1. Телефон
У Семена Васильевича Б. из города Б. случился контакт с самим собой третьей степени.
Дело было так. Однажды Семену Васильевичу было грустно после слишком сытного обеда и он смотрел на телефон. Он знал, что ему никто не позвонит. Семен Васильевич подумал: «Интересно, какие гудки послышатся в трубке, если позвонить самому себе?» И он набрал собственный номер.
Трубку на другом конце провода подняли.
– Ды, – сказали в трубке.
Семен Васильевич подумал: «Я набрал чей-то чужой номер».
– Эй, это, а кой номер у тя? – спросил Семен Васильевич.
– Надо прально набрать, тупая ты скотина!!! – злобно ответили ему, и пошли гудки.
По телу бедняги прошла нервная дрожь, и кожа на голове опухла. Он понял, что говорил с самим собой.
2. Огурцы
Дюша и Лера позанимались любовью. После занятия Лера побежала смотреть в ванную на цвет своего лица. Ей очень нравился цвет ее лица после секса.
– Матовый, прямо матовый, – шептала она, сверкая в темноте глазами. – Давай еще позанимаемся. Он будет еще более матовый.
– Погоди, – сказал Дюша в голос.
– Тсс! – Лера прижала палец к его губам. – Бабушка спит в соседней комнате.
– Ты же говорила, она почти глухая, – сказал Дюша.
– Но она слышит низкие частоты. Когда ты говоришь – это низкие частоты.
– Слушай, я чего-то мням-мням, – пожаловался Дюша.
– Есть соленые огурцы, – предложила Лера. – В небольшой баночке.
– У-у, – простонал Дюша от вожделения.
Лера выпорхнула на кухню, вынула из холодильника трехлитровую банку огурцов, вынула один и принесла бегом Дюше.
– Где он? – спросил Дюша, но вот в его лицо ткнулось что-то мокрое и холодное.
Дюша хрупал огурцом:
– Вкумсном, ахм-ахм.
– Бабушка солила, – сказала Лера. – Еще?
– Ухюм.
Лера сбегала за вторым огурцом. Сидела подле Дюши в темноте и с любовью слушала, как он хрустит вторым огурцом.
– И много там огурцов? – спросил Дюша.
– Еще? – догадалась Лера.
– Ну дак.
После пятого огурца Лера закручинилась, а после седьмого принесла сразу всю банку. А Дюша с каждым новым огурцом хрумкал все быстрее, и только просил в промежутках:
– Ты вынимай, вынимай.
Она вынимала.
Потом она сказала:
– А ты отпей рассол и просто банку наклони. Сами повылезают.
– И точно, – Дюша в темноте забулькал рассолом.
Лера начала скучать. Она поставила локти на коленки и положила подбородок на ладони – так и скучала, даже начала мурлыкать песню группы «Якида».
– Уф-ф, – сказал Дюша. – Какие были вкусные огурцы. На-ка банку.
Лера взяла пустую банку.
– Ты извини, я тут маленько отрыгну воздух из пищевода, ладно? – извинился Дюша.
– Отрыгивай, – вздохнула Лера.
– Ыхрк, – сделал Дюша, и вдруг он в темноте отпихнул девушку в сторону, так что Лера полетела на пол. Дюша уперся над полом на руки и сделал несколько раз этот свой странный «ыхрк-ыхрк». Лера подумала: «Что это льется?», а потом отругала себя за эгоизм, ведь Дюше наверняка было куда хуже, чем ей. И тут она завизжала от растерянности.
Почти глухая бабушка Леры услышала все это дело и проснулась, и прибежала из другой комнаты. Она нашла на ощупь выключатель и вспыхнул яркий свет.
– Я думал, банка литровая! – крикнул голый Дюша, обливаясь слезами стыда и облегчения.
Вот что бывает, когда неопытная девушка в первый же вечер знакомства приведет домой молодого человека.
3. Пиэса
Аудиториум, маленький, но пошлый. В нем лишь двое. На стене, между прочим, висит ружье.
Студент: Неужто вы мне не поставите?
Преподавательница: О нет.
Студент: Ах, вы так милы, так даже еще почти молоды, и даже вся лицо у вас еще совсем не морщинистая. Ну поставьте же мне.
Преподавательница: Вы сильно заблудились в своей работе. На территории нашей области никогда не было стоянок черного человека. Вы не патриот.
Студент (ломая руки): Ах, я напишу, что тут жили только белые и желтые люди.
Преподавательница (томно): Желтые? Я вас умоляю!
Студент (ломая руки): Белые, только белые!
Преподавательница (подмигивая): Не всякий белый человек – белый человечище. Иные только притворяются.
Студент (в сторону): Халды-балды! Цицерики паче! А зохэн вэй! Аль захр! А ля ку-ку чи-чи га-га!
В аудиториум, в котором были лишь Преподавательница и Студент, входит пышная блондинка.
Пышная блондинка: Моя просит словарь Шанского.
Преподавательница: У Шанского несколько словарей.
Пышная блондинка: Минет любой.
Преподавательница: Ну вот тогда возьмите вон тот том этимологического под редакцией Шанского.
На стене стеллаж со словарями. Пышная блондинка, чувствуя, что прервала беседу, судорожно осматривает словари.
Преподавательница (с опаской): Вы что же, его на своё занятие заберёте?
Пышная блондинка: Да, меня попросили, у нас будет Петрова. Молчание. Пышная блондинка ищет, бормоча, протягивая руку и отдёргивая, протягивая и отдёргивая.
Преподавательница: Да вот же он, серенький.
Студент: Вон он, вон.
Преподавательница: Да вон же он, на второй полке.
Пышная блондинка тянется ко второй полке сверху.
Преподавательница (уже кричит): Нет, нет, снизу!
Пышная блондинка резко нагибается к нижней полке.
Студент (кричит): Вторая, втор-рая снизу!
