Мы сидели теплой мужской компанией вот уже часов пять. А то и больше. Всего хватало, но пить уже как-то не хотелось. Хватило. Общения тоже.
Вдруг припомнилось, что нас ждут. Кого семья, кого дела ждут, одного девушка ждала …вот уже пять часов (или уже и не ждала?). Меня никто не ждал. Семью я вот только что отправил отдыхать во Флориду. Но хотелось, чтобы и меня где-то кто-то ждал, и я соврал. Сказал, что мне нужно в аэропорт, встречать отца. Сказал, что будто он в командировке, и вот прилетает, из Нью-Йорка (я сам оттуда недавно прилетел, как раз в два часа ночи). Разумеется, никто не знал, что я вру. Да и чего бояться, пьяный человек, он в принципе глубоко верящий человек. Нет, в крупном его, конечно, не надуть, пьяное упрямство настороже, но в мелочах, вот как моё враньё – это пожалуйста.
Мы осоловело таращились друг на друга и никто не хотел первым покинуть наш «корабль».
О чём мы только не переговорили, чего только ни припомнили из своей жизни, из чужой....Хорошая встреча. И надо же, как нас судьба собрала? На такие встречи съезжается обычно человек пять- семь. В этот раз на юбилей дирижера нашего школьного оркестра (и оркестр уже, увы, без нас играет и маэстро - любимец наш, увы, в мире ином), собралось аж семнадцать человек! Старику Моцарту (это его настоящая фамилия – без дураков) исполнилось бы сегодня семьдесят лет, наверное, поэтому на этот раз мы были почти всем составом. Старика бы это порадовало.
Мы собираемся на такие встречи, привозя с собой свои инструменты. Я – саксофонист, но в школьном оркестре я играл на флейте.
В открытых футлярах, сверкая начищенной медью и серебром, лежали духовые инструменты. Уже остывшие от тепла наших рук и починённого тактам разгоряченного нашего дыхания. В кафе, уже подуставшем от гомона и суеты, негромко звучала «фанера». Мелодии из кинофильмов (нестареющие мелодии из фильмов «Титаник», «Ромео и Джульетта»). И ещё что-то из, тоже уже ставшей классикой, музыки ансамбля «Пинг Флойд».
Редкие встречи тем и интересны, что и выпить, и сказать успеваешь много. Послушаешь, подумаешь, сравнишь, припомнишь своё. И расскажешь, расскажешь о том, о чём ну вот никак и ни под каким бы градусом не рассказал другим людям. Родителям там, коллегам, приятелям. А вот друзьям, раскинутым жизнью и обстоятельствами от тебя на далеко – это делается легко. …Почему?
Голова моя качалась от таких мыслей, я икнул и обнял за шею рыжего Марка - трубача. Мы с ним были дружны и в студенческие годы. Три года в одной комнате жили, в одном общежитии. Тогда мы думали, что терпим друг друга, а теперь вспоминаем, всё было так по-доброму, и мы говорим: «Как же здорово мы жили вместе, как дружно и целых три года!» А теперь вот, Марк смущен тонзурой, украсившей его золотую голову, а я, скрываю свою близорукость за окулярами очков…
Да, возмужали, мужики. Но, увы, старость –не крутость!
Мы поговорили о победах любимых бейсбольных, волейбольных и даже каких-то политических команд; о мощностях двигателей наших машин, о лучших гоночных мотоциклах (разумеется, припомнив, у кого какой был в юности, когда мы не были столь состоятельны, чтоб менять машину трёхлетку на новую). Поговорили о лодках, катерах. У двоих из нас были яхты (один из них я), об их содержании мы поговорили. А вдруг кто-то захочет завести катер или яхту, надо же подсказать, а то разъедимся и снова каждый сам по себе. И кто ещё так подробно расскажет им о «чёртовом рулевом», о том, как лучше поднять перевернувшуюся яхту (ну, если ты жив и берег в дустах метрах, как, например, повезло мне). Мы поговорили о деньгах, о некоторых хитростях в использовании денежных средств и ремонте домашней сантехники; о людях и паронормальности вокруг нас…
И ...вдруг плавно, без натяга и усилий мы заскучали о доме. То есть под занавес, тихонечко перешли к закрытой теме – об удачливости и непутевости наших детей, о наших подчас милых, подчас вредных, но всегда желанных наших жёнах.
