Скорый поезд

 

 
 1

 Семёновна, худенькая сморщенная старушка, возилась в огороде, когда из школы вернулся Серёжа, её внук.
 -Мам, деньги давай!- громко проговорил он и бросил сумку на землю.
 -Какие деньги?- старуха с трудом разогнулась, превозмогая боль в пояснице.- О-о-х... опять вступило...
Она выпустила из руки совок, которым копала землю, и стала растирать поясницу.
 -О-х... прямо отсекат...- постояла с минуту без движения, боясь пошевелиться, затем поправила сбившийся набок платок, мешающий видеть.- Это... на завтраки, что ли?
 -Нет, на завтраки само-собой... на ремонт школы.
 -Сынок... а сколь?- Семёновна с тревогой взглянула на внука и вытерла глаза кончиком платка.
 -Четыре сотни!
 -Рублей?- её глаза округлились.
 -Нет, долларов...- рассмеялся мальчик и убежал в дом.
Старуха, прихрамывая, медленно пошла за ним. Когда она переступила порог, внук, схватив кусок хлеба, попытался прошмыгнуть мимо неё в дверь.
 -Куда?
 -Надо, мам... пацаны ждут!
 -Подождут! Сначала поешь, а потом сделай уроки!
 -Нам не задавали...
 -Всё равно – поешь!
Мальчишка нехотя вернулся и сел за стол. А Семёновна разогрела вчерашние щи и половником налила в алюминиевую миску, поставила на стол, затем нарезала хлеб. Серёжа быстро поел и убежал.
 -Долго не гуляй!- бросила она ему вслед.
 -Угу...
Хлопнула дверь и всё стихло. Стала слышно, как тикают на стене старые часы „ходики“. Старуха подтянула гирьку и посмотрела на циферблат – сколько натикало?
Эти часы у неё давно – лет сорок или больше и всё ещё идут...
Раньше, когда работала их фабрика, проверяла часы по фабричному гудку, а теперь фабрику закрыли, больше не гудит, а рабочие разбрелись кто-куда. Другой работы в их посёлке нет.
Так и идут часы сами по себе, без проверки. Но внук в школу не опаздывает - значит, правильно ходят, не отстают.
Семёновна похлебала щей, попила чаю с сахаром и белым хлебом и принялась убирать со стола. Помыла посуду и спрятала её в шкаф.
А мысли приходили и уходили сами по себе, без её ведома. Она с удивлением замечала, что до мелочей помнит всё, что было когда-то давно, много-много лет назал, а то, что произошло вчера, может сразу позабыть и потом долго и мучительно вспоминать...
Да... жизнь летит как скорый поезд через их станцию, не останавливаясь.
Давно ли она была совсем молодой, закончила семь классов и пошла работать на фабрику, прядильщицей. Там и работала всю жизнь, до пенсии. Там же встретила своего Михаила, будущего мужа.
Погиб он, сказали - несчастный случай на производстве.
Овдовела, осталась одна с дочкой Светланой. А теперь и дочери нет, рано умерла, когда Серёже было всего два года.
Вот, и воспитывает мальца, считай, уже двенадцать лет. Он ей как сын. Так и зовёт его - „сынок“, а он её - „мама“.
А что отец? Через три месяца, как умерла жена, уехал в Москву, искать работу. Ещё через полгода пришло коротенькое письмецо – мол, устроился разнорабочим на стройке, живу в общежитии, как получу зарплату, пришлю деньги и... всё, как в воду канул, больше - ни слуху, ни духу!
Старушка прилегла на кровать – очень болела поясница. Уставилась в потолок невидящим взглядом, думая свою думу. Где же взять такие деньги? Четыреста рублей! Шутка сказать! Это при её-то пенсии! Спасибо, огород выручает, кормилец! А то бы совсем – хана! Но огород требует рук, а работать ей уж не под силу – семьдесят два годочка стукнуло! Внук помогает, но он ещё пацан – ему побегать охота. Она понимает.
И что за жизнь пошла? Везде дерут деньги, а где их взять?
Мысли её опять вернулись в прошлое. В памяти всплыло военное детство. Тяжело было - война, кругом голод, холод, страдания. Отец её погиб сразу же, в 41-ом.
Но в школе никаких денег не требовали, даже каждый день булочку давали, бесплатно, пеклеванную. Главное, её надо было сразу съесть, чтоб не отобрали. У школы ждали пацаны и отбирали булочки, если находили в сумке. Стучал им кто-то из класса. Если ученик не съел сразу, а спрятал – пацаны это знали и выходили на такого „буржуя“ по наводке.
Семёновна улыбнулась, глядя в потолок, когда вспомнила, как однажды провела их – съела половину булочки на виду у всех, а вторую половину спрятала и принесла домой...
Она задремала. А когда проснулась, наступили сумерки. Кряхтя и охая, встала и принялась собирать на стол, скоро придёт внук, надо ужинать.
И решила - денег в школу не платить. Где взять? Что на похороны скопила, трогать нельзя! На нет и суда нет, как говорится.


