Едва отдышавшись, я огляделся по сторонам. Хмурые лица предостерегающе глядели на меня, и не было желания задерживаться в вагоне более трех с половиной секунд. Я поправил лямки желтого кожаного рюкзака и, не отрывая взгляда от дверей в конце вагона, поспешил вперед. Заскочить в последний момент в поезд, когда тишину ночного перрона раздирает вопль: «Электричка отправляется до конечной остановки станция Green Town» многого стоит. Но я успел. Как много раз успевал закончить половой акт прерыванием. Что было труднее – вопрос для философов, филологов и подобных лоботрясов. Я же прокладывал себе дорогу сквозь враждебные ухмылки пассажиров хвостового вагона электропоезда.
В сигаретной пачке плавали желтые рыбы-фильтры. Мне же хотелось найти такое место, где я спокойно могу встать и, подцепив одну из них обгрызаными ногтями, перевести дух. Миновав четыре тамбурных пролета, я остановился в пятом, не видя смысла и дальше подвергать себя опасности застрять в гремящей сцепке вагонов, где еще четыре года назад уловил звуки классического джаза.
Стоя в полумраке, я высекал огонь из непослушной зажигалки. Пламя взвилось гимнастической лентой, ударив меня в правую бровь (может и в левую, просто использовать рядом «ленту» и «левую» стилистически неверно.) Пришлось отрегулировать редуктор. Когда пламя дружелюбно заполыхало, к нему склонилось милое личико. Девушка лет двадцати двух-двадцати семи прикурила и спряталась в тени тамбура. Я хочу сказать, что девушка была того возраста, когда в свете зажигалки становятся отчетливо видны наметившиеся морщинки. Удивившись, я отвалился в другой, не менее темный, угол. И напустив задумчивого сигаретного дыма, смотрел в окно с надписью «не прислоняться» - любуясь отражением девушки.
Пухлые напомаженные губки заставляли уголек ярко светиться, оставляла на фильтре кровавые следы. А я подумал, что девушка наверное хорошо делает минет. И на секунду представил, как мы занимаемся оральным сексом прямо здесь, в тамбуре полуночной электрички. Девушка, скрытая во тьме, опустившись на корточки, ласкает меня языком. Я, вращая безумными глазами, обжигаю пальцы давно истлевшей сигаретой. Поезд мчится в Green Town, и луна-скопофилка несется следом. Лирику момента могли нарушить лишь контроллеры или обходчики поезда – было со мной раз. Но сегодня не тот день. Вернее ночь.
Девушка исчезла. Я зашел в вагон. Присев на вторую от дверей лавку, извлек на свет Божий роман Нормана Майлера и сосредоточился на книге, сбивая сексуальное возбуждение. Джаз слышался хуже, но вполне разборчиво. Скоро я уже гулял вместе с главным героем романа по пригороду Los-Angeles’a.
Час прошел не заметно – книга стерпит любое расстояние и скрасит любую рожу, даже мою. И когда объявили конечную, я пристроился за ускользающими спинами совагонников. Попытался разыскать среди набирающих темп спин, ту, на которую желал облокотиться в тамбуре. Но автобус семнадцатого маршрута спутал карты.
Зазвонил телефон. Я снял трубку. А что мне еще оставалось делать?
- Алло!
- Захвати пива, - приказал голос.
«И чипсов» - звучало вдалеке эхо.
- И чипсов.
А это значило, что где-то там, в темном дворе, на кухне шестого из семнадцати этажей, сидели Гарри и Камышников, и ждали меня. Ждали, возможно, так же, как птенцы ждут возвращения птицы-матери. На душе потеплело. И обрадованный этим, я залетел в павильон ночного магазина, спеша непременно поделиться радостью с продавщицей:
- Будьте добры пива, - улыбаясь в тридцать один зуб, изрек я.
- Какова?
Продавщица знала, как подрезать крылья.
- Сибирскую корону. Светлое, - не унимая улыбки, внес ясность.
