Рука чесалась от локтя до запястья, не давала спокойно открыть банку консервированной сладкой кукурузы. Расчёсывая кожу в кровь, Люся представляла, как она вспарывает зудящие места ногтём и снимает, словно испорченную одежду, поражённую ткань, обнажая пульсирующую, уязвимую, трепещущую. Она даже увидела розовые прожилки капилляров, складывающиеся в сеть, представив, как они ловят взгляд на себя и расползаются в стороны так, что начинает кружиться голова.
Хорошо заточенный консервный нож мягко вошёл в металл, плавно прогулялся по рёбрышку банки. Золотые ядра сверкали в сладко-солёной влаге. Автоматически почёсывая намученную руку, Люся, шоркая тапками по усыпанному крошками полу, перешла в соседнюю комнату, упала на подушки, сваленные в кучу у стены, и направила пустые глаза в телевизор.
За экраном происходили страшные вещи: крики, визиг, темнота, выстрелы. Люся укрыла коленки пледом, смотрела. Время от времени переключала с канала на канал, жуя кукурузу. Рука чесалась уже выше локтя. Но усталость взяла своё, веки слиплись, дыхание выровнялось, и комната наполнилась сопением и бормотанием сквозь сон обрывков дневных фраз.
«Ты не достаточно красива...». «Это почему». «Шелушишься», «Как парень, сутулишься». «Почему». «Куришь на ходу». «..чему». «загар». «По...». «..тому что». «..чему».
Люся спала и чесала руку. Чесала руку и спала. Пустая консервная банка валялась у подушек, ложка запуталась в одеяле, под ногтями остались кусочки кожи, из начёсов потекла кровь. Красная жижа не сворачивалась и залила собой пыльное ложе, движения откликались хлюпаньем, шлепками, щелчками. От сырости Люся продрогла и выползла из царства морфея, чтобы равнодушно взглянуть вокруг, и снова уронить побледневшее лицо на пол. Силы утонули в водовороте белого фарфорного унитаза после его слов, которые вернули к реальности сознание, дав понять безвыходное отсутствие смысла во всех ушедших минутах без любви. В черном обмане перед самой собой она надеялась на волшебное исцеление временем, но попытки всё вернуть прервали курс лечения. Снова срыв, новая боль, негатив, а за ним безразличие укрыли мысли одеялом снов и бездействия.
Тишина прерывалась шипением телевизора. Серая рябь окутала подрагивающим светом маленькое белое тело в тёмной луже. За окном падал снег. Ветер заметал белой пылью следы.
2005-10-12