Бывший наш заводила - Макс Дари, уже крепко освежившись в туалете (смешал что-то не с тем и его слегка потрясло) вдруг припомнил, как он познакомился со своей супругой. Тема показалась всем интересной.
Он рассказал о том, что он встретил её, когда посещал клинику, где принимал очень болезненные инъекции. Этот крепкий парень, внешне напоминающий киноактера Стивена Сигала, с улыбкой признался, что чуть ли не падал в обморок, вот какие это были крепкие уколы. И ставила их ему ...его теперешняя супруга. Именно во время таких малоприятных процедур, перекинувшись с молодой медсестрой парой слов до и после того, как снять и натянуть штаны, Макс, приняв, наконец, положенную дозу лекарств, пригласил девушку в кино.
-Вот так мы ...и познакомились. Я те уколы в жизнь не забуду. “Спасгам “ лекарство называлось. Пропади оно пропадом!
Макс растянул губы в ровную красивую улыбку и закончил.
-А жена ничего ...попалась. Почти и невредная. Да не, хорошая она у меня женщина.
В глазах слушателей была ностальгия по романтическому периоду в их личной жизни. Полуоткрытые рты, оттопыренные уши и полупьяные носы на наших лицах внимали чужой тайне и тихо выдавали свою....
Вспомнил о своей первой встрече с Мей и я.
”Мадемуазель“....
Я наверно только пару слов и знаю по-французски. Но почему-то именно это слово, произносимое мною не часто, я говорю, всегда улыбнувшись и с грустью.
Это была пора личностной линьки. Я окончил университет, и уже два года, как работал на должности помощника шефа бухгалтерии одного из известных в нашем городе банков. Молодой, рвущийся к успеху в карьере финансист. Эту хорошую должность мне устроил друг и дальний родственник отца. Ему нужен был энергичный коммерческий директор в его банк. Вот мой отец, естественно добившись этого большими трудами, выцарапал эту ставку у родственника для меня - своего единственного сына и, естественно - единственной надежды. Он убедил кузена, что я – тот самый коммерческий директор, которого он ищет. Но меня для начала взяли помощником главбуха.
Я жил только работой, радуясь, что учёба в университете далась мне легко, и я имел достаточно времени, чтобы отдохнуть и порезвиться во время неё.
Работа с деньгами затягивала. Но я был рад отдаться новому в моей жизни. Делу серьезному и всегда передовому. Финансы – вершина в человеческих отношениях. Я бы даже сказал, любовь - отдыхает.
Моими удачными квартальными и годовым отчетам босс был доволен. Отец был рад моим первым успехам. Наверно, прежде всего потому, что я - его протеже.
Босс оценил мою дотошность. Это более чем усидчивость и терпение. Кто-то считал это моим пунктиком, ему же нравилось, когда я не ленился перепроверять любой, положенной мне на стол бухгалтерский отчет. Как я позже почувствовал, босс - человек серьезный, самостоятельный, но…одинокий. Впервые в жизни я столкнулся с такой проблемой человека, как одиночество среди толпы. Толпы из родственников, приемников, прихлебателей, прогибающихся и лезущих в душу льстецов.
Я был рад, что для известного банкира я всего лишь человек, сидящий на окладе. Что если мы и встречались в кругу семьи моего отца, босс обращался ко мне …по фамилии: «А, Лоренс, ну как жизнь?»
Моя мама - натура очень тонкая, из горстки вымирающих романтиков. Она всё удивлялась однобокости лучшей поры моей жизни. “Тебя интересуют лишь мёртвые крючки цифр. Ты пропускаешь мимо души сок жизни. Впитываешь в себя суррогат из химии отмирающих атомов пищи и информационного шока, выдаваемого уродливой прессой и синюшным телевидением. Это живая смерть, сын. Это самообман. Ты не чувствуешь, но жизнь потихоньку выкатывается из тебя. Ты не успеешь разобраться, что случилось, а она уже оставит тебя с кучей воспоминаний в мешке из ороговевшей кожи. Что поимеешь ты к возрасту седин, шелуху от радости прежних переживаний? Люби, лелей счастье человеческого общения. Оглянись, мой мальчик. Опомнись! Где приятельские пирушки, где девушки, плачущие от твоего недовнимания.? Двадцать пять в жизни мужчины бывает только раз. Это у женщин - два, три, четыре за жизнь. А у вас ...только раз“.