 2

 Людмила Николаевна Разгонова, черноглазая и темноволосая женщина средних лет, проверяла школьные сочинения на тему: „Как я провёл лето“.
За восемнадцать лет, что работала в школе, ей приходилось это делать сотни раз. Она рассеянно просматривала тетради, подчёркивая и исправляя ошибки.
Ребята писали односложно, кратко, сухо. Чувствовалось, что мысли их далеко.
Да... за все эти годы так и не встретила новых толстых или чеховых. Хотя в институте им говорили, что у Толстого за сочинения были тройки. Кто знает? Может быть, это просто байка. Головы людей полны мифами. Ей приходилось убеждаться в этом неоднократно...
А что тогда остаётся в жизни, если история, литература - это просто набор мифов?
Власть, деньги, секс?
Женщина вздрогнула, прочитав на обложке тетради – Сергей Константинов. Стала придирчиво вчитываться в сочинение. Так, ничего особенного, как у всех...
Она поймала себя на мысли, что этот смазливый белокурый мальчик её волнует. Знала всю его историю - он сирота, воспитывается бабушкой и бедствует.
Но это вызывало у неё не жалость, а желание причинить ему боль и страдание...
Ещё раз прочитала сочинение и поставила „тройку“, хотя можно было – „четыре“. Снизила оценку за „стиль“. Сделала это машинально, не задумываясь.
Удовлетворённо хмыкнула и стала читать тетради других учеников.
Так, что же главное в жизни? Мысли её вернулись в прежнее русло. Чтение школьных сочинений не мешало ей думать о своём.
Власть? Да, это очень важно! У неё с этим всё в порядке! Ученики в её власти. Русский язык и литература, которые она преподаёт и знает блестяще, прекрасное средство для самоутверждения.
Деньги? Тоже доставляют удовольствие! Сейчас в условиях „рынка“ и „демократии“ стало легче „стричь баранов“, то есть выжимать деньги. Разгонова злорадно улыбнулась – опять мифотворчество! Нет, чтобы называть прямо – ранний или дикий капитализм!
Хотя школьные поборы начались ещё в поздний советский период, она помнит. Но тогда это делалось втихую. Учителя брали подношения, подарки, а потом у школьников появлялись хорошие и отличные оценки. И все довольны! И родители, и школа, у которой улучшались показатели успеваемости...
Ну, а теперь – хватай, кто сколько сможет! Их директор – молодец, поставил это дело на поток! И себя не забывает, и преподавателям кое-что перепадает. Не всем, конечно, а только приближённым...
Одно плохо – в их посёлке очень-то не разбежишься, люди кругом бедные. Но ничего – выкручиваются. Детей-то надо учить!
Учительница закрыла последнюю тетрадь и встала из-за стола – всё, закончила, на сегодня хватит. Аккуратно сложила тетради в портфель и пошла на кухню. Поставила на плиту чайник и вернулась в комнату, включила телевизор.
Жила она одна в однокомнатной квартире, которую получила от школы ещё в советское время.
Людмила Николаевна рассеянно смотрела на экран. По первому каналу шла передача „Пусть говорят“. Телеведущий то давал слово, то прерывал. Люди спорили, шумели, перебивая друг друга. Страсти кипели!
Но Разгонова на это смотрела безучастно, думая о своём. В мыслях она подошла к третьей, самой важной по её мнению, цели в жизни – сексу.
Закипел чайник, издавая нетерпеливый шипящий звук. Она прошла на кухню, сняла чайник, а телевизор в комнате продолжал работать, выражая чьи-то мысли и чувства. Но это её не трогало. У неё были свои проблемы.
Секс? Женщина задумалась, наливая себе чай, так что из переполненной чашки горячая вода полилась на стол.
 -Ах... чёрт!- она вытирла пластик стола тряпкой и опять задумалась.
Дело в том, что взрослые мужчины её не интересовали. Был у неё печальный опыт замужества. Промучилась около года и всё... больше не выдержала. Теперь вспоминает об этом с отвращением. Нет, ничего экстремального она вспомнить не может – просто это не для неё. Противно!
Да, конечно, иногда приходиться вступать в половые связи с мужчинами, но только для дела... С директором школы, например, когда он этого хочет...
Иначе нельзя – сразу вылетишь из круга приближённых ... а потом и из школы попрут... А с работой нынче непросто...
И стучать приходиться – кто и что говорит о директоре. Но ни она одна такая, многие стучат...
А тех, кто критикует школьные порядки, рано или поздно увольняют.
Но это уже другая тема. Она отвлеклась.
Так, что же с сексом? Может быть, она скрытая лесбиянка? Скорее всего, нет! Её женщины не занимают!
А волнуют её хорошенькие мальчики! В том возрасте, когда они превращаютя из детей в мужчин. Очень интересный период! Как раз в восьмом классе, где она классный руководитель, таких много. В этом возрасте они ещё дети, но уже и мужчины! И ранимы... так что слово или даже жест может задеть их и заставить страдать...
Ах, как сладко за этим наблюдать! Будто прикасаешься к их волосам, а потом резко дёргаешь, причиняя боль...
Людмила Николаевна сладострастно улыбнулась. Перед её глазами предстал образ Серёжи Константинова, белокурого длинноволосого, женственно красивого. „Есенин в отрочестве“, как она его про себя называла. Он очень раним ещё и потому, что сирота – нет ни отца, ни матери. Свою бабку „мамой“ зовёт...
Разгонова плотоядно улыбнулась, заканчивая убирать со стола, и перешла в комнату, где из работающего телевизора неслись звуки стрельбы и крики ужаса. Она выключила телевизор и легла спать. Долго ворочалась в постели, но не могла уснуть. Наконец, успокоилась и, засыпая, подумала: „А может быть, власть, деньги и секс имеют один и тот же психологический корень и направлены на сомоутверждение личности?“
Но ответить на свой вопрос она не успела, потому что сон унёс её в иной мир, подсознательного и иррационального, который, однако, так влияет на сознательную дневную жизнь...