Пышная блондинка тянется к нужной полке, но хватает (цепко) словарь Ожегова.
Преподавательница (скандирует): Нет! Нет! Рядом! Серый!
Пышная блондинка испуганно стукает на место книгу и безумно смотрит на серый словарь, кривя губы в усмешке уязвлённого самолюбия.
Студент (кричит): Серенький, серый, серовато-зеленоватый!
Пышная блондинка отодвигает искомый словарь и берёт стоящий за ним русско-уйгурский словарь.
Преподавательница (кричит): Да нет же, нет.
Преподавательница подбегает и бьёт Пышную блондинку стулом. Студент подбегает и начинает бить Пышную блондинку ногами. Избиваемая визжит визгом, переходящим в бас.
Преподавательница (приговаривает с одышкой, стараясь попасть каблуком в глаз): Серенький! Шанского! Серенький! Шанского!
Студент (кричит, старясь лягнуть Пышную блондинку в зад): Этимологический! Этимологический!
В аудиториум вбегает преподавательница Петрова и, несущие боком кафедру Студент-со-студенткой.
Петрова (крича и коршуном бросаясь на Пышную блондинку): А-а, ещё не нашла Шанского!
Петрова пытается повыдергивать пышной блондинке волосы.
Студент-со-студенткой (приговаривают, раскачивая кафедру так, чтобы кинуть ею в избиваемую): 0-той-ди-те! 0-той-ди-те!
С восклицаниями «Что-что-что-что-что-что-что-что такоуе?!»– в аудиториум вбегает мужчина маленького роста, у него вместо галстуха, каковые продаются на ярмонках, болтается окошко на снурке, в окошке его фотография и надпись: «Зам. Декана».
Зам. Декана: Что такоуе?!
Студент (весело кричит): Пинаем вот!
Зам. Декана (возмущенно): Не надо! Не надо без разрешения деканата!
Зам. Декана перекидывает табличку за спину и дает пинка избиваемой. Избиваемая Пышная блондинка высовывает голову из свалки, чтобы выкрикнуть:
Пышная блондинка: Почему люди не летают как птицы! Вот как бы натужилась, напружилась и улетела!
Петрова бьёт её всяко, потом срывает с себя кофту и хлещет всех подряд.
Студент снимает со стены ружье и застреливается.
Занавес
4. Происшествие с методическим пособием
О, эти минуты бывают столь
же сладки, как мгновения любви!
Даниил Хармс «Старуха»
Молодой преподаватель института Чижов не спал всю ночь: его мучил жидкий стул. Чижов позавтракал сухарями и отправился на работу, шатаясь от слабости. Летняя сессия прошла, и в институте было пустынно. Гулко отдавались шаги на вздутом паркете. Воняло скипидаром. Зимой у института не нашлось денег для борьбы с сыростью, а летом паркет запоздало лечили. В полумраке коридора Чижов нечаянно выбил ногой торчавшую деревянную шашечку, и она полетела по полу, как хоккейная шайба.
На кафедре русской литературы орудовали два студента-задолжника, под надзором коллеги Мышова. Они двигали мебель и прибивали паркет гвоздями, как могли. Литературу из шкафов они сложили у входа на кафедру прямо на полу.
– Здравствуй, Чижов! – поздоровался Мышов.
– Привет, привет, – отозвался Чижов.
Они оба были молодые преподаватели и общались без церемоний.
– Работаете?
– Работаем, – согласился Мышов.
Больше говорить было не о чем. Чижов отпер ключом дверь кафедры русского языка и отпрянул: здесь вчера белили потолок, и все оказалось под коростой запятнанных газет.
– Тоска, – сказал Чижов.
И от этой тоски у него в животе снова взбурлил целый гейзер.
Постанывая, в холодном поту Чижов двинулся мелкими шажками к уборной. Уже на пороге смердящего рая он с ужасом понял: ни в уборной, ни у него в карманах нет бумаги. Даже носовой платок он позабыл дома. Он кряхтя доковылял до кафедры русской литературы и схватил с верху стопки какую-то брошюру. Мышов и студенты в это время курили где-то на балконе.
Чижов едва не опоздал. Торопливые руки повредили молнию брюк.
– О, не зря ты сравнил это с минутами любви, – обратился Чижов к своему любимому поэту.
Прежде чем растерзать брошюру, Чижов прочитал на обложке: «М. М. Мышов. К вопросам изучения романа Л. Леонова «Русский лес. Методическое пособие».
– Эх, – вздохнул Чижов и растерзал брошюру, остатки которой спустил в жадную пасть чаши «Генуя».
В коридоре его окликнул коллега:
– Слушай, ты тут не видел моей методички?
– Нет, а что?
– Да последний экземпляр кто-то спер, – глаза Мышова излучали огорчение и подозрительность. – Надо же, тираж был всего сто экземпляров. Хотел невесте показать.
– Нет, не видел, – сказал Чижов и пошел на балкон, беспечно насвистывая.
5. Жена
Осенью жена все-таки ушла от Клецки. Осень была неприятная: по улице проносились грязные, как вепри, автомобили и все норовили обрызгать пешеходов. В квартире было холодновато.
Первые сутки Клецка страдал безумно и молча. Утро следующих суток он позвонил другу, имеющему телефон:
– Алло, ты?... Она все же ушла... Приходите, а не то я удавлюсь.
Днем друзья работали, и он ждал их ничком на диване.
Вечером Енко и Калчедан пришли.
– Извини, мужик, ничего не захватили, – с порога начал Енко.
– Все есть, – сказал Клецка. – Она оставила на первое время.
Пили водку. Если сырые сосиски и салат из свеклы, лука и соленых огурцов.
– Не горюй, мужик. Все будет хорошо, – говорил Енко, жуя сосиску.
– Да, он прав, – кивнул Калчедан.
Клецка тоже кивнул.
Енко ушел в прихожую звонить женщинам.
