Я посвящаю его Джанку. Не как Тургенев Белинскому, а как рэпперши - всем брошенным женщинам. I dedicate this song...
имя твое не повторяю,
не стало твое имя моим,
хоть и нравится мне его дикость,
но - только как экзотический цветок.
не помню я твоих прикосновений,
они не могли быть, их не было,
как не было и тебя, хоть ты и был.
Но с тобой была - не я!
но со мною был - не ты!
и этих людей лучше забыть нам с тобой,
о, ни к чему нам их вспоминать!
но ты - любой - ты мне родной,
роднее, чем реальный отец или брат.
хоть мне и безразлично,
есть у меня брат или нет где-то далеко,
(все равно, что в другой галактике!),
я хочу спросить: где же ты, брат?
также счастлив ты, как я?
и если несчастлив, то была ли я тому причиной?
и если несчастлив по моей вине -
то счастлива я вдвойне.
это так сладко - причинить боль любимому брату.
так сладко знать, что жизнь его кончена
по вине далекой сестры-любовницы
1
Довольно жизни.
Мне знакома, как село родное,
как напев, похожий на стенанье,
эта жизнь. Из глаз ушло сиянье,
взгляд мой светит мертвою луною.
Десанка Максимович, "Усталость"
Свежей и светлой прохладой
веет в лицо мне февраль.
Новых желаний - не надо,
прошлого счастья - не жаль
Брюсов
Что я собираюсь написать? Я трусливо и фетишистски стараюсь отодвинуть этот момент - то вечер еще не наступил, то неэстетично сидеть не за столом, то нет светильника, при свете которого только и возможно писать что-то. Но за окном белая ночь постепенно превратилась в серую, книги со стола убраны, и зажглась лампа, не работавшая три года. Значит - не надо откладывать. О, как мне не хочется, уже совсем не хочется вспоминать первую неделю февраля! Не потому, что это меня ранит, а потому, что все уже переговорено на тысячу рядов в ночных беседах с собой, в реальных и виртуальных дневниках.
Но недавно я почувствовала, что просто не имею права прятать эту историю. Я должна честно рассказать ее себе от начала до конца, не упуская тропинок, которые ответвляются от главной дороги повествования, ибо они гораздо главнее натуралистических деталей. Я должна рассказать все снова себе, а не конкурсу читательских рассказов и не Книге. Много чего горького в этой истории, если не жеманничать и не врать. Но я все же совру, может быть, кое-где, вернее, оставлю недосказанным. Я не ханжа и не пуританка, но... Мне действительно трудно и отвратительно писать о физических проявлениях любви, причем, красиво и возбуждающе написать я об этом не смогу, да и цель у меня не та. Жизнь тела - это жизнь, но сейчас она мне до боли, до дрожи противна, и шокировать никого я не желаю.
И еще... Мне не жаль себя, я могу показать себя в самых неприглядных положениях. Самобичевание, унижение - все эти черты совсем мои. Но Амр... Не смейтесь, но он остается в моей душе чем-то вроде ангела-хранителя. Разумом я знаю и говорю вам - это человек, в котором я не увидела человека, и потому не могу описать его беспристрастно. А каким уж он был для меня, судить не мне, какие очки я надела - черные или розовые. Пусть так и остается противоречиво, пусть этот мальчик (именно, что мальчик, хоть и старше меня на 5 лет) представится вам, нарисованный противоречиями моего разума и моего чутья - порой весьма сентиментального чутья.
Я останавливаюсь на этом. Мне страшно начинать рассказ. Я вдруг хочу стать некой Нана Ямада, которую любит американский мальчик Дасти, быть для кого-то "Алмазом Японии", постоянным предметом восхищения (наверное, эта Нана очень спокойна и уверена в себе) и не быть больше дурацкой девочкой, которая вечно оказывается в дурацком положении.
Не знаю, сколько еще буду уговаривать себя начать. Ну же! Некому больше, кроме тебя, рассказать это. И времени у тебя не так уж и много. Другая волна захлестнет эту, и все забудется. До восьмидесяти лет.
В Египте оказалось тогда на редкость холодно. Почему-то всегда, уезжая отдыхать, думаешь, что за пределами Вартовска начинаются тропические джунгли - плевать, Чехия это, Германия или Болгария.
Но от Африки я ждала большего. Неужели она думала, что мне будет достаточно увидеть из самолета яркие голубые полумесяцы воды и уже влюбиться навсегда? Ужасный, ночной ветер, такой, что, выйдя на балкон, невозможно было даже и подумать о том, чтобы щелкнуть зажигалкой и зажечь сигарету. Холодный ветер, заставляющий пальмы стелиться чуть ли не до земли. Абсолютно невтемачное солнце, неизвестно для какой цели выползшее на небо - для декорации. Такой мне показалась Африка.
