Ау, Беллетристика!

 
   Какими вопросами следует задаваться начинающему литератору? Честный ответ не назовешь утешительным. Вопросы эти вроде бы не существуют, а значит нет и ответов на них.

   Сравним с живописью. С нею тоже не просто, но почти в любой библиотеке имеется по крайней мере несколько зачитанных до дыр брошюрок на тему "Как научиться рисовать". В литературе же либо секреты творчества держатся в строжайшей тайне, либо все пишут как Бог на душу положит. В одной своей песне Булат Окуджава откровенно признался: "Каждый пишет, как он дышит". Хирургу, имеющему патент на резание телесного обиталища человечьей души, такое положение вещей среди препарирующих эти самые души кажется, наверное, верхом безответственности.

   Но кое-что все же есть. Не сами знания, а объяснение, почему в них нет надобности, по крайней мере в наши дни. В вековой давности сборнике "Культура идей" (Париж, 1899 год) содержится статья некоего Реми де Гурмона. Озирая свое истекающее девятнадцатое столетие с его вымершей популяцией писателей-титанов и всматриваясь в будущее литературы очами Нострадамуса, владелец благородной фамилии утверждал:
"Вся беллетристика нашего завершающегося века великолепно демонстрирует тенденцию, естественную для демократической цивилизации. Ни Шатобриан, ни Виктор Гюго не смогли одолеть закон, по которому выпущенное на свободу стадо бросается на зеленеющий, покрытый травою луг и оставляет после себя лишь голую землю и пыль. Очень скоро стало ясно, что украшать ландшафты, предназначенные для народных опустошений бесполезно, и появилась литература, в которой отсутствует
стиль, литература, подобная широким вытоптанным дорогам, вдоль которых нет ни травинки, ни тени, ни журчащих источников".

   Вот так-то! А что бы сказал рыцарь де Гурмон сегодня, когда литература, названная им появляющейся, стала практически уже единственной, какую производит цивилизация? Что почувствовал бы он, постояв минуту возле книжного развала начала нашего века и ознакомясь с одними лишь названиями "романов": "Марсианский вампир", "Кинг-Конг в Нью-Йорке", "Что скрывается за фиговым листком"?
В пропасть ведут толпу удобный путь и широкие врата, - говорил Иисус. Но в свой малонаселенный век назаретянин просто не мог вообразить шествия десяти миллиардов ног, да какого веселого – с плясками и песнями под барабан! Да и в девятнадцатом веке никто не мог предсказать, что непрерывное "бум-бум-бум" полковых маршей станет обязательным и для излияний души в любовной эстрадной песенке.
Федор Михайлович! Не спасет мир красота, когда ее саму спасать надо.
   Конечно, вытоптано еще не все. Зелены кое-какие окольные просеки и тропинки. Век демократии дал вопреки демократии Фолкнера и Ремарка, Беля и Камю, Кобо Абе и Маркеса и еще десять – пятнадцать имен. Увы, на карте нашего века имена титанов беллетристики подобны изображению океанических течений в общедоступных географических атласах: три десятка тонких штришков посреди просторов стоячей воды. Но главное даже не в обилии китча. В девятнадцатом веке воды литературы бороздили тоже не только крупные судна, хватало и суденышек. Однако даже шлюпчонки изо всех сил старались держаться знаков фарватера, предназначенного для больших кораблей, не желали сойти за шантрапу. Де Гурмон прав. Вырвавшись из загонов феодального, сословно расчерченного общества, многомиллионные демократические массы скоро превратили пышные благоухающие поля разнотравья в пустоши примитива и безвкусицы. Для книгоиздателя рынок с миллионами покупателей интереснее рынка, на котором их только тысячи. К тому же истинные гурманы знания и гурмоны вкуса становятся все менее платежеспособными по сравнению не только с прежней избранной публикой, но и с нынешней неизбранной. Победителями выходят литература и музыка для шантрапы, создаваемые не продуктивным интеллектом, наращивающим духовное могущество человечества, а интеллектом подражательным, в лучшем случае удачно имитирующим настоящий. Искусство художественной прозы стало искусством подобия беллетристике.
Кроме недоумения (а его вызывает сопоставление плодов демократии с всеобщим славословием в ее адрес) - ничего!