– Да, ушла. Вот, успокаиваем, – слышалось оттуда.
– Ничего, буни гыть, все путем, буни гыть, – успокаивал Калчедан.
Клецка чокнулся с ним, и они запрокинули еще по одной.
– Все хотел у тебя спросить... – задумчиво сказал Клецка.
– Чего?
– Что такое у тебя «буни гыть»?
– Я не говорил «буни гыть», я говорил «бум говорить».
Спать пьяные Енко и Калчедан улеглись валетом на единственный диван. Клецка остался на кухне. Он смотрел в одну точку.
В полночь в дверь поскребли. Клецка отворил. На пороге стояла она.
– У тебя новая шубка, – прореагировал Клецка.
– I love you, – прошептала она и обвила Клецкину шею ледяными змеями рук.
Квартира была однокомнатная, так что встречаться пришлось в ванной.
– Ах, я вся горю... А-ах...
Было неудобно и пахло унитазом: санузел был смежный.
Калчедан встал по нужде. Дверь не поддалась. Он подумал страшное, встал на стул и заглянул в окошко ванной. Там колыхался обычный зверь с двумя спинами.
– Свинья, буни гыть, обманул нас, – прошептал Калчедан и помочился в кухонную раковину.
Потом он подумал немного и доел последнюю сосиску.
Когда жена засобиралась, Енко и Калчедан наперегонки храпели.
– Час ночи. Я провожу, – сказал Клецка.
– Не надо, меня ждет такси, – сказала жена.
Верстка 13.10.2000
6. Сторож
Мракою квуклый малипун
Кырлял, бунча банкушами,
Марузлый шкварил колотун
Его деряблу тушеньку.
1990
7. Эпиграмма, заранее приготовленная начинающим
литератором, который предвидел заведомый от ворот поворот
В газетку «Вечер» я пошел,
Газетке нужен свежий автор.
Меня к редактору навел
Мой протежист-мистификатор.
Войдя, изрек: «Бон суар, май фрэнд,
Вот я – нестриженый новатор!»
Но не удался хэпи энд:
Меня к чертям послал редактор.
Не растерявшись, я сказал
(Конечно, про себя, признаюсь),
Что на газету я чихал –
Мещанской прессой не питаюсь.
Сей триллер про себя сказал
И эпиграмму показал.
1998
8. Залтыка
Залтыка жвако кубила
Кваруные жемчуги
Свою столбею обвила
И жиканула в дюки
Но мрака занавес упал,
Залтыка за****илась
Хмельной шмурыг ее капрал!
Пропажа приключилась.
Ничто, сказал Канон,
Живи, и зюками не тряхай
И на шиша ты жемчуги,
Когда мы коркой хряпай?
Залтыка, хлямая, блюла
И мимо мзяли жыги
Немая страшная луна
Взывала: «Миги-миги...»
17.10.2000
9. Городской сумасшедший
В городе Гмыжске в недавние годы обитал на улицах сумасшедший Тлапупип. Это был безбородый кряжистый мужчина с выкрашенными зеленкой волосами. Он ходил по улицам и приставал к прохожим:
– Тлапупип тлапупап тлапупоп тлапипуп! Тлаптан мапутип тлекотан клекотан! Амин, амин!
Люди настолько привыкли к нему, что только отмахивались, и даже совсем не боялись. Иногда кавказцы на базаре дарили ему бананы, принимая Тлапупипа за дервиша. Но Тлапупип раздавал бананы собакам, потому что люди брезговали брать у него даже дармовщинку.
Никто вообще не знал, где он ночует, что ест и как умудряется ходить зимой в одних рейтузах. Родственников у сумасшедшего не было, поэтому в психиатрическую клинику его ни разу не забирали.
Однажды с неба на голову Тлапупипа упал крошечный, размером с горошину, метеорит, и его тело три дня просидело на лавочке в парке, где Тлапупипа застигла эта доля. Потом его все-таки привезли в прозекторскую профессора Теляева. Профессор Теляев хотел освежевать Тлапупипа при студентах, но заглянул ему в рейтузы и сильно переменился в лице. Тлапупипа срочно заменили трупом попавшего под машину пенсионера Патриотикова, которого успешно исполосовали ножиками на глазах у скучающих студентов.
Ночью Теляев привел в подземелье Института потрошения своего ассистента Протуберанца.
– Смотрите, Протуберанец! У него совсем нет никаких половых штуковин! И клоаки тоже нет! Он словно кукла для дошкольниц! – трясся от ужаса Теляев.
Они разрезали Тлапупипа и нашли у него: три сердца, ни одного желудка и глыбу нежной воскообразной амбры вместо кишок. Мозг, порушенный слегка метеоритом, был похож на искрящийся хрусталь. А волосы на голове вовсе не были измазаны зеленкой – они на самом деле были зеленые.
– Это лженаука! Это подделка! Это провокация моего оппонента Катмандяна! – кричал Теляев, и с его перчаток на мраморный пол капала лиловая кровь Тлапупипа.
– Нет, профессор, – покачал головой ассистент Протуберанец. – Нет. И вы знаете, что нет.
– Мы не можем его публиковать! Это же чудовище! – Теляев с ненавистью покосился на безмятежное лицо безбородого покойника. – Он полностью противоречит моей теории, что человек на девяносто процентов состоит из кала!
Наутро тело чудовища непонятным образом исчезло, лишь осталась на прозекторском столе изумрудная горошина метеорита. А окно подвала было расплавлено в форме воронки. Профессор Теляев утверждал, что он тут ни при чем и винил во всем негласно оппонента Катмандяна.
После этого происшествия Протуберанец ушел в монастырь, а Теляев и поныне режет нормальных покойников, если за тех некому заступиться.
17.10.2000
10. ВОПРОС
Подумал стоя: кто я?
Подумал лежа то же.
Вопрос собакой злою
Мне сердце гложет, гложет.