Впрочем, стоял февраль.
Впрочем, мне было как-то наплевать. Как и всякий турист, я капризно хотела за свои деньги получить желаемую погоду.
Впрочем, вру. Ничего этого я не хотела. Все мне было по фиг. Сердце было, как слоеный торт: верхний корж - детская радость оттого, что мы с Лизой без родителей и свободны, а нижний корж - закаменевшее упадочное состояние, черное сердце, от которого никак не могла отмереть старая любовь, а в качестве крема - легкий пофигизм: "Будь, что будет, а если что, можно всегда напиться."
И я представить не могла, что всего через несколько дней мне суждено будет измениться. Что ж, Бог сделал мир в семь дней, моя новая жизнь, в столько же дней сотворенная, ничуть не лучше и не хуже нашего земного мира.
Правда, было предвестье перемен, было. Как только мы распаковали вещи - Боже, я сейчас даже не помню номер нашего номера! - я пошла в душ. Он был совершенно массажный, тяжелый и прикрепленный к стене. И я выдержала потоки воды - мощные -, более того, под ними мне вдруг стало легко и смешно. Стою под душем и смеюсь. Истерия? Нет, именно светлая радость.
Нежного цвета ледяное море нас разочаровало. Идти было некуда, отель находился "далеко от цивилизации". Оставался только бассейн.
Мда, бассейн, видимо, роковое место роковых встреч. Это я так, иронизирую. Просто у девочки Дельфины, которую я читала в интернете, знакомство с ее счастливо-несчастной любовью - амстердамским турком - произошло около бассейна.
Вы, наверное, уже поняли, что сейчас будет совершаться завязка романа (и тут я опять подумала о конкурсе читательских рассказов. Молчи, глупенькое тщеславие! Ничтожество! Уж если думать, так сразу о Нобелевской премии, не меньше). Я даже начала волноваться.
Но, на самом деле, ничего судьбоносного не произошло. Все лежаки были заняты. Мы робко подождали, пока нам кто-нить чё-нить предложит, а потом решили уйти. Но мне, по синдрому капризной туристки, стало "абыдно", и мы собрались использовать последний шанс - подойти к толпе, по-видимому, персонала и потребовать лежаки немедля.
Когда я его увидела... Возможно, что и случилось затмение в мозгах, землетрясение в сердце, если и случилось, то очень глубоко. Я ничего такого не заметила. Просто увидела в этой толпе белую футболку, темные очки, и самое главное - прическу, какую-то рифленую, как чипсы "Эстрелла".
Ну, вот, никакой романтики с самого начала. Просто, милый Амр, даже в этой исповеди я не могу говорить о тебе в романтическом ключе. Ты бы не обиделся, я знаю, сравнение с чипсами не так уж и страшно. Называла я тебя и похуже. Я же любя. Милый мой брат (?).
Может, я и подошла к нему, потому что подсознательно хотела спросить, как он сделал такую причу, а вовсе не про эти дрянные лежаки.
Странно, но за все семь дней этого подсознательного вопроса я так и не задала. Забыла.
И почему я подошла к нему? Те, кто уверен в том, что судьба в их руках, не умаляйте, прошу вас, значения грозно-милостливой судьбы! Мы ничего не значим в борьбе с ней. Амр, ведь я всего лишь плыла по течению – и когда хотела этого, и когда не хотела; волны прилива просто выбросили меня на берег твоей земли. И я, беззаботная, не желала знать, что после прилива неизбежно бывает отлив, и не удержаться, как ни вцепляйся в ускользающий песок…
2
А вот гирлянда желтая квадратных фонарей.
Египет! сила странная в неяркости твоей!
Пронизывает глуби все твой беспощадный луч,
И тянется властительно с земли до хмурых туч.
Брюсов, "Фонарики"
Как тяжело снова браться за это. Почти физически мне невыносимо сейчас думать, как я должна описать события последующие. Никогда я себя так не мучила, даже в универе, или когда задавали писать сочинение.
Но я сажусь и заставляю себя писать. И в эти минуты я не чувствую благодарной нежности к далекому, почти несуществующему Амру, я его почти ненавижу так же, как овощной суп на третий день диеты. С каждым днем мне все тяжелее воскрешать прошлое, оно становится почти невидимым. И потому я заставляю себя писать. Даже не я, не знаю, кто мною управляет, но я должна. Итак. Мы разговорились о какой-то ерунде тогда.
Во всех южных людях есть облицовка юмора и легкости, и никогда нельзя сказать, есть ли у них еще что-то за душой, или там, как сквозняк, бродит эта легкость. Но я полагаю, что все-таки есть, а иначе полмира было бы "петыми дураками".
