- Кому, как не мне, рассказывать вам о прошлом! Ведь мне, между прочим, уже триста пятьдесят лет. Или что-то около, хм, того.
Вы можете продолжить удивляться. А я вот на ваших похоронах удивляться не буду. Нет, не буду, молодые люди. И у внуков ваших на похоронах удивляться не буду.
Никто не верит, между прочим, что я такой, хм, пожилой. Только вот о старости не надо. Я не старый, я пожилой. Потому что пожил, но не постарел.
Что, вам тоже так хочется? Я вас понимаю: в двадцать первом ещё веке всё хотели продлить человеческую жизнь. Ну, врачи хотели. А не вышло. Потому что врачи хотели этого добра людям на халяву дать. В крайнем случае за деньги.
А мне это, между прочим, за особые заслуги. Она так и сказала.
Кто - она? Ну, это надо с самого начала рассказывать.
А начало простое. Я, как и все нормальные пионеры, мечтал дожить до двухтысячного года. Товарищ Хрущёв к тому времени, между прочим, обещал коммунизм, и даже раньше. И ведь построили же!
Да, ну вот. Я ещё годы считал. Мне в двухтысячном должно было исполниться пятьдесят. Я, между прочим, ещё прикидывал, что люди к тому времени сделать успеют. И выходило так, что люди победят американцев, слетают на Марс и растопят Антарктиду.
Ну, вы знаете, так и вышло. Мы им обрушили две башни, и все империалисты погибли. А про Марс и Антарктиду рассказывать не буду.
Да, ну вот. Я, между прочим, на чужом горбу в коммунизм въезжать не собирался. Я его старался приблизить. Не горб, хм, а коммунизм. К себе и ко всем, хм, нам. А что может сделать человек в десять лет? Понятно, не в космос слетать и не Антарктиду растопить. А может он делать маленькие добрые дела. И очень даже может, между прочим.
Так что у меня на счету было сто двадцать скворечников, пять центнеров макулатуры, и я ещё участвовал во всех концертах для подшефных. Но это, понятно, всё на виду, и не отличишь, от сердца или для галочки. Ну, может, кроме скворечников.
Поэтому я больше любил старушек через дорогу переводить. Оно всегда от сердца, между прочим.
И вот как-то раз я, хм, как раз переводил через дорогу старушку. А старушка была какая-то не такая. Вместо клюки у неё был какой-то посох дурацкий, хм, с рогулькой, и пахло от неё как из школьного подвала. Ну, это я сейчас знаю, что никакая она не не такая, а всем старушкам старушка. Потому что это была Смерть, между прочим.
Да, ну вот. Я её переводил, а улица широкая, и зелёный свет машинам уже зажёгся. И нас, между прочим, чуть не сбил грузовик. Я ещё помню, я удивился, что за рулём грузовика женщина. Но меня, вы не поверите. А может, поверите. Ну да, я ведь уже, хм, сказал, что это была за старушка. В общем, это она меня к себе на обочину вытащила.
Да, ну вот. Она меня вытащила и говорит, что я первый за много лет, кто о ней позаботился. А я отвечаю, между прочим, что не просто пионер, а тимуровец, и у нас принято заботиться. Помню, хотел сказать: принято заботиться о старушках. А только остановился - вдруг она за это слово обидится? Потому что словами тоже надо заботиться. И я сказал: заботиться о пожилых женщинах.
А она засмеялась так нехорошо и говорит: давно меня женщиной никто не признавал. А только, говорит, я не пожилая. Я наоборот. Я нежилая. И откидывает капюшон на своём плаще.
А там у неё глаз нету и носа. И волос.
Я тогда, между прочим, совсем не испугался, а стало мне, наоборот, хм, хорошо. И она говорит: ты смелый ребёнок, я за это тебя награжу. Говорит: слышал, может, двум смертям не бывать? Так вот, говорит, хм, я к тебе больше не вернусь. А я ещё сказал, что я уже не ребёнок.
Но заметьте, не вернулась. Я ведь в восьмидесятые годы двадцатого века на Пакистанской войне был, у нас всю роту миномётным огнём накрыло, а я выжил. А в тридцатые годы двадцать первого пережил, между прочим, ядерный взрыв. А то ещё в начале двадцать третьего было похолодание, такое, что Антарктида снова намёрзла. В Африке тогда много народу умерло, а у нас половину ЦК КПСС уличили во вредительстве. Потому что они не давали развиваться метеорологии, а вместо этого запускали звездолёты.
