Итак, этот рассказ абстрагирован от какого-либо вторичного мира, как я и намереваюсь поступить с прочими рассказами цикла.
Я вот смотрю на него и сомневаюсь -а не сделать ли его начальным рассказом цикла? Его или "Сказку на ночь" ,которая выложенна отдельно,как вы можете видеть.
Короче, благодаря моим сомнениям, "Малыш" выглядит странновато.
Но -пока что ,что есть-то есть.
________
МАЛЫШ
1
-Странное ты создание, Малыш –Дикая перебирала пальцами темные волосы хрупкого юноши, сидящего у ее ног –скажи, ты любишь меня?
-Да, госпожа моя. –прошептал он, уткнувшись лицом ей в колени. Ему было холодно. Осень на дворе, каменный пол, камин только затопили, а он в одной набедренной повязке. Малыш с тоской подумал о своей толстой подстилке и одеяле в углу. Там бывает так уютно… Но дрова прогорят, и ночью все равно похолодает, а если сейчас не сердить госпожу, то она возьмет его на ночь к себе в постель –там мягко и тепло. Конечно, когда госпоже не приходит в голову кусатся или царапатся, частично, а то и полностью сменив облик на волчий…
-На самом деле любишь? Или потому, что я приказала тебе так мне отвечать? –она коротко рассмеялась и дернула его за волосы. Не сильно. Пока…
Юноша вздрогнул. Будет бить, царапать? Или наоборот? Поднять голову и заглянуть госпоже в глаза он не осмеливался.
Малыш (настоящее свое имя –Эхтеле –порой терялось в его памяти) жил у госпожи Дикой, волколачицы и вожака одной из двух лучших стай воинов Повелителя, уже два года. Едва достигнув совершеннолетия, года от рождения, и –в человеческом обличье –лет двадцати телом и разумом, Дикая, как и многие другие братья ее и сестры, выбрала для себя игрушку: попавшего в плен юного знаменосца.
Он помнил, как увидел ее в первый раз: из мрака темницы, из тоскливой тишины, нарушаемой лишь грубыми окриками стражников да шуршанием и писком крыс, выплыло чудесное видение.
Она стояла перед решеткой его камеры , освещаемая факелом, который держала в руке –прекрасная белокожая дева в короткой черной тунике, стройная и высокая –на голову выше его. Стояла и рассматривала его со внимательной насмешливостью.
Он тогда поднялся и отошел в дальний угол. В плену провел уже четыре месяца (время считал по сменявшимся каждые сутки факелам) и успел привыкнуть к тому, что здесь откуда угодно можно ждать зла. Даже казавшиеся безобидными и несчастными маленькие рабы разносчики еды и подметальщики могли сделать гадость: шесть факелов назад такой вот мелкий укусил Эхтеле за руку, когда тот протянул ее за полагавшимся куском хлеба. От неожиданной боли юноша хлеб выронил, а мелкий подхватил его и проглотил. Кружку с супом (иначе чем помоями Эхтеле называть его не мог) мелкий пленнику оставил…
Стражники тоже могли ударить тупым концом копья, или еще что, потому и от них юноша держался подальше. Стражники были явно выросшие мелкие из народа, не-людей, но близких их родичей, с такими же часто и сражатся приходилось. Сородичи Эхтеле звали их «гоблинами», по имени уродливых созданий из давних сказок.
Но к гоблинам, маленьким и взрослым, паренек привык. А эта девушка… Нет, к гоблинам, приземистым, сутулым и скуластым она не имела никакого отношения. По гордой походке и величавой осанке юный пленник угадал в ней одну из «господ» этой проклятой Цитадели.
Он смотрел на нее из угла, а она продолжала разглядывать его, стоя за решеткой.
-Подойди сюда -позвала наконец. Он отрицательно помотал головой. Она мелодично засмеялась.
-Ты боишься меня?
Снова помотал головой. Вот еще!
-Как тебя зовут?
Он опять мотнул головой.
-Что, так и зовут? –она повторила его жест и вышло очень забавно. Он прикусил нижнюю губу, чтобы удержать невольную улыбку.
-Какое тебе дело? –спросил.
-Интересно. Впрочем, если ты не хочешь называть своего имени, я найду тебе другое. Например…Малыш. Ты же еще очень молод, верно?
Ему было пятнадцать лет. Уже пол-года пятнадцать. Уже пол-года, как знаменосец…
И четыре месяца в плену.
Как и подобало воину ( а тогда он был уверен, что только так и подобало) Эхтеле отвернулся и не стал продолжать разговора с тварью Врага.
-Какой сердитый Малыш. –снова засмеялась девушка. Ее смех перекрыл осторожный звук отпираемого замка, а обернутся, услыхав таки шаги за спиной, Эхтеле попросту не успел…
Два стражника схватили и связали его и, по приказу Дикой, потащили наверх.