По крайней мере, тогда у меня даже близко не было таких мыслей, я даже не подумала что-то вроде "симпатичный мальчик".
Выяснилось, что он не персонал, а дайвер, потом, когда освободились лежаки, он принес нам с Лизой полотенца, мы были очень довольны таким сервисом, - и всё. В голове у меня, видимо, было так темно и мрачно, что я даже не услышала, что он предложил нам вечером пойти на дискотеку в отелевский клуб, а Лиза услышала это только наполовину.
Темные мои мысли. О чем я тогда думала? Не помню, точно не помню. Полгода не могла освободиться от старой любви, уже ушедшей, но оставившей осложнения на сердце, душу и даже тело. Я много пила тогда, может, даже и не много, но пьянела моментально. Одна злая мысль была у меня в голове - переспать с кем угодно, кто подвернется, это явно поможет забыть свои глупые томления. Черт знает, почему я так решила. Но мне упорно никто не "подворачивался", и тут вот, пожалуйста, появился Амр.
Вечером мы пили коктейли в найт клубе - чинно, невинно и пресно. Это все было настолько незначительно... Невесело, неотстойно, - никак. Может быть, сейчас я злюсь на этот вечер и коверкаю его нарочно, потому что просто не хочу о нем писать? Может быть. Но когда я о нем вспоминаю - он действительно ничего не значил, и ничего не решил ни в чьей судьбе. Так, что-то вроде - "ну, за знакомство!". Может, жалкие-грязные мыслишки о том, чтобы использовать объект (Амра то есть, но у меня долго оставалась эта циническая терминология) тогда уже появились. Но - ах! В эту же ночь мы с Лизой уезжали на экскурсию в Каир. В Гизу.
"Когда мне говорят: "Александрия!", я вижу...". Когда я думаю - "Гиза", то вижу желто-голубой бледный туман, что-то такое нереальное и реальное одновременно. Когда-то давно, у косметолога, одна женщина рассказывала, что от Пирамид темные ощущения, тяжесть, а греческие храмы, напротив, светлые и открытые. Я не хочу ее светлых античных храмов! Мрачное настроение Пирамид - возможно. Но как может быть мрачным бледно-желтое, бледно-голубое, почти прозрачное? Я не могу говорить связно, я путаю слова (на спинке стула у меня висит джинсовая куртка - бледно-желто-голубая).
Я... не знаю. Я давно перестала скучать по Амру, но по Пирамидам тоска становится все сильнее. Такого со мной не было еще - предпочесть что-то неживое человеку? И все же, я выбираю Гизу. "Покидаю я Александрию и долго видеть ее не буду!". Может, я вернусь туда лет через десять. Через двадцать. Через тридцать. Через жизнь?
Но я рассказываю о людях. Вроде бы как об Амре, но все же о себе (каждый рассказывает о себе, потому что – «познай себя», а познавать других – как? Это получается так самоуверенно.. И очерково..). О любви. Я пишу о любви и живу «о любви». Не буду тревожить Пирамиды, описывать их, материализовать на бумаге.
3
Temptation, sensations, vibrations
My one night stand
Mis-Teeq, "One-night stand"
I don't think I suit my face
PSB, "Happiness is an option"
Тогда я не думала соблазнить его. Просто лениво хотела, но таких мимолетных желаний у меня слишком много, чтобы еще к ним прислушиваться и выполнять их. Я, видите ли, такая загадочная. Я никому в этом не признавалась, потому что стыдно. В смысле - подругам. Среди женщин такие мои качества не ценятся. Подруги скорей оценят мою деликатность, умение выслушать, чем мою другую сторону, где я не милая интеллигентная девочка, а обычная шлюха, готовая отдаться любому, готовая выполнить все желания того, кто меня захочет, готовая слушаться униженно и с радостью считать себя не больше - не меньше как источником удовольствия для мужчин.
Пожалуйста, не пугайтесь, я не такая уж и безумная вакханка, это одна моя сторона, которая часто подавляется другой - другая своим язвительным умом высмеивает все, не верит мужчинам, не верит никому, но ее как раз-то все время обманывают.
В общем, я довольно невинна, но так получилось, что мои подруги еще невиннее меня, так что я частенько осуждаюсь ими как не имеющая девической гордости, чести, чувства собственного достоинства.
В глаза или за глаза - неважно. Они правы. Как страшно это обнаружить, что у тебя нет чувства себя. Вы, рассудительные и разумно-эгоистичные, знали ли вы такое? Когда ты живешь, вяло пытаясь защищать свое "я", свои принципы, которых на самом деле нет, и не видишь в этом никакого смысла. Но - надо! Иначе кто-нибудь увидит, все увидят, и - растопчут. И - нет тебя. Поймите, это очень, очень тяжело жить в этом мире без принципов, а только в соответствии с инстинктами и интуицией.
