В Курагино, что ни семейка, то история.
Виктор свой старый дом еще по социализму продал. Дом от деда и бабки достался. А родители стали старыми - предложили сыну продать его, а то он в наследство по завещанию не сможет вступить. При социализме два дома не думай иметь. Двор один, а дома два - вот один и своди со двора. Дом купили беженцы с Тувы, сейчас Тыва называется.
- Не с Тывы, а с Норильска одна женщина купила, это твой дом твоя сестра Наташка беженцам продала, - поправляет Виктор. - Два сына у нее: Кольку перед твоим приездом на Лягушатнике убили, а второй, Генка, он то на станции живет у жены, то здесь, в материном доме. Мать умерла, потому он сюда квартирантов пускает, а сам в бане колотится, если его жена со станции гонит.
Генка мужик лет сорока, энергичный мен. Весь в деле, все что-нибудь делает, мотоцикл ремонтирует или трансформаторы разбирает, чтобы цветной металл сдать на выпивон. И еще он любитель во всякие истории попадать.
- Генку я никогда пьяным не видел, - Виктор говорит, - Выпьет, и хоть бы что - ни одна милиция не берет.
Только эти слова произнес, как Генка с дружком нарисовался. Чириком самогоноки у Пузача за червонец отоварился, и вот друзья решили распить напиток в Генкиной бане. В доме у него квартирантка с ребеночком живет - туда не ходи, а в баню можно.
- Генка, зачем в бане пить будете? Вон садитесь за стол под акацией и пейте, - предложил ему не без умысла. - Но перед этим маленькую работу сделайте: шифером дрова закройте - за это еще на четушку получите.
- Какие разговоры, - Генка откликнулся.
Точно, они вмиг эту работу сделали. Нам место под мангал освободили и дрова от дождя закрыли.
- Генка, мы только что тебя вспомнили, что ты пьешь, а балдым тебя не видели?
- Вчера история приключилась, - Генка живо в разговор включился. - С шурином на рыбалку на моей мотоциклетке собрались. Перед отъездом по стакану водочки пропустили, одну бутылочку с собой прихватили. Только отъехали, и вот они, родимые, останавливают. «Пьяный!» - сразу в накат один из них на меня пошел. «Нет, не пьяный», - отвечаю. «Поехали на экспертизу!» - «Поехали», - соглашаюсь. По дороге почаще дышу и установку даю: «Трезвый я». Приехали в соответствующее место, меня с трубочки дышать заставляют. Прибор показывает - трезвый я. Менты не верят, требуют упростить анализ. Опять чисто.
- Неверно у вас приборы работают, - один из ментов рассерчал, - Петька, а ну, дыхни! - своему напарнику предлагает.
Тот как дыхнул, зашкалило стрелки.
- В чем дело? Ты пьян, и пахнет от тебя! - сокрушается первый мент. – Ладно, отпускаем, однако давай проверим твое транспортное средство, всем ли укомплектовано. Иди заводи, подгоняй и показывай. Все на месте будет, отпустим и права отдадим.
Пошел Генка к мотоциклу на арест-площадку. В багажнике у него бутылка. И не удержался, тут же со сторожем всю выпил, кое-как мотоцикл завел и перед ментами предстал.
- Странно, - те переглядываются, - мужик же пьяный, а прибор не показывает. По тебе, напарник, не видно, что ты пьян, а прибор обратное дает. Чудеса техники, и только.
Решили дальше проверку Генке устроить. Доказать, кто в доме хозяин.
- Показывай аптечку!
- Бля, была же аптечка! - Генка уже внаглую пошел, зная, что у него отродясь ее не было. - Кто-то из вас спер, когда меня проверяли на дактилоскопию.
- Ты, мужик, не завирайся! - менты опешили от такой наглости. - В цугундер упрячем.
- А вы знаете, что начальник милиции - мой зять, - Генка дальше ва-банк пошел. - Он меня запросто отмажет, а вас накажет.
- А ну-ка, назови фамилию твоего зятя.
- Касатонов Николай Иванович.
- Верно! - кивает второй мент.
- Давай отпустим, - первый предлагает. - Кто его знает, кто такой. Я вчера его видел в ментовке. Кажется, от начальника выходил.
Короче, отпустили Генку.
- Генка, а что ты в милиции околачивался?
