Катя села в поезд. Ее немного знобило, и, хоть она и была слегка простужена, дрожь выдавала скорее волнение, чем болезнь. Напротив сидел парень, не по возрасту солидный, в смешных очках с толстыми стеклами, он читал газету и вызывал ассоциации с девочкой в маминых туфлях. К окну медленно подошла Марьяна. Только что она рвалась в вагон и кричала, что если Катя не вернется, то она ее заколдует. Теперь она рисовала на стекле сердечки. Пустые, безумные глаза. Она столько плакала последние несколько дней, что теперь у нее болела, а главное совсем не соображала голова. Катя знала, что должна выйти к ней, утешить, успокоить, но не могла. Нет, надо. Все-таки надо. Она резко поднялась, прошла по коридору и спустилась на перрон. Обняла Марьяну. Погладила по голове, поцеловала мокрые от снега волосы.
- Не плачь. Пожалуйста, не надо.
- Ты не вернешься, ты больше не вернешься ко мне! Я знаю… Катя…
- Ну, что ты? Что за глупости. Я приеду к тебе скоро. - Катя чувствовала и сама, как фальшиво звучат ее слова.
- Лучше скажи, что бросаешь меня, что бросаешь насовсем. - Так зло, а потом новый взрыв жалобной истерики. - Пожалуйста, Катя вернись ко мне. Не уезжай сейчас. Останься со мной, Катя…
- Марьяна, милая, мне надо, очень надо ехать. Это ведь так важно, ты же знаешь. Я устроюсь, напишу, и ты приедешь ко мне. Договорились? Только не реви!
Марьяна прижималась к ее плечу и плакала. Снежинки смешивались с ее горячими слезами, снежинки блестели на ее черных волосах. Распухший нос, красные веки, рыдает, как маленький ребенок, трет лицо ладошкой. Как маленький ребенок.
- Марьяна… Тише, тише, Марьяна. Иди домой. Зайди к Аленке. Она тебя развеселит. Не плачь, моя милая, я обязательно вернусь к тебе…
- Врушка, врушка несчастная, - она поднимала на Катю глаза, из которых нескончаемым потоком, все лились и лились слезы.
Сейчас Катя и сама хотела верить, в то, что они снова будут вместе, но все-таки не верила.
- Мне уже пора. Одевай шапочку. Вот так. Где твои перчатки? Хватит, хватит. Вытри глаза. Нельзя же так. Где твои перчатки? Застегнись. Ну, вот. До встречи, маленький ангел.
- Прощай, Катя.
Марьяна вдруг сразу перестала плакать и уставилась на снег, кружащий под фонарем, словно бы пытаясь понять, уж не фонарь ли является источником снегопада. Она даже не посмотрела, как Катя вошла в вагон и помахала ей из окна своего купе. Она просто механически сделала несколько шагов по ходу поезда, так же, продолжая глядеть на конус блеклого фиолетового света, потом повернулась и затопала своими маленькими, но твердыми шажками, туда в темноту, туда, где Катя уже не могла ее рассмотреть. А Катя все смотрела в темноту, сдерживала слезы и шептала, как заклинание:
- Прости меня, только прости… Хоть потом, когда-нибудь, только прости меня, только прости…
А когда вокзал совсем скрылся из вида, когда они уже почти выехали за город, немного пришла в себя, выпила воды и посмотрела, наконец, на парня, который только этого и ждал. Он давно уже перестал даже делать вид, что читает свою газету, настолько ему было любопытно, что же случилось у этих двух девушек.
- Привет, - он виновато улыбнулся, как бы, оправдываясь в том, что он не плачет, когда у людей такое горе. - Я - Гришин. - Он снова улыбнулся, весь съежился под Катиным серьезным, но ничего не выражающим взглядом. Он просто не знал, как себя вести. - У меня есть имя, но я его не люблю.
- Привет, Гришин. Меня зовут Катя, - она сжалилась и снисходительно улыбнулась.
- Очень приятно.
- Взаимно.
- Не хочешь чего-нибудь поесть?