Что ж, Амр... Я, похоже, сегодня не могу писать о тебе. Ты бы и на этот раз меня простил, что я уделяю столь много времени Пирамидам и своей шлюховатости, а не тебе, как это должно было быть.
Конечно, ты бы простил, потому что я была тебе, честно признаться (вздох) ...совершенно безразлична. И я признаю это. Но именно поэтому твоя короткая недельная забота обо мне ценится гораздо дороже, чем забота родителей о ребенке или мужа о жене.
В этих случаях - эгоизм. Родитель заботится о ребенке, потому что в нем - его жизнь, если с ребенком что-то случится, родитель не перенесет. Потому что он его ЛЮБИТ. Эгоизм - заботиться о другом, чтобы было хорошо тебе. Моя жизнь не была равна твоей, Амр. Никак. Особых чувств тоже не было, кроме нежной веселости вместе. Я не была дорога тебе, но ты все равно заботился обо мне - ради меня, а не ради себя.
Да и что мне эта забота? Купить пиво, поинтересоваться моей семьей, сказать, чтобы не бросала универ ("...а иначе попадешь в убежище для заблудших девочек совсем молодой". Шучу. Такого он не подразумевал.)? Нет. Это - сделать так, чтоб мне было спокойно, чтоб смятенная душа успокоилась у него на плече. Так оно и было. Спасибо тебе. Холодное "спасибо", ведь сейчас я сама научилась себя успокаивать. Спокойной ночи, Амр.
4
Мы пьем не потому, что тянемся к веселью,
И не разнузданность себе мы ставим целью.
Мы от самих себя хотим на миг уйти,
И только потому к хмельному склонны зелью.
Омар Хайям
Еще один день, еще один зачет сдан, и я ухожу куда-то все дальше и дальше. Состояние абсолютного счастья - и припадок с горькими, именно жгучими слезами. Все очень, очень странно. Все не то, не то. Все гуляют друг с другом, ибо сейчас фестиваль "Самотлорские ночи", а я сижу за столом и позволяю себе глупые фразы. Я зачеркну их, наверное, ведь это готовая исповедь, которую нельзя ни переписывать, ни перепечатывать, а протянуть - кому? - сгорая от стыда. Мне стыдно, каждая строчка давит стыдом, и становлюсь противна себе и я, и все, кто меня окружает, и все, что со мной происходит.
На следующий день после экскурсии мы встретились и поехали на дискотеку. Легко сказать - "встретились". Мы были слегка уязвлены, когда по возвращении не нашли наших новых знакомых ни у бассейна, ни в отеле. Но я сама себе в этом ни за что не созналась бы - что хочу найти, или лучше - куда лучше! - быть найденной. И это все псевдодевическая гордость, мещанское жеманство. Я готова на шею при встрече кинуться, а все равно сдерживаюсь, ну, и что?
Господи! Совершенно реально ощущаю, как рождаются никакие строчки красного цвета. В пасте ручки ли дело, в старом ли рок-н-ролле, который крутят соседи сверху? Я откидываюсь на спинку стула и пытаюсь полюбоваться на себя в зеркало, думая о себе в третьем лице. Мне не легче, и этот проклятый рок-н-ролл звучит все громче над головой.
Так и быть... Все же вечером мы встретились. И пошли на дискотеку. В тот вечер я уже твердо знала, что мне нужно. Я пыталась внушить себе, что это красивый инстинкт, это капризное желание тела, а не злость иссушенного сердца. Лиза разумно сомневалась, стоит ли ехать неизвестно куда с почти незнакомыми иностранцами. Я смотрела взбесившимися глазами ей мимо глаз, и гнала, гнала всякую чушь, пытаясь подогнать ее под разумные аргументы. Я не хотела слушать Лизу. Может, она была права, но попробуйте что-нибудь доказать суке, когда у нее течка. Грубо! Но верно.
В этот вечер, еще до встречи с Амром, мы с Лизой гуляли возле бассейна ( больше гулять было и некуда). Ночь, ветер, холодно. И в сердце у меня - ночь, ветер, холодно. Нет там уже того, кого я долго не могла назвать по имени - Леша. И без него так пусто. В тот миг мне показалось, что умерло даже прошлое.
И во мне медленно выросла злоба.
Заполучить кого угодно. Желательно, чтобы в нем было меньше человека. Ненавижу. Если попадется человек - ему же хуже, растопчу и живую душу, и искренность.
Все это было мое состояние, Амр, когда я целовала тебя. Но я не жалею, что это было так. Почему?
У меня ведь была еще одна дискотека, несколько месяцев назад, в ноябре. И было почти то же.