- Как что? У меня два года условных, вот и приходится отмечаться. В последний раз пришел пьяненький, а там выдра сидит, унюхала. Давай отчитывать. Я на нее. Та протокол составила и заставила расписаться, что я пьян. Я ни в какую, не стал подписывать.
- Сейчас не церемонятся, - Виктор объясняет, - подписывал, не подписывал, два свидетеля - и срок.
- Она другую бумагу подсовывает, в которой я уже отказываюсь протокол признавать.
- Ты, как Андрей Кузьмич из Тюхтят, он в 1937 году отказался протоколировать, что японский шпион - тем и спасся от расстрельной статьи. Десять лет получил. А за что? За то, что словами «японский городовой» ругался.
- Валерьян, ты вот все говоришь материализация: мыслей, магия, новые образы. Вот сколько раз ты произнес слово «цугундер»? Раз десять. Не попадет сегодня кто-нибудь из нас в это заведение?
- Предпосылок нет. Сейчас так просто не гребут. Генка всего вторую четушку выпил, отоспится в баньке и к своей женке на станцию поедет.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. Поехал Генка домой на велосипеде, по дороге еще приложился и к дому навеселе подъехал. Женка Лилька его за версту унюхала и заперлась. Генка с матами-перематами давай в дом ломиться.
- Открой! - пытается взять препятствие. - Открой, говорю!
Лилька ни в какую. Генка распалился, давай дверь ломать. Жена в милицию стала звонить. А тем того и надо, чтобы его в цугундер упрятать. Приехали, свидетели нашлись, как Генка дверь ломал и «убивством» угрожал. Это и стало поводом Генку в цугундер упрятать. А это уже серьезно. Генка в прошлом году два года условно получил: и малейшее нарушение - условный срок реальным могут заменить. А пострадал Генка в прошлом году все от той же любви к своей жене. Она хахаля нашла и к себе привела, а Генку из дома матушки поперла. Генка с женой по всем правилам развелись. И по документам «не жона ему, не жона». Генка пожил один до осени, а потом не вытерпел и с топором кинулся на частные владения бывшей жены. В милицию заявление, и два свидетеля показали, будто Генка с топором кидался, хотел убить жену и ее нового мужа. Генке и определил два года условно с отбыванием срока в своем имении. Год прошел, и вот новая истории. Здесь получается, что я накаркал сюжет. Каким образом? Этот рассказ вчера начал писать - сразу по горячим следам. Заголовок «Генка в цугундер попал». Ничто не предвещало, что Генку в этот день в ментовку заберут. И вот - пожалуйста.
- Надо, Генка, тебе от срока спасаться, - ему говорю. - Придумывай контраргумент или попроси, чтобы жена заявление забрала.
- Прокурор заявил Генкиной жене: «Больше забирать твоего мужа не будем, вот убьет тебя, тогда другое дело», - Витька пельмени варит и комментирует.
- Милиция дело стряпает. Они дело в прокуратуру направят, и там, хочешь не хочешь, его в производство надо запускать, - Генка сокрушается.
- А что, Генка, ты со своей женой не живешь в мире и согласии?
- Жена у Генки, как лето, его со своего двора удаляет и нового жениха к себе тащит, - Витька объясняет.
- Ты же говорил, что осенью она сама к кому-то уходила? - спрашиваю Виктора.
- Тогда она пользу принесла совместному хозяйству, обратно вернулась. И не просто вернулась - диван приволокла и два кресла. Я Генке говорю: «Видишь, как удачно твоя жена замуж вышла! Ты почаще ее отпускай. Достаток в доме будет».
- Люблю ее! - Генка вздыхает. - Внучку люблю.
Любовь в Курагино многих сгубила. Вот и брат Генкин Колька пострадал на этой ниве. Хотел после очередной отсидки - двадцать лет в общем зачете провел в местах не столь отдаленных - жизнь праведную наладить, нашел женщину, всю весну ей дом строил, сторожил – она (куда-то уезжала) - а осенью приехала, погнала метлой из дома. Николай в сердцах кругами вокруг дома давай ходить. Один раз забрался на веранду, вспомнил, что в холодильнике бутылка водки должна быть, а там вместо водки коньяк оказался, он его и употребил, жену поджидая. Жена увидела, что кто-то на веранде колобродит, милицию вызвала. Николаю четыре года впаяли.