 
 3

 На следующий день Разгонова пришла в школу, как всегда, рано утром. В учительской пока пусто, коллеги ещё не пожаловали. Она посмотрела на часы, когда дверь распахнулась и в комнату вбежала запыхавшаяся молоденькая преподавательница географии.
 -Людмила Николавна, Вас директор вызывает,- на ходу бросила она и скрылась.
Разгонова постучала в кабинет директора и вошла, не дожидаясь ответа.
За столом сидел и что-то писал ещё нестарый лысеющий полный человек с острым, проницательным взглядом серых глаз.
 -Вызывали, Юрий Яковлевич?- спросила она вместо приветствия.
Директор оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на вошедшую.
 -Да,- заговорил он глухим голосом.- Я хочу спросить, как идут дела со сбором денег на ремонт школы?
 -Туго, Юрий Яковлевич. Ещё и половину не собрала.
 -А что такое?
 -Мнутся, обещают... говорят, что сейчас нет денег...
 -Ускорьте, пожалуйста, этот процесс... Деньги нужны... Да... вот, что я хотел ещё сказать,- добавил он.- В субботу к нам приезжает начальство из области. Поедем на природу, с ночёвкой... от нашей школы буду я и две-три новеньких...молодушки, так сказать, и Вы тоже... Вы им объясните, пожалуйста, что к чему. Чтобы сбою не было... Люди приедут очень нужные, так что отказу им не должно быть... ни в чём. Вы меня понимаете?
 -Конечно, Юрий Яковлевич. Всё будет сделано.
Видя, что разговор окончен, она вышла за дверь и подумала: „Опять подставляет... теперь уже другим...“

