Дорогой Сеня,
Рад был получить от тебя письмо и удостовериться, что у тебя всё в порядке. У меня тоже, слава богам, натуральное хозяйство идет нормально. Я внимательно прочел присланную тобой мне замечательную книжку о премудростях древнеримского земледелия*, и дела с посевами чечевицы стали налаживаться. Плохо пока, правда, вызревают маслины. Я посадил весной десять консервных банок греческих маринованных маслин, но, увы, из них взошли, дали побеги и плодоносят только пять.
Однако с животноводством положение поправляется. С тех пор, как моя дорогая корова Пегаска прилетела с юга, в доме появилось много молока. Пегаска также дает нам до семи литров кофе в день – полное ведро. Она утверждает, что это ее собственное молоко, а черное оно потому, что она настолько загорела на юге, что у нее даже молоко почернело. Я же подкладываю ей монетки, зная ее привычку таскать из дома вещи к старьевщику и на вырученные деньги покупать нам молоко в молочном магазине, чтобы мы не заподозрили, что сама-то она не дает никакого молока, как и большинство современных коров, начитавшихся учения Карлушки Марлушки о свободе коровьего класса.
Мы имели с Пегаской откровенный разговор, и она пообещала больше вещей из дома не таскать, а обходиться выдаваемыми мной на молоко монетами. Правда, Пегаска еще получает свою коровью зарплату, которую тратит в основном на комиксы. Я решил всё-таки разобраться, откуда у Пегаски кофе, и обнаружил, что она на юге познакомилась с каким-то молодым бычком романтического характера, каких нынче много шатается по югам, и он, надо сказать, в знак своей не растворившейся после отпуска любви посылает Пегаске в подарок огромные банки с растворимым кофе и сгущенным молоком. Сгущенку, правда, Пегаска употребляет сама, утверждая, что она необходима ей для стимуляции молочных желез, чтобы однажды всё-таки стать полноценной коровой, дающей молоко вопреки великому учению Маркса.
Кофе же корова Пегаска растворяет в ведре и выдает нам, утверждая, что у нее в дополнение к покупному уже пошло свое молоко, но пока черного цвета от загара, и что к зиме оно непременно побелеет и больше не будет необходимости покупать молоко в магазине. Я отдаю себе отчет, что это наверняка всего лишь иллюзия, но не хочу расстраивать корову Пегаску. Коровы ведь такие ранимые! А я свою Пегаску очень люблю!
Кофе в доме у нас никто, правда, не любит, и мы его оставляем на ночь на кухне для домового-барабашки Тыркина, который по большей части по ночам бодрствует и с удовольствием выпивает ведро кофе зараз. Правда, от этого у Тыркина глаза стали совсем красными и сердце барабанит так громко, что его репутация барабашки значительно упрочилась, поскольку в доме всё время присутствует тихий, но устойчивый барабанный звук. Однако меня это не смущает, поскольку я не люблю тишины.
Все эти мелкие заботы, конечно, отнимают у меня время. Вот и ты мне пишешь: “Ita fac, mi Maskin: vindica te tibi, et tempus quod adhuc aut auferebatur aut subripiebatur aut excidebat collige et serva” – «Так и поступай, мой Маськин! Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило». Это очень верно. Только ты, пожалуста, не пиши больше слово “fac”, дело в том, что теперь у нас тут это нехорошее слово. Я знаю, что оно, наверное, не имеет отношения к нехорошему слову fuck, которое, скорее всего, происходит от Middle English fucken, того самого, что, в свою очередь, ведет родословную от старогерманского ficken** или даже Middle Dutch fokken. Ты же знаешь, как, в сущности, по-прежнему дики германские племена. Это слово у нас нельзя говорить детям, хотя все дети его почему-то знают, но поскольку, как ты догадываешься, я собираюсь издать нашу переписку, а в моих книжках всегда много картинок, в них могут заглянуть дети, так ты уж больше не пиши это слово, пожалуйста.
Прости меня, Сенека, за отступление в эту варварскую этимологию. Возвращаясь к твоему письму, я читаю: “Et si volueris attendere, magna pars vitae elabitur male agentibus, maxima nihil agentibus, tota vita aliud agentibus” – «Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую – на безделье, и всю жизнь – не на те дела, что нужно».
Но как же решить, какие дела делать нужно, а какие не нужно? Вот я каждый день читаю сказки булыжнику, тому, что проживает в моем дворе. С тех пор, как он хотел стать кометой и упал с крыши, он почти не разговаривает, замкнулся в себе. Мне иногда даже кажется, что он опять не слышит, о чем я ему читаю. Может показаться, что это дело, как ты говоришь “aliud” – «ненужное». А вдруг булыжнику очень одиноко и грустно проводить свою вечность? Как же я могу его оставить? Мне кажется, что надо слушать свое сердце. Оно подскажет, какое дело нужное, а какое нет. Разум в этом плохой советчик. Конечно, слушать сердце подходит не всегда и не для всех. Вот например, я не спорю, что таким важным дядям, как премьер-министры, нужно ставить “La Raison avant la Passion”*** – рассудок впереди страсти, но нам, простым Маськиным, которых, мне кажется, на Земле большинство, нужно больше всё-таки прислушиваться к своему сердцу. Не всё, что хорошо для полководца, применимо в домашнем хозяйстве.