Но тут же осекся, захлебнувшись в пустых глазах торгпрома. И, упаковав бухло в рюкзак, поспешил расплатиться. Позабыв про наказанные чипсы - само собой.
Гарри встретил меня у лифта и недоверчиво прощупал рюкзак. Его жилистые руки внимательно изучили выступающие сквозь тонкую кожу рюкзака твердости. Довольно махнув непослушной челкой, Гарри указал на дверь. И я вошел внутрь, оставив его в коридоре.
Сквозь легкий табачный дым, навстречу мне плыла человеческая фигура. Она поравнялась со мной, она прошла сквозь меня. Она скрылась за поворотом, оставив в глотке приступ астматического кашля. Я поспешил разделаться с возникшими ощущениями, и, сбросив одежду, вбежал на кухню.
Камышников радостно принял стеклянные бутылки, а группа обособившихся на «уголке» людишек, обособилась еще плотнее. Мне подумалось, что их принудительно загнали на этот красный остров, а чтобы добить – вызвали женщину со шваброй и та, усердно натирая пол, заставила всех подобрать ноги. Мужчины, из природной горделивости и упрямства, ноги все же не поднимали (либо успели поставить на пол). Единственная в компании девушка, не считая той, что прошла сквозь меня в коридоре, так и осталась сидеть с задранными коленями. Я не возражал.
Из непредставленных, я знал лишь Камышникова. И, конечно же, самого Гарри. По слухам, в квартире еще находилась его младшая сестра – Маша. Но это не имело значения.
Там, в коридоре, Гарри сказал мне:
- Это мои одноинститутники.
Так и сказал: «одноинститутники», - и поспешил исчезнуть следом за девушкой-туманом.
Камышников вел игру. Игру в «допрос с препятствиями». Вопросы и ответы – односложны. Я наскоро представился, не запомнив имен – зачем? Приличие? Соблюденное, что бы вызнать имя хорошенькой девушки. Все еще находясь под впечатлением от электрички, я надеялся восполнить пробелы. Имя девушки я, впрочем, тут же забыл.
- Представляешь, - внезапно обратился ко мне один малый, что сидел по центру стола, - я сын декана.
Видимо, заявлению стоило удивиться. И я удивленно потянулся к пустеющей водочной бутылке.
- Да, это так неожиданно, - продолжал Он. - Узнал на днях – примерно год назад. А до этого считал, что мой отец летчик испытатель, - Малый сделал траурное лицо, - и погиб при исполнении служебного долга.
- Не чокаясь, - внес предложение серьезный Камышников.
И мы наконец-то выпили.
Я по привычке запил пивом. Мужчины уважительно кивнули, а девушка, имя которой я так и не вспомнил, брезгливо морщась, пригубила вино. Рядом с ней сидел мускулистый бой. Он не пил – это казалось подозрительным.
- Ему на соревнование, - перехватив мой взгляд, разъяснил внебрачный сын декана МГПУ. – Он спортсмен. Тейквандист.
И в подтверждение сказанному, тейквандист стал щупать свои бицепсы. Я грустно потупил взор. Не суждено мне повторно услышать имя девушки. Не будет она нашептывать сидя на моих коленях. И потом, когда уставшие опоры будущей журналистики рухнут, опрокинув социальное небо, нам не придется спастись в ванной от сотрясающего стены мужского храпа. «Жаль. Жаль, что кончается водка», - подумал я. И погрустнел еще больше. Но вопреки всему, на стол выпрыгнула литруха «Флагмана».
Было далеко за час ночи, когда в очередной раз заглотив теплой, противной на вкус, водки, я подносил к губам остатки пива. Выпивка имелась в наличии - это успокаивало. В остальном, я был не уверен. Студенчество вело себя развязно, как и подобает будущим журналистам. Водка плескалась в стаканы, бутылка совершала обходные маневры. Девушка, смеясь, выдавала приятные глупости. В какой то момент, малый, что постоянно наполнял мой стакан, склонился над моим ухом и заговорщицки поведал мне:
- Знаешь, а ведь я гражданин Эстонии. Да-да, не удивляйся.
А удивляться было чему. Особенно его безупречному произношению.