А я был как раз в Африке и выжил. А в нашем колхозе все поумирали, и зебу ихние тоже, это их коровы такие.
И я теперь особенно, хм, думаю: между прочим, не зря же у неё косы не было, а была только ручка от косы. Она не собиралась меня забирать.
А это значит, что я, хм, заслужил это заранее. Тем, что заботился о людях не для галочки.
Вот и вы заботьтесь тоже. Она же, между прочим, среди вас ходит и смотрит, кто бессмертие заслужил.
Запись кончилась. Медиум грязно выругался и добавил:
- Хренов малолетка!
- А почему малолетка? - удивился оператор.
- А ты что, не слышал, каким он пищит голоском?!
Действительно, медиум на плёнке говорил голосом, каким в годы их с оператором молодости озвучивали радиопередачу "Пионерская зорька".
- Через меня, конечно, голос проходит не идеально, - заметил медиум, - я больше по моторике улыбки. Ко мне дочка Гагарина приезжала, помню, и как он через меня улыбнулся, так она в обморок упала, бедная. А за вокальной компонентой - это тебе к Петровскому. Через него Кулибин говорил, так там по интонации даже считывалось, в какой он родился губернии. Так что историки потом переписали его биографию.
- Петровского? - уточнил оператор.
- Какого, хрен, Петровского?! Кулибина!
- А-а-а... - разочарованно протянул оператор.
Медиум хотел ещё раз грязно выругаться, но сдержался.
- Так что там про малолетку? - решил уточнить оператор.
- Да что там! - огрызнулся медиум, скорее судьбе, чем собеседнику, - третий раз, урод, приходит. А самое обидное, что я знаю, где его зацепил.
- Где?
- Да на кладбище. Шестого дня Мурадыча хоронили, царствие ему небесное и всегда милости просим. Знатный был медиум, хоть и татарин.
- Я сам татарин, - хмуро заметил оператор.
- Ничего-ничего, - унял его медиум, - это у меня наивный национализм. А Мурадыч и спец был хороший, и мужик офигенный, царствие ему небесное и всегда милости просим. А по пути к его могиле было надгробие десятилетнему пацану. И он сам там был.
- Пацан?
- Ну да, пацан. Родился в пятидесятом, погиб в шестидесятом. А зря погиб. Ещё бы лет пять - мог бы погибнуть нормально.
- Нормально - это как? - уточнил оператор.
- А так, - ответил медиум, - чтобы попасть куда надо. А то он же всю дорогу на пропаганде сидел. В десять лет как раз пик доверия, сейчас десятилетние рекламе верят, а тогда верили пропаганде, а то сам не помнишь. И таким после смерти одна дорога - в дурку загробную.
- Первый раз слышу.
- Так ты и сталкиваешься первый раз. Ты же не медиум. Я, кстати, второй раз всего. В общем, таких много, но тихие. Или на месте сидят, не лезут. А этот вот метнулся, зацепился за меня. Вообще, я считаю, это непорядок: шаманов всегда отдельно хоронили от племени, а нас в одну кучу с другими валят. От этого к нам и липнет всякое. Должно быть кладбище для медиумов.
Оператор скептически ухмыльнулся. Он знал, что медиум работает сторожем на стройке, знал, что пресловутый Петровский зарабатывает частным извозом... Для социума не существовало выделенной из него части под названием "медиумы". С тем же успехом можно было бы требовать отдельного кладбища для людей с абсолютным музыкальным слухом. Или для рыжих.
- Так что за дурка загробная? - решил он прервать размышления - свои и медиума.
- Что за дурка, говоришь? Не знаю, что за дурка. Но эти психи светятся по особенному. Ну, и бредятину несут, конечно.
- Бредятину?
- А то ты сам не слышал! У него же последнее причастное хоть к какой-то реальности слово было про бабку и грузовик. А что на ручке косы не было, это ему уже померещилось.
- А грузовик? - спросил оператор.
- А грузовик его и задавил, - угрюмо изрёк медиум, - потому что не хера баб за руль сажать.
"Наивный сексизм", - хотел прокомментировать оператор, но промолчал. Он подумал вдруг, что и требование равенства полов и наций, и сексизм с национализмом - всё это пропаганда. Без разницы даже, сколько тебе лет. И он только спросил с затаённой надеждой:
- Слышь, а там, в загробной дурке - там хоть лечат?