- Полное бесправие! - Виктор возмущается. - Ни за что четыре года мужику дали. Жаль, я на суд не попал, а то бы выступил в защиту.
Колек отсидел и эти четыре года. Говорил, что самые трудные из двадцати оказались. Не захотел больше в цугундер, в мир иной попал, на воле пробыл всего четыре дня - на Лягушатнике кто-то балдого в воду столкнул, и был таков.
Да, жизнь - не поле перейти; какие-то знаки в жизни ему ангел-хранитель подсказывал, как поступить в том или ином случае - не прислушался.
- В самом начале жизни цели не было, вот и весь сказ, потом можно было бы что-то изменить, однако окружение уже не то, вот и пошел по наклонной. К Виссариону мог бы направиться, но здесь духовность должна быть. Кажется, взял и пошел. А ведь курить, пить надо бросить, дружков отсечь, а главное, в своем сердце Бога уверовать. У Льва Николаевича Толстого есть рассказ, как один каторжанец-убивец много народу на тот свет свел, но потом большую веру нашел. Как? Ему в тюрьме учитель встретился, он и вывел его на путь истинный.
- Валерьян, возьмись за подвижничество, - Виктор улыбается. - Генку наставь на пусть просветления. Есть у тебя ученики? Кто-нибудь пошел за тобой, как за Виссарионом люди идут?
- Учеников нет, хотя несколько знакомых пытаются постичь мои труды «В поисках десятого откровения», «В мир иной и обратно», и вопросы ставят, как дальше жить - по совести или вере. Но все они на окружение завязаны, которое темно и на дно тащит. Человек себя в руки берет - не пьет, голодом очищается. И вдруг все рушится: рюмку пропустил, сигаретой затянулся - все пропало, на грешный путь вступил.
- Возьмись за Женьку-Серьгу, что с кольцом в пупе. Умная чувиха, стихи сочиняет, сценарии пишет, поет, на гитаре играет, училище искусств в Минусинске закончила, сейчас в институте искусств учится. Ее же курагинское окружение на нет сведет...
- Чувиха вумная, - соглашаюсь. - Гены у нее сильные: мать с высшим образованием, три языка знает - приехала к Виссариону на землю обетованную из Белоруссии. Отец тоже незаурядная личность - аскетический образ жизни ведет: голодает, сыроедение практикует, в спортзал ходит. Не поверил он Виссариону - в Белоруссии остался, с высшим образованием извозом занимается. А мать за собой в обитель двух дочерей-красавиц притащила, которые чужие на этом празднике господнем. «Отец мой не поехал в эту Сибирь драную! - восклицает обычно Женьга-Серьга. - И правильно сделал».
- Как она ответила Боцу, когда он спросил, где ее ухажер работает?
- На бороде!
- Виктор! Мы отвлеклись. Как дела у Генки? Сегодня третий день пошел, как его в цугундер забрали?
- Выпустили. Подписку о невыезде взяли и отпустили.
- И куда двинул?
- Опять к жене любимой.
- Не женись на красивой, а женись на любимой.
- Тут хоть на ком женись! Исход один - каторга. Что в переносном смысле, что в прямом...
После этого прошел где-то с месяц. Произошло много событий: две экспедиции от Гуляевского порог совершили, три - на Шалоболинскую писаницу: одна на машинах, две на катамаране от Курагино. О нашем герое Генке не знал, что с ним происходило. А произошло с ним историй немало. И все по той же схеме: «Дом - ссора с женой Лилькой – цугундер». Вот сегодня к нам на базу зашел. Его дочка к Галке перебралась, муж за любовь к каторжанцу ее из дому выгнал - тоже нашумевшее дело, в отдельное производство надо пускать.
- Генка, говорят, тебя хотели на пятнадцать суток упрятать?
- Как хотели, так и расхотели! - Генка отмахивается. - Двое суток просидел, а более сорока восьми часов они без предъявления обвинения не могут держать.
- За что сорок восемь часов получил?