- Водки побольше! - сказала я бармену, который делал нам с Ирой "Отвертку". Мы стояли и пили, изображая заправских алкашек, когда из ниоткуда вдруг возник вкрадчивый голос: "Девушки, приглашаем вас за наш столик, ничего вы не должны, просто так..." Ля-ля-ля, бля-бля-бля.
Это было какое-то существо в черной водолазке. На такую даже смотришь - и чувствуешь, что колется, и шея закрыта, как в колючем песке - сразу противно представить, что я бы могла такое одеть на дискотеку.
Он был противный. Это было противное существо! Но подожди, успокойся, это еще не самое противное. Оно дальше.
Оттолкнувшись от Иры, я упала через толпу на Катю со Светой и сообщила, что нас "какие-то пидоры приглашают за свой столик".
О, как бы я хотела сейчас сказать, мол, так напилась, что ничего и не помню! Я помню все, хоть и прошла все стадии опьянения. И свое вульгарно-пьяное хихиканье с существом в водолазке, и его поцелуи - в отличие от всего остального совсем не противные почему-то; "Да, - думало мое парящее где-то трезвое "Я", - А ведь Леша все пытался меня убедить, что все прикосновенья, кроме как его, будут мне гадки".
И я не могу оправдаться никак, потому что зачем-то оставила ему свой телефон, неужели пьяная вдребодан смогла бы цифры правильно назвать?
Наутро было настоящее похмелье, когда я осознала свое грехопаденье - дикий стыд, и тоска вгрызается в сердце. Ира была со мной холодна и насмешлива - ведь это не она вчера была с этим.. с этой... Я не могу, меня душит субъективная оценочность. Мне до сих пор гадко и грязно.
Самое интересное было то, что эта мерзь позвонила на следующий день в двенадцать ночи (смешно звучит!), когда я отпаивалась после истерики "Новопасситом". Послала, конечно, подальше. Но, Боже мой, зачем было напоминать, с каким убожеством я вчера чуть было не пошла в машину, выражаясь мерзостным языком той же мерзи - "заниматься любовью"?
Но это ведь не Нижневартовск, и рядом со мной (вернее, на переднем сиденьи) не серенькая самодовольная рожа, а... А что? Именно - "что". Зачем мне "кто"?
Ну что ж, приедем, выпьем, потанцуем - разберемся, что ты есть такое, милый мальчик Амр.
Мы едем на дискотеку.
5
Downtown's been caught by the hysteria
People scream and shout
A generation's on the move
When disco spreads like a bacteria
These lonely days are right
Welcome the passion of the groove
The golden years
The silver tears
You wore a tie like Richard Gere
I wanna get down
You spin me around
I stand on the borderline
Crying at the discoteque
Alcazar, "Crying at the discoteque"
Умираю я от скуки,
ах вы б***и, ах вы с**и,
дайте, дайте мне араба!
(сильно страшного не надо!)
Наше народное творчество от 5.02.01
Первый раз вижу такой дискоклуб - как гигантский чум или шатер. Стоит на песке, но посередине - самый настоящий твердый танцпол, а рядом со столиками расставлены какие-то жаровни - зима. И кругом одни мужчины, мужчины. Лиза с опаской: "Блин, кофту бы снять, жарко...". "Но" остается недоговоренным, хотя я сразу все понимаю.
Через полчаса мы поняли, что никого не интересуем. Половина этих мужчин явно были геи (правда, выглядели они не как сладкие восточные мальчики, а как бомжеватые хиппи). Более-менее экзотичная дискотека. По крайней мере, не находится в списке злачных мест для американских моряков.
Не хотела, не хотела я в тот вечер человека. Так уж сложилось, что я была уверена: я достойна только тупого самца.
Амр, я вижу в свое окно белый угол дома и кусок неба, неопрятного и некрасивого. Я все хочу заглянуть за этот угол, Амр, но, как ни тянусь взглядом, вижу одни антенны на крыше дома напротив. Я знаю, что там за углом, но заглянуть из своего окна за этот угол не смогу никогда. Ты мне не позволил заглянуть за твой белый угол, который тебя защищал от всяких пьяных девиц, тащущихся по уан-найт стэндам. Я старше, вечнее тебя, но какая боль была в тебе, я не узнаю никогда.
Вначале была веселая (с его стороны) болтовня, легкий словесный флирт. Я пыталась вывернуть машину разговора куда-нибудь в темный лесок, вылезти вообще из этой машины, я не умею водить, я не люблю машины, я не люблю разговаривать!