Он понравился ей и она забрала его. Волколаки порой скучали, оттого и заводили себе игрушки.
С воинами оборотням было забавней и любопытней всего: чтобы сломать их, приходилось приложить усилия, и оттого слаще казался результат. Эхтеле Дикая сломала холодом и болью: просидев зимой без одежды дня два в нетопленной комнате, избитый плетьми юноша не выдержал –к возвращению волколачицы он уже был готов сделать все, что только она прикажет. «Кроме предательства», твердил сам себе, «кроме предательства, против своих не пойду..»
Но Дикой это было и не нужно. Предателей пусть кроят мастера дознаний –они и это умеют. А она воин. Именем «Дикая» ее нарек сам Повелитель, за нрав, необузанный и непредсказуемый. Она была «дикой» -яростной и порой сумасбродной . «Дикой» –вольным зверем, владычицей леса.
Ночная свежесть, сотни запахов зверей и трав. Они щекочут нос и волчица –крупная, с темной шерстью волчица, -чихает, потом встряхивает головой и принюхивается… берет след, и идет по нему, вначале медленно, потом бежит все быстрее и вот уже мчится, будто выпущенная из лука стрела.
Звери пахнут страхом. А враги –ненавистью. Они не слабы, но она сильнее –сильнее тем, что стелясь по земле, будто сгусток ночного тумана, подбирается совсем близко, а дальше –прыжком сбивает с ног, вгрызается зубами в чужую плоть. Хруст костей и предсмертный крик врага, свист стрел над головой, запах загнанной дичи, запах ужаса и ненависти – вот что было ее миром вне стен огромной и мрачной Цитадели. Война и охота. Охота и война. Человек или дикий кабан –какая разница? Учуять. Выследить. Догнать. Драться. Одолеть. Возвращатся, отяжелевшей от сытости и победы, разглядывать в небе ласково подмигивающие звезды…
Нет, мясо врагов Дикая не ела никогда. Но сладость победы разливалась по телу сонной истомой, и после боя волколачица с четверть суток не чувствовала голода. Она возвращалась, меняла облик на человеческий, мылась и валилась на постель. Спала долго, а просыпалась зверски голодной. Тут и пригождался Малыш, послушная игрушка и раб. Он убирал, готовил, топил камин, он же часто мыл свою госпожу особенно в волчьем облике и вычесывал ее шерсть. Он был развлеченьем в те дни, когда Повелитель не посылал своих лучших воинов в бой.
Обычно Малыш жил в углу на подстилке, ел то, что клала ему в миску госпожа. Когда ей хотелось, она брала его в свою постель и нередко оставляла на всю ночь, просто чтобы поспать, притиснув к себе что-то живое.
Эхтеле привык к такой жизни. Говорят, ко всему привыкают… Вот и он смирился, приспособился, научился даже в рабстве находить маленькие удовольствия и радости: теплую постель, вкусные кусочки, которыми иногда угощала госпожа , ее ласку. В конце-концов, она довольно часто бывала ласковой с ним. Могла, думая о чем-то своем часами гладить его волосы и спину, даже разрешая лечь около на кровати и положить голову к ней на колени, могла вдруг принести сладкого печенья или фруктов и закормить до отвала, могла вывести в сад погулять, позволить свободно побродить по траве.
Он был благодарен ей за эти маленькие милости. И старался не думать об оставшемся за стенами Цитадели: о доме, о родных, о свободе, о своем лорде, о ювелирном деле, которому начал обучатся… Жил сегодняшним днем, а из прошлого помнил только о том, что касалось госпожи, изучал ее привычки и нрав, и к началу второго года плена почти всегда уже лишь взглянув на нее, вошедшую, мог предсказать, что его сегодня ждет.
Почти всегда, но не всегда.
Так и сегодня. Дикая казалась спокойной, но не было ли это затишье перед бурей? Вопрос о любви смутил и напугал Малыша. Госпожа давно приучила его отвечать именно так, как он ответил, и он повиновался. А на самом деле… Дикая не была дурой, и не могла же ждать от пленника, раба, честного «люблю». Но порой она ошарашивала его своими вопросами настолько, что юноша долго, мучительно думал –какая же она по настоящему, его госпожа? И так и не находил ответа.
Так иногда спрашивала –скучает ли он о доме, о матери. Понимает ли, что здесь его жизнь зависит от нее одной, что он –в ее руках. Эхтеле казалось –Дикая заводит эти разговоры, чтобы помучить его. Но когда покорно и честно он отвечал на все тихим «Да», госпожа вдруг обнимала его , прижимала к себе и с нежностью целовала .И в ее словах «бедный, маленький мой» не было ни издевки, ни ехидства.
В такие моменты он почти забывал ,что они враги.
