правила мужского движения

Андрей Полетаев
Правила мужского движения

Это произошло в тот самый год, когда Алла Смехова окончательно уже для себя решила, что, наконец, займется шейпингом, йогой, тантрическим сексом, купит щенка лабрадора и бросит курить. Лучше всего пока дело обстояло только с курением. Курение бросалось каждый день, так как каждый раз самой себе говорилось, что вот именно сегодня еще не время. И она тогда решала, что выберет до необыкновенности бабий свободный денек, в который все и начнется…
Не началось.
В одночасье и без объяснений ему все это не стало нужным. Ни ее большие серо-синии глаза, ни нарастающее особенно по утрам во всем теле требовательное женское желание, ни расставленные на уютной новой кухне чашки-плошки, ни любимый зеленый чай...
Еще этот… Старый… «Фольксваген» вот-вот тоже грозится предать ее женскую судьбу. Предать подло, как все мужики, - да, вот так вот взять и заглохнуть прямо на трассе в час пик, да на подъеме, на радость другим, когда еще в сумочке неровно вибрирует отключенный от всех мелодичных приставаний – телефон.
Вот так: начнешь все первой – потом окажется – поторопилась, но уже нет тормозов, уже включается вторая, уже несет… И на крыльях-крылышках, на одних оборотах, на сплошном сцеплении - щенячье:
 Все. Приехали. Это, конечно, в мужском стиле, предать именно на подъеме, когда кажется, что все хорошо, когда еще приятно на себя глядеть даже в машине. Да, когда приятно смотреть на себя - красивую женщину в зеркальце заднего вида… И, кажется, неоткуда ждать оглохшей тишины… Но вот именно здесь почему то всегда подстерегает самое горькое и неприятное… Сплошной задний вид подстерегает - подумала Алла. И все это еще гадко вибрирует и отзывается под ложечкой, и любимая горькая плитка «вальса осеннего» в состоянии вызвать… разве что вину за новые калории.
Вспомнив про «могильник» в сумочке Алла недовольно поморщилась. Даже он, плоский маленький подлец, готов был присоединиться к общему предательству и отключиться за неуплату… Но смущало больше не это – с неожиданными финансовыми потерями Смехова смирилась бы легче, чем с этой, тянущей вниз сосущей пустотой… На этом месте переключиться бы на заднюю, но Алла так толком и не научилась этого делать. Ни на машине. Ни в жизни.
На явно четвертой, Алла вспомнила, как первый раз он пошутил в ее присутствии. Поглядывая каким-то своим особенным обжигающим взглядом, он сказал к всеобщей радости сослуживцев, что «его старый аппарат уже не вибрирует в ответ на другие мобильники». Пауза. И все дружно оценили эту, как бы производственную, как бы к месту шутку, которая повисла в воздухе очевидной и всем понятной щекочущей недосказанностью. Сказавший был явно хорош и в форме, для того, что бы посметь подчеркнуть это. И Алла поняла, что он шутит так именно для нее, и первый раз отметила, что едва начинающая седина ему очень идет. И неожиданно покраснев, представила его губы у себя на шее…
Просто с ним было как-то все иначе. Она ведь еще помнит, как он в самом начале их связи, на первых прогулках, когда только лишь пальцы густо переплетались и шептали друг другу тайное…тогда он вдруг покраснел, как пойманный врасплох… Хмельные продавцы билетов на последний сентябрьский прогулочный катер по Москве-реке приняли их за мужа и жену. И карамельно мигая, предложили за тысячу рублей «освежить» чувства в занавешенной, словно заштопаной фатой, каюте-на-час… Сейчас, Алла с грустью констатировала, что освежается каким-то ядерным диролом, убивающим в ней не только губительный кариес, но и всплывающие воспоминания…
Он ведь все равно ушел.
Ушел и чего об этом еще думать… Скатертью дорога!
Осенняя дорога неожиданно вильнула от главной трассы, приглашая в ночную моросящую неприятностями беспробудную даль…. Сюда не нужно было сворачивать, нельзя было вообще, просто никак, но Алле внезапно надоели все эти установленные и разработанные мужиками правила и тупые и тупиковые условности.
Именно это обстоятельство потом изменило многое.
После крутого поворота, трудно довернув руль в обратную сторону, она увидела его сразу. Он покорно стоял на остановке. Один. И словно ждал, что кто-то на глухой трассе, на этой, забытой Богом транспортной линии судьбы, появится и непременно остановится. Она притормозила и молча открыла ему дверь, и через секунду в машине их стало двое. Смехова удивилась своей смелости, но потом решила, что назад нужно ехать еще долго, а одной все равно страшнее…
Когда они подъехали к дому – начался проливной дождь. Судьба, решила Смехова улыбаясь, в дождь все можно начинать… Потом на кухне она долго смотрела, как он ест, как поднимает на нее карие глаза и молча продолжает уплетать гречневую кашу с мясом… Раньше такие типы ей не нравились, но теперь, увидев его ближе, она поняла: «Пропала!»
Потом Алла ушла в ванную, а он, как был, заснул на кухне, в старом мамином кресле… Смехова так и знала, что не нужно кресло отвозить на дачу. Хоть и старое - но вот, может же кто-то взять здесь и запросто, как дома, уснуть…
Потом они легли спать. В разные комнаты. Но когда он замерз, то не спросясь пришел. К ней. И остался. Надолго. Навсегда. Так тогда казалось. И с тех пор они уже не расставались никогда. И удивительной глупостью казались потом все шейпинги вместе взятые, все так и не приоткрытые чакры, и все запоздалое, все тайное и нежное в Алле вдруг вырвалось наружу. Теперь все вечера они проводили вместе. Просто гуляли. Ссорились и мирились. Ужинали на кухне и просто на полу. Снова гуляли.
А потом он внезапно заболел. В бреду он стонал как маленький, пил дрожа, бесполезную воду и наутро ошалело смотрел на Аллу ослабевающими карими безднами… И не узнавал. А она таскала его по врачам. Неделю, другую. И вдруг Смехова поняла – он умирает.
До чего же запоминаются такие взгляды… Он лежал посреди комнаты и смотрел на Аллу, теряя вдруг нить взгляда и уходя… уходя… На коленях рядом с ним она простояла всю ночь. И к утру все закончилось. Руки тряслись, и Алла все никак не могла уложить его туда, где ему теперь положено было быть…
До сих пор на одной из трасс, ведущих из Москвы, виден холмик. На холмике – его миска. Мячик. Ошейник с поводком…
Алла через год пересела на другую машину.
А потом решила – нужно рожать.
Во что бы то ни стало!