Сёстры

 

 1

 Профессор Конгиссер, гинеколог, читал лекцию о близнецах. Говорил он громко, растягивая слова и глядя куда-то в пространство над головами студентов. Его лысина, обрамлённая рыжими волосами, покрылась мелкими капельками пота, в которых преломлялись лучи электрического света, создавая впечатление нимба.
Аудитория полна – яблоку негде упасть. Его лекции любили. Часто приходили студенты других факультетов, послушать. Хотя профессор читал лекции только лечебникам.
 -Так вот, друзья мои, близнецы бывают однояйцевые и двухяйцевые,- продолжал Конгиссер.- Если двухяйцевые часто не имеют сходства и даже бывают разного пола, то однояйцевые – наоборот, как две капли воды походят друг на друга.
При этих словах взгляды всех присутствующих обратились к Тане и Мане Иваньковым, сёстрам-близнецам. Они, как всегда, сидели вместе, в одинаковых кофтах, с одинаковыми причёсками, белокурые и миловидные. Действительно, как две капли воды похожие друг на друга.
Люди болтали, что даже родители не могут различить, где Таня, а где Маня, не говоря уже о молодых людях, чем, мол, те и пользуются...
 -Это происходит,- лектор слегка постучал указкой по столу.- Потому что в женском организме одна яйцеклетка делится на две, тогда как в случае двухяйцевых близнецов образуются сразу две яйцеклетки.
Студенты перестали шушукаться и вновь навострили ушки – что ещё они услышат интересного?
 -Следует заметить, друзья мои,- продолжил профессор.- Очень часто однояйцевые близнецы имеют схожие привычки, голос и даже одеваются одинаково. Это происходит, отнюдь, не только для того, чтобы походить друг на друга, а потому что они имеют одинаковые вкусы. Иными словами, в случае однояйцевых близнецов мы имеем одинаковую структуру личности.
Все опять посмотрели на сестёр, которые одинаковым почерком записывали лекцию в тетради. Они с детства привыкли ко всеобщему вниманию и, казалось, не обращали на это никакого внимания.
 -В связи с этим можно привести множество примеров,- Конгиссер вытер лысину платком, отчего сияние вокруг его головы исчезло.- Науке известны случаи, когда в силу различных обстоятельств однояйцевые близнецы были разлучены во младенчестве, никогда друг друга не видели, жили на разных концах планеты и оба становились, например, карманными ворами...
По аудитории пробежал лёгкий шум – недаром лекции этого профессора любили, всегда можно услышать что-нибудь интересное... уж, во всяком случае, не скучно и спать не хочется.
 -Имеются и другие наблюдения...- лектор многозначительно улыбнулся и, видя, как напряглись студенты, сделал паузу.- Две сестры, однояйцевые близнецы, имели одного и того же любовника...
Слушатели весело загалдели, чуть ли не пальцами показывая на сестёр Иваньковых.
 -Ну, это про Таню с Маней!- выкрикнул Загородний, лохматый долговязый парень, „студент прохладной жизни“, как его называли.
 -Прошу тишины! О присутствующих не говорят!- веско проговорил профессор и опять сделал паузу, подняв указку.
Этот приём подействовал – студенты мгновенно замолчали и уставились на указку, как будто в ней заключалась какая-то тайна, котрая сейчас будет раскрыта. Конгиссер был опытным лектором, хорошим психологом и прекрасно владел аудиторией.
 -Так вот, друзья мои,- продолжил он, видя, что порядок восстановлен.- Этот искушённый в любви мужчина не видел разницы между сёстрами, полагая, что встречается с одной и той же женщиной - настолько у них был одинаковый темперамент и всякие другие нюансы интимной жизни...
На этот раз в аудитории поднялся невероятный шум, который, как понимал опытный профессор, остановить невозможно, поэтому он и не пытался сделать это.
 -Благодарю вас за внимание. Лекция окончена,- с этими словами лектор покинул аудиторию.
Студенты выходили из лекционного зала, толкая друг друга и оживлённо переговариваясь.
 -Не зря пришли,- громко делился впечатлениями студент стоматологического факультета Круглов.- Клёво читает!
Загородний приблизился к Иваньковым и загадочно улыбнулся.
 -А ну, спробуем?- радостно проговорил он и обнял сестёр за плечи.- Проверим лекцию профессора! Интересно, я смогу вас различить или нет?
 -А пошёл ты... придурок!- на ходу бросила одна из сестёр и обе поспешили в буфет.
А Загородний остался стоять, весело глядя им вслед. Нет, он не обиделся, а только хотел понять, какая из сестёр ему ответила – Таня или Маня?