А вот сейчас –зачем она спросила? Для чего ? Не правды же ждет…
-Любишь, Малыш? –переспросила Дикая. Потом засмеялась и с силой оттолкнула раба ногой –можешь не отвечать, позволяю!
Откинулась на спину на кровать. Эхтеле сидел на полу, украдкой посматривая на госпожу.
Она села:
-Ну а нравлюсь я тебе? Красива я?
Он кивнул. На это мог ответить без лжи. Дикая и вправду была хороша, статна, прямые черные волосы спадали ниже талии, и порой насмешливы, а порой яростны бывали ее льдисто-синие глаза. Часто он просто любовался ею, не думая ни о чем больше.
-Да, госпожа, ты очень красива. –проговорил.
-Вот теперь ты говоришь то, что чувствуешь на самом деле. –сказала удовлетворенно –поди , приготовь поесть. Можешь не торопится, но приготовь повкуснее.
Спросить бы ее, что именно готовить? Но не осмелился: раз сама не сказала, значит снова придется угадывать, старатся угодить.
Он отправился выполнять приказ. Вымыл и порезал мясо, уложил на железном протвене. Печеное мясо Дикая любит.
Руки были заняты привычной работой, голова –мыслями.
«На самом деле… Красивая она, спору нет. А что я к ней чувствую на самом деле.. кто же разберет? Ненавижу я ее? Конечно ненавижу, как не ненавидеть?! И ее, и ее Повелителя, который не дает нам существовать спокойно! Мало ему своего Севера? Вон какие земли огромные, тут бы всему их народу жить и жить. А ему весь мир подавай… Тварь бессмертная! Сколько сотен лет еще будет продолжаться война? И сколько еще расплодится таких , как Дикая? Если каждая из волколачиц будет каждый год приносить помет из шести- восьми щенят и расти они станут так же… бррр… »
Эхтеле не первый раз вел эти подсчеты. Дикая и ее братья и сестры были первым поколением волков-оборотней, детьми самого Повелителя Цитадели, -тоже оборотня. Бессмертного.
Большинство из них уже выросли. Только со щенятами никто особенно не торопился.
«Разве что с такими, как я.» Эхтеле грустно усмехнулся. «Вон меня госпожа иногда щенком зовет… пушистым.»
Он уже привык даже в мыслях именовать ее –госпожой. Ей это, признатся, очень шло. Впрочем как и имя «Дикая». Как часто он, вжавшись в угол, следил за ее яростью. И как часто она вымещала ярость на нем… Юноша был весь в шрамах от ее когтей и зубов. Правда , серьезно она его не ранила , а нанесенные раны лечила. «Не хочет терять игрушку... или не только?»
Все таки, это «не только» не давало покоя Этхеле. «Вот прошлой зимой, когда я заболел от холода, и у Хэйтелла пролежал две седьмицы… госпожа тревожилась, от меня почти не отходила, сама поила травами, слова всякие ласковые говорила… Да, а кто меня на холоде оставил? Она же, госпожа Дикая! Наказала. Ну и донаказывалась –пришлось целителя звать. А она же сама потом приходила к Хэйтеллу и сидела возле меня. Игрушку не хотела терять..Игрушку-зверюшку… »
Эхтеле переложил в миску готовое мясо, стал нарезать сладковатые коренья. «Ну ладно. Я для нее –домашний звереныш. А она мне кто? Враг, тварь, поскорее бы подохла, ненавижу? Ненавижу.. Так ведь тоже не всегда…»
Да. В минуты нежности ,ему бывало рядом с ней тепло и уютно.
А иногда он ее жалел.
Как прошлой луной, когда проснулся от ее скулежа, испуганного и тоскливого. Вскочил с подстилки и подбежал посмотреть: Дикая во сне металась по широкой постели, подскуливала, вздрагивала. Стало так больно за нее, что Эхтеле крепко и нежно прижал ее черноволосую голову к своей груди, целовал в лоб, шептал беспорядочные добрые слова и баюкал, как маленькую. Она притихла, обняв его за шею и уткнувшись носом в его грудь. Он еще посидел с ней, а потом , убедившись ,что девушка спокойно уснула, вернулся на свою подстилку.
Что Дикая не проснулась тогда, когда обнимал ее, он был совсем не уверен. Ведь утром она спросила его:
-Что было этой ночью, Малыш? Я спокойно спала?
-Да, госпожа –не моргнув глазом солгал он.
И она приняла этот ответ.
Потом, когда Дикая в очередной раз оставила его у Хэйтелла, Эхтеле улучил время рассказать о случившемся.
-Она так скулила... Я думал, что-то плохое случилось –признавался он, сидя в широком кресле старого целителя. Кресло было очень уютное, Хэйтелл это знал и охотно уступал его Эхтеле. Он старался, чем мог, скрашивать жизнь юноши.
