В одном большом городе жила маленькая девочка. Не так. Не совсем так. Совсем не так.
Город
Город на самом деле был большим. Очень. Сложная и злая пластиковая сота, приделанная с помощью высоких технологий, к краю горизонта, к рыжему подбрюшью солнца – так, чтобы можно было максимально экономить на уличном освещении. Да. Всегда висел там деловой рабочий полдень. С головою полной солнца, предав официальной анафеме сон, люди седлали друга друга, залезали по пояс в компьютеры и всегда и везде успевали. Всегда и везде и все.
Успевали есть на бегу, прямо на улицах – густой, горячий, свежий дымился асфальт в пластиковых тарелках и при этом кусочками хлеба подбирать слезы бомжей успевали они. Успевали заниматься геометрическим, тантрическим сексом на эскалаторах метро, успевали сочетать прослушивание священных популярных мелодий и процесс дефекации.
Успевали менять вежливость и приклеенные с детского сада улыбки, на безумие. Например, на важных деловых переговорах втыкали в терпеливое лицо партнера одноразовый нож и кушали лицо, как котлету Big Mac – весело и быстро, не разбирая вкуса и консистенции. Прибывшие врачи потом замеряли безумие по специальной шкале – если это было подлинное безумие – шикарный малазийский амок – тогда можно было здорово продвинуться по службе – а если наркотическая подделка, что ж…Свирепые всесильные врачи увозили его, разрезали его на детские кубики, на тряпки, и делали из него сексуальный фетишь или нового законопослушного члена общества.
Тот со съеденным лицом ничего не терял – он тут же становился – pop-star, пустое место на его лице мгновенно распродавалось под рекламные площади. Богатый и знаменитый он отрекался от офисов и путешествовал по крышам небоскребов и перекресткам, вспыхивая неоновым румянцем, как веселый хамелеон, показывая в стеклянных имплантированных глазах таинственные значки индекса Доу Джонса.
Справедливость все таки была. Затраченные на карьеру усилия никогда не пропадали даром. Сегодня ты жуешь офисную бумагу и предсказываешь погоду по глазам начальства, а завтра ты уже сам начальство. У тебя мощная восьмицилиндровая колесница, крылья, и служебное бронзовое пресс папье. Произведение монументального искусства. Для убийства мух и простых смертных.
В городе вообще ничего не пропадало даром - например, из нажеванной офисной бумаги делали памятники павшим энтузиастам, из павших энтузиастов делали слоновую кость и далее женскую бижутерию.
Что бы все это не превратилось детскую игру, в анекдот, - была введена очень серьезная продуманная законодательная база. И анекдот развивался дальше по железным каннибальским законам. По несмешным законам.
Простые честные трудовые будни с бледным бумажным лицом иногда совокуплялись с карнавальными демонами. Но бесплодными были эти совокупления. Не рождалось ни бессмысленных и беспощадных бунтов, ни даже хулиганских акций. Только флэш-мобы. И ласточкины стаи самоубийц гнездящихся по крышам небоскребов.
Рядовые роботы, которые ездили на метро, и почитали телевизор за живого бога, думали, что во всей этой карусели не было никакого смысла. Один энтузиазм. Но высшие жрецы корпоративной морали знали, что есть, есть высшая цель – многоэтажная ультрамариновая мечта.
Цель была - узурпировать половину горизонта и эйякулировать прямо в небо злые пластиковые семена. Вот такой был город - город мегаломаньяк. Сам себе бог и половой партнер.
Девочка
А девочка была не такая уж маленькая - 10 лет и дурная - у нее вместо мозга было мясо диких фруктов, слабоумности, наивности всякие. Ее родители были страшные энтузиасты - они сделали девочку на бегу, торопясь на очередную стройку века, и вот…Струйкой расплавленного олова стекала у девочки слюна из уголка рта, если она задумывалась, но зато у нее было такое сердце - клетка для золотой певчей иволги. Как все слабоумные, девочка была интимно-близка с природой - свободно разговаривала с флорой и фауной и даже с булыжниками. Да, даже загадочный шепот булыжников понимала она.