 2

 Зря трепались люди - Таня и Маша Иваньковы не встречались с одним и тем же мужчиной. У них были разные парни, которыми они не обменивались.
Раз только попробовали... но решили больше не рисковать.
Танин ухажёр Родька Нихинсон что-то учуил. Точнее, он учуил запах духов „Красная Москва“.
Когда Родькины родители уехали на дачу, Маня пришла к нему домой.
Сёстры решили проверить лекцию профессора Конгиссера – действительно ли они так похожи и во всех проявлениях интимной жизни.
Перед свиданием Маша взяла у своей матери духи „Красная Москва“. Зачем она это сделала – вряд ли смогла бы объяснить. Как-то машинально открыла флакон и всё. От волнения что ли? И взяла-то капельку, помазала в некоторых местах...
Обычно сёстры пользовались одними и теми же цветочными духами.
Пришла. Сначала Нихинсон ничего не заметил. Выпили немного сухого вина, послушали музыку – у Родьки отличные записи. Всё было, как с Таней, судя по её рассказам.
Начали целоваться, легли в постель...
Но после близости парень стал принюхиваться и как-то странно смотреть на подругу.
 -Чем это ты сегодня пахнешь?- подозрительно спросил он.
 -А что?- растерялась Маша.
А сама подумала: „Правильно говорится – жадность фраера погубит! Чёрт дёрнул ставить эти опыты!“
 -Не знаю. Сегодня ты как-то по-другому пахнешь...- с сомнением пожал плечами Родька.
 -А... Это духи „Красная Москва“, взяла у матери. Обычно я другими пользуюсь,- Маня говорила, в сущности, правду.
Кроме того факта, что была она Маша, а не Таня, как думал парень.
На том всё и кончилось, хотя тогда Нихинсон ещё долго „крутил носом“ и не мог успокоиться.
Дома Маша всё рассказала сестре и они решили больше не рисковать, потому что стороили серьёзные планы относительно своих ухажёров.
Через несколько дней Таня надушилась „Красной Москвой“ и пришла к Родьке. Всё было, как всегда. Парень не обратил внимания на духи.
Может, вовсе и не в духах было дело? Возможно, совсем иной запах он тогда учуил? Кто знает?

 Сёстры думали больше не рисковать. Однако, любопытство взяло верх и они решились попробовать ещё только один раз, самый последний...
На этот раз Таня встретилась с Машиным кавалером Виктором Гаммером на квартире у подруги, однокурсницы.
Парень ничего не заметил и считал, что рядом с ним в постели лежит его Маня. А что? Даже родинка на левой груди та же. И ни о каких других запахах речи не было.
Так и не поняли сёстры, прав ли полностью профессор Конгиссер или есть всё же между ними какие-то отличия.

 Учились сёстры Иваньковы на пятом курсе мединститута и подумывали, как устроить свою судьбу в дальнейшем. Ясно, надо замуж. А потом? Оставаться в перестроечной России? Ехать в деревню на работу?
Ну, положим, нищета им не грозит. Их отец заведует овощной базой и уже давно нагрёб капитал, а сейчас разворачивается ещё больше. Приватизировал и базу, и ещё кое-что... Дочери его в подробности не вдавались. Знали только, что невесты они не бедные, не бесприданницы.
Но мечтали близняшки махнуть за кордон. Девчонки они смазливые, от парней отбоя нет. Поэтому и выбрали женихов перспективных, выездных, а за свадьбой дело не встанет. На шестом курсе решили всё оформить – и тебе диплом врача, и свидетельство о браке!

 Сестры вышли из института, старинного, ещё дореволюционного здания с мраморной лестницей и огромным зеркалом в вестибюле. Интересно, как в старину могли делать такие зеркала? И не в том дело, что огромное! Отражение в них всегда приятное – лицо розовое и привлекательное! Да... умели жить люди.
К ним подскочил этот оболтус Загородний.
 -А... мои невестушки-близняшечки!- по своей привычке он обнял их за плечи.
 -Не твои мы невесты!- не слишком любезно ответила одна из сестёр.
 -А ты кто, Таня или Маня?- не отставал парень.
 -А это не важно. Главное, что у нас уже есть женихи!
 -Тоже мне женихов нашли – один еврей, а другой немец!- Загородний пренебрежительно усмехнулся, повернулся и побежал вдогонку за остальными студентами.
 -А это не твоё собачье дело,- враз сказали сёстры, посмотрели друг на друга и рассмеялись.


 3

 Насколько помнила себя Маша, с самого раннего детства, её было как бы две – родители покупали две одинаковые игрушки, два одинаковых платья, две шапочки...
Рядом всегда находилась точно такая же девочка, кудрявая, светловолосая, голубоглазая и румяная.
Если случались детские болезни, то у обеих сразу и протекали одинаково.
Маша не помнила детских ссор из-за игрушек или лакомств - всего было по двое.
И получалось, как же можно ссориться сама с собой?

 У Тани мироощущение складывалось иначе. Она не чувствовала раздвоения, а видела сестру как собственное отражение, как в зеркале.
Позднее, когда дети подросли, решения принимала Таня, а Маша как её зеркальное отражение следовала за ней. Это воспринималось сёстрами как само-собой разумеющееся. А как же иначе? У Тани никогда не возникало на этот счёт сомнений. Она смотрела на Машу как на себя, отражённую в зеркале.
А Маша воспринимала себя и сестру как одно целое, только в двух экземплярах.
Это различие стало особенно проявляться в студенческие годы, когда девчонки начали задумываться о своей дальнейшей судьбе.
Конечно, окружающие и даже родители не могли замечать этих нюансов в отношениях близнецов, да и сами сёстры, пожалуй, об этом не думали. Это происходило на уровне подсознания. Это было так и всё!