- Нет, спасибо. Не понимаю, почему люди, как только садятся в поезд, начинают есть, так, будто их неделю не кормили.
- Я тоже не понимаю, - закивал Гришин. - Тогда, может быть, поговорим? Или тебе тоже кажется странным, что люди в поезде разговаривают?
- Ну, нет, - засмеялась Катя. - Поговорить можно.
- Не сочти нескромным, но мне интересно, почему девушка, которая тебя провожала, так плакала?
- Она не хотела, что бы я ехала.
- Еще раз извини, но почему же она не хотела?
- Она думает, что я не вернусь и она права.
- Вы родственницы?
- Можно и так сказать. Мы подруги. Близкие подруги. Понимаешь, очень близкие. Не знаю, какое подобрать слово, что бы не звучало грубо. Мы любим друг друга.
- Как парень с девушкой?
- Что-то вроде того…
- А почему же ты уезжаешь, если любишь?
- Так нельзя жить. Мы не можем жить вместе. Так не принято.
- Извини, можно я спрошу еще?
- Конечно, я не стесняюсь. Я ведь уже тебе все сказала.
- У тебя не было парня? С чего ты вдруг стала встречаться с девушкой? Что это за блажь? - Гришин смутился и, оправдываясь, добавил. - Просто таких все представляют некрасивыми, похожими на мужчин, грубыми, а вы обе такие милые, нежные…
- Парни тут не причем. Видишь ли, Гришин, тут ситуация куда сложнее. У меня был жених. Потом мы попали в аварию на его мотоцикле. Он погиб, а у меня память на всю жизнь осталась…
Катя убрала руку, откинула волосы и показала Гришину шрам на правой щеке. Шрам, формой похожий на летящую птицу.
- Но ты все равно очень красивая, не поверю, что за тобой никто не ухаживал.
- Пытались, да не один. Но я не чувствовала к ним ничего. Все они казались хуже моего Миши. Он был самый замечательный. У меня очень много друзей, но все это не то. Общение, прогулки, помощь и ничего больше. Я уехала из своего города, поступила в институт: не могла встречать своих прежних знакомых… Все знали, как я его любила, жалели меня. А здесь я сама решала, кем мне быть.
- А откуда взялась эта девушка? Она тоже не похожа на мужененавистницу, из тех, которых показывают по телевизору.
- Марьяна? Марьяна просто ангел. Все получилось так странно… Если не уснешь, могу рассказать, если тебе и, правда, интересно.
- Конечно! Я впервые встречаю такую девушку, как ты. Ты представить себе не можешь, как это интересно.
Катя усмехнулась, но все же решила продолжить. Плевать, что он смотрит на нее, как на диковинную зверушку. Почему бы ей не пуститься в вагонные откровения? Быть может, эта исповедь поможет ей что-нибудь понять и самой. Во всем разобраться.
- Моя соседка по комнате была чистым наказанием. Нахальная, нечистоплотная, да еще и обидчивая. Говорю ей: Лена, мой за собой посуду - тараканов разведешь. Надуется, да еще огрызается. Кто ты такая - мной командовать. И такая простушка. Всюду свой нос сует, все знать надо. Я, конечно, со своей машинкой тоже не подарок. Я ведь шью сама, и себе, и на заказ. Днем училась, а вечером и ночью шила. Все общежитие ко мне в очередь строилось. Я брала не дорого, поэтому и заказы всегда были. А через год слухи до меня дошли, что еще кто-то шьет.