Прострелен хладный вечер
Латунною луною;
Вопрос как души вечен,
Он кровью вены моет.
Печальный человечек
С песчинкой-головою
Бессонной ночи вечность
Я буду думать: кто я?
1989
11. Прагма
Поэт Бубуцкий примерил свои жакандровые канифасы перед юбилейным выходом на улицу и увидел внизу бахрому. Взял ножницы и стал резать. Он был поэт, а не портной, и потому одна канифасина оказывалась все время длиннее другой. В итоге он получил вполне достойные шорты.
Выйдя на вечерний прошпект, дабы нюхать аромат шашлыков, он привлек внимание одинокой Елены, которая намедни в одном приватном доме рассталась со своим воздыхателем Ягодяевым. Елена курила на лавочке рослую сигару и дрыгала по причине одиночества великолепными коленками. Ее прекрасные крупные глаза по достоинству оценили стройные белые ноги Бубуцкого, и она послала ему флюид.
Поэт Бубуцкий галантно подшествовал к Елене и стал читать стихи.
– И много за это платят? – спросила Елена после сметливого прослушивания рулады под названием «Зики-зики».
– Любовью, – Бубуцкий галантно склонил голову с ровно выбритым пробором (проборы ему удавались куда лучше портняжных дел).
– Надо платить за любовь, а не любовью за то, что стоит ничего, – изрекла Елена впитанную с молоком ее мати систину. Затем она поднялась и пошла мириться с Ягодяевым, покачивая нежным телом.
«Зря я кушал на обед чесночные зубчики», – подумал с грустью Бубуцкий. Потом он вернулся к себе в комнатку и сочинил суперпоэму «Лилелия». Поэма была сопоставима размером с эпосом «Кыркгыз» и завоевала Нобелевскую премию, которая, между прочим, с недавнего времени даже не облагается налогом (Указ Президента От Пятого Мая Двойка Три Бублика Года). Елена поняла, что прогадала. С горя она изгрызла свои коленки, да и вообще стала похожа на кикимору.
17.10.2000
12. Практиканты
Студенты-филолухи Дерюгин и Димов проползали школьную практику. В обписываемый день им надлежало присутствовать на открытом уроке, даваемом их сокурсницей Расслабцевой. Перед открытым уроком Дерюгин, склонный от природы к провокациям, угостил Димова сигаретой.
– Какой странный дым! – удивлялся Димов. – На меня будто повеяло ширью степей!
– Не части, учитель, – улыбнулся Дерюгин. – Это курится вдумчиво. Дай-ка покажу...
– Ох, опасное ты дело затеял, – с тревогой сказал Димов. – Преподавательница Порошина человек строгих правил.
– Она интеллигент узкого профиля и не смыслит в ботанике, – сказал Дерюгин. – К началу урока все тревоги станут тленом и веселой мишурой.
– Лишь бы не пришел конвой! – Димов дрыгнул головой.
Начался урок открытый. И Порошина пришла, приготовя карандашик и очечки из стекла.
Речь Расслабцевой красивой к шестиклассникам текла:
– Ну-с, начнем, пишите дети: «Девочка была маленькая и худенькая».
– А давай писать стихи на пару, – шепотом предложил Димову Дерюгин и беззвучно захихикал, чем донельзя смутил Расслабцеву, стоящую у доски.
– Только без твоих обычных штучек, – предупредил Димов, и его праведные щеки зарделись ревностью за русскую словесность.
– По две строки, – подал идею Дерюгин. – Я – твой соавтор.
Димов сочинил трогательные строки, навеянные диктантом шестиклассников:
Девочка маленька, девочка худенька,
Девочка гриппом больна
А коварный Дерюгин дописал:
Груди ея – два неспелых арбузика
И как пельмень вагинА.
– Ты вероломен! – воскликнул Димов и залился слезами.
– Так, стопте-с урок! – отреагировала преподавательница Порошина. – Кажется, наш будущий учитель Димов имеет замечания по ходу урока.
– Я имею замечания! – сказал Дерюгин и вышел к доске в инстинктивном стремлении быть любой ценой подле красивой Расслабцевой. – Я имею свой текст диктанта!
– Диктуйте! – повелела Порошина.
И Дерюгин продиктовал:
Девочка маленька, девочка худенька,
Девочка гриппом больна
Груди ея – два неспелых арбузика
И как пельмень вагинА.
Расслабцева пошатнулась и стала тереть виски стройными пальцами.
– «Маленька» и «худенька» – это краткие прилагательные, детишки, – комментировал Дерюгин, алчно зарясь на хорошеньких шестиклассниц. – Слово «ея» – устаревшая форма.
– А как пишется это странное слово «вагинА»? – спросила самая хорошенькая шестиклассница, невинно приоткрыв коралловые губки.
Дерюгин продиктовал по буквам.
Шестиклассник Гогенцоллерн, сын известного в городе гинеколога, поднял руку.
– Что тебе, малый? – спросил Дерюгин.
– А как правильно ставится ударение в последнем слове? – спросил шестиклассник Гогенцоллерн. – Разве не на второй слог?
– Все верно, – Дерюгин кивнул. – Но поэзия допускает вольности с ударениями.
Димов тихонько всхлипывал за последней партой, уже позабыв о русской словесности, зато жалея раздавленных в раннем детстве букашек.
– Жалкий меланхолик, у тебя есть комментарии? – вдруг обратился к нему Дерюгин.
– У меня есть комментарии, – заявила преподавательница Порошина. – Спасибо, практикант Дерюгин, присаживайтесь.
Порошина стала говорить:
– Слово «вагина», дети – это так называемый латинизм. Лучше пользоваться русскими синонимами...
Рискуя рухнуться в обморок, красивая Расслабцева присела за учительский стол.
– В моей родной дерене Панибратке обычно говорили «пихва» или «пихвочка». Запишите в словарики, дети.