 Когда в стране началась перестройка и дал трещину русский мир, Таня стала приглядываться к окружающим парням, стараясь вычислить перспективу. Она быстро смекнула, что нерусские ребята для них с сестрой предпочтительнее. Евреи уезжали в Америку, Израиль, Германию, где качество жизни гораздо выше и где им оказывали помощь как переселенцам.
Русские тоже могли уехать. Выезд из страны стал свободным, но попробуй устройся на общих основаниях! Не даром говорят – хорошо там, где нас нет.
Конечно, можно выскочить за иностранца, но подходящих в провинциальном Омске что-то не вытанцовывается, а за кого попало не хочется...
Прошло то время, когда девки выскакивали за любого иностранца, даже негра – лишь бы удрать из соцлагеря. А потом мучились в какой-нибудь Африке, с большим опозданием понимая, что дома не всё так уж плохо. Теперь, слава богу, другое время и можно выбрать страну поприличнее! Конечно, это должна быть Европа или Америка! Нет, в Израиль ей не хотелось – это всё же Азия, слишком много стреляют и взрывают...

 Подобными мыслями Таня делилась с Маней и находила полное понимание и поддержку.
И стали сёстры приглядываться к институтским парням. Благо с внешностью и прикидом у них проблем нет.
Остановили свой выбор на еврее Родьке Нихинсоне, ранолысеющем чернявом губастом парне с соседнего курса, и однокурснике немце Викторе Гаммере, немногословном степенном увальне из какой-то деревни в Омской области.
Так получилось, что выбор кому - кого получился сам-собой, как когда-то в детстве они делили игрушки. Решила Таня – ей подойдёт Родька, а Маша восприняла это как само-собой разумеющееся, как бы и она так же думает и согласна на Виктора.


 4

 Свадьбу сыграли в лучшем ресторане города. Папаша тряхнул мошной. Точнее, сразу две свадьбы и враз. Собрались родственники с трёх сторон, друзья, знакомые. Всего человек сто, не меньше. Сперва родные женихов смотрели друг на друга с нескрываемым удивлением. Немцы – колхозники, обветренные, загорелые степняки, плотные и немногословные. Евреи – омская интеллигенция, учителя, врачи, адвокаты, люди разбитные и многоречивые. А между ними – родня Иваньковых, русские, люди всех возрастов и профессий.
Постепенно удивление от необычного родства прошло, начались тосты, здравицы, потом танцы, пляски... Всё смешалось. И нельзя уже понять – где русский, еврей или немец... Все кружились, плясали, смеялись и пели...

 Отыграли двойную свадьбу и стали сёстры Иваньковы Таней Нихинсон и Маней Гаммер. Впервые за всю свою жизнь они разлучились – Таня переехала к Родьке, а Маня осталась со своими родителями, у Виктора в Омске не было квартиры.
Но часто встречались, оставались вместе ночевать – тянуло сестёр друг к другу.
Потом подали документы на выезд из страны. Точнее, у Виктора всё давно на мази, родичи ждали только, когда он закончит институт. А теперь вписали в бумаги Машу и всё. Стали собираться в дорогу, вся семья Гаммер – почти половина немецкой деревни. И вместе с ними Маня, урождённая Иванькова, как член семьи.
Немцы считали, что должны вернуться на родину предков, потому что в России они чужие. Кто-то из стариков вспоминал сталинские лагеря, кто-то комендатуру...
Не знали тогда, что в России они были немцами, а в Германии будут считаться русскими.
Интеграция переселенцев произойдёт, но не в первом поколении...

 Среди родных Нихинсона не было единодушия – куда ехать? В том, что надо ехать, не сомневался никто.
Играла древняя кровь кочевников? Устали от советских запретов? Кто знает?
Только запретный плод всегда сладок!
Так или иначе, Родькины родители решили ехать в Америку, но по израильской визе, а сам он с молодой женой – в Германию, Таня настояла, хотелось ей быть поближе к сестре.
Собирались, заполняли бумаги, ждали ответа на свои прошения, что-то продавали, что-то покупали...
Ожидание перемен всегда приятно, потому что сопровождается надеждой, нашей вечной подругой, не изменяющей нам никогда...

 Перед самым отъездом стряслась беда! Скоропостижно скончалась мать сестёр – инсульт! Молодая ещё женщина. На вскрытии оказалась аневризма сосудов головного мозга с последующим разрывом и кровоизлиянием.
Похоронили...
На похоронах Таня с Маней были удивительно хороши – бледные, белокурые, во всём чёрном. Люди невольно заглядывались на них. Живым – живое, как говорится.
Иваньков, отец их, был строг, немногословен, сдержан. Рядом с ним секретарша, молодая красавица. Все давно знали – это его любовница. Поговаривали, что жена его, Иванькова, зная об этом, очень переживала, оттого, мол, и случился удар. Всё может быть!
Секретарша переехала к отцу, в его большую квартиру, но это уже никак не волновало сестёр – они уехали в Германию.
Оформлялись они по разным каналам. Нихинсон шёл по „еврейской линии“, а Гаммер – по „немецкой“. Но им очень хотелось быть ближе друг к другу и их старания увенчались успехом. Сёстры поселились почти вместе, Таня с мужем - в Мюнхене, а Маша - в Дахау, небольшом городке рядом.