Вот и Декарт мне прислал об этом письмо. В нем он, между прочим, сначала честно признается: “Pour moi, je n’ai jamais presume que mon esprit fut en rien plus parfait que ceux du commun; meme j’ai souvent souhaite d’avoir la pensee aussi prompte, ou l’imagination aussi nette et distincte ou la memoire aussi ample ou aussi prsente, que quelques autres”**** – «Что касается меня, то я никогда не считал, что мой ум в чем-либо совершеннее обычного ума; часто мне даже хотелось иметь мысль столь же быструю, или воображение столь же ясное и отчетливое, или память столь же обширную и хорошую, как у некоторых других». Так и хочется сказать – да уж чья бы корова мычала, а чья бы молчала... Декарт – мужик-то очень умный, а вот тоже переживает, верный ли путь он для себя избрал: “Toutefois il se peut faire que je me trompe, et ce n’est peut-etre qu’un peu de cuivre et de verre que je prends pour de l’or et des diamants. Je sais combien nous sommes sujets a nous meprendre en ce qui nous touche...” – «Возможно, однако, что я ошибаюсь и принимаю за золото и алмазы медь и стекляшки. Я знаю, до какой степени мы склонны заблуждаться в том, что касается нас самих...» Видишь, разума одного не хватает. Надо слушать и свое сердце. Вот мне мать Тереза, помню, говаривала: «Неважно, что другие разрушат то, что ты построишь, – всё равно строй, неважно, что те, кому ты поможешь, предадут тебя, – всё равно помогай...» и так далее. Я помню, мы с ней как-то долго разговаривали, когда встретились в Индии, где я гостил для обмена опытом. Уж очень я, знаешь ли, интересуюсь выращиванием чая. Индусы, кстати, такие фантазеры. Говорят, у них на юге страны и особенно на острове Цейлоне чай растет прямо в чайничках, уже заваренный. Я, правда, им не очень поверил, потому что у меня чай растет только в пакетиках и заваривать его приходится самому. Так что, я думаю, что прямо в чайничках чай вряд ли может расти, хотя на юге Индии, конечно, климат очень жаркий и чайнички у них вполне могут вызревать, закипая.
Не могу я полностью согласиться и с вредом безделия “nihil agentibus”. Вот я, к примеру, люблю поваляться на травке во дворе после обеда. Какое же это безделие? Я в такое время тихо мечтаю или думаю о том, какое небо невыразимо глубокое, какие облака пенистые и легкие. И куда они плывут надо мной. Когда же еще насладиться всеми этими чудесами мироздания, если бегаешь целый день, как заведенный? Так что я не могу согласиться с тобой вполне, что праздность, посвящаемая с виду бесполезным делам, должна быть осуждаема.
Вот про плохие дела “male agentibus” я с тобой согласен. Плохие дела делать плохо. Но, с другой стороны, скажи мне, обманывать ведь нехорошо? Так? Но вот моя корова Пегаска нас обманывает, что ее кофе – это не кофе, а ее собственное черное молоко. Это обман. Однако она ведь это делает от искреннего желания нам сделать приятно? Разве можно ее за такое осуждать?
Но, с другой стороны, я с тобой совершенно согласен, когда ты мне пишешь: “Persuade tibi hoc sic esse ut scribo: quaedam tempora eripiuntur nobis, quaedam subducuntur, quaedam effluunt. Turpissima tamen est iactura quae per neglegentiam fit” – «Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей собственной небрежности». Действительно, уже давно я бросил замечать, как одни дни сменяют другие. Однако я научился практически не давать похищать у себя время. Я мало выхожу из дома, и если выдается у меня свободная минутка, когда я не занят своим натуральным хозяйством, я читаю или просто мечтаю, или вот пишу тебе письма, и мне хорошо. Мне удалось «отвоевать себя для себя», но это не значит, что я эгоистичен и замкнут. Я просто большую часть времени делаю то, что мне хочется, а хочется мне того, что велит мое сердце, при том, что разум старается создать для этого благоприятные условия и предотвратить или устранить нежелательные последствия такого, наверное, поистине свободного образа жизни. Именно поэтому я живу, пожалуй, счастливо и в мире с самим собой, чего и тебе желаю.
Заметь, что это несколько иной подход к жизни: не следовать своему разуму, игнорируя веления сердца, но и не следовать слепо сердцу, совершенно потеряв голову, а поставить разум на службу своему сердцу и таким образом достичь гармонии – через сердце – с самим собой, а через разум – с окружающим миром.
Будь и ты счастлив, Сеня. А Пегаску не осуждай. Поверь мне, что и от черного молока может быть польза, если дается оно от чистого сердца.
Пиши, Vale, то бишь будь здоров.
Твой Маськин.
--------------------
* Имеется в виду сочинение «О сельском хозяйстве» (De Agri Cultura) Катона Варрона Колумеллы Плиния (Cato Varro Columella Plinius) – одной из любимейших книг Маськина о натуральном хозяйстве. Катон родился в 234 г. до нашей эры, и Сенека, живший несколькими веками позже, должен был быть хорошо знаком с этим трудом и, видимо, именно поэтому прислал его Маськину.
* В переводе со старогерманского означает «быстро двигаться, ударять, стучать, проникать». В общем, по смыслу близко к латинскому глаголу facere – «делать», повелительную форму которого и использовал Сенека в своем письме к Маськину. Поэтому вполне возможно, что между латинским и германским корнем всё же есть этимологическая связь.
*** Французское выражение, служившее девизом одного из самых ярких премьер-министров Канады – Пьера Трюдо (Pierre Elliott Trudeau, 1919-2000).
**** Декарт здесь и далее цитируется по французскому изданию “Discours de la methode” («Рассуждения о методе»), доступному в электронной форме во Французской национальной библиотеке.