- Ты представляешь,- продолжал эстонский эмигрант, - там, за границей, у меня остался ребенок, и я могу устроить так, что тебе без проблем дадут визу.
Это продолжалось примерно часа полтора. Я старался захмелеть. И мне почти удалось достигнуть того благостного состояния, когда разум отделяется от тела и движется своей, неразборчивой, дорогой. Ребята были похожи на российских актеров. Плохих, молодых российских актеров, что постоянно светятся на телевизионных экранах. Может после выпитого алкоголя, но мне действительно не верилось в произносимые вокруг речи.
Лишь девушка была хороша. Когда девушка одна в компании мужиков – она не может быть не хороша. Смотреть на нее было одно удовольствие. Темп, который она взяла, вызывал уважение. И, тем не менее, девушка не пьянела. Я даже решил, что вырублюсь раньше, чем вспомню ее имя. Черные волосы падали на лоб, закрывая глаза. Тонкая ситцевая блузка просвечивалась, и лифчик кружевами радовал глаз. И всякий раз, когда под столом ее нога соприкасалась с моей, я вздрагивая, с надеждой глядел ей в лицо.
В какой то момент я подумал, что схожу с ума. И решив прогуляться по квартире, зашел в комнату Гарри.
Он сидел на диване, слушая тихо играющую музыку.
- Что за долбоебы собрались у тебя в квартире?
- Не знаю. – Гарри чиркнул зажигалкой. - Я знаком лишь с тем парнем, что сидит напротив тебя.
- Тот, у которого вьющиеся волосы?
- Ага, он, кажется, DJ
- А я думал – журналист. Хотя DJ ему больше идет.
- Видишь, - Гарри ткнул в сторону проигрывателя пластинок. – несколько дней назад он пытался микшировать на этой штуковине.
- Получилось?
- Не помню, да это и не важно.
В комнате было темно и пахло травкой. Я присел за компьютер и стал рыться в музыкальном архиве в поисках джаза. Лежа на диване, Гарри курил дурь. Он водрузил на грудь кубок полученный за победу в конкурсе молодых журналистов, и сбрасывал в него пепел. Минуту назад в комнату заходила сестра Гарри, - Маша. Смерив нас усталым от алкоголя взглядом, она сообщила, что ей рано утром предстоит важное собеседование, и было бы очень любезно с нашей стороны не шуметь. Гарри что-то промямлил в ответ, и Маша направилась к себе в комнату.
Я видел Машу несколько раз до этого, когда приезжал к Гарри в гости. Мы даже беседовали о чем-то незначительном для меня, но вполне важном для ее мироощущения. Маша была умеренно глупа, для своих неполных девятнадцати, и весьма хороша собой. Правильные черты лица. Тонкий слой косметики. Пропорциональное тело. Почти сформировавшаяся грудь. Я бы назвал ее красивой, но…
- У меня сигареты кончаются. Не сходить ли нам в магазин? – оборвал Гарри мои размышления
- А может, отправишь этих? – я кивнул в сторону кухни. – Им не повредит.
- Брось! Они же растеряются в незнакомой местности.
- И все же, не рассчитывай на меня.
-Ок, - он поднялся, при этом совершая много лишних движений, и вышел из комнаты.
Решив немного вздремнуть, я повалился на его место.
Сон алкоголика спокоен и беспамятен. Вместе с тем, он чуток и способен проснуться от любого шума.
Ощутив постороннее присутствие, я вскочил. В свете монитора, по комнате расхаживал сын декана, или прибалтийский беженец – похожи они,- в купальном халате.
Я потер глаза и понял, насколько пьян. Но все же сделал усилие и поднялся с кровати. Пытаясь не шуметь, что бы не привлекать внимание сына-эмигранта, я выскользнул из комнаты.
На выбор было три пути: Слева - комната Маши; прямо–пустая родительская; справа – непредсказуемая кухня.