 5

 И началась для сестёр новая, заграничная жизнь, о которой они столько мечтали долгими зимними вечерами в Сибири.
Все четверо, Таня с Маней и их мужья, имели врачебные дипломы, но о лечебной работе не думали, также как и о любой другой. Закончили курсы немецкого языка и болтались без дела, интересуясь внешней, развлекательной стороной жизни. Хотя денежных пособий, которые они получали, не хватало на всё, что им хотелось.
Написали отцу, по привычке прося помощи. Он ответил, что скоро сам приедет и на месте разбирётся – что к чему. Возможно, откроет своё дело, а они будут ему помогать.
Прочитав ответ отца, сёстры пожали плечами. Точнее, пожала Таня, а Маня как бы повторила, отражаясь в зеркале.
Мужья же их, вообще, ничего не думали по этому поводу. Нихинсон вяло мечтал открыть русский магазин, но в Мюнхене многие евреи уже открыли такие магазины и он боялся конкуренции. В городе полно русскоязычных, которые привыкли к российским товарам, но и русских магазинов хватает – почти в каждом районе. Можно и прогореть – это Роальд уже хорошо понял. Капитализм беспощаден! Выживает только сильнейший!
Гаммер тоже ещё не решил, чем заняться – то ли стать страховым агентом, то ли ещё кем... Он видел, что соотечественников обрабатывают со всех сторон, выжимая из них деньги и предлагая всякие услуги – страхование жизни, здоровья, имущества. Предлагают косметику, рациональное питание – с помощью пищевых добавок или трав. Чуть не связался с фирмой „Герба лайф“, но во время остановился, решив подождать и осмотреться. Осторожность не помешает. А то прилипли эти, из „Герба лайф“, как банный лист к жопе – ты, мол, врач, тебе и карты в руки, заплати только денежки, а потом и сам будешь грести их лопатой. Заманчиво, но...
Многие родные Виктора уже работали, также как и в колхозе, плотниками, шоферами и были очень довольны – работа та же, но оплата другая... в несколько раз выше.
Ему же хотелось чего-то другого, более интеллектуального... Отвык он в мединституте от ломовой работы!
 А жизнь манила всеми своими прелестями – ночные клубы, бары, рестораны. В Германии праздников! Особенно летом – чуть ли не каждую неделю, то праздник пива, то вина... И везде надо платить... а бабки на дороге не валяются. Это они, все четверо, очень хорошо понимали.
Тогда в Сибири, при социализме, главное было иметь товар, а деньги как-то всегда находились. И казалось, что вся проблема в дефиците. Не будет его и жизнь станет прекрасной! Ни очередей, ни пустых полок – подходи и бери, что хочешь!
Вначале они думали так и в Германии. Кругом всего – хоть жопой хватай! Но очень скоро оказалось, что всё не так просто. Товару навалом... а деньги? Привезённые из России бабки удивительно быстро кончились, а пособие даёт возможность существовать, но не больше. А хочется развернуться! Что же они зря корячились, рвались за границу, любуясь красочными каталогами и журналами, рисующими райскую жизнь?
Не знали они тогда, в России, что за красивой капиталистической витриной, где все пляшут и смеются, есть ещё и оборотная сторона, полная серых трудовых будней.

 Как-то Нихинсон уговорил всех посмотреть в Дахау мемориальный комплекс на месте бывшего нацистского лагеря смерти.
Пришли вчетвером, благо от Мюнхена недалеко, а Гаммеры и жили в этом же городе.
Народу немного. Походили, посмотрели. Бараки не сохранились. На их месте просто пустое место. Но крематорий сохранился, в том же виде. Жуткое чувство охватило их, молодых, родившихся уже после войны, когда они смотрели на печь, когда-то пожиравшую живых людей. Вышли с тяжёлыми мыслями, заглянули в православную часовню, находящуюся неподалеку, но надолго там не задержались – верующих среди них не было. Поспешили к выходу.
За пределами бывшего лагеря текла обычная, размеренная немецкая жизнь. Кругом чисто, аккуратно стоят ухоженные дома, спешат машины. Ничто не напоминает на этих вылизанных улицах о прошлой трагедии.
Под влиянием обычного городского пейзажа ребята быстро успокоились, будто и не испытывали совсем недавно неприятных чувств.
 -Одно там хорошо,- с наигранным весельем проговорила Таня.- Денег ни за что не надо платить!
Она засмеялась, а Маша вслед за ней, будто эхо. Но Нихинсон и Гаммер промолчали, только по их лицам пробежала тень. И казалось, что это одна и та же тень на двоих...


 6

 Роальд и Таня Нихинсон ещё нежились в постели, когда внезапно раздался звонок. Таня, думая, что звонит сестра, неспеша подошла к телефону.
 -Халё,- на немецкий манер ответила она.
 -Ало, это Таня или Маня?- прозвучал в трубке чей-то знакомый женский голос.
 -Таня... а кто говорит?
 -Это Катя, секретарь вашего отца...
Таня напряглась, чувствуя неладное, но молчала. Старалась догадаться, что могло произойти. Никогда раньше сама секретарша не звонила.
 -Что-нибудь случилось?- с тревогой спросила она.
 -Случилось несчастье! Ваш отец внезапно умер!
 -Как?!
 -Вечером всё было нормально. Мы легли спать... а утром... я смотрю, а он мёртвый! Холодный уже!- в трубке послышались всхлипывания.- Приезжайте!
 -Когда это случилось?
 -Сегодня...