– Пихвочка – это уменьшительно-ласкательный суффикс? – спросила самая хорошенькая шестиклассница с коралловыми губками.
– Совершенно верно, – кивнула Порошина. – Ладно, продолжайте урок, практикант Расслабцева.
Но Расслабцева не могла продолжать урок: она в эту секунду совсем обомлела. Она пала на стол чистым ясным лбом, расколов чернильницу вдребезги. Ведь она, бедная, не могла знать, что Дерюгин и Димов накурились марихуаны, а преподавательницы Порошина всего лишь тяпнула с утра наливочки по случаю получения зарплаты за июнь позапрошлого года.
13. Car-thermometer
Владу Гурину, подателю идеи
Адвокат Харкало сидел в своем большом, как автобус, «Шевроле», дожидаясь клиента Убивцева с мешком гонорара. Адвокат с наслаждением наблюдал, как чумазые детишки дерутся у обочины за право помыть лобовое стекло его машины.
«Вот так они станут настоящими людьми, – думал умиленно Харкало. – Некоторые смогут стать моими клиентами или клиентами моих детей. А у кого на это не хватит финансов, те сами мудаки. Жизнь – это борьба. Если ты беден – значит, ты ленивый жалкий неудачник и тебя надо превратить в компост».
Тут к приоткрытому окошку адвокатского «Шевроле» робко подошел молодой человек, похожий на Свидетеля Иеговы, и сказал:
– Я продаю всего за рубль замечательный кар-термометр. Кар – это значит «машина» на языке спонсоров нашей рекламной кампании.
– Сам знаю, – буркнул адвокат Харкало. – А что в нагрузку?
– Ничего, – интеллигентно улыбнулся молодой человек.
– А ну покажь, – велел Харкало.
Он с удивлением увидел роскошный приборчик размером со спичечный коробок. Экранчик высвечивал температуру рубиновой цифирью.
– Крепится к лобовому стеклу присоской, – пояснил молодой человек.
– На одних батарейках разоришься, – сварливо буркнул адвокат Харкало.
– Он работает от солнечной энергии, – интеллигентно улыбнулся молодой человек.
– Что это за название странное – «Chegewara», – присмотрелся адвокат к маленьким буковками под экраном.
– Японское.
– А телефон, если будут нарушены мои права потребителя?
Молодой человек услужливо подал ему визитку и получил взамен рубль.
Тут из своего парадного вышел с мешком денег Убивцев. Он взглядом отогнал молодого человека подальше и кинул на переднее сидение адвоката мешок.
– Ты бы того, Василий, не расчленял бы в следующий раз трупы. А то защищать трудно, – сказал своему клиенту адвокат Харкало солнечным голосом.
– Я свое дело знаю, – буркнул Убивцев и ушел восвояси.
Едва Харкало отъехал после помывки детишками лобового стекла, как молодой человек погрозил ему вслед кулаком. Лицо его исказилось от злобы, и он произнес:
– Долой буржуазию!
Через пять минут Харкало застрял в пробке на проспекте.
– Пробка, черт! – сказал адвокат.
И тут прилепленный изнутри к лобовом стеклу кар-термометр ужасно громко заорал человеческим голосом:
– Двадцать градусов, кар!!! Двадцать градусов, кар!!! Двадцать градусов, кар!!!
И так без остановки. Уши адвоката заложило от этого шума. Из соседних авто на него стали указывать пальцами.
– Мама йоптер малахай! – визгнул Харкало и попытался оторвать кар-термометр и выбросить его в окошко, но подлый сидел намертво:
– Двадцать градусов, кар!!! Двадцать градусов, кар!!! Двадцать градусов, кар!!!
Адвокат Харкало вылез кое-как из машины и позвонил по сотовому телефону, глядя на визитку молодого человека.
– Убью, суку! – посулил адвокат. – С Убивцевым познакомлю!
– Что вы сказали? – ответила трубка.
– А куда я попал?
– В уголовный розыск! Что там за шум?
– Я... Ничего...
– А, еще один потерпевший. Подъезжайте, – сказали Харкало.
Адвокат переждал пробку на улице, а потом отогнал вопящую машину на обочину. Он взял такси и через пять минут он шел коридором к кабинету милицейского начальника. Ему навстречу шествовал банкир Фанфурский. Его лицо было злобным и плаксивым. Двигался банкир очень странно: к его заду намертво приросло большое кожаное кресло, так что два бугая охранника придерживали за ним кресло, как шлейф.
– Э... как жизнь? – спросил оторопелый адвокат.
– Рау!!! – заревел банкир и едва не растерзал его.
– Ужас, какой кошмар, ужас, – бормотал мокрый адвокат, заходя в кабинет милицейского начальника.
Тот располагался за столом в черных очках.
Адвокат торопливо изложил историю о подлом кар-термометре.
– И только-то? – сказал милицейский начальник. – Поменяйте лобовое стекло. Эта штука все равно не отдерется.
– Лобовое? Вы шутите!
– Радуйтесь, что так. Вон, Фанфурскому придется кожу с задницы срезать, чтоб от кресла отделиться.
– Вы не понимаете – я знаком с вашим начальником! – пригрозил адвокат.
– Дело мы, конечно, заведем, – сказал милицейский начальник. – Только вы меня не пугайте – мой бывший шеф Попадополас выеденного яичка не стоит.
– Как это?
– Его жена купила по дешевке коробку мыла «Chegewara». После помывки у него склеились уши, глаза, рот, ну... и все остальное. Особенно пальцы.
– Безумие, ****ство какое-то, – покачал адвокат головой. – А почему вы в очках, Арсений Евсеевич?
– Вы на дужку посмотрите.
Адвокат Харкало пригляделся и прочитал на дужке темных очков собеседника: «Chegewara».
– А-а!!! Чегевара!!! – крикнул адвокат и хлопнул себя по лбу.
Тут вступают тромбоны и девушки пляшут топлесс & нэйкид боттомз под залихватскую музыку (с композитором Бебловым все обговорено)».