-Ничего страшного не было. Они часто так скулят –ответил тогда пареньку. –От тоски. Их слишком рано забрали из логов, и слишком быстро сделали воинами.
Об этом Эхтеле уже знал: историю волколаков Хэйтелл ему рассказывал , да и сама Дикая тоже изредка говорила о том , что уже в полтора месяца они, щенята от разных мамок , но от одного отца –Повелителя –жили в Цитадели и учились быть воинами. А мамки остались в лесу…
Щенята выбрались из логов и весело носятся по поляне. Они выдирают друг у друга из пасти ветку или косточку, хватают острыми зубками братьев и сестер за уши и за загривки, еще неуклюже напрыгивают один на другого, чтобы сшибить с толстых лап. Солнце пригревает и щенятам весело.
Внезапно их накрывает тень. Над ними стоит тень- их отец. Они узнают запах того, кто приносил пищу к логову, но сегодня запах этот иной, немного опасный. Они задирают головы, их носишки шевелятся, втягивая воздух. Отец… нет, это не отец, это Большое Двуногое пахнет отцом, и щенята опрометью кидаются к спасительной дыре логова, ныряют туда, отпихивая один другого.
А мать вскочила на лапы как только Большое Двуногое приблизилось, она загородила собой вход в логово, как только все дети забрались туда, шерсть ее вздыбилась, она глухо рычит. Она велит Большому Двуногому убиратся, но у того из горла вдруг вырываеется ответный рык –рык отца…
Они переговариваются недолго и волчица отступает, а потом вызывает из логова щенят. Те выбираются, боятся нечего, Большое Двуногое их отец…
Так представлял себе все это Эхтеле по рассказам волколачицы и целителя. Дальше его воображение давало сбой: как Повелитель говорил со своими, тогда еще несмышлеными детьми, юноша не мог представить.
-Повелитель увел нас. Пришел и позвал за собой -так говорила Дикая. –Самых глупых и упрямых унес в корзинке –таких потом очень долго этим дразнили. А тех мамок, которые пытались ему помешать, просто в сторону отшвыривал. Они обычные волчицы, они не могли нас ничему полезному научить. А потом Повелитель сам водил нас в лес, под его руководством мы познавали все. Ну а после и сами…
Конечно же, Дикая была из умных и послушных , внявших зову Повелителя и бежавших за ним до Цитадели на своих лапах.
По ней никогда нельзя было сказать, что она тоскует о жизни в логове. Так что словам Хэйтелла Эхтеле довольно таки удивился.
-Я не думал, что она так скучает.
-Они и сама так не думает, вероятно…-кивнул целитель- Днем. Но сны часто изобличают нас. Они ведь не лгут. А волчат я хорошо знаю.
Эхтеле не мог не улыбнутся этому слову.
«Волчата»… Огромные, безжалостные к врагам звери. Волчатами они были с детства для целителя, с того самого полуторамесячного возраста растившего их и следившего за их здоровьем, и такими и оставались для него, доверчивыми и ласковыми волчатами, клавшими огромные головы на его колени, чтобы почесали их за ушами, прибегавшими к нему со всеми своими бедами и радостями.
Нет, целитель видел, какими они выросли, и для чего их растили –всегда знал. Но для отцов дети, пусть уже и взрослые, всегда остаются детьми. А отцом для воинов-зверей, не смотря на то, что они появились на свет благодаря Повелителю, как Эхтеле давно понял, был именно Хэйтелл.
По доброму, с сочувствием он относился и к самому пленнику, и юноша был благодарен ему за это и тоже привязался к старому целителю.
У них было время сблизится, тем более, что раны, которые Дикая наносила Эхтелле, лечил Хэйтелл и у него же Эхтеле оставался, когда его госпожа уходила дольше чем на одни-двое суток.
У целителя Эхтеле отдыхал. Он с удовольствием помогал Хэйтеллу с травами, упоенно читал свитки о растениях, лечении ран и болезней, поддерживал порядок в комнатах и часто даже готовил, что умел много лучше ,чем драться. Он чувствовал себя внуком в гостях у любящего деда, тем более, что целитель часто угощал паренька вкусными вещами и рассказывал интересные и забавные истории, а то и просто сказки. Эхтеле не оставался в долгу –они говорили много и о многом. Но о войне вот уже полтора года -никогда. Ее и так было слишком много вокруг.
Из размышлений юношу выдернула боль: нарезая коренья он попал ножом по пальцу –к счастью , неглубоко. Смыл кровь холодной водой, палец еще пососал, положил коренья и мясо на тарелку, налил в кубок до половины вина , разбавил водой –так Дикая любила. Поставил все это на поднос. Выжидая, пока мясо немного остынет,начал мыть миски, ложку и нож.