 Сёстры срочно вылетели в Россию. Их мужья остались дома, сказав, что, возможно, приедут позже – оба усиленно занимались, намереваясь подтвердить свои врачебные дипломы. Кто знает, может быть, удасться открыть свой праксис. Некоторым переселенцам, имеющим врачебные дипломы, это уже удалось, хотя и далеко не всем.
 В аэропорту Омска сестёр встретила секретарша отца, заплаканная и в трауре.
Практичной Тане сразу захотелось выяснить официальный статус Кати. Вдруг они с отцом уже расписались? Когда сёстры уезжали в Германию, их отношения ещё не были зарегистрированы.
 -Катя, а Вы с отцом уже расписались?- как бы между прочим спросила Таня, когда они ехали на такси.
 -Cобирались, но не успели...- Катя поднесла платок к глазам.
 -Но он оставил на меня завещание!- вдруг, убрав платок, ровным ледяным тоном проговорила она.
Маша не принимала участие в разговоре, она горько плакала – ей искренне было жаль отца.
Таня же решила, что пока рано выяснять, что там оставил отец своей любовнице. Всему своё время!

 Смерть преуспевающего дельца вызвала в городе разные толки. Но точно никто ничего не знал. Если бы грохнули в подъезде, тогда ясно – заказали. Когда у кого-то хорошо идут дела, всегда найдутся завистники... Не поделили, мол, кормушку.
А тут... лег спать и не проснулся. Отравили? Всё может быть. Но кто?
Допросили секретаршу. Говорит, не знает, что и думать. Вроде, никто в последнее время Иванькову не угрожал. По мнению следователей, у самой Кати тоже не было мотивов для убийства – они с покойным собирались пожениться. Все знали, что Катя не просто секретарь, а, практически, заместитель. В отсутствие шефа она решала все вопросы. Шла в гору женщина. Раньше времени ей это, как будто, не нужно.
Вскрытие трупа тоже не прояснило дело. Ничего определённого врачи не обнаружили. Поэтому и написали, что смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности.
„Что с них взять?“- говорили люди про медиков.- „Они всегда так пишут, когда не знают, в чём дело“.

 В суете и хлопотах быстро пролетели третьи сутки, как умер Иваньков. Похоронили его рядом с женой, уже несколько лет ждавшей своего мужа.
Так и лежали они рядом, она под гранитной плитой с пятиконечной звездой, а он – под мраморной, с крестом.
Когда хоронили жену, Иваньков по традиции заказал звезду, ну а теперь наступили другие времена и сёстры решили, что лучше поставить крест. Точнее, решила Таня, а Маня, как всегда, согласилась.

 Возвращались с кладбища молча. Впереди Таня с Маней, за ними Катя, а потом все остальные – родные, близкие, друзья.
Возле сестёр крутился невысокий малый с татуировкой на правой руке. Его маленькие мутные светло-карие глазки перебегали с одной сестры на другую, потом останавливались на Кате и вновь возвращались к сёстрам.
 -Кто это?- улучив минуту, тихо спросила Таня.
 -А это... Крюк...- шёпотом ответила Катя.- Федька Крюков. Он выполнял всякие поручения Петра Иваныча, Вашего отца.
Федька почуил, что о нём говорят, подошёл и заискивающе улыбнулся.
 -Садитесь, подвезу,- хриплым голосом заговорил он.- У меня „мерс“...

 Все собрались на поминки, ели, пили, говорили много хороших слов о покойном и с ожиданием посматривали на наследников – куда повернётся дело?
Иваньков был местным „олигархом“, контролировал продажу овощей и фруктов в городе и теперь неясно, что станет с его маленькой „империей“.
Люди, громко поминая умершего, тихо перешёптывались и приходили к выводу, что близняшки это дело не потянут, а сыновей у покойного нет.
Ясно, имущество придётся продать. Но кто же станет новым овощным „королём“ в их городе?
К тому же, не известно, что написано в завещании. Поговаривали, что кое-что перепадёт секретарше Кате... Но точно никто ничего не знал – одни домыслы.
 -Без суда здесь не обойтись!- наклонившись к соседу, шептал толстый лысый человек в чёрном костюме.
Он поминутно вытирал лицо и лысину платком и буравил своими острыми глазками Таню, безошибочно угадав в ней лидера, хотя наверное и не знал, как её зовут – уж очень походили сёстры друг на друга.
 -А Крюк?- спросил сосед, сухой маленький человек с большими усами.
 -А что Крюк?- толстяк намазывал икрой хлеб.- Он исполнитель, шестёрка...
 -Шут его знает...- маленький погладил свои усы.- Иваньков без него был, как без рук. Крюк в каждой бочке затычка...
 -Да знаю... у него маза... за ним братва... но здесь дело другого масштаба...- толстый откусил бутерброд с икрой, поморщился и отложил его в сторону.