– Ну, как вам рекламная концепция вашего клея? – с волнением спросил автор.
– Длинновато, но талантливо, – закивал представитель кулоанской кампании «Casa de pu-pu Chegewara incorporated». – Покупаем.
14. Рассказ, бичующий пороки
Предупреждение автора: Этот рассказ является целиком и полностью выдумкой автора. Любые совпадения с реальными имкенами или фактами случяайны.
Ващ гадараз бырыщо быбш год Гастабоц. О удыл дыды учаа шувао здара дудук Ыхл. Ыхл ак абаввавалсь! Ы гауыт:
– Ароф, урук Ващ! Какарат дыпя удыть, оптамач!
– Оптамач?! – блабла Ващ. – Дыбыдарс!
– Эа быдарс?! – Ыхл гуричау. – Дыдандон дагомслуч!
Ващ бригыраси эу эварит:
– Эвлау ды ужасты! Дауйа блабла оптамач!
– Аук амзь дувай злав амрадны! – бырдубырды Ыхл буриштичем балыбач Ващым ывалнык.
– Дабажоты! – дык ахахахау Ващ.
– Ави! – гырку Ыхл ы бадабау зываму здара дудуку Ващы ывалнык.
Гадэц
15. Сшибка уратора
Или
Автоматопопея
В вузе на истерическом факультете собрались диканы, бредодаватели, перспиранты и студни. Все расселись в самой большой аутидории держать и слушать речи. Были костями ветераны вуза, такие, что не могли порой удержать ветер. И вот стал делать выступы хряктор вуза. Он был гузлив, ослив и слезлив. После вноса знамени вуза, хряктор шибко дотрогался и пустил слизня. Потому за тумбой говорильни он продрожал голосом:
– Я дак блякал, бидя быраздник!
Тут заволновались ветераны. Они стали пускать ветра такой силы, что вяли нарсиси в вазах. Один ветеран крикнул, дрыгая каловой:
– Он сказал «мудак бля»! Это неслыханно!
– Нет, он сказал «блякал» от слова бии-п! – сказал другой ветеран.
– Мало того, он что говорил об заокеанской раковине «биде»! И еще сказал «вы мрази»! – вопил третий ветеран.
Так вот хряктора подвергли обсрукции и закидали огроментами. С горя хряктор стал делать квак-с на кышьмыше и стал оглоколиком.
16. Банан продавщицы
Михандр Питачков как-то выбрел из дома. Его глаза наперлись на большой универмаг. «Пройдусь», – подумал Михандр. Он стал ходить и глазеть по универмагу. Покупателей было мало. В каждом закуте с тряпичками скучали тетеньки, женщины и девушки. Сперва Михандр Питачков думал, что это заблудились покупательницы или им тут назначено, а потом понял, что это продавщицы. Одет Михандр был неважно, только гнать его жалели: у него был вид смирный и даже начитанный. Действительно, Михандр много читал газет и журналов из кладовки своего дедушки. Оттого ему настало носить дедушкины очки: от желтой бумаги газет даже бычье зрение пошатнется. Михандр мечтал чего-нибудь покушать, но буфет в универмаге оказался слишком дорогим для него. И тут приветливый желтый свет окрасил его лицо. Он увидел в отделе дамских шнурков блюдо бананов. Продавщицы не было. Она отошла покурить сигары в туалет за углом. Михандр как раз вчера вычитал в газете, что в престижных гостиницах дорогим гостям ставят на тумбочку корзину фруктов. «Это рекламная кампания», – подумал голодный Михандр, приближаясь в бананам. Он взял один, очистил и стал есть. Не успел он съесть и четверти плода, как вернулась продавщица, тетенька с большими глазами. «Ты чего?!» – воскликнула она, возмущаясь утрате личного банана. – «Благодарю за рекламу», – улыбнулся Михандр. Продавщица вызвала охрану, и дальше я ничего больше не скажу.
17. ВОРОНА И МУХА
Писатель Фрунов ел на завтрак соевые котлеты. И забыл убрать недоедки в холодильник. Потом как-то шел мимо кухни в туалет и подумал: “А котлетки-то…” И в этот миг за окном пролетела ворона. И тут у писателя Фрунова родилась идея триллера. Образ вспыхнул в его мозгу: ворона ворует котлеты с его кухни. Фрунов бросился к своему столу и стал скорее записывать: “Злой ветер ярил макухи дерев! Ворона тырила котлеты из говядины!..” Фрунов так увлекся творчеством, что не заметил, как прошло время. Спустя это время он снова шел в туалет мимо кухни. И увидел, как большая черная муха алчно лизала своим жалом самую румяную соевую котлету. “Кыш!” – бросился на муху Фрунов. Муха улизнула в открытое окно. Фрунов прикрыл окно и решил-таки спрятать котлеты в холодильник. Но тут он замер, пораженный мыслью: ведь у него было прозрение будущего. Ворона, муха – какая разница! И та и другая относительно крупны, черны и летают. Фантазия с вороной предвосхитила появление мухи! Фрунов кинулся к своему столу и стал неистово писать: “О том, как ворона стала мухой или Основы интуитивизма. Трактат”. Фрунов не ел, не пил и не ходил в туалет трое суток – все писал, писал и писал! На нем сгнили носки, и маленький паучок свил свою сеть за его левым ухом. Бородатый Фрунов кинулся в редакцию журнала “Философия не вопрос”. Редактор читал, читал и вдруг как крикнет: “Твою мать! Это ж новое имя! Все сюда!” Фрунова стали чествовать и даже налили ему минеральной воды. А тем временем к нему на кухню влетела ворона и украла котлету.