И вот как-то Ленка приводит к нам девушку. "Смотри, - говорит, - конкурентку твою привела". И вот стоит передо мной эта девушка. Понимаешь, Гришин, я никогда так на девушек не смотрела. Правда. Во мне словно бы второе зрение открылось. Она была одета в брючки. Драповые, в крупную, черно-белую клетку, такой же шарфик, короткая дубленка. Она, наверное, только что на улице была, такая замерзшая. Тогда, я помню, зима рано началась, и в ноябре были жуткие морозы. Щеки, знаешь, как у ребенка, обветрились и чуть-чуть шелушатся. Совсем не накрашенная. Волосы черные, прямые, блестящие, как в рекламах показывают, даже красивее, собраны сзади в "хвост" и подколоты так на верх, что топорщатся во все стороны, так смешно торчат… Уши маленькие, носик такой смешной. И черные глаза. Такие черные и грустные. Огромные глаза, немного испуганные, немного насмешливые. У нее в лице ничего особенного нет, кому-то она могла бы с первого взгляда показаться даже страшноватой. Но не мне. Про руки забыла. У нее еще такие красивые руки. Длинные пальцы и маленькая ладошка, хотя и ногти короткие, и цыпки… - Катя рассеяно и с умилением улыбнулась так, как будто Марьяна стояла сейчас перед ней.
- Представь, Гришин. Ситуация дикая. Я смотрю на эту девушку. Смотрю не так, как это принято. Ужасно глупо, я все понимаю, но продолжаю смотреть. Вдруг чувствую, что сейчас или расплачусь или выкину что-то совсем уж ненормальное. Я понимаю, что люблю ее. Это что-то невероятное. Я люблю девушку. Совершенно мне незнакомую девушку, которая пришла к нам в гости, а я стою, как пень и смотрю не нее. Мне делается стыдно, я, как всякий влюбленный, застигнутый врасплох, краснею, смущаюсь, бормочу: "извините" и убегаю на кухню. Там, на мое счастье никого не было. То ли я плачу, то ли хохочу, все у меня внутри рвется на куски, взрывами, с частотой биений сердца, а сердце колотится, как бешенное, перед глазами синева с красными кругами, меня колотит. То жар, то холод. Пытаюсь взять себя в руки. Понимаю, что должна вернуться, но не могу, боюсь, волнуюсь, чем дольше меня нет, тем нелепее будет возвращение. Все понимаю, а пойти обратно не могу. Ноги не двигаются. Подкашиваются и все тут. Что она обо мне подумает? Это невероятно! Я влюбилась. С первого взгляда. Говорю себе, прекрати, ты с ума сошла. Это же девушка, ты не должна такого думать и чувствовать.
Выпила воды. Чуть-чуть полегчало. Возвращаюсь. Изо всех сил пытаюсь улыбнуться, хотя на самом деле, мне хочется сбежать куда-нибудь и спрятаться. "Извините, - говорю, - мне показалось, что я чайник не выключила. " Смотрю, а Ленки уж и след простыл. Марьяна представилась, а потом: "Может быть, я не вовремя, - спрашивает" "Что ты, раздевайся, садись". Начинаю за ней ухаживать и замечаю, что невольно строю ей глазки, дотрагиваюсь до руки, как парень. У меня внутри все дрожит. Ощущения самые наидичайшие. Появляется Лена с какой-то девахой. Марьяна ей улыбнулась. Поздоровались. И все они втроем высказывают мне такую мысль. Марьяна своей машинкой по ночам все общежитие будит, а наша комната угловая, так что, я мешаю спать одной Ленке. Так почему бы Марьяне не переехать ко мне. Вот мы на пару и будем строчить, а все общежитие будет спать спокойно. Я чуть со стула не рухнула! Моя любовь, моя Марьяна будет жить со мной. Это сообщение лишило меня голоса и остатков соображения. Я только и смогла, что закивать головой. Больше всего тогда я опасалась, что они обо всем догадались. Мне казалось, то, что я влюблена видно всем и каждому. "Ого, Катька от радости аж очумела! - рассмеялась Ленка. - Она меня терпеть не может!" Вот и оправдание! Отлично! Пусть думает, что хочет! Мне плевать. Вот и хорошо. А я буду тихо любить. Моя Марьяна будет рядом. Я буду говорить с ней, заботиться о ней, она все время будет рядом.