 7

 Прошло время. Прямых наследников оказалось трое – близнецы и Катя- секретарша, указанная в завещании. Она держалась независимо и по всему видно – сдаваться не собирается, за „своё“ будет драться до конца.
Хотя наверное пока ничего не известно – завещание ещё не вскрывали.

 В последнее время близкие стали замечать различие в поведении сестёр, чего раньше никогда не было. Раньше, бывало, куда одна – туда и другая. Попробуй, угадай, кто из них Таня, а кто Маня, при их-то внешнем сходстве...
А теперь одна грустит, часто плачет, уединяется на могилке отца и матери - это Маня, поняли.
Таня же стала деловой, жёсткой, закрытой. Пойми, что у неё на уме? Губы плотно сжаты, взгляд напряжённый. Во всё пытается вникнуть и понять – что к чему. Сблизилась с Федькой Крюком, который вокруг неё так и вьётся... Шепчется с ним, даёт какие-то поручения.
А раньше Крюк тёрся возле покойного Иванькова. Профессиональный порученец, так сказать. Только на кого работает?
Но этого никто не знал.

 После соблюдения всех формальностей вскрыли завещание и обнаружили, что всё своё движимое и недвижимое имущество усопший завещал дочерям и секретарше – всё поделил на три равные части.
Катя встретила эту новость спокойно, по всему видно – знала это раньше.
Маня осталась равнодушной, впала в апатию, грустила и чувствовала себя впервые в жизни одинокой. Родителей у неё больше нет, а сестра... Она не находила в себе сил, да и желания тоже, как раньше во всём следовать за Таней.
 -Ты глянь, какая несправедливость!- как-то оставшись наедине, заговорила Таня.- Да кто она такая? Шлюха подзаборная и всё... Треть наследства ей отвали...
Маша молчала и грустно смотрела на сестру, как будто не понимая, о чём идёт речь.
 -Да ты знаешь, сколько будет – треть всего, что имел отец?- наседала Таня.- Крюк говорит, что после продажи всего дела, треть составит...
Раздался стук в дверь. Сёстры обернулись и увидели, что вошёл Крюков, в дорогом костюме, чисто выбритый. В руке он держал какие-то бумаги, судя по его озабоченному виду, весьма важные.
 -Татьяна Петровна, я достал, что Вы просили,- он похлопал себя по внутреннему карману и взглядом показал ей на выход.
Таня понимающе кивнула и последовала за ним.
 -Знаешь, как мы могли бы в Германии развернуться на эти бабки?- бросила она на ходу и многозначительно посмотрела на сестру.
А Маша, оставшись одна, думала: „Зачем всё это? У нас как будто и раньше был достаток. Ни в чём не нуждались. А теперь родителей нет... и никогда больше не будет.“
О муже, Викторе, она не вспоминала. Согласилась выйти за него замуж под влиянием сестры, а теперь, после смерти отца, внезапно поняла, что любви к мужу она никогда не чувствовала. Это было не её решение.
Маша остро ощущала теперь, что она отдельная личность со своими мыслями и чувствами, а не копия своей сестры-близнеца.

 Таня проследовала за Крюковым в дальнюю комнату и плотно закрыла за собой дверь, предварительно проверив – нет ли кого в коридоре?
 -Ну?- нетерпеливо спросила она.
 -Да всё в ажуре... вот...- Крюк протянул небольшой пакетик с каким-то порошком.
Она потянулась, чтобы взять пакетик.
 -Но это стоит...- Федька ловким движением спрятал порошок, да так быстро – как будто мгновение назад в его руке ничего и не было.
 -Сколько?
 -Пять штук.
 -Пять штук? Баксов?
 -Фирма веников не вяжет!- Крюк осклабился, показывая золотые зубы.- Качество с гарантией, проверено... действует безотказно... и никаких следов...
 -А дешёвка – она и есть дешёвка! Запомни, шмарочка,- добавил он.- Жадность фраера погубит!
Деньги у Тани были - она нашла их в сейфе отца вместе с другими бумагами. Видно, секретарша не всё выгребла, поосторожничала. Но всё-таки такие бабки! Пять штук! Жалко! Но дело того стоит. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское...
Таня отвернулась, достала сумочку и отсчитала деньги.
 -Вот, пересчитайте...
Крюк взял деньги, ловкими пальцами карточного шулера пересчитал их и быстро спрятал во внутренний карман.
 -Порядок. Как в аптеке,- в его руке опять появился пакетик с порошком.- Кушайте на здоровье, приятного аппетита...
Он хрипло рассмеялся, как закашлялся, и вышел.
Таня осталась в комнате одна, почему-то посмотрела пакетик на свет. Ничего особенного – бесцветные мелкие кристаллы. Неужели действует безотказно и не оставляет никаких следов? Открыла пакет, понюхала – ничем не пахнет! Ещё раз придирчиво осмотрела порошок – этого, пожалуй, на несколько человек хватит...
Вспомнила, что в прошлый раз Крюк говорил – лучше всего подсыпать в вино, тогда „лучше помогает“... И вкуса, мол, у порошка нет никакого...
„Говорить Маньке или нет?“- сомневалась она.- „Раскисла как квашня! А что киснуть? Теперь отца не вернёшь! Выкручиваться надо. А Катька, стерва, нам никто! Такой кусок ей отваливать?! Фиг-то! Да и за Крюком нужен глаз да глаз – на козе объедет, не заметишь как...“
Так и не решила Таня – говорить сестре или нет, о задуманном... Знала только, что чужому человеку отцовские деньги она не отдаст... Самой пригодятся...
Да... последнее время Маня её беспокоила всё больше. Раньше, бывало, как ниточка за иголочкой... куда Таня, туда и Маня... А теперь стала взбрыкивать!
Так прав профессор Конгиссер или нет? Они одно целое? Или всё-таки разные личности, что и проявляется в стрессовой ситуации...
Таня стояла перед зеркалом и машинально подкрашивала губы неяркой помадой, но мысли её были далеко. Она думала, как осуществить задуманное и избавиться от конкурентов на отцовское наследство. С секретаршей всё ясно – она лишняя! А Маня... родная сестра, близняшка...
Но если бы... то все три части наследства досталось бы...
Таня боялась себе признаться, что было бы, если наследницей осталась только она одна.
Так ничего и не решив, вышла из комнаты. Её ждали неотложные дела.