Нож… уже год, как Дикая доверяет ему возится в кухне, а ведь тут и нож и огонь. «Любой другой на моем месте уже давно бы..ее… и не испугался бы сотни страшных кар. Или себя. Но я и для этого –трус. Трус, трус, трус… Я просто трус, вот и ответ . Мой страх сильнее меня, сильней всего ,что во мне.
Какое уж там право ,на что? На свободу? Свобода для сильных ,смелых… а кто меньше удачлив –тот уходит в смерть . А я…. Быть бы хоть таким, как наш старший отряда.. Он то умер достойно. А я –живу. Стал домашней зверюшкой –и доволен этим, устроился... Я послушная глина в ее руках, бессловесная вещь. Я же боюсь ее. Смертельно боюсь, у меня кровь холодеет, когда она гневается. И жить рядом с ней боюсь, и убить боюсь.. хочу ей угождать, чтобы она меня не мучила, чтобы не делала больно. Мой страх лишил меня всех прав: на свободу , на достоинство и честь. Хоть это я еще могу признать, не лгать...
Захотелось заплакать , но плакать было некогда. Подавив слезы, Эхтеле поставил еду на поднос, и понес Дикой. Поставил на стол.
Самой волколачицы в комнате не было: вышла куда-то. Юноша присел на пол у стола. Слезы все- таки потекли, он вытирал их руками и унял как можно быстрее.
Но не возвращалась его госпожа еще долго, он уже успокоился и еда успела остыть.
Эхтеле испугался- есть холодное Дикая не любила. Пойти подогреть? А если она как раз вернется?...
Пока он колебался, Дикая вошла в комнату. Она была мрачна. Молча подошла к столу, понюхала еду. Потом обернулась к Эхтеле и влепила ему пощечину.
-Она холодная. –в голосе прозвенел металл. Юноша вздрогнул: выходит, госпожа очень рассердилась. Но все же попытался оправдатся:
-Госпожа, тебя же не было…
-Не желаю ничего слышать! Марш на место!
Паренек исчез. Сьежился на подстилке и постарался даже потише дышать: госпожа на что-то гневалась. А выместит зло на нем.
Он сидел тихо, пока Дикая ела. Потом по ее приказу вымыл посуду, подмел комнату. Пока трудился, волколачица, закутавшись от ветра в теплый плащ, неподвижно сидела на широком подоконнике, глядя на луну.
-Малыш! –окликнула резко –там осталось что-нибудь от ужина?
-Да, госпожа…
-Можешь доесть. И быстро. А потом –марш ко мне.
-Спасибо, госпожа!-медлить не стоило. Он бросился на кухню, жевал, едва не давясь. Потом вернулся. Привычно стал перед ней на колени.
-Встань. –велела Дикая. Юноша поднялся, голову опустил.
-Малыш. Завтра утром я ухожу. Приказ Повелителя. –говорила она необычайно ровным тоном –Ухожу на полторы луны. Ты это время будешь у Хэйтелла. Как всегда.
-Да, госпожа.. –кивнул. Однако, на его памяти она ни разу не отлучалась на такой долгий срок.
А Дикая продолжала:
-Если я погибну, ты получишь свободу.
-Как?... –от изумления он даже вскинул на нее глаза, забыв о давно вбитом в него правиле: в лицо госпоже не смотреть.
Дикая кивнула
-Да. Задание мое очень опасное. Опасней , чем всегда. И скорее всего , я не вернусь. Я не хочу, чтобы ты достался кому-то из моих братьев и сестер или отправился в темницы. Ты был хорошей игрушкой –почему же не наградить тебя? Да и мертвой , мне уже ничего не будет нужно.
Эхтеле стоял, ошеломленный. Мысли метались в голове как перепуганные зайцы. Ни одной дельной не было.
Дикая засмеялась.
-Ты сейчас такой забавный… Смешной Малыш. Но я тебе не солгала. Я уже попросила Хэйтелла позаботится о том ,чтобы, в случае моей смерти, тебя вывели из Цитадели, снабдив всем необходимым. Ну и знаками, которые обеспечат тебе свободное передвижение по нашим землям. Ты рад?
Эхтеле стоял столбом. Слова Дикой с трудом доходили до него. Ему все казалось: или сейчас проснется, или она засмеется, и скажет, что пошутила….Она могла.. С пол года назад Дикая дала юноше выпить какого-то странного отвара, а потом заявила , что отравила его и жить ему остается не больше полусуток. Он поверил. Когда уже начал мучится от страшных болей в животе, госпожа сказала, что это была шутка, в обычный отвар из трав она подсыпала соли –только и всего. Но Эхтеле потом отлеживался несколько дней, все в себя не мог придти от страха.