18. НОЗДРИ
Дудуков и Белдунов были друзья. Дудукову не везло в любви. А Белдунов был страшно завистливый. Как-то Белдунов пришел к другу в гости запросто. Дудуков, открывая дверь, сделал страшные глаза: «Она. Сама пришла». На скуле Дудукова белел клочок пены для бритья. Белдунов сразу все понял, но сделал вид, что не расслышал шепота: «Что-что?» – «А!» – сделал рукой Дудуков и убежал в ванную. Белдунов, как бы скучая, вошел в комнату: «Здрасьте». В кресле сидела с красивыми голыми ногами Дияна, читая с умным видом журнал «Глобогенная какология». Других журналов у Дудукова не водилось. «Что, журнал, да?» – заулыбался Белдунов. – «Нет, газета», – довольно грубо ответила Дияна. Белдунов никак не ожидал встретить у друга пригодную женщину, а потому оделся слишком скромно: в майку, тапочки и пижамные штаны. «Ничего не выйдет, – думал Белдунов. – Я плохо одет. Даже если я побегу и переоденусь, тоже не поможет. У них первое впечатление самое мощное. Кроме того, могу не успеть». Тут он решил воздействовать на Дудукова. Зайдя в ванную, увидел того уже при параде. «Как?» – спросил Дудуков. – «Хорошо, – прошипел Белдунов. – Только вот...» – «Что, что такое?» – забеспокоился Дудуков. – «Давно хотел тебе сказать», – задумчиво прогнусавил Белдунов. – «Что? Что сказать?» – волновался Дудуков. – «Ноздри у тебя того. Причина неуспеха». И верно, из ноздрей Дудукова росли густые черные волосы, издали даже похожие на усы. «Ах», – Дудуков схватился за лицо, ибо раньше не предполагал печальной роли своих ноздрей в неудачах личной жизни. А Белдунов тем временем спрятал за щеку маленькие ножницы из маникюрного набора. «Надо выстричь, – Дудуков кинулся к маникюрному набору – ножниц не было. – Да где же они?» – «Гаги? – попытался говорить с занятым ртом Белдунов и нечаянно проглотил ножницы. – О чем ты, дружище?» – «Ах!» – воскликнул Дудуков и стал кружить на четвереньках по санузлу в бесплодных поисках. – «Эврика, – сказал Белдунов. – Чего не сделаешь для лучшего друга. Я выжгу эти твои волосы». В руке его появилась зажигалка. Дудуков сперва опешил, а потом махнул рукой: «Валяй, брат, вымя не ждет». Квартиру огласили два вопля, которых не смог сдержать Дудуков во время смоления ноздрей. «Ну, желаю успеха», – ретировался Белдунов. И Дудуков зашел в комнату, где его заждалась голоногая Дияна. «Как долго, – сказала она. – Что это вы кричали в ванной?» – «Мужские дела», – отмахнулся Дудуков. – «Вонзи же мне, да покрепче», – призвала его Дияна. Дудуков кинулся к ней, дыша, точно конь. Из носа его вылетел дымок. «Стой, не целуй, – оттолкнула его голову Дияна. – От тебя противно воняет жженым пером». – «Это я просто волнуюсь», – испугался Дудуков. – «Это ты просто воняешь», – сказала Дияна, удаляясь гневно. Так Дудукову в очередной раз не повезло в личной жизни. Но кара судьбы настигла козночина: Белдунов испытал много мук от проглоченных ножничек.
19. СЫТНЫЕ ПАЛОЧКИ
Ве Ве Пенька был сумасшедший, но, чтобы не пугать свою бабушку, он прикидывался нормальным. А, быть может, он был достаточно нормальный, чтобы не казаться сумасшедшим. Или нет: он был недостаточно сумасшедший, и потому казался нормальным. Или же он вовсе не был сумасшедшим. Кто его знает, иной раз думаешь, что некто сумасшедший, а он вовсе не сумасшедший, а вполне приличный человек и даже играет в шашки в городском парке, и выигрывает по рублю за партию.
Но речь не о тех, кто играет в шашки. Вот слушайте: Ве Ве Пенька пошел за газетами. И увидел в киоске какие-то разноцветные полупрозрачные, как леденцы, палочки в пакетике. Немного, всего штучек двадцать в упаковке. На ценнике было написано: «Сытные палочки». Ве Ве Пенька подумал: «За пять рублей целых два десятка оригинально исполненных леденцов! Надо купить». Он купил эти самые сытные палочки и стал их смаковать, не отходя от киоска. Смаковать было трудно: палочки были весьма твердые, и, в придачу, почти безвкусные.
– Вы что, сумасшедший?! – обратилась к нему женщина-киоскер, которая не сразу обрела дар речи.
– Вы продаете некачественный товар, – проговорил с набитым ртом Ве Ве Пенька. – В этих леденцах нет сахара.
– Каких леденцах?! – крикнула женщина-киоскер. – Вы что, читать не умеете?
– Умею, – сказал Ве Ве Пенька. – У меня одно среднее и два высших образования! Вот, читаю на вашем ценнике: «Сытные палочки».
– Какие-какие?! – вопияла женщина-киоскер. – Там написано «Счетные палочки». Счетные, жалкое вы существо! Это почерк у меня такой!
Ве Ве Пенька разодрал на себе одежды и осыпал себе голову, чем пришлось.