Ее родители не пускали ее в школу и на улицу под страхом смертной казни, чтоб не опозориться перед соседями. Воспитывали как растение. Соседи приходят, а вот. Девочка тихо сидит на корточках в цветочном горшке. Девочка-бонсай. Это модно. С бантиками на веточках и глазами цветами. Никого не трогает, питается солнечной радиацией.
Однажды ее родители безвестно погибли. Возможно на стройке века. Возможно в давке на какой то распродаже в mall, мегасупермаркете. Какая нибудь сумашедшая тележка для покупок на гусеничном ходу задавила их.
Тогда ее усыновили анонимные люди. Неизвестные. Они были беспощадные люди, руководители транснациональных корпораций, но согласно своему царственному капризу раз в десять лет делали какое нибудь игрушечное добро. Что бы, не потерять гурманский вкус к преступлениям. Так, ополаскивали тигриные языки в слезах благодарных усыновленных сирот. К тому же слабоумная золушка, говорящая на языке птиц была ценным эстетическим дополнениям к ландашфтному дизайну их городского поместья.
Сначала ее баснословно баловали – дарили конфеты и конфетища, а потом она каким то образом переселилась в собачью будку под опеку государственного воспитателя.
Воспитатель был головоногое существо среднего возраста в высшим образованием, в каратистском кимоно. Воспитатель умеренно бил слабоумную девочку, прививал ей начала корпоративной морали и раз в месяц (по лунному календарю) нюхал ее скромные казенные трусики. Нет, он не был сексуальным браконьером, такова была его официальная миссия - проверять, как созревает девочкин урожай, все по честному, - он подшивал эти трусики к отчетам по девочкиному поведению и посылал наверх по инстанциям. Вместе с ежемесячным пайком отрубей и витаминов, честный воспитатель выдавал девочке новые трусики - они были украшены большими казенными печатями и цитатами из официальной прессы на злобу дня…
Все это происходило утром, по школьному звонку, по судейскому свистку.
Днем девочка работала – убирала осенние листья. Так постановила мэрия и ее приемные родители – чтоб для нее всегда была осень и много-много осенних листьев. Все равно дурочка больше ни на что не была способна. Это был смысл ее существования – осенние листья. Шепот осенних листьев, вальсы осенних листьев…
Вечером девочка шла в собачью конуру и складывалась вчетверо. Хрустальным рахитичным крендельком лежала девочка в будке. Она чувствовала что город придвигается к ней, обжимает ее сосет ее и ест. Такой вот неравный антагонизм происходил в собачьей будке – огромный мощный мегаполис, вооруженный высокими технологиями, вооруженный многоэтажными бетонными мускулами vs девочка-рахит. Никаких шансов без посторонней помощи…
Осение листья ей сказали что ли. Но она ждала что за ней кто то придет – отобьет от города. Она не знала - некто будет злой или добрый. Главное неравнодушный. Лучше даже злой – злые преданные - они никогда не оставляют предмет своей злобы.
Бог
Вот однажды она возилась с осенними листьями – объясняла им их место в мироздании. Пыхтела дурочка, считая осеннее фальшивое золото. И вдруг.
- Здравствуй девочка, я пришел к тебе, я бог.
Ну какой бог мог подойти на улице к маленькому умственно отсталому ребенку? Понятное дело, подозрительная, падшая личность – бомж. Нормальный взрослый человек расхохотался бы в ответ на такое заявление и ударил бы этого сумасшедшего гнилого фрукта в равном пальто военного образца. И потек бы перебродивший фруктовый сок на жестокий асфальт и прилетели бы золотоглазые фруктовые мухи-дрозофилы.
А девочка нет. Поверила. Потому что это был бог. Бог-бомж. Сегодня на свалке он выпил последнюю заначку спирта «Ройял». (Стеклоочистители он не пил-бог все таки). И понял - пора. Уже потянулись на юг дружной стайкой радужные трупики колибри. Это его юношеские мечты о совершенном человеческом обществе потянулись на юг. Долго жил он на помойке среди милых его сердцу нищих духом. Долго думал. Долго взвешивал свое фруктовое сердце на жлобских аптекарских весах. Но теперь понял – пора.