 Прозвенел звонок и Людмила Николаевна вошла в свой класс.
Ученики встали, приветствуя её. Она скользнула взглядом по головам, ища его, своего „Есенина“. Но белокурой головы не заметила. Посмотрела ещё раз, внимательней...
Ах, вот он где! Пересел без её ведома!
Жаркая волна подкатила к горлу, мешая дышать, сердце учащённо забилось. Ею овладел гнев, как будто этот подросток совершил тягчайшее преступление. Но Разгонова овладела собой, загнала свои чувства внутрь, не давая им выплеснуться наружу.
 -Садитесь,- холодным ровным тоном проговорила она.
Дети послушно и тихо сели. На её уроках они никогда не шумели – боялись, хотя учительница никогда не повышала голос и, тем более, не „распускала руки“.
Но что-то исходило от неё такое, что заставляло даже самые отчаянные головы побаиваться и вести себя тихо.
Руководство школы ставило её в пример молодым учителям. А что? Прекрасно знает свой предмет. Сдержанна, вежлива с учениками и коллегами. В её классе хорошая успеваемость и дисциплина. Кто же ещё может быть примером для подражания, как ни Людмила Николаевна Разгонова?
 -Вы заставляете меня опять вернуться к вопросу о деньгах, вместо того чтобы прикоснуться к прекрасному, обогащающему наши души – русской литературе!- продолжила она.- Кто ещё сегодня принёс деньги на ремонт нашей школы?
Поднялось несколько рук, но немного – три или четыре, не больше. Практически половина класса денег ещё не сдавала.
Учительница прошла по рядам, собирая деньги. Затем остановилась напротив парты, где сидел Серёжа со своим другом.
 -Вот Вы, Константинов, почему не принесли деньги?- она всегда называла своих учеников на „вы“, что тоже ставили в пример другим – смотрите, мол, какая вежливость!
 -Мама сказала, что у нас нет...- мальчик встал и потупился.
Дети тихо сидели и раглядывали чернильные узоры на своих партах. Каждый боялся, что следующим спросят его. У многих не было денег. Но Разгонова больше ничего не сказала и перешла к теме урока.
Ребята успокоились – на сегодня пронесло! Серёжа тоже, видя, что его оставили в покое, с облегчением сел на своё место.
Но в конце урока, когда ученики уже предвкушали скорую перемену, Людмила Николаевна вновь заговорила о деньгах.
 -Милые мои,- произнесла она непривычно сладким голосом.- Тот, кто не сдаст деньги, будет мыть полы в классе...
Разгонова сделала паузу. Ребята замерли в ожидании, не зная, чем всё это обернётся.
 -До тех пор, пока не принесёт!- победоносно закончила учительница.
Дети молчали, боясь шелохнуться. Они знали, что если Людмила Николаевна сказала, то так и будет. Слово своё всегда держит! Весь вопрос – с кого начнёт?
В классе стояла такая тишина, что было слышно жужжание поздней мухи, залетевшей с улицы.
 -А начнём мы... с Константинова!- радостным тоном объявила она.- Будете, Серёжа, мыть класс, пока не принесёте деньги!
Зазвенел звонок. Разгонова попрощалась и вышла из класса. Оставшись одни, ребята загалдели, давая волю своим чувствам. Поднялся шум, как всегда после уроков русского и литературы. Энергия, зажатая на уроке внутри, выплёскивалась наружу.
Но сегодня шумели больше обычного, обсуждали новость – бедные будут мыть полы! Пока не разбогатеют! И первым начнёт самый бедный – Серёжка Константинов.
Нагалдевшись, дети гурьбой повалили из класса, толкая и задирая друг друга, и вместе со всеми тоненький золотоволосый мальчик, первый бедняк.


 4

 Константинов вышел на улицу. Ласковое осеннее солнце отдавало своё последнее тепло перед долгой зимой. Мягкий воздух ласкал щёки, ветерок трепал волосы. Ощущался приятный запах пожухшей травы, выкопанной картошки и ещё чего-то осеннего, домашнего и тёплого.
К нему подбежал дружок Сашка Кравцов, плотный быстрый парнишка.
 - А чо ты бабку матерью зовёшь?- на ходу спросил он.
Серёжа молчал, не умея выразить словами то, что чувствовал. А если бы мог, то сказал, что всякому ребёнку приятно иметь бабушку, но иметь маму – необходимо!
Не дождавшись ответа, Сашка махнул рукой и побежал дальше. А Серёжа побрёл домой.