Сейчас… рад ли он был? Да он пока еще не пришел в себя, чтобы что-то чувствовать. Стоял , окаменелый, и молчал.
Дикая хлопнула его по плечу.
-Да ты онемел, Малыш!
-Д-да, госпожа… -выдавил он. Девушка звонко рассмеялась. А юноша хлопал глазами и больше не мог ничего сказать.
2
-А она мне говорит «да ты онемел». А я возьми и брякни «да, госпожа..» -Эхтеле поерзал , поудобней устраиваясь сидя в уютной постели. –Она смеялась… И было, почему.
Хэйтелл, внимательно слушавший юношу ,кивнул и подоткнул ему одеяло, подал кружку теплого молока.
-Попей, ты же любишь, свежее.
-Спасибо. –взял кружку обеими руками. Она была теплой , а когда сделал несколько глотков , тепло разлилось по всему телу, и обида прошла.
Обида? Да, Эхтеле вдруг осознал , что просто-напросто обиделся на Дикую за насмешку над ним.
Ее постоянные злые шутки…
Шутки?
-Она все таки шутила, да , Хэйтелл? –посмотрел в спокойное лицо старика –шутила? Про..свободу…
Целитель покачал головой.
-Нет. Все что она тебе рассказала –правда. Она заходила ко мне вчера вечером –сказала , что ее вызывал Повелитель. Ну, дальше ты знаешь.
Эхтеле сидел молча. Значит, правда.. Пока он готовил еду, Повелитель позвал ее, как вызывал их, оборотней, к себе почти всегда –потянувшись сознанием к сознанию. И она успела побывать у него , выслушать приказ, забежать к Хэйтеллу… Пока Малыш, возился на кухне и разумывал о том , как он относится к своей госпоже…
-Но почему она решила меня освободить?
-Разве она не сказала тебе?
-Сказала, я же тебе рассказывал. Только это ..это совсем на нее не похоже.
-Разве? Не желать, чтобы ее имуществом пользовался кто-то другой… не похоже?
-Имуществом.. –с горечью повторил Эхтеле.
Целитель погладил его по волосам.
-Она так сказала, я тебя верно понял?
-Да.
-Тогда пусть это и будет ее правдой, хорошо?
Юноше показалось, что он понимает. Он кивнул, вздохнул и потерся щекой о ладонь целителя. Мелькнула мысль –а что если Дикая на самом деле не вернется? Но это показалось настолько невероятным, что Эхтеле решил даже не надеятся на такое. И о свободе не думать.
Но, конечно же , не думать не получалось. В эти полтора месяца отчетливо , как никогда раньше , вспоминался и снился дом, мать и отец, лорд, отряд.. Вспоминались охоты и прогулки по лесу, тренировки, праздники, первый конь, еще жеребенком приведенный во двор, его ласковые, умные глаза и бархатистость каштановой шерсти.
Сны уводили Эхтеле домой –в широкий двор, половину которого занимал плодовый сад , где на деревьях по осени висели смастеренные пареньком трещетки – чтобы отгонять птиц от плодов, в просторную комнату с мебелью светлого дерева, с большими окнами, доверчиво открытыми солнцу. Домой –к веселым ребячьим играм, к тихой мастерской наставника-ювелира, который походил на целителя Хэйтелла годами и нравом, к первому, легшему в ладони стальному клинку, к улыбкам вчерашних девчонок, непостижимым образом в в свои пятнадцать вдруг оказавшимися взрослее Эхтеле года на три... Домой –где охотничьи собаки, Шустрый и Быстрый , будут прыгать на него, громко лая от избытка чувств и марая одежду землей, где отец молча прижмет его к себе .а мать обнимет и заплачет.
«Домой , домой, домой» шептали добрые обманщики сны, и просыпаясь, Эхтеле плакал.
Тогда к нему часто приходил Хэйтелл :старый целитель вставал на рассвете, дольше не спалось. Он обнимал паренька, а тот жался к нему и плакал, пока горечь не проходила –или не отступала, затаившись, до завтрашнего утра.
Днями Эхтеле уже привычно помогал целителю , читал книги из его собрания, и иногда –те, которые Хэйтелл приносил для него , если юноша хотел , из библиотеки Цитадели: там было все, от сказаний, до ученых трактатов. Порой Эхтеле просто усаживался на подоконник и смотрел … Не вниз ,на бесконечные серые дворы, стены и воинские казармы, но вверх –на серо-голубое северное небо, на белые облака…
Небо над его домом было немногим синее.
В первый месяц мечта о доме была просто мечтой. На каждый стук в дверь Эхтеле поворачивал голову, ожидая, что сейчас войдет Дикая, позовет его «Малыш, ко мне!» и он подойдет, поцелует ей руку, она погладит его по волосам и уведет обратно в комнату. Юноша ждал этого без горечи, ждал, как неизбежного.