По дороге его встретили омоновцы и чуть – чуть побили. Без энтузиазма и удовольствия. И не задержали. Не узнали. Крылья его пораженные паршой давно потеряли оперенье и нелепым голым цыркулем торчали из спины. Бог-бомж. Бог-урод. А уродов-инвалидов детства даже омоновцам бить западло. А если б омоновцы узнали бога. Ооо! Его давно разыскивали за ряд тяжелых преступлений против корпоративной морали.
Его падение началось давно. Некий ученый солидный бородатый дядя сэр Чарльз Дарвин публично спустил с него штаны и высек.
- Да - был вынужден публично признать бог – я всего лишь отвлеченная философская конструкция, а ваш отец обезьяна.
Его заставили еще попросить прощения за все эти нелепые базарные фокусы бронзового века. Ну там, скрижали-заветы, вода в вино, буханку хлеба на быть тысяч порций. За все обманы и кровопролития неполиткорректных крестовых походов. Попросил. Постепенно теряя авторитет и свои колдовские таланты он выселился на рабочие окраины и далее к крестьянам – земляным узколобым людям – на позорную должность лекаря шарлатана. Играясь в пузыречки со святой водой, общаясь только с нарядными старушками он быстро тупел и забывал последние азы алхимии.
Уже давно демократическим путем избрали и.о.бога мистера индекс Доу Джонса.
Уже давно человечество вышло в космос и сломало последную целку природе с помощью микроскопа и лазера а он все тупил по рабочим окраинам и помойкам бормоча ритуальные проклятья новомодной корпоративной морали.
Девочка затащила бога-абстракцию, невесомого как шепот осенних листьев к себе в конуру и стала о нем заботиться.
Если бы не девочкины заботы, бог бы умер, от какой нибудь позорной старческой болезни. Так, сложив лапки и крылья, высох бы бессильным голубоглазым насекомым за стеклом тотального людского равнодушия.
- Не бойся бог - говорила слабоумная девочка засовывая в беззубый рот богу шоколадные конфеты, талантливо украденные с хозяйского стола. А бог молча, благодарно обсасывал хрустальные безгрешные детские пальчики и вспоминал первые дни творения, дни своей львиной славы и могущества.
Может вы думаете, что между ними, там, в собачьей конуре, что то было? – Богом-бомжем и дурной девочкой?… Но нет – бог, не смотря на свое отчаянное положение, был богом самых честных правил. А девочкин садик-огородик в казенных трусиках еще не превратился во влажный тропический рай. Пронзительно чисто как своего гипотетического дедушку любила бога дурочка.
Они жили какое то время вместе. Хорошо жили. На девочкиных сиротских харчах, на девочкиной сиротской любви бог отъелся и похорошел. Он прикрывал девочку от нечистых взглядов большого несытого города всем своим оставшимся колдовством. Рудиментами крыльев. И девочка как будто поумнела – не пускала больше оловянную слюнную струйку изо рта когда мечтала о высоком.
Пока девочка учила уроки и купалась в океане осенних листьев Бог думал. Уже у него появились кой какие метафизические планы. Намеки грядущих социальных реформ. Он хотел перекроить неудачную человеческую цивилизацию. Скрестить добрую девочку с одним неплохим парнем. Он уже присмотрел ей в Адамы одного мелкого криминала. Уличного хулигана с ростками живого в жестоком асфальтовом сердце.
Но в большом городе бог предполагает, а человек располагает. Учитель-воспитатель уловил в ответах девочки - какие то солнечные намеки, какие то смутные лунные сентенции; серебро незнакомых опасных истин было в ученических тетрадях слабоумного ребенка. Преступную и противоестественную связь с богом установил воспитатель. Прищемил мозолистыми каратистскими пальцами ухо рахиту и доставил куда следует. В суд доставил.