 Семёновна затопила печь и поставила варить картошку, когда пришёл внук.
 -Ну что, сынок?- встретила она его вопросом.
 -Все, кто не принёс деньги, будут мыть полы в классе,- ответил Серёжа и бросил сумку на стул.
Жили они в маленьком домике на тихой улице. Здесь жили „частники“, имеющие свои дома - самые разные от больших кирпичных до маленьких и ветхих халуп.
Их домик построил ещё дед Михаил, муж Семёновны. Дом состоял из одной комнаты и печки, за которой отгорожена каморка. Раньше там спала дочь Светлана, но когда она вышла замуж, Семёновна уступила ей семейную кровать в комнате. Теперь на ней спал внук, а бабушка так осталась в каморке. Пускай! Время летит быстро – женится, а у него уже есть место.
 -Садись, сынок. Сейчас картошка поспеет,- проговорила старуха, собирая посуду.
Мальчик уселся за стол и вопросительно посмотрел на неё.
 -А сколь мыть-то?- было видно, что всё время, пока варилась картошка, она о чём-то думала.
 -Пока не принесём.
 -А много не принесли-то?
 -Считай, половина класса.
 -Ну так, всем вместе убирать веселей и быстрей...- с облегчением проговорила она.
 -Не-е... мыть поодиночке... А начали с меня...
 -С тебя, сынок?- по лицу её пробежал испуг.
 -Угу...
Старуха опять задумалась и не сказала больше ни слова, пока они обедали.
Наскоро сделав уроки, подросток убежал гулять. Он никогда долго не сидел над домашними заданиями – учился легко. Вот, только по русскому оценки не очень... всё больше „тройки“. Хотя русский язык и литература ему нравились. Он много читал стихов, особенно любил Есенина. Брал книги в поселковой библиотеке. И сам тоже писал стихи, но никому не показывал, даже бабушке.

 Константинов встретился с друзьями. Вместе они двинулись к кинотеатру, где показывали какой-то американский фильм, но в кино не пошли – не было денег.
Так, постояли, поболтали, обсудили последние школьные новости.
Серёжа, как всегда, был беззаботен и весел, смеялся и шутил вместе со всеми. Но в его сознании как заноза сидела саднящая мысль... и даже не мысль, а, скорее, предчувствие чего-то неприятного и неотвратимого.
 -На, покури,- Сашка Кравцов протянул ему недокуренную сигарету.
Серёжа, вообще, не курил, но взял и затянулся пахучим дымом. Закашлялся.
 -Ну... это с непривычки...- снисходительно проговорил Сашка и добавил.-А, вообще, Людмила к тебе прикалывается... неровно дышит... запала на тебя.
Кравцов почесал у себя в паху, потом захохотал каким-то похотливым смехом и сплюнул сквозь зубы. В свои четырнадцать лет он умел постоять за себя, пил, курил и уже познал женщин – ходил к тридцатилетней соседке Таньке, пьющей и гулящей бабе.
Серёжа посмотрел на него своими серо-голубыми глазами и ничего не ответил.
Он замечал, что девчонки засматриваются на него и выказывают всякие знаки внимания, но его смущала собственная бедность, немодная одежда, вечное отсутствие денег. Слышал, как ребята из класса хвастали своими похождениями, и всегда речь шла о деньгах – сколько потратили, что купили, сколько выпили...
Но Людмила Николаевна смотрела на него по-другому... не так как девчонки. После её взглядов он испытывал странное чувство опустошения и разбитости.
 -Не тужи, держи хвост морковкой!- Сашка сильно хлопнул его по плечу. Серёжа прогнулся, как от удара, но не обиделся – знал, что Кравцов, в сущности, добрый малый и не желает ему худа.
Говорили, что он ходит в поселковую „качалку“, качает мускулы и уже связан с братвой. Несмотря на свой юный возраст, в поселковой „бригаде“ к нему относились как к равному.
Ребята потолковали ещё о том, о сём и разошлись по домам.


