой разной, - Он продолжал задумчиво смотреть в небо.
- Ну… Может быть, мы никогда сюда и не вернёмся больше! Нам же надо оставить и им что-то и… себе память об этом мире. Мы ведь всегда так делаем.
- Да… Знаешь… я это нашёл.
- Правда? – недоверчиво произнесла Она.
- Точно, - уверенно кивнул он, - В этом ужасном небе, в этом тяжёлом воздухе… Такие красивые закаты. Такие краски, ты только посмотри!
Над серыми крышами, над устремлёнными в небо столбами заводских дымов алело яркое, наполненное пёстрыми горстями облаков небо. Сегодня оно было красным, завтра оно может быть жёлтым или бордовым.
- Ты думаешь, они эту красоту увидят?
- А как же. Не сейчас, так позже. Кто-нибудь обязательно посмотрит вверх и обратит на неё внимание.
Она смущённо прижалась к Нему, чувствуя, что они скоро вновь расстанутся, чтобы, может быть, никогда не увидеться снова.
- Как? Я всё же не могу понять, как? Почему мы или они… Видим красоту и обращаем на неё внимание?! Ведь тут нет никакой логики!
- Ага. Да я и сам не могу понять. Но когда ты её увидишь, у тебя не останется сомнения.
3-19 октября 2005