Мы с Лизой вышли в туалет, постояли у зеркала, и я сердито сказала: "Похоже, приставать ко мне не собираются.". "Ну и хорошо! Это же наоборот хорошо!" - Лиза, сердито, но по-другому. У нее – своя любовь, не имеющая отношения к африканской звездчатой ночи, пластмассовым голубым фишкам из дискоклуба и рифленой прическе (жесткие, темные волосы, мягкие, темные глаза, в которые я смотрю, но и это не имеет отношения к любви).
И правда, почему не приставал, скажите? Была ли это расчетливая осторожность по отношению к непоследовательной русской девице, а официально - гражданке другого государства, или какая-то романтическая галантность, или просто игра? Одно ясно - я так глубоко не вдавалась в мысли, главное было - сделать.
Я долго видела Амра как героя комиксов (а как вы хотели? шпаги и плаща не предвидится, жизнь - комедия, любовь - комедия, я - неуклюжая девушка из клипа "I could never be your woman") - темные очки, футболка, прическа, гаврошевские штаны. Рентгеном, своим циничным глупым рентгеном - холодными глазами -я видела, казалось, его сущность - цельный, простой, не слишком умный, но милый, чувство юмора пропорционально самовлюбленности. Прости, прости меня. Амр. Ты был сложным - не я. "Ты странная, Джулия. И я тоже странный".
Наверное, сонм моих охраняющих духов хихикает, когда видит, как дура пытается окутать себя стервизмом-цинизмом.
Я прижимала свою голую ногу у его ноге и, небрежно: "Знаешь, уан-найт стэнды - это моё!". Он несколько смущен (приятно смущен, впрочем, но голой коленкой, а отнюдь не фразой): "Ты мне кажешься родной. У тебя лицо, как у ангела." Вот как, а я ему - про одну ночь. А я ему - коленкой чуть ли не в лицо.
Вызвать желанные приставания оказалось просто: "I like when you touch me" - и через несколько минут я уже сидела у него на коленях. Вот как просто все.
Страсть передается через глаза - как горящая спичка зажигает другую, так и ты смотришь прямо в глаза и через минуту видишь в них то же пламя, что и в твоих. Огонь разрастается быстро.
Мне не было стыдно ни тогда, ни после, ни сейчас. Наутро я оглядывалась вокруг в поисках обвинителей от совести, но я стояла на дороге, а не в зале суда, и мне было просто хорошо. И сладко было, и лихорадочно, но так, когда высокая температура, сильный жар, а не долгая, выматывающая - 37. Как моя воспаленная полулюбовь к Леше последние месяцы до этого.
Сегодня ночью мне снился сон. Я была влюблена в идиота в лице Димы и Нейла Теннанта. Нежно, тающе, как в снах я всегда люблю идиотов. Мы никак не могли найти губы друг друга - они будто перемещались по лицу. И все-таки, поцелуй состоялся - неоконченный. Так, будто должен продолжиться в реальности. Я слишком долго была весталкой, может, это предвестье будущего? Я так счастлива знать (хотя бы во сне), что губы нужны не только для того. чтобы закусывать верхнюю-нижнюю от волнения. до бледности, когда тянешь экзаменационный билет.
И еще у идиота были женские золотые сережки с рубинами. Ярко!
6
наступил новый год. я люблю и я мыслю..мыслю как мне не любить. он был моей любовью, потом-моей жизнью, а сейчас стал мной. это болезнь. я теперь абсолютно поняла что значат песенные "без тебя нет меня". все что было раньше-оно было.я боюсь быть в ответе, я не буду в ответе, я не могу этого. это болезнь, да..люди живут и с раком и со спидом. но этой болезни видеть я не могу-как человек обнаруживает у себя неизвестную. как мне с ней жить я не знаю. без него я себя не чувствую. а с ним я не буду. не было бы расстояния - все равно бы не было ничего. грустно-безумно. грустно - жеманное, тихое слово+ безумно. безумно тихо. кто первый не выдержит - я или сердце? меньше думать, меньше говорить - и все бы.. все.. но ничего не будет. ни с ним, ни без него я не могу жить. Боже, как это все ненормально. как это хронически ненормально. я готова так всю жизнь но!жизнь!!жизнь! но жизнь у меня только с ним..не будь расстояния - невозможно находиться рядом каждую минуту. только вылечиться? разница между мной и больным - чтобы жить, мне НЕ надо лечиться. вылечусь - буду не я.
ожило мое сердце. тем ожило, что начало болеть. если у тебя что то болит, значит ты жив. я хочу жить. я хочу жить. как угодно, но - жить. любить его.
Дневник, 6 января 2001 года.
Почти тихая ночь, когда я одна в квартире. Все фетиши были бы на месте, если бы не папа в зале. Он смотрит телевизор, а я лежу в спальне, высунув ногу за пределы кровати. Это не моя спальня - мамина - , и отовсюду - иконы и кресты. Взгляда икон я не чувствую, это просто картины, а не глаза Бога, потому писать я все же буду.