 5

 На следующий день русский язык был последним уроком, так что после его окончания Людмила Николаевна сразу оставила своего ученика.
 -Константинов, останьтесь. Будете мыть полы,- вежливо проговорила она.- Ведро и тряпку возьмёте у Марии Ивановны, уборщицы.
Разгонова внимательно следила за реакцией подростка. Все ребята, схватив свои сумки, со смехом и возгласами проходили мимо, а Серёжа стоял, опустив руку. На его бледном лице отражались смятение и душевная боль. Учительница „пила“ эти эмоции и никак не могла насытиться...
А мальчик покорно вышел из класса и направился в комнатку под лестницей, где Мария Ивановна хранила свой инвентарь. Он взял ведро, набрал воды и вернулся. В классе уже никого не было, только Людмила Николаевна сидела за столом и просматривала классный журнал. Увидев его, поднялась и захлопнула тетрадь.
 -Когда закончите уборку, покажете мне. Я буду в учительской,- с этими словами она покинула комнату.
Серёжа остался один. Он протирал парты, подоконники, мыл пол и плакал. Но слёзы не приносили облегчения. Ему казалось несправедливым, что он один из всего класса должен убирать только потому, что у бабушки нет денег. Выходит, те, кто имеет деньги, не должны работать?
Ему было бы легче получить такое задание от классного руководителя-мужчины. Но когда женщина принуждает выполнять женскую работу его, мужчину – это очень унизительно. Его достоинство ущемлено!
Так думал мальчик, отжимая мокрую тряпку. Его мысли не приобретали словесную форму, а были, скорее, чувствами, но от этого не легче. Он посрамлён и унижен перед всем классом, мальчишками и девчонками...
Наконец, закончив уборку, подросток подошёл к учительской и постучал в дверь.
 -Да, да,- ответил любезный голос.
 -Людмила Николаевна, я закончил,- смущенно проговорил Константинов, не переступая порог.
 -Ну, ну... посмотрим...- Разгонова встала и быстро вышла из комнаты.
С дурным предчувствием Серёжа последовал за ней.
В классе она окинула парты придирчивым взглядом и поморщилась.
 -Ну, кто же так моет? У себя дома ты тоже так убираешь?- презрительно процедила женщина, незаметно для себя перейдя на „ты“.
 -Дома это делает мама,- тихо проговорил, почти прошептал мальчик.
 -„Мама“... была у тебя мама...- женщина упивалась своей властью над ребёнком.- Перемывай снова! И будешь мыть, пока я ни скажу, что чисто!
Она вышла, громко хлопнув дверью. Её распирало сознание собственного превосходства, душа пела, когда вспоминала расстроенное лицо подростка.
Вот, ради таких моментов и стоит жить! А сколько ещё ей предстоит поймать этих упоительных лучиков счастья?
Константинов больше не мог мыть – устал, был голоден, чувствовал себя разбитым и униженным. Понимал, что всё убрано неплохо. Во всяком случае, не хуже, чем это делает Мария Ивановна.
Он сел за парту и уткнулся лицом в ладони, плечи его сотрясались от рыданий. Почему на свете существует такая несправедливость? Как жить в этом мире?
Через полчаса Разгонова решила, что на сегодня хватит. Вошла в класс, где парты и пол уже подсохли.
 -Ну вот, так-то лучше...- не глядя, как выполнена работа, удовлетворённо проговорила, как пропела, она.- На следующей неделе будешь мыть снова... пока не сдашь деньги!
Учительница отправилась домой в радужном настроении...


 6

 Семёновна уже несколько раз разогревала суп, а внук всё не возвращался из школы. Она с тревогой смотрела в окно, выходила на крыльцо и долго вглядывалась в редких прохожих, козырьком сложив ладонь над глазами.
Наконец, пришёл Серёжа, усталый, голодный, разбитый.
 -Сынок, что так долго? Всё простыло.
Мальчик молча сел за стол и уставился в стену невидящим взором.
 -Полы мыл...- как будто очнувшись, нехотя проговорил он.
 -Так долго?
 -Да придирается она... всё не так, всё не эдак... Говорит, буду мыть, пока денег не принесу!
 -Господи, да что же нам теперь делать? Если эти деньги отдадим, то есть будет нечего...
 -Не знаю...- подросток рассеянно хлебал суп, не чувствуя его вкуса.
 -А может, она войдёт в наше положение... уговори её,- со слабой надеждой в голосе попросила старуха.
 -Ну да, уговоришь её...