Суд
Председательствовал на суде Морской Огурец. Еще в священной тройке судей была муха. Ее пригласили из соображений политкорректности и плюрализма. И еще, потому что у нее было нарядное золотое брюхо. Муха постоянно напоказ молилась, поднося волосатые лапы к своему сложному нечеловечески красивому лицу, она была надмирно далека от людских страстей. Как правило, она не вмешивалась в течение судебного процесса, позволяя себе вежливо и лаконично какать, только в самых важных документах. Там был и человек, но он был самым неинтересным и невлиятельным персонажем. Энтузиаст. Пожизненный отличник с засахаренным мозгом.
Что касается Морского Огурца, то он был самым-самым главным. У него была своя изысканная и сложная как арабеска история.
Эпос Морского Огурца
Он был необычайным, выдающимся сыном своего народа. Но его неблагодарный народ об этом не знал, – да и как народ мог знать об этом - у всех остальных морских огурцов в голове был только пищеварительный сок и немного песка. Простыми нуждами зоопланктона, холопов мирового океана жили огурцы. У этого морского огурца в голове был черный квадрат Малевича – плотный и злой кусок космической черноты. Соответственно он был страшным декадентом. Пока его собратья, послушно тянули свою бурлацкую лямку в предначертанной природой пищевой цепочке – кушали маленьких и слабеньких существ и залезали в желудок большим и сильным – этот морской огурец изобрел для себя некую альтернативную философию. Каннибализм – вот источник хорошего настроения, вечной молодости и новых удивительных открытий. Его каннибализм носил принципиальный, революционный характер он нападал на собратьев – даже когда был сыт – подплыв, заводил светский разговор и вдруг начинал сладострастно и вдохновенно есть собеседника, даже жрать. Потом записывал свои первобытные подвиги кончиками ресничек в иле, посвящал их некоей прекрасной морской звезде – впрочем, он ее тоже съел со временем. Такие вот страсти творил он в смешной и маленькой огуречной вселенной.
Однажды за ним явилась смерть. У смерти особое, трепетное отношение к своим кузенам-каннибалам, но и к ним она все равно приходит.
Он смог сказать смерти нет. Так и сказал – НЕТ.
«Нет» гораздо важнее чем «да». Вокруг оси «да» вращается порядок мирозданья, но если вы овладели волшебным словом «нет», вы сможете опрокинуть это хваленое мирозданье как архимедовым рычагом.
В течении миллионов лет он сидя на дне океана он повторял волшебное слово «нет». Постепенно выходя за пределы своей маленькой и смешной огуречной вселенной.
А самое главное, из холопов мирового океана он стал аристократом духа. Холоп всегда себя чувствует виноватым, как кусочек еды на накрытом столе. Еда – она всегда виновата. Для нее окружающая вселенная состоит только из потенциальных угроз. А аристократ духа он совсем не такой, он веселый – он всегда на острие ножика направленного внутрь бессильно размякшей еды. Нежно заглядывает аристократ духа в нутро окружающим его существам.
Мощным электрическим полем и некоей формулой проклятия окружил свое маленькое царство огурец. Магическое «нет» было фундаментом этого царства. На миллиметр за миллион лет рос огурец телесно и духовно, на миллиметр за миллион лет, пока наконец не попался.
Неизвестно почему он не был отправлен на сковороду вместе со своими меньшими кишечнополостными братьями, возможно, сказался его врожденный каннибальский шарм, возможно, он уколол повара волшебной ядовитой ресничкой – его оставили жить – но в ранге униженного и оскорбленного. Короче он стал мойщиком унитазов. Стал рядовым секретного братства Mac-Donalds. Там все священно и серьезно как у тамплиеров. Сегодня ты чистишь конюшни-унитазы. Завтра ты накалываешь лепестки-чеки в бесконечные ритуальные гирлянды. А послезавтра! Послезавтра ты уже проводишь утренние построения для ничтожеств навербованных в лабиринтах метро. Химическим карандашом ты отмечаешь новые штурмовые высоты корпоративной морали и могилки для павших в бесчисленных корпоративных сражениях. С улыбкой нарисованной химическим карандашом на деревянном лице ничтожества беззаветно умрут за тебя. А ты победитель. Ты метросексуал и яппи. Ты всеми порами своего существа источаешь ферамоны успеха. Даже твой пот и твое нижнее белье мощно воняют деньгами.