Мне почему-то кажется, что должен позвонить Леша. Удивительно - все давно кончено, а какая-то нить все еще тянется. Амр рассказал мне, что любил девушку из Голландии, но ее родители были против, и все закончилось ничем. Это же моя история.. Мое зеркало. Александрия-Амстердам может быть равно Нижневартовск-Казань. Весь прикол в том, что у нас с Лешей все закончилось именно - никак и ничем. Особой причины расставаться не было, он меня любит до сих пор, я уверена, и я буду упиваться до конца, что полюбить он никого больше не сможет (а я сильная, я смогу?!). Просто устали от вечных невстреч два слабых, мерзких извращенца. Ну, за свою душу я еще поборюсь, это он пробудил во мне темную извращенность, но по сравнению с ним я все равно светлый ребенок.
Но мы - интеллектуалы. Утонченные декадентские страдания нам были в кайф. Но как могла белобрысая пышная голландка (пусть она стройная и нежная, пусть, это неважно) с туповатым взглядом и черным лифчиком под белой майкой прочувствовать то же, что и я? Нет, Амр. Ты ей просто оказался не нужен, как и я тебе. А Леша... Ему, видите ли, нравилось страдать по далекой призрачной девушке, мечте мечты его, время от времени мучить ее своими кибер-фантазиями, но вовлечь эту неземную любовь в свою земную жизнь - увольте! (Почему мужчинам так нравится смачно называть себя подлецами?). Земную жизнь его я почувствовала на три дня. Потом эта великая любовь начала умирать.
По неловким объятьям, даже по взгляду понятно было, что Амр вовсе не искусный любовник и не плэйбой. К тому же, я его еще не любила. Но у нас было - была одна лихорадка на двоих, на дискотеке, под столом, на заднем сиденье, в сознании, в моем сознании она еще не потухла.
Да, я забыла сказать, почему все осталось без продолжения в тот вечер. Когда он предложил поехать на черт знает чью квартиру, я начала быстро пятиться назад, вежливо раскланиваясь. Я банально струсила. Как же это можно - взять и убить прямо сейчас свою и так уже полумертвую обреченную любовь к Леше, хотя поможет ей только эвтаназия? Одно дело - искать того, с кем бы переспать, а другое дело - сделать это прямо сейчас. Нет, нет, пожалуйста, не надо! Что-то мне эти отнекивания напоминают... К слову - мои любимые книги - "Обломов", "Лолита", "Властелин колец".
Как весело мне сегодня! Пусть далеко впереди я вижу горе и испытания - да, именно осенью ждет меня, притаившись, беда, которая меня, может, сломает, а может, не сломает. Я чувствую ее всем телом, но не могу насторожиться и угрюмо загрустить. Мне весело, и пусть даже за вечер к нам пристали только нескладные таджики, я все равно чувствую себя - весело. Зато у меня золотистые матово-пушистые волосы, пробивающиеся скулы на месте бывших щек и расплывчатые губы. Зато у меня сваливаются джинсы ( поясняю - я похудела. Для меня это, знаете ли, венец всех желаний) !
Зато я не очень теперь оглядываюсь на жизнь других, мне надо начинать строить свою - о, слово-то какое - "строить"- случайно написалось. Пусть будет.
И главное - я не боюсь предыдущих несчастий, хотя знаю, что они будут бурей. Но я не боюсь, мне весело.
Под горестную песню сирен ("The dream i had of you"), которая меня немного напугала, все же продолжаю описывать тот вечер. С четвертое на пятое или с пятое на шестое февраля? Ту ночь.
Сирены, перестаньте! Эти завывания вмиг сделали меня тоскливой.
Когда мне страшно или тоскливо, я сразу вспоминаю своих бывших любовников, чтобы спрятаться в их успокаивающих руках. Это моя первая мысль бывает, а потом - они ушли из твоей жизни, успокой себя сама. И это так. Они ушли.
Вот тогда я наверное также вцепилась в Амра, как кошка цепляется когтями за дерево, когда боится слезать. Я не помню, как мы ушли с дискотеки и как сели в машину. Я хотела, чтобы ты спас меня тогда.. От кого? От чего? Не знаю, не знаю ничего...
Если кто-то будет это читать, то перед вами - страннейший пример смены настроения за пять минут. Простите меня, но я ушла в тоску. Виноваты сирены?
Заключение
Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.
Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.
М.Цветаева
Я плачу сейчас впервые за несколько месяцев не теми слезами, которые жгут глаза до боли, и не истеричными рыданиями без слез, а нормальными, горячими, из сердца.