Она переехала в тот же день. По секрету призналась, что соседка у нее невозможная. Так и норовит назвать гостей, а посуду за ней Марьяна мыла, потому что не выносит грязи. Очень скоро мы стали подругами. Нам нравилась одна и та же музыка, фильмы, актеры. Мы любили одинаковых художников, писателей, поэтов. Даже в еде наши вкусы совпадали. Марьяна чуть младше меня, да еще и такая наивная. Советовалась со мной, а я старалась ей помочь, быть опорой. Потом мы и заказы начали делить на двоих. Вместе шили, получали деньги, вели общее хозяйство. Настоящая семья. Только я не могла открыто проявить свои чувство. Это могло напугать ее и все испортить. Марьяна могла не понять меня, хотя во всем остальном мы были, как одно. Понимали друг друга с полуслова. Одна без другой не могла и шагу ступить. Принимали у себя друзей, ходили в гости. За Марьяной ухаживало много ребят, я ужасно ревновала. Но не хотела быть эгоисткой, отзывалась о них хорошо, я не собиралась строить козни у нее за спиной, в угоду собственным чувствам. Хотя то, что она не проявляла к ним ни малейших знаков внимания, вселяло в меня некоторую надежду и даже казалось немного странным. Я тоже не была обижена мужским вниманием. Но какая-то стена ограждала нас с ней от всего мира. Что пародоксально, мне казалось, что всем и каждому видно, как я ее люблю. Она же потом говорила, что я слепа, раз не замечала ее чувств. Как это всегда бывает, призналась во всем более слабая сторона.
Как-то вечером мы смотрели кино, про двух парней, которые любили друг друга. Ты, Гришин, на меня так не смотри и рот не открывай. Я не хуже тебя знаю, как это называется, просто мне все эти слова противны. Они похожи либо на название болезни, либо на оскорбление. Я просто не хочу их произносить. Так вот, мы смотрим этот фильм, а я краем глаза наблюдаю за Марьяной. Вдруг она поворачивается ко мне, странно так на меня смотрит, прищурилась, улыбается загадочно и говорит. "Катя, а ты могла бы, как они?" "Что, как они?" "Ну, полюбить человека, скажем девушку и от всего отказаться, так вот бороться за свою любовь?" Тут уже я не выдержала и спрашиваю: "Марьяна, тебя что интересует? Смогла бы я за свою любовь бороться или девушку полюбить?" "Нет, сперва полюбить девушку, а потом за нее бороться…" Ладно, думаю, будь что будет, не сбежит же она от меня с криками, она человек разумный, хотя бы выслушает. "А я, мой друг, именно этим и занимаюсь. Люблю девушку и борюсь за нее. " Марьяна так присела на диване: "Это ты о ком? " И прищурилась снова. "О тебе". "Правда, Катя? А почему я об этом ничего не знала? Почему? Мы ведь подруги." "Потому, что эта девушка - ты". Марьяна подскакивает с дивана, как мячик и начинает прыгать по комнате. Я сперва испугалась, а потом поняла, что это она так радуется. «А я так боялась, что ты меня не поймешь. Ой, Катечка! Как все здорово. Я тоже тебя люблю!» Кричит, смеется. Какая же она всегда … И потом, она сидела рядом и смотрела на меня…
Катя замолчала. Она не могла больше говорить, потому что готова была разрыдаться. В одной руке она держала стакан с чаем, но рука задрожала так, что она вынуждена была поставить его на стол, а другой рукой она терла щеку, как будто пыталась разгладить свой шрам. Она всегда так делала, когда волновалась. На замечая сама, водила рукой по щеке, проведет, щека покраснеет, а шрам остается на ней белой парящей птицей. Гришин таращил глаза, потом проглотил чай выдавил из себя:
- А почему же ты уехала? Ведь у вас настоящая любовь!
- Настоящая? - Катя взяла себя в руки и даже улыбнулась. - Да, самая настоящая. Ох, какая же это была любовь. Жизнь у нас была - сплошная сказка. Если ты представляешь, что значит жить с любимым человеком, ты поймешь меня. Что значит просыпаться утром от того, что она наклоняется над тобой и нежно целует твои волосы. Что значит быть вместе всегда и во всем, что значит понимать, и быть понятым, что значит разделенная любовь. Настоящая любовь, настоящая семья.