Из маленького смехотворного существа, глубоководного ничтожества он вырос постепенно в яппи. Он рос карьерно и духовно, наращивал-накачивал деликатесное розовое мясо. Вырос.
Этаким двухметровым розовым фаллосом в дорогом деловом костюме – настоящим символом успеха стал он. Глядя на него – постоянно эрегерованного яппи никто бы уже не поверил, что его биография начиналась так несолидно – с рыболовецкого садка, с ресторанного меню.
И женщины никогда не могли отказать такому красивому, излучающему уверенность двухметровому фаллосу. Он щекотал их многочисленными нежными ресничками и приносил добытые со дна океана килограммовые жемчужины. Глупым. А потом занимался с ними любовью. Конечно, секс огромного кишечнополостного с человеческой женщиной это очень странно и совсем не смешно. Экстремальная хирургия на земляничных полях. В общем, то, что оставалось от женщин после любви огурец прятал по спичечным коробкам и хоронил по книжным полкам и цветочным горшкам. Самым неподходящим местам. И никто ему ничего не говорил. Потому что рядовые роботы говорить не умели и не хотели, а высшие жрецы корпоративной морали считали его своим парнем, эталоном, овеществлением большой американской мечты – ведь он был self-made, ведь он поднялся из самых низов, из самых глубин мирового океана.
Кстати, от секса с человеческими женщинами он не получал никакого удовольствия. Просто такова была его эстетическая позиция - как у эксцентричного пожилого джентельмена графства Йоркшир, члена закрытого элитного клуба.
Огурец браконьерствовал изящно. Огурец не злоупотреблял математически исчисленным терпением жрецов. Он всегда чувствовал на себе взгляд их прохладных треугольных глаз и совершал преступления как истинный гурман.
Он добился фантастического успеха во враждебной человеческой среде и занял командные высоты в бизнесе, он стал своим в доску парнем, органичной частью противоречивого и разноцветного человеческого общества, но своей философии не оставил. Нет. В светские салоны, в прямой эфир и даже в детские садики он умудрился протащить свою подводную огуречную мораль.
- Self-made - вещал огурец готовым людям и полуготовым детсадовским человечкам - Self-made, из низов мирового океана, из ультрамариновой глубоководной нищеты вверх в небоскребы, в небо.
- Self-made – хором повторяли граждане катая в нищих ртах незнакомую сладкую формулу успеха.
У него была маленькая книга со страницами из бритвенных лезвий. Такая секретная библия. Туда он записывал золотыми буквами свои победы над женщинами в постели и над мужчинами в бизнесе. Матерные стишки и святая ненависть. Секретная библия была уже практически полна. Мораль изложенной в ней золотой сказки была, в общем-то, проста – морской огурец стоит бесконечно выше всего человечества.
Вот и сейчас глядя на дурную девочку, глубокомысленно моргая тысячью шелковых ресничек морской огурец убеждался в этой простой и древней истине. Собирался убедиться еще раз.
Судебная процедура была бесстыжа и лаконична как признание в любви в устах насильника.
Мнение огурца было известно заранее. Муха глядя золотыми фасеточными глазами прямо в космос тоже высказала свое мнение. Специальные гадатели по рисунку мушиных экскрементов определили, что слабоумная-девочка-рахит виновна. Единственный человек в судейской тройке – потерявший разум засахаренный отличник ничего не сказал – но его никто и не спрашивал.
Сопровождаемый букетами из фотовспышек, любовно облизанный широко и узкоформатными видеокамерами, председатель суда торжественно повел девочку в свой чекистский кабинет.