 В их квартиру постоянно приходили какие-то люди, о чём-то говорили вполголоса с Крюком, потом уходили, но появлялись другие.
 -И что они ходят?- с раздражением спросила Таня.
 -Ну, а как ты думаешь бабки подбивать?- Крюков перешёл с ней на „ты“.- Или ты с Манькой отцовское дело потянешь?
Таня ничего не ответила, но поняла только, что квартира для задуманного ей не подойдёт.
Немного поразмыслив, она пригласила Катю на дачу - есть, мол, серьёзный разговор. Ну, а Маша поехала с ней сама.
Солнечным воскресным днём сёстры вышли на улицу, взяли такси и поехали за Катей. Стояла ласковая сухая погода, какая бывает только в конце октября. Так кажется, наверное, из-за предчувствия скорой зимы. Последние тёплые дни в этом году.
По пути они остановились у магазина.
 -Маня, подожди меня здесь,- быстро сказала Таня и вышла.
Через несколько минут она вернулась с бутылкой шампанского.
 -Шеф, поехали,- бросила она, садясь в машину.
Заехали за Катей. Всю дорогу Таня была весела, смеялась, шутила, проявляя дружеское расположение к спутницам, но, особенно, к секретарше.
Маша безучастно сидела, не отвечая на шутки, но Катя тоже смеялась, поддаваясь весёлому чувству, исходящему от Тани.
К отцовской даче, большому двухэтажному особняку, подъехали уже после обеда. Расплатились с таксистом, вышли.
Катя своим ключом открыла дверь. „Ишь... и ключ заимела, сука!“- недобро подумала Таня, но вслух сказала другое.
 -И у меня тоже есть ключ!- весело и беззаботно рассмеялась она.
Катя хорошо знала эту дачу и чувствовала себя как дома, но Таня быстро перехватила инициативу и ушла на кухню готовить обед. Собственно, ничего серьёзного затевать они не хотели – так, решили просто перекусить.
Таня заглянула в холодильник – полный, выбирать есть из чего. „Зря купила шампанское, здесь есть! Да кто ж мог знать!“- подумала она.
Приготовила бутерброды с красной рыбой и чёрной икрой, заварила чай. Тарелки поставила на расписной жостовский поднос и унесла в гостиную, где сидели в креслах и ждали Маня и Катя. Они проголодались и принялись за еду, а Таня вернулась на кухню. Взяла другой поднос, поменьше и три бокала для шампанского. Открыла бутылку – потихоньку, без хлопка. Налила вино, без пены, сильно наклонив рюмки. Уставила на подносе ровным треугольником. Подумала. Достала из-за пазухи пакетик с порошком и насыпала в один бокал. Подумала ещё. Затем поморщилась и остатки порошка высыпала в другой.
Была она бледна и решительна. Повернула поднос так, чтобы рюмка, где не было яда, стояла ближе к ней. Подняла поднос и решительным шагом вошла в гостиную.
 -А вот и я!- весело проговорила Таня и поставила поднос на стол.- Надо выпить за успех нашего дела!
Голос прозвучал как-то стеклянно, она заметила это. Но сестра и Катя не обратили внимания.
Таня первая подняла рюмку, стоящую ближе к ней. Другие женщины последовали за ней.
Чокнулись. По комнате разнёсся мелодичный звон дорогого хрусталя. Таня первая выпила до дна, как бы подавая пример. Но Катя и Маша немного не допили.
Таня скользнула быстрым взглядом по их рюмкам, но ничего не сказала. Она видела всё как бы со стороны - в кино или в театре.
Но всё происходило в действительности и ничего изменить уже нельзя, даже если бы очень захотелось.
Незаметно наступил осенний вечер. За окном стояла кромешная тьма - нигде ни огонька!
Женщины принялись убирать со стола.
 -Не надо, не беспокойтесь, я сама,- остановила их Таня.
Она быстро унесла посуду на кухню, тщательно всё вымыла и вытерла насухо полотенцем. Вернулась в гостиную. Там как будто ничего не изменилось. Маша по-прежнему безучастно сидела, вяло перелистывая какой-то журнал, а Катя не то слушала музыку, не то думала о чём-то своём.
Таня пыталась шутить, но шутки её повисали в воздухе, не находя понимания.
 -А о чём, собственно, намечался разговор?- вдруг спросила Катя, глядя спокойно и холодно.
Её красивое холёное лицо с большими серыми глазами слегка побледнело.
 -Сейчас уже поздно для серьёзного разговора, а завтра поутру и начнём... у меня есть интересное предложение,- слегка дрогнувшим голосом ответила Таня.
Катя промолчала и зевнула.
 -Что-то сегодня так рано спать охота...- она поднялась со своего кресла и потянулась.
 -И мне тоже,- впервые за весь вечер подала голос Маша.- Да что-то знобит... холодно... Таня, включи отопление, пожалуйста.
Она поёжилась и тоже встала.
Катя по привычке пошла в спальню, а Маша - в комнату для гостей.
Таня же ещё долго сидела в гостиной и смотрела телевизор, спать не хотелось...
Но и телевизор она смотрела невнимательно, не понимая, о чём говорят и что там происходит. Мысли её были далеко. Вернее, настоящих мыслей не было. Она погрузилась в состояние какого-то равнодушного отупения и не знала, не понимала, что сделала... попыталась сделать.
Наконец, поднялась в комнату, где спала сестра, разделась и легла рядом, скраю. Так они спали когда-то, ещё до замужества.
Маня лежала навзничь и тяжело дышала. Её белокурые волосы разметались по подушке. Таня, мельком взглянув на сестру, отвернулась и долго глядела в тёмное окно. Постепенно она погрузилась в тревожный и короткий сон.

