Скромный черный ежедневник, деловая тетрадь в твердом переплете. Подарок студентов-одногруппников на государственный праздник... А ты пишешь в нем стихи черной ручкой Паркер. На твоих любимых стихах чувствуется как бы случайные капли дорогих духов; мужских, между прочим. Местами выпадают перья разных птиц и засохшие осенние листья. Я листаю хрустящие ароматные странички, разбирая твой каллиграфический, но еще непонятный для меня почерк. Изредка поднимаю глаза на тебя, вглядываюсь в лицо. Ты смотришь в окно. Думаешь о своем. Куришь. Я читаю с трепетом и любопытством, а ты - само спокойствие. Наверное, тебе все равно, что я пью твои стихи... Мне от этого немного обидно и неловко. От них веет осенне-зимним морозом, ноябрьским утром. Знаешь, волк на рассвете выбирается из норы и потягивает мокрым носом влажный воздух. В туманном небе играет мозаика свежего солнца, пробиваются сквозь сети крон прямолинейные лучи света, а зверь мягко и тяжело хрустит ломкой травой и листьями, покрытыми невесомой, несчитающейся корочкой инея. Из пасти вырывается белым густым облачком волчье дыхание. Он срывается с места и бежит, подбрасывая лапами верхний слой еще теплой земли... Мои пальцы замерли на краешке двадцать девятой страницы, а я все не могу отвести взгляда от тебя. Ну что же ты такое, наконец? Куришь. Неужели это написано тобой? Не верю. И верю тоже. Я же тебя совсем не знаю... Стихи - единственное, что я могу вытянуть из-под савана тайны. Но я не возвращаюсь к ним и смотрю на тебя. Такие короткие волосы. Между тобой и этой стрижкой есть какое-то упрямое несоответствие, абсолютная несовместимость. Что-то хищно-ледяное во взгляде и совсем невинный короткий затылок. Завиток на лбу - ирреально... Ты. Строгость и загадочность. Куришь. Нет такой стрижки, которая пошла бы тебе больше этой, не твоей; несочетаемость восхитительна, как и твой задумчиво-равнодушный взгляд в окно, как руки, небрежно подносящие сигарету ко рту, как тонкие губы, мягко обхватывающие фильтр, как легкий след ленивого отчуждения на лице... Само совершенство. Здесь даже не нужны твои стихи. Но я все же их читаю, я не могу пренебречь твоей щедростью сегодня: быть может, завтра ты со мной даже не поздороваешься. Я машинально изучаю перья и листья, вдыхая запах надушенных страниц. Я отлично знаю, что довольно скоро, когда эта тетрадь закончится, ты начнешь складывать из них японских журавликов, глотая без вкуса белое вино девятнадцатого века. Мне следует все это запомнить, пока ты не поднесешь уверенным жестом спичку к первому из журавликов... Я хочу выпить ровно наперсток твоих духов, чтобы протрезветь от запаха бумаги: тебе нравится дерзкая элегантность мужского одеколона. Мне, как ни странно, тоже. Я переворачиваю последнюю исписанную страницу; я знаю, что следующая будет пустой, а это значит - все. Но... нет. Я нахожу в середине еще кое-что... И на третьей строке понимаю, что это посвящено мне. Дочитав, я поднимаю глаза на тебя - ловлю твой пристальный взгляд. Ты смотришь на меня выжидающе, но скрываешь чувства; глаза с оттенком стали не дают и шанса отвернуться. Ты закусываешь своими ровными белыми зубами сигарету - так сексуально. Твой вид - ультиматум. Ультиматум мне и моей решительности. Я поднимаюсь с места и отдаю тебе в руки твой ежедневник. Ты небрежно роняешь его на стол, по-прежнему не говоря ни слова. Я все понимаю. Я аккуратно вынимаю сигарету у тебя изо рта, и ты отпускаешь ее. Я не глядя кладу ее в тяжелую стеклянную пепельницу на подоконнике. Я не могу оторвать взгляда от твоих губ. Твой серебристый и мой черный свитер, твои холодные и мои теплые руки, твое сдержанное поведение и моя открытая незащищенность. Ультиматум. Я смотрю в твои глаза и все понимаю. Ты тоже бросаешь вызов. А я сдерживаюсь. Так и не целую. Молча набрасываю на плечи пальто в прихожей, вешаю шарф на шею и закрываю за собой дверь. Все молча. Я больше не вернусь. Хотя мне трудно с собой совладать... Я знаю, что когда я буду идти под дождем листьев, ты будешь курить, сидя на подоконнике, и смотреть в окно. Ты не будешь смотреть на меня. Ты меня не увидишь. Ты будешь жечь японских журавликов, засохшие листья и перья улетевших птиц в тяжелой стеклянной пепельнице этой ночью. Преждевременно - из-за меня. Я буду спать после седьмой чашки кофе с телефонной трубкой в руке. Ты больше не притронешья к белому вину и ко мне, даже в мыслях.
Снова одиночество...