Я больше ничего не смогу написать к этому своему незаконченному и почти не начатому роману об Амре, обо мне, о неделе, о любви - прошлой и тоже почти неначатой. Я бы могла рассказать, как я проверяла электронную почту в полночь, и не находила там ничего, как мы так и не попрощались окончательно, потому что машина за нами с Лизой пришла раньше на пятнадцать минут, как он спросил, что я буду пить - чай или кофе, я сказала - чай, а он не расслышал, и я покорно пила кофе, и мне было не до кофе и не до чая, как не хотелось думать, зачем я пришла в его квартиру, и что будет потом, когда я допью кофе, как он был недоволен моей татуировкой "Продажа только совершеннолетним", как я гадала ему по руке, и смеялась, что линия Ума у него короткая, а уже дома узнала, что это была линия Сердца, как я думала, что буду вспоминать его, слушая одну песню, а на самом деле вспоминаю, слушая совсем другую, как в четверг безумно хотела, чтобы он появился, а когда он материализовался, нежность улетучилась, и меня хватило только на холодное "hi". Но я не смогу.
Потому что - жизнь начала страшно меняться.
Потому что - я слушаю Hailie's Song и плачу. Сейчас откручу ее к началу и буду плакать снова.
Потому что - часть жизни, связанная с моим ангелом ( Амр, это ты!) и бывшая его гордостью (должная быть), результатом моего спасения им - этот отрезок жизни подошел к концу. Дальше я пойду сама.
Наверное, я выхожу из дымчатой пустыни, где позади руины, а вокруг - бледно-голубое небо. Я пойду уже не по пустыне, я люблю тебя, Амр, но я тебя уже не помню, разрываясь между стервой и мать-Терезой, шлюхой и монашкой, Амр, на очереди - следующие горести и следующий ангел, который будет спасать меня от них. Я уже вижу их - чувствую: "прижалась у сердца стальная перчатка".
И я прощаюсь с той жизнью, которую ты (и высшие силы. И судьба) подарил мне.
Дальше я пойду одна.
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА. СОН.
И, сраженный словами ответа,
Задрожав, как на ветке листы,
Как сухие под ветром листы,
Я вскричал: "Значит, умерло лето,
Это осень и сон черноты,
Небеса потемневшего цвета.
Ровно год, как на кладбище лета
Я здесь ночью октябрьской блуждал,
Я здесь с ношею мертвой блуждал, -
Эта ночь была - ночь без просвета,
Самый год в эту ночь умирал, -
Что за демон сюда нас зазвал?
О, я знаю теперь: это - Обер,
О, я знаю теперь: это - Вир,
Это - дымное озеро Обер
И излюбленный ведьмами Вир".
Эдгар По, "Улялюм"
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
Борис Пастернак, "Свидание"
Ах, Иоканаан, Иоканаан, ты был единственным человеком, кого я любила. Все прочие мне ненавистны...
Оскар Уайльд, "Саломея"
Первый раз он приснился мне, да и то не он. Я снова в Хургаде, и в последний день, украдкой от мамы и Лизы выбралась на пляж. Попросила Домославского (он был так рад чему-то, прыгал и веселился) позвать Амра, потому что поняла, что надо все равно его увидеть, и иначе я не могу. Сижу, солнце, песок, и вижу - он идет с плэйером. Он - не он. Вижу - и не понимаю, как он мог мне нравится. Холодно пожимаю ему руку: "Садись". Никакой нежности не чувствую. Одна холодная злость. Он - не он. Как на плохом рисунке Пикассо - глаза враскос, перпендикулярно рту, взлохмаченная шевелюра. И узкое какое-то тело - самое главное, что меня убедило - это не он. "Почему ты сам на себя не похож?" "Понимаешь, это связано с арестом и т.д." - тупые объяснения. Когда вернулась, то заплакала. Я знаю, что мой Амр - его нет уже на Земле, а они сыграли злую шутку и подослали ко мне другого.
Страшный сон. Я была так испугана, когда пробудилась. Что-то толклось в голове - в чем дело? Во сне я поняла, что он умер, мой родной, мой ангел, и во сне мне было это ужасно ощущать.
Я, оказывается, люблю тебя, Амр. Ты остался на дне моей реки. А остальные скользят по моей судьбе, как водомерки по поверхности воды. А ты остался на дне. Все ушли - ты остался.
Мне так жаль, что я не мусульманка, не та твоя голландка, и почему ты не просто мужчина, а мой ангел?.. И почему ты был, а не есть?.. Почему твоя миссия была - спасти меня от старой любви, а не дать мне свою?..
Я и понимаю, и не понимаю, Амр.
Но это - судьба, и любить тебя на дне сердца - это судьба моя.
(март-июнь 2002)