Случилось непоправимое – кофе утратил свой вкус. Все было как всегда: ароматная пенка пролилась на плиту, и я накрыл блюдцем примитивный посудный шедевр из меди с деревянной ручкой. Еще несколько мгновений пусть потомится в замкнутом пространстве, я обязательно почувствую, когда пора наливать его в чашку.
День все не наступал, хотя часы показывали половину второго. Половину обычного рабочего дня. Трусы, тапочки. Меховая куртка на голое тело, двухдневная щетина, нечищеные зубы. Цивилизация была там, за окнами – гудки каких-то нетерпеливых автомобилей. И люди, снующие по своим делам. Цивилизация была и в ванной – души, гели, запахи от «Дживанши», спрятанные за матовое стекло, электрическая зубная щетка. Со мной был звук неисправного бачка унитаза, белье, наваленное кучей и ждущее уже неделю утюг, и неупорядоченные мысли. Нет, я не отрицал цивилизацию как таковую, она жила во мне, я был ее частью – костюмы, галстуки, бизнес-планы, совещания. Я любил совещания, принятые и реализованные решения и чувство наполненности, которое давали мелкие менеджерские победы. Мелкие!.. Мой ленивый сегодня мозг, пожалуй, ухватил ключевое слово. Что-то произошло, что я променял все эту суету на воспоминания о прошедшей ночи, на ожидание будущей, и на эту книгу незнакомого датчанина, который вдруг стал мне ближе всех близких. Какой-то Питер Хег, я раньше и слыхом не слыхивал о таком, с какими-то своими представлениями о льдах и снегах, с полудетективным сюжетом вдруг сшиб меня с орбиты, и я переворачиваю каждую страницу с чувством бесконечной утраты, что этих страниц становится все меньше и меньше. Что это? Зависть, что я никогда не смогу так написать о любви? Об одиночестве? О пустоте жизни, теплоте снега, разговорчивости льда? Или это тоска оттого, что ровно половина кровати становится ненужной на долгие десять часов, что время тянется так медленно, что день никак не наступает. И что кофе перестал быть самим собой. Господи, я же хочу кофе, обычный кофе, густой и ароматный. И сигарету, и запах дыма. И чтобы кто-то (и только я один точно знаю – кто) сидел у меня на руках и обнимал за шею.
- Перестань так меня гладить! Во-первых, это щекотно. Во-вторых, я опять страшно возбуждаюсь. А в третьих, я разолью тебе горячий кофе прямо на ухо.
- Ты так просишь меня перестать, что я только и слышу – гладь, гладь еще.
- Правильно слышишь. Но разве тебе не хочется быть непослушным?
- Хочется.
- Пусти, мне пора на работу. А ты что, на работу не пойдешь?
- Не знаю, я все равно сижу за компьютером и думаю о тебе, вижу твое отражение на экране.
- У тебя что - на экране моя фотография?!
- Если бы. Я вижу твое отражение, когда смотрю финансовые сводки, я вижу не цифры, а тебя, понимаешь?
- Не понимаю. Я тоже очень тебя люблю, с каждым днем все больше и больше, я просто не понимаю, как мы могли раньше жить друг без друга. Но как только на экране появляются цифры – я погружаюсь в их мир, и все отступает на задний план. Ты обиделся?
- Нет.
- А о чем тогда подумал, глаза просто потускнели.
- Я подумал, что если бы был жив Шекспир и услышал наш разговор, то его самая трагическая трагедия называлась бы «Разговор бухгалтера с поэтом».
- Нет, она называлась бы «Разговор голого бухгалтера с голым поэтом». Поцелуй меня, мне пора одеваться, иначе я все-таки опоздаю на работу. А что будешь делать ты?
- Скучать.
- Целый день?
- Разве это день, это же вечность – ждать, пока снова зазвенят твои ключи.
- И ты будешь ждать меня, как Мастер ждал Маргариту?
- И попаду в психушку, если ты будешь задерживаться на своей работе.
- Но у меня же отчет.
- Правильно, у тебя отчет. А когда я подохну здесь от одиночества и меня будут хоронить, брось на мой гроб вместо горсти земли баланс, дебет и кредит.
- Глупый ты, ужас! Дебет и кредит нельзя бросить на гроб, дебет и кредит – это понятия.
- Тогда закажи траурную ленточку на венок: «Он умер от непонимания важности дебета и кредита ».
- Дурашка, дурашечка, ну хочешь, я останусь сегодня дома?
- А завтра?
-…
- Тогда лучше иди в свою неизбежность. А я буду ждать тебя.
Дверь захлопнулась. Я глотаю горячий безвкусный напиток темно-коричневого цвета. Черная обложка с белыми буквами манит меня в постель. Гренландский снег Хега падает на подушку, на простыню с одеялом, на мое мокрое улыбающееся лицо. Меня ждут десять часов снега и одиночества. И долгая счастливая жизнь