Мы придумывали себе разные развлечения, вместе смотрели кино, отдыхали, читали, гуляли, ходили в гости, на вечеринки. Вместе готовили еду, убирали комнату. А наша комната! Любовное гнездышко! Мы заботливо украшали ее тем, что нравилось нам обеим. К нам в комнату просто паломничества совершались. Ни у кого в общежитии не было так уютно, как у нас. Мы окружили себя искусством, тишиной и все той же любовью. Не правы те, кто говорит, что это затертое слово, когда любишь, готов повторять его тысячу раз и оно все ярче и ярче блестит в лучах имени любимого человека. Сколько смысла, сколько счастья, надежды, мечты, фантазий, веселья, покоя, тепла, сколько жизни для меня в этом слове! Я никогда не говорила о себе в единственном числе. Только мы - я и Марьяна. Я и моя любовь. Ровно три года.
Три года, пока я не закончила институт. Мне пришлось искать работу, а Марьяне оставался еще один курс. Я продолжала брать заказы, мне удалось договориться, что поживу в общежитии еще один год. Прошло почти полгода и я начала беспокоиться. Пойми, Марьяна - милое дитя, но ей нужна другая жизнь. Ей нужен настоящий муж, настоящий дом, настоящая жизнь. А я могла предложить только настоящую любовь. Кое-кто уже начал догадываться о наших отношениях. Ребята сторонились нас, многие посмеивались. За спиной шепот, грязные словечки… Я ужасно боялась, что выгонят из общежития. Что все откроется. Весть этот страх, недоверие. Я не могла обречь на это Марьяну. И тут случай решил все за меня.
Мне посчастливилось попасть на престижные курсы по шитью, там я вышла на профессионалов, которые заметили и оценили мои способности, я взяла несколько первых и несколько призовых мест на разных конкурсах и меня пригласили на работу в один дом моделей в Москве. Судьба распорядилась так. Я уезжаю. Я не смогла бы взять Марьяну с собой или забрать, когда она окончит учиться. Что скажет ее семья? Моя семья? Все и так уже шито белыми нитками. Сколько нам удастся все скрывать? Сколько лет мы так проживем, прячась, убегая, обманывая? Всю жизнь до старости? Я пыталась убедить Марьяну в том, что бессмысленно продолжать наши отношения в том виде, какими они были до сих пор. Но она ничего не хочет слушать. Или отвечает односложно или просто переводит разговор на другую тему. Что я могла ей сказать? Тогда я окончательно решила уехать. Исчезнуть. Она немного помучается, а потом выйдет замуж, а я останусь в прошлом, среди приятных воспоминаний молодости.
С Гришиным происходили какие-то странные изменения. Он вдруг начал размахивать руками, открыл рот, набрал воздуха, задумался и уж только потом заорал:
- Как ты могла? Как ты посмела? Ты ненормальная! Так нельзя! - он кричал, стучал кулаком по столу, вскочил, ударился головой о верхнюю полку, даже не заметил этого. - Да ты сошла с ума! Так нельзя! Дура! Дура!
Катя сжав зубы смотрела на его перекошенное лицо. Теперь она побледнела, а птица стала иссиня-красной.
- А что я должна была делать. Погубить ее?
- Дура! Баба! Не смей так говорить! Ты что в дешевом телесериале? Возвращайся к ней, если не боишься за с в о ю шкуру! Ты любишь, она любит, разве можно от этого отказаться? Это дается один раз, понимаешь, Катя, только один раз в жизни, если дается вообще! Такая любовь! Да плевать на все! На всех! Забери ее с собой. Останься. Что хочешь, но будь с ней! Вы должны быть вместе!