Стоя как древнерусский богатырь на перепутье трех дорог, я не знал куда двигаться. Из-под сестринской двери выбивалась заманчивая полоска света. Маша, очевидно, не могла уснуть от шума и читала лежа в кровати. А может, боязливо мастурбировала, рассматривая фотоальбом. Черт возьми, да откуда я могу знать, что она ТАМ делает, если не зайду и не посмотрю!? Я легонько толкнул дверь и заглянул внутрь. Маша спала.
Одеяло сбилось в конец кровати, и девушка предстала мне в короткой ночной рубашке. Одна лямка атласного одеяния сползла с плеча и моим пьяным глазам открылась белая грудь. Я видел ее! Боже мой, видел! Она дерзко вздымалась при каждом вздохе. Розовый сосок триумфально набух. Из соседней комнаты неслись звуки джаза.
«Свежая, не затасканная, – думал я, - Мужские губы не успели заляпать ее слюнями. И чувственная кожа не загрубела от прикосновений жесткой щетины». Одежда была разбросана по комнате: джинсы со стразами, блузка. В узорах ковра плавали чулки. На стуле, что позировал в центре комнаты, повисли синие кружевные трусики.
«Я должен стащить их - вдруг с ужасом осознал я. - Должен завладеть этим куском материи, чего бы это не стоило». Они воплощали сексуальные переживания всего человечества. Являли символ гетеросексуальных отношений. Это было выше моих сил. Сердце учащенно забилось. Я понял, что если не умыкну их, то всю оставшуюся жизнь меня будут преследовать неудачи. Эти трусики представлялись счастливым амулетом, талисманом будущих побед.
Тихо ступая, я двинулся вперед - медленно, словно канатоходец, шел к заветной цели. Скользя по ковру, я зацепил ногой кружку. Та, гулко стукнув, откатилась в сторону. Я замер, прислушиваясь к шуму в голове. До стула оставалось два шага. Два шага отделяли меня от главного приза! Еще мгновение и я схватил трусики. Скомкав кружевную тряпочку, запихал ее в карман. Осторожно, не создавая лишнего шума, я подобрался к выходу, развернулся и некоторое время смотрел на спящую девушку. А потом, пятясь назад, закрыл дверь, предварительно щелкнув выключателем.
Мой поступок не был замечен. Карающая рука не схватила меня за мошонку. Поразмыслив, я двинулся на кухню - стоило обмыть приобретение. Трусики жгли карман, и я чувствовал себя великолепно.
С момента моего отсутствия, ситуация в камбузе изменилась. Отсутствовали студенты и непотопляемый Камышников. Их место на сцене заняла мешковидная женщина. Бесстыже прячась за челкой каштановых волос, она искусно жонглировала словами, смысл которых я или не знал, или забыл. Но это не помешало мне сесть на «уголок» и уставиться ей в лоб.
Ее красный от помады рот постоянно кривился гримасами. Губы складывались трубочкой и выдували нелепицы, которых я старался не слышать. И все же она была возбуждающе асексуальна. То и дело, перебирая варикозными ногами, девушка лавировала между окончательной пьяной амнезией и повальным грехом, что провоцировала задирающаяся юбка. В ее тогдашнем состоянии любой способный на фрикционные действа болван, мог овладеть ей.
Уцепившись за последнюю бутылку пива, я старательно ковырял пробку зажигалкой, пока та не поддалась. Немного пива пролилось мне на брюки, которые под конец застолья дали трещину в неожиданном месте. Девица прыснула смехом, прикрывая рот сигаретой. Я решил если продержусь минут двадцать, то возможно смогу разжечь в себе страсть и заставить эту шлюшку отскакать со мной произвольную программу. Но с каждым глотком чувствовал жуткую усталость. Слегка напрягшись, приложился к бутылке, выпил.
Сидя на опустевшем «Уголке», я допивал пиво и смотрел на девушку. «Я бы трахнул тебя, детка, - думал я, - но что бы это дало? В кармане у меня - девственность вселенной. А ты лишь очередная баранка на внушительной связке булочника. Я бы трахнул тебя, детка. Обязательно трахнул бы. Но сегодня я уже два раза подрочил, так что вряд ли это возможно».