Опознание личности
Вся эта осенняя возня на улицах – полегшие как солдаты желтой армии листья, рябь, почти свинцовая, как речная гребенка бежит по чистому пруду, фонари, теперь уже так рано горящие, и все равно еле различимые сквозь жидкий воздух – все это мало, казалось бы, походит на отображение жизни. Скорее похоже на утопание жизни в глубокой и серой глади водоема. Добровольное. Обреченное. Предрешенное заранее. На воде еще держатся несколько сотен свежих, ярко желтых, словно покрытых воском, только что упавших листьев. Но это, я знаю, временно…
Стук в сердце, и вообще шевеление в этом месте, где оно должно быть, чаще ощутим после очередной, которой подряд, сигареты… Но именно после нее, неожиданно, наверное как у заключенного после сырого и темного каземата – легкие слышат запах. Запах, ни с чем не сравнимый, горький. И такой желанный.
Тогда я останавливаюсь. Внезапно останавливаюсь и понимаю, что далеко и давно уже иду не туда. Измученный кругами по железке мокрый трамвай, в темень уносит от меня замершие лица, которые приникли к мутным окнам. Куда они едут? Зачем? И я вижу эти лица, нечеткие и все в каком-то неестественном свете вагона изнутри, я вижу, как они пытаются, тщетно пытаются что-то разглядеть за начинающимся дождем. Начинающимся? Я не успел заметить, как это туман вдруг обрел свою такую необычную и редкую пару – дождь.
Я знаю, что третьей сигареты хватит, чтобы дойти до Александра Сергеевича…
Александр Сергеевич давно стоит у Чистых Прудов и никому не поддается… Никому. Даже вот этому дождю и осени этого дождя.
Моей давней подруге-журналистке и знатоку литературы назначена там встреча после работы. Подруга приехала из Питера. Она вообще всегда откуда-то приезжает. Но тогда, я хорошо помню, она приехала именно из Питера. А я просто уходил с работы. И я ей так вот коварно по телефону и сказал:
- Выйдешь из метро на станции Чистые Пруды. К памятнику Александра Сергеевича. Там увидимся…
Оксана, а приезжает ко мне отовсюду именно Оксана, завернутая в какую-то длинную, явно мексиканскую бежевую тряпку, и от того еще более нелепая, беззащитная, трогательная и худая, в шесть тридцать смело подошла к злому мерзнувшему милиционеру. И с присущей ей вежливостью спросила:
- Скажите, пожалуйста, как найти памятник Пушкину?…
Человек в форме, конечно, знал великого африканского поэта, который сначала боролся с царизмом, а потом стал «нашим все»... Возможно, у человека в сером в школе даже было выучено сочинение для сдачи его на «трояк», но он сурово посмотрел на ничего не подозревающую Оксану и сказал:
- Метро «Пушкинская»…
Оксана начала веселиться. А Оксана, я очень вас уверяю, может незаметно так веселиться… Незаметно даже для милиционера.
- Мой друг, сказала она гордо, а она, вот поверьте, еще и умеет гордиться за других людей, работает на Чистых Прудах!… Так и сказала – «работает на чистых прудах»…
- Это же станция Чистые Пруды? Да? Лукаво продолжала удивляться Оксана, призывая человека к глубокой умственной работе… Милиционер не возражал против одноименной таблички на станции… Взглядом, при этом, так, на всякий случай, скользнул по знакомой надписи. А потом, смутившись этого явного урока, с подозрением посмотрел на уже злившую его особу в странной одежде.
- Да, сказал он твердо, чистые… Но, как бы все ища подвох в вопросе, и думая, что нужно в таких случаях делать, продолжил:
- Пушкин – стоит на пушкинской… Метро… Станция такая… А вам, девушка, зачем Пушкин?
Действительно – зачем? Тут подошел я. Тем самым, избавив Оксану от опознания личности, милиционера от умственной работы, а Пушкина от позора. Я молча показал на памятник Грибоедову, возле которого уже полчаса стояли милиционер в сером и моя подруга Оксана.
Памятник Александру Сергеевичу Грибоедову.
Перед тем, как окончательно нырнуть в теплый, пахнущий хорошим кофе, подвальчик, я, спускаясь по скользким лестницам вниз, краем глаза заметил, что желтые листья ужасно идут черным и сверкающим от дождя автомобилям… На этих новых и дорогих авто желтые листья уезжали далеко. Далеко от того места, где выросли, где дождем были политы теплым, где нужны были, пока зеленели. Да, далеко от дома...
Грибоедов, кажется, тоже погиб далеко...
Эх, Александр Сергеевич…