 Для Серёжи потянулись мучительные дни в ожидании следующей недели, когда снова придёться мыть полы в классе.
Нет, самой работы он не боялся. Ему нестерпимы унижения, которым подвергала его Людмила Николаевна, а также причиняло страдание то, что должен убирать грязь за всеми только он один, потому что самый бедный и не имеет денег, чтобы откупиться...
А роковой день неумолимо приближался, а вместе с ним надвигалось ощущение неизбежного несчастья – будто поезд мчался по рельсам, не задумываясь, что лежит под его колёсами.
Уже не казались смешными шутки друзей, не трогали игривые взгляды девчонок. Не интересовало, что идёт в кино. И ласковое осеннее солнце, встречающее своими искрящимися лучами, когда он выходил из школы, больше не вызывало улыбку и желание бежать вприпрыжку...
Наконец, наступил четверг, тот самый день, когда последним бывает урок русского языка. А после мальчик останется один и будет мыть полы, тогда как весь класс разбежится по своим делам...
Утром Серёжа пришёл в школу раньше обычного, спокойный, только заметно бледнее, чем всегда. На первом уроке протянул тетрадь соседу Сашке Кравцову.
 -Это тебе, на память...- прошептал он, стараясь, чтобы не заметил учитель.
Кравцов взял тетрадь и с любопытством открыл. На первой странице крупным почерком выведено: „Сергей Константинов“. И ниже: „Стихи“. А в углу слева помельче: „Лучшему другу Саше от лучшего друга Серёжи“.
 -А ты чо, стихи пишешь?- c удивлением спросил Сашка.- Вот, не знал...
Он сунул тетрадь в парту.
Следующие два урока Серёжа пребывал как во сне, не отдавая себе отчёта в том, что говорил и делал. Он односложно, иногда невпопад отвечал на вопросы, а перед последним уроком исчез из класса. Никто не заметил, как это произошло.

 Прозвенел звонок. Разгонова стремительно вошла в класс, как всегда, подтянутая, в чёрном костюме и белой блузке. Положила портфель на стол, затем открыла его и заглянула внутрь, как будто собираясь что-то достать, но вдруг выпрямилась и строго посмотрела на стоящих учеников.
 -А где Константинов?- вместо приветствия спросила она.
В классе стояла напряжённая тишина. Людмила Николаевна ещё раз придирчиво оглядела ребят. По её лицу пробежала тень - „любимого“ мальчика нет!
Это оказалось неожиданностью. Весь сегодняшний день она предвкушала наслаждение, которое получит от общения с подростком.
Ребята озадаченно молчали. Ничего не знал и Кирсанов, староста.
 -Он был весь день, а потом...- староста с недоумением развёл руками.
 -Заболел, что ли?- с досадой спросила учительница, с усилием проглотив слюну.
 -Не знаю, он ничего не сказал...

 А Серёжа стремительным шагом шёл на станцию, знал - через двадцать минут пройдёт скорый поезд на Москву.
Стараясь остаться незамеченным, подросток обогнул здание вокзала и подлез под платформу. Снял куртку и положил её на щебёнку, рядом с рельсами. Затем, не раздумывая, лег на мягкое, положил голову на рельсы и закрыл глаза...
Скоро всё будет кончено! Но он больше не может испытывать эти унижения! Будь, что будет!

 Скорый поезд мчал на Москву. Машинист рассеянно смотрел вперёд – маршрут знакомый. Не один год здесь ездит. И всегда всё спокойно – это не Кавказ!
Пассажиры неспеша готовились к выходу, скоро конечная. Но время ещё есть, всё можно успеть.
Это какую станцию они сейчас проскочат? Название промелькнуло так быстро, что никто не успел прочесть...
Состав неумолимо прогрохотал через станцию и полетел дальше, накрыв маленькое тело мальчика, головой лежащего на рельсах.
Голова отделилась от тела и запрыгала по шпалам. А поезд, не останавливаясь, нёсся вперёд, на Москву. Ни машинист, ни пассажиры ничего не заметили.
Через полчаса женщина, дорожная рабочая, увидела обезглавленное тело и подняла шум.
Приехала „скорая“ и милиция. Голову и тело положили на носилки и осмотрели содержимое карманов, желая установить личность погибшего. Во внутреннем кармане куртки нашли сложенный листок из школьной тетради. На листке в клеточку старательным почерком написано: „В моей смерти прошу винить учительницу русского языка и литературы Людмилу Николаевну Разгонову.“ И подпись: „Сергей Константинов“.

 А скорый поезд тем временем подходил, замедляя ход, к Киевскому вокзалу. Там, как всегда, суетились люди, поглощённые своими делами. И среди них шнырял сутулый невысокий человек с опухшим потемневшим лицом в засаленной одежде. От него исходил резкий кислый запах, заставляющий встречных морщиться и отворачиваться.
Это отец Серёжи. Он заглядывал во все мусорные баки, шевелил там рукой или палкой, ища пустые бутылки.
Мельком взглянул на подошедший поезд и, не найдя в нём ничего для себя интересного, он нетвёрдой походкой побрёл дальше...