Сначала огурец изнасиловал девочку. Бережно. Не до смерти. Только казенные трусики порвались и брызнуло брусничное варенье. А потом обещал съесть. У него на мощных розовых гениталиях был полный столовый набор на сто персон. Острые как бритва ножи, вилки и всякие специальные деликатные крючки подарочной гирляндой свисали у него с первобытной анатомии. И тихо музыкально звенели.
Быть съеденным морским огурцом – нет ничего печальней и унизительней. Предположим вы – первый христианин и вас скушал лев. Очень больно, ничего хорошего. Но. Лев это прекрасный героический хищник – гордое и достойное существо. Посредством серии биохимических уравнений лев присоединяет ваше грешное мясо к своему героическому львиному мясу. Он очищает вас. Дистиллирует. И вот вы уже живете за желтым стеклом львиных глаз, вы живете в истории - приветственно вы машете руками сквозь львиные глаза новым гладиатором и мученикам и всему многотысячному неразумному плебсу. В узких христианских кругах – быть съеденным львом – априорный гламур. Это практически гарантированный билет в рай и христианскую историю.
А быть съеденным морским огурцом и превратится в безвестные морские какашки…Вы будете путешествовать по пищеварительной системе морского огурца и осознавать всю глубину падения человеческого рода. Большой город - старый враг девочки снова подступил к ней в лице морского огурца. Город хотел превратить девочку в дерьмо. Хотел поглотить ее мраморными ртами тысяч унитазов. Хотел разобрать ее хрустальное безгрешное тельце рахита на молекулы и растворить в своей витиеватой как древняя письменность канализационной системе.
- Скажи где прячется бог и я не буду тебя есть по чуть-чуть, просто быстро убью. – сказал морской огурец.
- Скажи – подступал город. Город заглядывал в пыточный кабинет тысячеглазыми башнями близнецами. Горд напрягал мощные асфальто – бетонные мускулы и угрожающе морщил фасады и фронтоны. Город весь трясся от ярости и известка летела как перхоть.
Быть - просто быстро убитым - это на самом деле сильный соблазн в некоторых ситуациях современной жизни. Сильнее чем тридцать серебренников, сильнее чем миллион долларов, сильнее чем гарем из Кенов или Барби по выбору. Правильный выбор в такой ситуации могут сделать только настоящие самураи и маленькие слабоумные девочки. Взрослые нормальные люди всегда сделают неправильный выбор.
Морской огурец съел маленькую девочку вместе с трусиками. Вполне намеренно. Что бы заляпанные кровью детские казенные трусики не стали потом предметом нового религиозного культа. Но что то не хватало для полного счастья – все верно – в его маленькой книжке из бритвенных лезвий, в его секретной библии осталась еще одна пустая незаполненная страница. Тезис о превосходстве морского огурца на всем человеческим родом остался недоказанным.
Тогда он велел привести бога. Он и так знал где прячется бог – в собачьей будке слабоумной-девочки-рахита. Он ведь был еще магистр магических искусств. «Отворот-приворот-наворот, на удачу-неудачу, верну любимого- нелюбимого 100% гарантия, оплата по результату, работа по методу вуду-зомбирования, бла-бла-бла» – это он в газету писал. Кстати клиенты никогда не жаловались – колдовство то было настоящее - высочайшей космической пробы, а не как у остальных мурзилок.
Конец
Омоновцы с применением специальных штурмовых средств разрушили собачью будку и схватили бога – теперь узнали – у него немощный костяк крыльев уже подернулся тополиным пухом и перьями и даже на груди где у обычных мужчин волосы - проросли белые лебяжьи перья. Вперемежку с черными орлиными. И смотрел теперь бог не как бомж. Белое бритое лицо. И синие искры – уверенный взгляд гипнотизера.
Огурец надеялся выжать из человеческого бога парочку ценных показанний, парочку витиеватых извинительных предложений, что бы можно было наконец заполнить пустую страничку-лезвие в своем героическом эпосе. Золотыми буквами. И тогда можно будет поставить себе памятник и отправляться в космос, в соседнюю галактику, что бы там насиловать и есть каких нибудь зеленокожих человечков-неудачников. Вламываться к ним в зеленый интимный мир. Бить тяжелым микроскопом по зеленой голове и гениталиям и кричать:
– Ну что сука – признаешь ли себя низшей формой жизни?
