Они вошли на автобусной остановке, и сразу стало шумно и тесно. Их было немного – несколько женщин, с огромными тяжелыми тюками, перевязанными чем попало. Двое из них держали на руках малышей, и тут же посадили их на пол автобуса. Головы всех женщин были накрыты огромными темными платками, завязанными в тугой узел. Выцветшая одежда, во множестве слоев покрывала тела… Они громко переговаривались, на каком-то восточном чирикающем и цокающем языке. «Цыгане» - сказал кто-то, и тут же отозвался другой «Берегите карманы!».
Девочка подросток, с черными, как смоль волосами, выбившимися из под платка, грызла семечки. Быстро очищая их тонкими, ловкими пальцами, и мгновенно забрасывая зернышко в рот. В этом было что-то обезьянье, шелуха сыпалась на пол автобуса, зацепляясь за ее длинную, изношенную юбку…
Люди, сидящие в автобусе косились, теснились от этой группы, будто боясь заразиться. Многие переговаривались, обсуждая и осуждая…
Одна из цыганок села, на освободившееся место и отвернулась к окну. Она была еще молода, и потому красива. Той яркой природной красотой, какой бывают красивы южанки в юности. Она смотрела в окно, солнце отражалось смуглым золотом на ее лице, от чего оно выглядело бархатным, особенно над верхней губой, где темноватый бархат сгущался. Надо лбом чернела полоса шелковых, черных с синевой, волос, исчезавшая под старым убогим платком. Тяжелые, длинные серьги качались, то и дело касаясь шеи. В ней было что-то притягивающее, древнее, то, что невозможно было скрыть. И казалось, что вся ее пылающая красота никак не сочетается ни с ее изношеной одеждой, ни с ее образом жизни - грязь, холод, скотское существование, таскания с места на место…
Автобус снова остановился, и они вдруг зашевелись, и стали быстро сходить, вытаскивая на ходу свои многочисленные пожитки, крича, суетясь пугливо. Она тоже вздрогнула, и оглянувшись, быстро пошла к выходу. В суете этой и толкотне никто не заметил, что в ее огромных, бездонных черных глазах дрожали, готовые предать, крупные слезы.