20. СМЕРТЬ СТАРОЖЁНА
Великолетный доцент Мышнов женился на первокурснице и в брачную ночь умер мужской смертью. Вдовица смыла в унитаз особые пилюли, что покупала для суженого, и пошла будить его дочь. Полубезумная спросонья дочь трясла седыми лохмами и визгала так, что соседи вызвали милицию. На похоронах вдове было особенно одиноко. Ей казалось, что никогда более не встретит она хорошего человека. После поминок ее утешил кандидат наук Михов, ученик покойного. Впрочем, они так никогда и не поженились: у Михова не было квартиры, а у вдовы была, но она предпочитала сдавать ее студентам из Марокко. А сама ютилась в общежитии, где ее небезуспешно домогалась дворничиха-лесбиянка. Дворничиха была высокая, сильная и молодая, и все писала стихи под псевдонимом Иван Диванов. Ее сынишка, пятилетний егоза, ошибка молодости, жил у бабушки в деревне. Иван Диванов ревновала свою подругу к другим мужчинам, и даже к покойному мужу. Кричала: «Тебе невесть что нужно! Шлюха!» Однажды юная любовница не выдержала обоснованных упреков и ответила: «Ваня, но ведь именно этого невесть чего у тебя и нет!» Дворничиха зарубила ее колуном для льда и села на 8осемь лет. Колония находилась в трех верстах от родительского дома, и мать осужденной с внуком ходили к ней пешком, приносили вареники то с вишней, а то с картошкой, по сезону. А дочь покойного доцента выкрасила волосы хной. Ездила изредка на кладбище. Отцу оставляла цветочки, а на могилу его вдовы плевала тайком. Z
21. ЗАГАДКА ФИЗИОЛОГИИ
Студенты Дерюгин, Димов, Дракунов и Невасин решили готовиться к зачету. До сдачи зачета оставалась ночь. Собрались в сторожке Невасина, который подрабатывал охраной объекта.
– Холодно, брр, – говорил Димов, и потирал руками возле обогревателя.
Только друзья вынули бутылочку и стаканы – в дверь сторожки постучали. Невасин побубнил немного на пороге, потом сообщил:
– Это знакомый приходил. Ему с девушкой негде встречаться.
– И где же они видятся? – спросил Дракунов.
– У меня на объекте, – сказал Невасин снисходительно.
Его товарищи гурьбой высыпали наружу. На снегу, возле охраняемых Невасиным бетонных плит перекрытия, прыгал, как мячик, автомобиль «Волга».
– Любовь, – мечтательно протянул Димов.
– Везет же сукам, – Дерюгин завистливо прищурился.
Потом они распили на четверых всего пятьсот миллилитров водки крепостью от тридцати пяти до тридцати девяти с половиной градусов.
– Ох, что-то неохота учиться, – сказал Димов.
– А мама теперь варит лапшу, – сказал иногородний Дракунов.
– А моя девушка оказалась трижды недевушка еще до нашего знакомства, – сказал Невасин.
А Дерюгин уснул на лавке.
– А что мы все о грустном! – воскликнул Дракунов. – Давайте егозить! Будемте шалопутами, друзи!
– Давайте! – воскликнули Димов и Невасин.
А Дерюгин спал на лавке.
– Эй, вставай, Дерюгин! – позвал Дракунов и дернул Дерюгина за руку. Дерюгин свалился с лавки на пол, но не проснулся.
– Ишь, как прикинулся! – крикнул Невасин.
– Врешь, не на тех напал! – крикнул Дракунов.
Они вдвоем схватили Дерюгина за ноги и поволокли его.
– Эй, полегче! – вскрикнул сердобольный Димов.
– А пусть не притворяется! – крикнул Дракунов.
Димов с порога сторожки наблюдал, как они таскают Дерюгина по снегу, а Дерюгин все сносит, как тряпичная кукла.
– Врешь! – крикнул Дракунов, оттянул Дерюгину резинку кальсон и зашвырнул туда снежку.
– У него простудится! – испугался Димов.
Шалопутам надоело егозить, и они вернули Дерюгина на лавку. Он все спал.
– А давайте учить! – предложил Димов.
– Давай!
– Давайте!
Они втроем принялись зубрить.
Через несколько минут проснулся Дерюгин. Потягиваясь, сказал:
– А, учите уже. А чего не будили?
Дракунов, Невасин и Димов переглянулись.
– Актер, – сказал Невасин.
– Хорош придуриваться, – сказал Дракунов.
А Димов, который не считал Дерюгина способным на притворство со снегом в штанах, рассказал ему все. Дракунов и Невасин, помалу понимая правду, смущенно хихикали.
– Чего?! – Дерюгин искренно изумился. – Шутишь, да?
Но тут он пощупал у себя в штанах: там было несколько влажно от растаявшего снега.
– Убедился? – спросил Димов.
– Да ну, это у меня поллюция случилась, – закачал головой Дерюгин. – По снегу таскали, и я не проснулся? Не поверю!
Но, пошевелив пальцами у лица, он сам понял, что это была не поллюция.
Дракунов и Невасин снова и снова со смехом рассказывали ему, как они таскали его за ноги по улице, и как заголился его желтый живот, и как Дракунов кидал ему снег в штаны.
– Странно, очень странно, – удивлялся Дерюгин. – Тайна сия велика есть. Как такое вообще возможно?
Все глубоко задумались.
Наконец Дракунов, который был не только самый бесшабашный, но и самый опытный, спросил Дерюгина:
– Давно ли ты справлял половую нужду?
Дерюгин посмотрел на будильник Невасина:
– Часа три назад.
– Энергично справлял?
– Весьма. Три с половиной захода.
– А как много спал ты в минувшую ночь? – спросил Дракунов.
– Мало совсем. Часа три.
Дракунов обвел товарищей многозначительным взглядом:
– Вот поэтому все и случилось. Да, именно так. Как-то раз я не выспался, потом заглянул к подруге, а потом выпил бутылку пива и сел в электричку. И проснулся на сто километров дальше нужного места. При этом контролеры будили меня даже варварскими методами – не помогло. Так что будьте осторожны, ребята. Иные стечения обстоятельств действуют самым предательским образом.
– Да-а, – протянули слушатели с тревогой и удивлением.
22.Крепкая любовь
Был один парень - употреблял крепкий дурман. А его жена любила. Она любила, когда он ей лезет языком в уши. А он лез ей в уши и думал: а что, если откусить? Однажды не выдержал и оторвал ей зубами ухо. Ей подруги говорили: разводись! Она лишилась потом глаза, потом еще кое-чего, но так и не развелась.
Главное — вовремя поставить точку.