Облако коричнево-серой пыли, застилающее немытые несколько лет окна автобуса и подпрыгивание на ухабах просёлочной дороги, позволили надеяться, что ехать осталось недолго. Наконец-то - деревня «Печёнкино»!
Двум юным путешественницам и в голову не пришло, сколь точным может быть название населённого пункта.
Руководитель педагогической практики уверяла, что все студенты будут расселены по домам сельчан. Нас не захотел взять на постой ни один местный житель.
Мы разместились в детском саду, где и должны были пройти месячную педагогическую практику. Под утро, промучившись на детских, непригодных для сна кроватках, мы провалились в бездну, в небытие...
Сухие короткие выстрелы вернули нас в действительность.
Грохот шёл отовсюду: с неба, от стен, стёкла вибрировали, угрожая в любую минуту рухнуть!
Тридцать восемь носов наших очумевших воспитанников были впечатаны в окна без штор.
Дети улюлюкали, все смеющиеся рожицы походили одна на другую.
Господи, - пронеслось в отупешем мозгу, - как мы их различать-то будем?!
Но для начала предстояло решить жизненно-важную задачу: выбраться из постели и одеться.
Кое-как, маскируясь простынёй под привидение, мы выползли и, отступая к двери, оказались в игровой, где торопливо нырнули в первое попавшееся.
Воспитатели благополучно отчалили в отпуск, оставив на двух девчонок эту оголтелую, неуправляемую армию!
Моя первая учительница, которую я любила, но и боялась до полуобморочного состояния, в характеристике за четвёртый класс написала: «Большая фантазёрка...»
За месяц педпрактики я не успела изобрести только вечный двигатель, доведя свою уникальную фантазию до истощения.
Несмотря на выверты и придумки, наши воспитанники умудрялись прятаться по кустам, что-то поджигать и приобретать бесценный опыт первого курения.
Всё «Печёнкино» содрагалось от утробных голосов, – это мы зазывали деток на обед.
Напарнице посчастливилось потерять голос в первые дни...
Занятия, прогулки, экскурсии, а главное загон «стада» – приходилось осуществлять в одном лице, моём. Неделю продержалась на изобретательности, помноженной на слабеющую волю.
Видимо маме удалось, под пятнами высохших на бумаге слёз, разобрать и текст и адрес: прикатила, и этим же автобусом отбыла, сказав за короткие десять минут всё, что обо мне думает.
Родители, быстро смекнув, что новые воспитательницы-практикантки вынуждены круглосуточно торчать в детском саду, не торопились забирать своих чад. Но дольше всех оставалась Тася, девочка с редким именем и пьющей матерью.
Мы качались с Тасей на качелях и она с пристрастием, пользуясь доверительной обстановкой, задавала совсем не детские вопросы.
Однажды добралась до самого волнующего и спросила у меня, семнадцатилетней: - У Вас муж есть? Я отрицательно покачала головой.
- Убили на фронте? И я ни к месту засмеялась.
Уединиться, поразмыслить о житье-бытье было негде. И вдруг меня осенило - уборная! Она стояла особнячком на зелёной лужайке. Там я могла побыть одна и вволю пореветь, пока казаки-разбойники скачут, оседлав последние сломанные ветки.
Я уже готовилась к рёву (благо, хлорка способствовала), как вдруг в овальном отверстии, где положено быть сучку, по центру двери, появился голубой глаз. Его сменил чёрный, говорящий шёпотом: «Сейчас ссссать будет!»
Расхохотавшись, вылетела из сортира в погоне за "Шерлоком Холмсом" и доктором "Ватсоном". К нам присоединились желающие играть в догонялки.
Получив по пятёрке за практику, мы отбывали.
Прощай, Печёнкино! До конца дней ты будешь сидеть в наших печёнках...
Пришёл черёд маленьких мучителей, – дружно плакали все, от Маши до Саши! Сердце сжалось от невыразимой тоски.
Живите с радостью, дети, вы подарили нам незабываемое.