 Рано утром Таня открыла глаза. За окном брезжил рассвет. В комнате ещё полумрак. С замиранием сердца она посмотрела на сестру – Маша лежала без дыхания, откинувшись на подушке, её миловидные черты обострились.
Таня машинально протянула руку и мгновенно отдёрнула её – пальцы ощутили что-то липкое, лежащее рядом на подушке и склеевшее золотистые волосы. Это были рвотные массы!
Таня почувствовала приступ тошноты и выбежала из комнаты. Она направилась в спальню отца, намереваясь поделиться горем с Катей, как бы не сознавая, что и та могла быть мертва.
В спальне отца ещё совсем темно, комната окном выходила на запад. Таня включила свет и увидела Катю, ничком лежащую на кровати. Потрясла лежащую за плечо, с трудом перевернула на спину, пощупала пульс – женщина не подавала признаков жизни.
Таня спустилась вниз, достала из сумочки мобильник и позвонила в „скорую“.
Так и сидела, скорчившись в кресле и тупо глядя перед собой, до самого приезда машины.
Но „скорая“ приехала не одна, а со следователем, который осмотрел место происшествия, взял некоторые пробы и уехал, сказав, что госпожу Нихинсон вызовут для дачи показаний.
Мертвых женщин положили на носилки, погрузили на машину и увезли в морг.
А Таня ходила по опустевшей даче и не испытывала ни радости, ни угрызений совести.
В её сознании, вообще, не было понятий святого или запретного, греховного. Когда она продумывала, как ей избавиться от конкурентов, ею руководил только арифметический расчёт – сколько получит, если останется единственной наследницей. Теперь же она с удивлением обнаружила, что, оставшись одна, не испытывала удовлетворения. Ею овладело какое-то тупое опустошение. Как будто из её груди вынули что-то очень важное и, возможно, самое главное в жизни.
К вечеру она вернулась в город, переоделась во всё чёрное и бродила по опустевшим комнатам большой квартиры, где всё напоминало о её семье – отце, матери, сестре. На вопросы людей, приходивших домой, отвечала односложно и невпопад, а то и, вообще, молчала, глядя отсутствующим взглядом куда-то мимо.

 Через несколько дней пришли два молодых человека в штатском и Таню увели. Ей сказали, что она подозревается в отравлении своей сестры и секретарши отца. Женщина ничего не ответила, была бледна и спокойна.
Ей казалось, что всё происходит не с ней, а с кем-то другим. А может быть, это дурной сон? Скоро она проснётся и вместе с сестрой они побегут на лекции в мединститут.
Но это был не сон, а неумолимая действительность!
Когда комната опустела, туда вошёл Крюк. Воровато оглядываясь, он отмычкой открыл ящик письменного стола и достал шкатулку, на дне которой лежал ключ. Затем подошёл к портрету Иванькова, висевшему на стене, и снял картину. Стал простукивать стену, покрытую дубовой плиткой. Услышав характерный звук, подцепил кончиком ножа плитку и снял её. Обнажился стальной сейф. Крюков осторожно вставил ключ, выждал, опасаясь какой-нибудь ловушки, затем повернул. Дверца бесшумно отворилась. В сейфе лежали какие-то бумаги. Ещё раз насторожённо оглянувшись, Федька вынул документы и сунул их за пазуху. Затем поставил всё на место, платком тщательно протёр гладкие предметы, к которым прикасался, и неслышно вышел из комнаты.
Во дворе он вздохнул полной грудью и, садясь в машину, оглянулся на окна квартиры Иваньковых.
 -Фраера...- презрительно проговорил Крюк и смачно сплюнул на асфальт.