- После ссоры с Лилькой, она милицию вызвала, и меня запрятали. Тут уже жена и дочку подпрягла - на меня заявление подать, что я избил их свидетелей нашли. Привезли меня в ментовку. Я заявления обратное пишу: что меня жена с дочерью избили, вот на мне побои налицо, шишка на голове, синяк под глазом. Хотели уже отпустить, а тут молодой лейтенантишко нарисовался и со словами “Знакомый дебошир! В камеру его!” определил мне место пребывания. Камера три на четыре. Нары на полкомнату и низко над полом. Сидело человек шесть. Как все закурят - дышать нечем. Духота, влажность - спички зажечь у лампочки только можно. Зажигалки, очки - запрещено. Мне нужно обвинение подписать - не вижу. Не положено. Так двое суток просидел, хотели на все пятнадцать - я бы в такой духоте не выдержал. Один туберкулезник был, спасались - носовой платок мокрый прикладывали ко рту. Олега Водина привозили из Минусинска - так тому несколько раз «скорую» вызывали.
- Олег - сопливый человек. Наркотики инкриминируют - сбыт и употребление, - Виктор комментирует.
- За какие прогрешения народ в камере сидел? – спрашиваю.
- Двое за убийство, а трое 15-суточники. Один старик мужа сестры своей жены убил. Говорит: «Не убивал. Вмести пили, потом один домой пошел и назад вернулся, весь окровавленный, на меня давай нападать: я, мол, все это подстроил. Мы помахались, смотрю, он заваливаться начал, я «скорую» вызвал. А он возьми и умри. Вот на меня и шьют дело. Прокурор пообещал: возьми на себя убийство, отпустим, а там, пока до суда дело дойдет, мы убийцу найдем, и ты чист будешь». Бедолага подписал, а отпустить на волю уже ни в какую. Полный обман трудящихся.
- Было похожее дело, - Виктор вспомнил. - Полюбовницу одного каторжанина на улице шилом кто-то пырнул. Она к нему - у калитки рухнула. Вот этому каторжанцу без суда и следствия десять лет впаяли. Потом известно стало, кто убил, а что толку? Кто-нибудь пошевелился? Никто! Так каторжанец десять лет и дубасил.
- А кто в камере второй убийца? Он кого убил?
- Молодой парень - жену зарезал. Застал с хахалем и порешил. Хахаль убежал, а жена замешкалась - он ей голову напрочь.
- Жуть какая! У Льва Николаевича Толстого страсти читаешь, думаешь: в те дикие времена это понятно. А в наше время? Перестрел, взрывы - криминал разбирается. А страсти на кухне - это в голове не укладывается.
- Смотри, Генка, с тобой бы подобное не случилось, - Виктор замечает. - Ты вон как свою жену любишь. А вдруг ее с хахалем застукаешь?
- Порешу! - Генка не на шутку раздухарился. - Лучше в тюрьме, чем с женой-****ью.
- Так она тебе уже не «жона»?
- Нет, жена! Она мне Богом данная. У нас с ней дочь, внучка.
- Вот тебя, Генка, и пойми: то тебе лучше в тюрьму, то ты без нее жить не можешь. Уж выбирай...
Прошло после этого разговора с полмесяца. Делопроизводство на Генку заканчивали, и вот-вот суд должен состояться. Я дело почитал и вижу: Генке два года корячатся.
- Генка, не спросят тебя, два года получишь.
- Ну уж дудки! Я не совершал преступления, пусть докажут! - Генка в своей правоте уверен.
Поговорили мы с ним, а потом, ну смотрю, знакомые лица потянулись: Генкина жена Лилька, теща и он с ними. Галка в больнице с переломанной ногой лежит, они как у себя дома. Собрались день рождения внучки отметить - святое дело. Все чинно, благородно, не видно, что между ними страсти горят. Генка доволен, что сейчас домой с женой вернется. На станцию жена с тещей на автобусе поехали, а Генка на велосипеде. Приезжает домой, ждет жену час-два - а нет женушки, затерялась по дороге.
- Лилька по дороге замуж вышла! - Виктор отмечает факт. - Знакомая картина для Курагино.
- Я к теще кинулся, думал там, - Генка объясняет. - Нет и там ее. Утром проверил - тишина.
- А что к полюбовнику не наведался? Побоялся?
- Не знаю, где живет он, - Генка мычит. – Зарубил бы!
- Генка, ты бросай это дело. Цугундер по тебе плачет. Лучше на воле жить, чем по этапам грязь месить. Что твой брат Вовка за двадцать лет увидел? Ничего. Перебирайся в свой дом и живи. А упрячут в каталажку, дом продадут, на старости останешься не только без жены, но и без дома.
На этом разговор закончили. Не знаю, что суд порешил. Буду звонить, спрошу.