Но одна луна сменилась другой, а Дикой все не было. Прошло десять дней, и еще пять, и теперь уже от стука в дверь Эхтеле вздрагивал и даже прикрывал глаза. Его тревога росла. Он замечал , что Хэйтелл стал печальней и сосредоточенней, и паренька начала грызть вина.
«Она же для него как дочь. А я сижу тут и жду ее смерти…Ну и свинья же я!»
Юноша виновато поглядывал на целителя, но заговорить о Дикой не осмеливался. Хэйтелл тоже молчал.
А мысли о свободе накатывали как бурные волны на песчаный берег.
«Что я скажу лорду? Как посмотрю в глаза отцу? Весь отряд погиб, один я жив остался… чтобы быть игрушкой у вражьей твари. Да никто из воинов не дошел бы до такого! Они бы нашли как уйти в смерть.
Да, может и я еще уйду туда же. До дома-то еще добратся надо… Леса дикие, там и звери и мало ли что…
Хорошо , что сейчас еще не зима –может и доберусь живым…»
Юноша тонул в этих мыслях, не замечая, что размышляет уже так, как будто Дикой больше нет и сегодня-завтра он может отправится в путь.
А еще ему и в голову не приходило, что может быть ею посмертно обманут.
Так прошли пятндацать дней нового месяца, и еще день и еще… На девятнадцатом Хэйтелл открыл двери на стук, и двое воинов внесли на носилках большого волка, всего в запекшейся крови.
Крик застрял у Эхтеле в горле. Он узнал Дикую.
«Умерла?!…»
И тут же понял: нет. Раз принесли сюда, к Хэйтеллу –значит лечить, значит , еще жива!
А целитель уже хлопотал около волколачицы. Он послал Эхтеле принести теплой воды –теплую держал наготове всегда, - достал чистого холста для перевязок, осмотрел Дикую и доставая склянки с какими-то снадобьями, велел.
-Эхтеле , выйди в другую комнату.
-Она поправится? –не удержался юноша.
-Не уверен. –коротко бросил целитель, после чего перестал обращать на Эхтеле внимание, занявшись делом. Пареньку ничего не оставалось, как выйти, прикрыв за собой дверь. Но на месте он не сидел –мерил комнату шагами, то и дело подходил к двери ,прислушивался… Несколько раз короткий взвизг и после него успокаивающее бормотанье целителя, и больше -ничего.
День угас. Паренек осторожно выглянул –Хэйтелл зажег свечи и все еще что-то делал с Дикой. Кажется, зашивал раны…
Эхтеле то смотрел на это, то ходил взад-вперед. И думал, думал , думал… «Хэйтелл сказал «не уверен..» она может не выжить.Умереть прямо тут.. У него на руках. Ему будет так больно!» Юноша представил себе откинутую назад голову госпожи, неподвижное тело - и мучительно сжалось сердце. Вспомнилась виденная в детстве мертвая собака, которой пропорол брюхо кабан, и паренек чуть не заплакал. Сжал кулаки и продолжал шагать по комнате. «Если она умрет, я получу свободу….»
Он снова попробовал думать о доме, о саде, о маме, о ювелирной мастерской. Но не выходило. Все перечернула одна картинка: мертвая собака на земле, распоротое брюхо, кишки и темная кровь…
Он долго еще ходил и тряс головой, и сжимал кулаки, а мертвая собака все стояла перед глазами. Наконец, совершенно измучившись, юноша сел у стены, и скоро уснул.
Проснувшись около полудня, заглянул во вторую комнату. Там пахло травами и –едва уловимо –кровью. Хэйтелл дремал на стуле, уронив седую голову на грудь. Дикая лежала на кровати, все еще в волчьем облике, перемотанная полотном едва ли не от носа до хвоста.
Эхтеле осторожно ступая подошел к ней. Она дышала. Она спала.
А Хэйтелл вздрогнул и проснулся.
-Эхтеле… ох.. –потер рукой поясницу –кости ломит.
Поднялся и подошел к Дикой.
-Спит она..-прошептал Эхтеле.
-И долго еще будет спать. Первые несколько дней- самые опасные. –посмотрел в лицо юноши. Тот отвел глаза.
-Может я завтрак приготовлю, а? Ну и..прочее, что надо. Помогу…
-Помогай –согласился целитель.
Эхтеле помогал с удвоенной быстротой и усердием. Хэйтелл не отходил от Дикой. Она проснулась к вечеру,и он поил ее каким-то настоем, поднося миску к самой морде –Дикая лакала, потом утомленно закрывала глаза. Эхтеле старался не показыватся в той комнате, где она лежала. У него было тяжело на душе и почему-то очень стыдно.
Так прошла бессонная для обоих ночь. Днем Эхтеле заснул, а Хэйтелл оставался возле раненной.