Таким образом мечтал морской огурец. И город–мегаполис-мегаломаньяк тоже мечтал наконец избавиться от бога - он давно хотел узурпировать небо и трахать небо мощными бетонными фаллосами - небоскребами близнецами. И кончать в небо разноцветными и разнообразными фейерверками. По особым торжественным случаем. Сеять в чистое девственное небо свои злые пластиковые семена. Ну сколько можно быть половым партнером самому себе.
Так они мечтали. Космос как предчувствие. Оргазм как предчувствие. Но бога еще надо было опустить. Что бы пол коленями поцеловал. Что бы лбом пол поцеловал. Что бы губами уголовный кодекс облыбазал. Что бы понял что он никакой не бог – так, отвлеченная философская категория, болтовня слабоумных детей.
А бог топорщил перья как гордая хищная птица, бог смотрел борзо как бретер Д Артаньян в свои лучшие дни. Любовь одного слабоумного ребенка рахита напитала его так, что он почуствовал свирепость и задор бронзового века. Золотые моисеевы деньки.
- Аз есмь лев – сказал бог. – Аз есмь человеко - льво – орел. Аз есмь грифон - веселый и капризный хищник и бойтесь меня.
Бог пошевелил недоразвитыми крылами и разлетелись чекисты и омоновцы и мухтары в разные стороны. Не помогли им священные формулы конституции вытатуированные по всему телу и даже на бульдожьих породистых мордах. Не помогли им пластиковые родинки и ядовитые бородавки обозначающие священный ранг, разбросанные по всему телу и даже на бульдожьих породистых мордах.
Бог конечно мог сбежать в паралельную галактику – все таки он был волшебное метафизическое существо. Так красиво по английски исчезнуть и оставить человечество под игом морских огурцов. И там где нибудь в райской игрушечной вселенной пить с буддой зеленый чай из кукольной посуды и хихикать над человечеством. Так бы и сделал. Но он ведь был настоящий самурай. Член одного малоизвестного солнечного клана. Для него умереть за любовь слабоумного ребенка рахита, сделать себе харакири за принципы было как коту умыться – раз!
Бог вытащил из кармана штанов портативное ядерное устройство и взорвал его.
Первыми сгорели чекисты-мухтары-омоновцы. У них ведь ничего внутри не было – одна гордыня и боевое отравляющее вещество по типу «Черемуха». Потом сгорели рядовые роботы – не отрываясь от офиссной барщины, не приходя в сознание от цветных телевизионных грез - незаметно и застенчиво - как конфетные фантики в большом костре. Быстро пыхнули. Пфъють.
Потом загорелись высшие жирные жрецы корпоративной морали. Жир не давал сгореть жрецам быстро. Жрецы горели долго и мучительно. Выпучивали треугольные стеклянные очи. Хватались за большие бледные животы беременные миллионами золотых слитков-личинок. Сгорели. Потом сгорел и город –пластиковая сота - а чего ему-сотЕ оставалось делать без маток – жрецов и золотых личинок-слитков. Сгорел Индекс Доу Джонса. Нарцисс. Он как раз яростно онанировал на свое отражение в модных лаковых башмаках, начищенных до зеркального блеска.
Бог и морской огурец сильно обгорели но не до конца. Все таки они были колдунами-тяжеловесами, отвлеченными философскими категориями. Так стояли и смотрели друг на друга – огурец недобро с гангстерским прищуром, из под тысячи сломанных ресничек, а бог синими есенинскими брызгами – уверенным взглядом гипнотизера.
Стояли и смотрели – потом все таки окочурились в наступившую вскоре эпоху радиактивных дождей и ядерной зимы.
Через миллион лет прилетели зеленые человечки и посмертно присудили победу богу и слабоумной маленькой девочке-рахиту. За небольшим преимуществом, техническим нокаутом…