- Не говори так со мной, - Катин голос стал тихим и хрипловатым. - Что ты можешь знать об этом? Это любовь порочная. Ее все осуждают. Сперва никто не может и предположить, а потом, начинают догадываться, шептаться. Ты знаешь, мне кажется, что они… Да, что ты, не может быть, а на вид такие приличные… А мы, как преступники должны скрываться, прятаться, как кроты в наше гнездышко, ставшее норой. Искать себе оправдания, словно бы сделали что-то плохое. А разве любить это плохо? Разве любовь может быть плохой? Это грех, страшный грех, но мы не виноваты в нем. Мы не виноваты, что природа, люди или обстоятельства сделали нас такими. Общественная мораль скажет, конечно, виноваты. Вам надо было сразу отказаться от этого, не позволять пороку затянуть вас. Да, мы должны были быть стойкими, но почему, скажи Гришин, может быть ты знаешь, почему мы должны были отказаться от счастья, пусть минутного, пусть призрачного, но счастья! Почему эта мораль позволяет жениться алкоголикам, сволочам, толстозадым хамам, тупым, равнодушным людям, которые давно перестали быть людьми. Почему им можно жениться и тискать своих жен, воняя чесноком? Почему им можно плодить детей, никчемных, ничтожных тварей? Почему же наша нежная, чистая, светлая любовь считается грязнее этой грязи? И позволить ей жить среди этого такой, какая она есть? Нет, я должна была спасти Марьяну!
- Да, кто ты такая, что бы говорить о спасении? Кто дал тебе право решать за нее, за вас?
- Моя любовь! Моя любовь, вот мое неотъемлемое право! - Катя и не заметила, что давно уже кричит во весь голос.
- Что здесь у вас? - в купе заглянул проводник. - К вам попутчик, а вы так расшумелись!
И проводник, молодой парень, подмигнул им, наверное принял за парочку.
Соседство лысого гражданина свело всю беседу на нет. Гришин снова погрузился в чтение газеты, а Катя уснула, что бы еще на одну ночь вернуться в свое гнездышко.
.
- Куда!?! - жуткий вопль заставил меня очнуться. - Куда?! … твою!
Я вылетела из-за машинки. Откуда в такой маленькой девушке столько силы?! Марьяна вливала в меня кофе, такой черный, что мне казалось, я сама сейчас в негра превращусь. Я давилась и отфыркивалась, но Марьяна строго смотрела и, как доктор маленького ребенка лекарством, поила меня черной горечью. После того, как я умылась, снова села за машинку и принялась строчить.
- Ты бы видела себя, - рассказывала Марьяна, тем временем отутюживая уже сшитый пиджак. - Ты даже говорила что-то, я пошла кофейку налить, через минуту прихожу, ты сидишь, как пулей пробитая, и машинка работает.
- Да, ну, его - идиота с его заказами!
- Не надо! - возмутилась Марьяна. - Сама же по вечеринкам ходила, как безумная! Теперь, если к завтрашнему дню не успеем - все - такого клиента лишимся.
- Да, мы, конечно, тоже виноваты.
Мы чуть-чуть помолчали, а когда я повернулась, то увидела, что Марьяна спит с утюгом в руке.
- Куда!?!
- Черт возьми! - Марьяна пришла в себя. - Хорошо хоть штанину не прожгла.
- Зато завтра возьмем деньги. Что будем делать?
- Долги отдадим, - без энтузиазма сообщила Марьяна.
- Еще останется, - настаивала я, мне надо было говорить о чем-то интересном, чтобы не заснуть.
- Шапку тебе купим. Еды, конечно. Давай для нашей комнаты что-нибудь? Знаешь, я хочу какую-нибудь фарфоровую статуэтку, хоть маленькую…
- А я могу смотреть на тебя и мне не нужна статуэтка.
- Перестань, - я так любила ее улыбку.
.
Так она и проснулась, не понимая сперва, что за стена у нее перед глазами и где Марьяна. А потом все вспомнила. Гришин вышел ночью, лысый гражданин ел яблоко. Еще час и она вышла на перрон, от которого отправлялся поезд ее новой жизни. И Кате хотелось верить, что эта жизнь будет счастливее, уютнее, а главное, проще, чем то, что ей уже довелось пережить.