Когда юноша, проснувшись вечером, понял это, застыдился еще больше.
-Хэйтелл , ты бы отдохнул. Тебе же тоже постпать надо. А я тут…присмотрю…
-Присмотришь? – внимательные, карие, не выцветшие за долгие годы глаза целителя встретились с синевой мальчишеских глаз. Эхтеле быстро , несколько раз кивнул.
-Да. Да. Я обещаю сделать все, как надо.
-Хорошо. –немного помедлив, согласился старик –вот смотри. В этой бутыли настой, вот миска,
а вот песочные часы. Они недавно перевернуты. Как вытечет весь песок –из бутыли надо налить пол –миски настоя , дать ей выпить. Когда вылакает –перевернуть часы. Вытечет песок –напоить снова. За ночь раз шесть поить придется. Понял?
Паренек кивнул.
-Только не засни, –прибавил целитель, –если уснешь и не успеешь вовремя дать настой хотя бы раз или два –она не выживет.
Эхтеле посмотрел на неподвижно лежащую волколачицу («мертвая собака….кишки наружу..») и кивнул опять.
Хэйтелл и впрямь был сильно утомлен. Он заснул, едва улегшись в постель.
А Эхтеле остался наедине с Дикой и с наполовину догоревшей свечой. Впрочем, запас свечей был велик, и не на одну ночь бы хватило. Паренек перенес свечу поближе к стоявшим посередине массивного дубового стола песочным часам , сам сел, положив локти на стол и глядел на песок.
Эхтеле еще не умел убивать. Он попал в плен в первом и последнем своем бою , успев сделать едва ли несколько взмахов мечом, и не знал даже, ранил ли кого. А уж что не убил –был уверен.
На кухне своей госпожи, держа в ладони острый нож, юноша часто размышлял о том, что было бы очень просто вонзить этот нож ей в грудь во время сна. Но ведь, скорей всего, дрогнула бы рука…
«А сейчас мне и не надо убивать. Только не дать ей попить. Всего лишь два раза не дать попить, и я буду свободен.»
Эхтеле даже сжался, заслоняясь от мысли, словно от удара. Вскочил. Посмотрел на волколачицу. Она дышала глубоко и неровно, его серая госпожа. Паренек вспомнил, как иногда , в саду, Дикая, будучи в хорошем настроении, оборачивалась волчицей и позволяла Эхтеле сесть на себя верхом, держась за шерсть. Так она катала его, сильному и очень крупному зверю легко было носить на себе невысокого и тонкокостного человеческого юношу. Она бегала по саду, пока не уставала, потом плюхалась в траву и Эхтеле, всякий раз едва успевая с нее спрыгнуть, тоже падал в живой зеленый ковер. Он всегда пугался, что она его придавит, но этого никогда не случалось.
Сейчас большой серый зверь был беспомощней новорожденного щенка.
А в соседней комнате спал старый человек, доверивший этого щенка, свою любимую дочь, Эхтеле.
«Но зачем он это сделал?.. Он же знал все! И про то , что свободу обещала и… Ну зачем?..»
Юноша зашагал по комнате. У окна остановился. Было полнолуние и луна как раз взошла, залив светом комнату..
Дикую всегда завораживали полнолуния. Она или убегала в лес, или часами сидела на подоконнике, не отрывая взгляда от серебряного диска.
«Луна бережет свое серебро, малыш. До него не дотянутся так просто.» говаривала бывало.
А сейчас отблески серебра дрожали на серой шкуре, отчего Дикая казалась изваянием из мрамора. И была так красива, что у Эхтеле перехватило дух.
«Она умрет и я получу свободу. Я буду знать, что заслужил ее –я же убил врага. Ну и что , что не мечом, не в бою… Недостойно воина..а я уж очень достойно себя вел все время! Пищал, боялся ее, в глаза не смотрел –а теперь, когда она ничего сделать не может…
Так и я же ничего против нее сделать не мог. Я перед ней был такой же беспомощный, как и она передо мной сейчас. А сколько я из-за нее наревелся…»
Да, а ведь плакал-то как раз от беспомощности, от обиды, что она так с ним.
«А теперь я буду как она, выходит. Но она же даже ничего не поймет. Не успеет понять. Она умрет, а меня… меня Хэйтелл должен будет снарядить в дорогу и отпустить.»
Эхтеле опять посмотрел на свою госпожу. Ее шерсть казалось мягкой и теплой.
Такой она на ощупь и была.
«Тварь же я… И вправду тварь, только подлая.»
Последняя, золотая в свете свечи песчинка, упала из верхнего деления в нижнее. Эхтеле взял бутыль с настоем, наполнил миску, и поднес к морде своей госпожи, ласково погладив ее по широкому лбу.
_______