Выходишь из метро и лениво вытягиваешь руки – на левой или на правой сегодня висят часы? Не угадала – на правой, уже год как ты их носишь на правой, а всё никак не привыкнешь.
Идёшь в университет по Моховой, неторопливо шаркаешь ногами под дождём, не ливнем, но дождиком. И тебе всё равно, размажется тушь или нет, что намокнет пальто, что волосы, разглаженные утюгом, завьются в неуместные кудряшки. Всё думаешь – мужчина моей мечты сам найдёт меня, я даже и пальцем не пошевельну.
Прохаживаешься до университета по Моховой без забот, с пустой головой, не знаешь, кто ты, кому принадлежишь, что делать дальше тоже не представляешь, идёшь по инерции заниматься тем, что не получается.
…А на Моховой зловещая пробка, пробище. Машины стоят в пять рядов, припарковаться негде. Полгода как после пожара отреставрировали Манеж, открыли недостающие две полосы, но и это не помогает в утренний час-пик.
И на встречку не выехать – встречного движения нет уже много-много лет! Разве что на картине Пименова осталась: девушка за рулём, на машине с открытым верхом, едет мимо Большого театра к факультету пока ещё не журналистики. И вполне может быть, что правила нарушает, против потока – ведь она же девушка.
Задумалась. Вспомнила Пименова. Хорошо, мечтательница, что на твоих часах выставлена дата. Если б её там не было, ты бы решила, что сейчас уже ноябрь или ещё сентябрь. А на самом деле 17 октября.
Идёшь, размахиваешь лёгкой сумочкой, а на душе паршиво, лениво, откровенно так лениво.
И тут бац что-то замыкается. Ты понимаешь, что из мёртвой пробки на тебя смотрят два глаза. И не какие-то там обыкновенные два глаза, а из машины с затемнёнными окошками, из спортивной такой тачки… И вдруг открывается дверь, выходит ОН, оставляя свою машину в каменной пробке, застывшей после метрового прорыва ещё на полчаса, и направляется к тебе. ОН такой красивый, ему так холодно, хочется согреть его в своих объятьях. Льёт дождь, а он вылетает с тёплого кожаного сидения без куртки, без пиджака. И всё ради тебя.
Подбегает, запыхавшись, и говорит:
- Привет.
Ты не понимаешь, кто он, откуда в таком виде, вроде нормальный с лица, а ведёт себя странно.
Отвечаешь, кося под дурочку:
- Привет. Дорогу узнать хотите куда-то, да?
- Я проезжал мимо и увидел тебя.
- Да? – краснеешь, не веришь. Неужели ради тебя?
- Ты тут учишься?
- Учусь. – Думаешь, говорить, что на журналистике или нет. Обещала себе, разозлившись, что покончишь с этой профессией, которой не принадлежишь по праву и в которой числишься формально. И всё же не выдерживаешь и пробалтываешься. – На факультете журналистики, МГУ.
- Ух-ты. У меня ещё не было знакомых журналистов. – Врёт, он с ними общается каждый день. Хорошие пиарщики тоже журналисты, наверняка с МГУ. – Мне кажется, я видел тебя не раз, когда ехал по Моховой. Я тут каждый день проезжаю.
- Может быть. Я тоже каждый день… похожу тут. Занятия не пропускаю.
- Молодец… Молодец… Правильно.
И ты вся такая тоже правильная, честная, не притворяешься. Стоишь перед ним, теребишь сумочку. Думаешь, что усилий прикладывать не надо никаких, чтобы мужчина твоей мечты остался возле тебя навсегда. Пусть любит какая есть. С ногами небритыми, лентяйку, зазнайку и врушку. Раз бросит – оно и к лучшему, значит это не ОН оказался, не тот мужчина, не твоей вовсе мечты.
И мне искренне, просто мерзко как искренне, лицемерно и по-наглому лицемерно жалко, что ты заваливаешься на кровать, не найдя ни малейшей искры борьбы, желания бороться, в то время как другие из кожи вон лезут, чтобы чего-то добиться.
Твоя курсовая на первом курсе по окказиональной лексике состояла из 60-ти страниц 12 кегля без интервала. Уже который год ты что-то записываешь в дневник – с завидной регулярностью – и только остановилась на 27 странице…
Не годится, не годится…
Пауза… Ты снова краснеешь.
Вдруг поток начинает двигаться. Ледяная пробка тает, обмякает. Есть шанс перебежать Моховую – теперь расстояние между машинами позволяет.
Начинают гудеть. Гудят, гудят… Нервные.
Он:
- У меня тут машина, вон, посреди дороги стоит. Увидел тебя – и выбежал… Тебя увидел – и оставил всё. Может, сядешь?
Ты хочешь, ты всё бы отдала, лишь бы там оказаться, внутри. С ним. Делаешь вид, что колеблешься. Так учили, не отдаваться со всеми своими кораблями первому встречному.
А он берёт тебя за руку и, улыбаясь, притягивает к себе.
- Не подумай ничего плохо…
Если он через мгновение не окажется за рулём, его обматерят и уничтожат. Ты это знаешь. Ты мечтаешь о нём и о его машине, и о его престиже, о его одежде. Всё бы отдала, чтобы рассматривать лейблы его пиджаков, чтобы прикасаться к ним, чтобы другим рассказывать.
Ты же знаешь, от него и пахнет не как от обыкновенных парней. Даже если он курит, запаха нет.
Закрываешь глаза и отдаёшься со всеми кораблями, бежишь вместе с ним.
Бежишь хоть на край света, хоть куда… Но только на тот край света, где живёт богема, где есть солнце, туда, где джакузи, мохито, майбахи и бэхи, булгари и гуччи, французские блинчики, пекинские утки, где ведут воздушные разговоры, не заботясь о смысле, но лишь о словах и их музыке, где читают Форбс и коммерсант, где строят интриги, где талия 60, где умирают в молодости от безызвестности…
А завтра честно не хочется идти в университет. Одно и то же. Почему? Потому что ты сама сделала это одно и то же. Это ты закрываешь себе зачем-то глаза, чтобы не видеть ничего, чтобы только мечтать, только мечтать.
17 октября 2005г.