Я покорно выслушивал этот дамский бред, вздыхал и ...снова ехал на работу.
Жил я в ту пору, не в пример моим друзьям по университету, с родителями. Это несколько упорядочивало мой день, делало жизнь независимой от быта. Что касается личной свободы, то в ту пору как раз в ней я и не нуждался. От меня за уход за мной, требовалось немного: зайти к отцу, поделиться новостями дня; поддержать настроение матери (ни в коем разе не меняя его, каким бы оно на тот момент ни было). Ну и не теряться в суматохе жизни. И отец, и мать держали меня за хвостик моего мобильного. «Как ты? Ты не голоден? (ты здоров? ты где?) Заходи, пообедаем (поужинаем) вместе? Как ты насчет того, чтобы сводить мать на премьеру в театр (сходить с отцом на матч), а то у меня что-то цейтнот, и не хочется обидеть человечка». Да бога ради! Но только в день, когда выходной у нашего банка.
У родителей моих свои параллельные жизни. Отец - биржевик, мать – владелица выставочного зала. И ни у кого из нас не было желания повиснуть на плече другого. Зато, собравшись дома в одной комнате (за одним столом или у камина) нам было, что сказать друг другу. Появлялось желание пообщаться, похлопать другого по плечу (потереться щекой). А у меня появлялась благодарная публика, я для них играл, доставая свой золотистый саксофон. Иначе, уверен, так бы и не достал его из футляра после окончания школы. Так бы и пылилась вещица, в ожидании редких встреч с друзьями из школьного оркестра.
Нет, и в двадцать пять можно завести хорошие знакомства. Кто спорит, друзей. Но как-то вот у меня с этим не совсем получалось. А когда приятели и подружки появлялись, я вдруг ловил себя на мысли, что все мои новые знакомства и связи подчинены моей работе. Я играл в бридж с финансистами, в теннис - с коммерсантами, гонял на водном мотоцикле в обществе дочерей известных банкиров и местных политиков.
Это фактически была та же работа. Просто вне галстука.
И вот, наконец, сама история о том, как я познакомился с моей супругой. С девушкой, с Мадмуазель моей. С Мэй.
---------------------
Однажды, впервые крупно выиграв в карты у моих жмотов приятелей, я, как это часто бывало с победителями, пригласил их в ресторан.
Хорошо поддав, мы начали подумывать о том, как бы нам безболезненно разойтись. Кому куда: кому по адресу с приобретенной подружкой (дружком), кому с сильным кружением в голове добраться до машины и быть мирно доставленными своим водителем до дому. Я был в числе последних. Ну, и соответственно пошел перед отъездом освежиться. В туалет.
И как-то так незаметно я …потерялся.
Конечно, я сделал глупость, пошутив возле официанта, что поеду домой на такси («Эй, приятель, а ну–ка, приведи сюда мою такси!»). Мой добрый знакомый - Френк Мерфи искал меня по залу ресторана, а водитель моей машины, как я позже узнал, трижды заглядывал в туалет, даже в каждую его кабинку. Но нигде меня не было.
Вернее я был, но по ошибке (да простят меня дымы, я был слегка как бы не в себе от выпитого и съеденного и потому попутал двери), я заглянул в туалет для дам. И пока меня искали, я тихо - мирно осваивался с незнакомыми мне местами.
Мне комната сразу показалась необычной. Но, посчитав хмельной головой, что я давно не бывал в приличном туалете, я игнорировал присутствие там биде и обилие зеркал, сидел себе в кабинке, получая все удовольствия тихого, тёплого, приятно попахивавшего жасмином местечка.
А когда вышел оттуда, несколько удивив парочку милых дам, я расплатился за ужин с вежливо дожидающимися меня официантам и мажордомом. От них же я узнал о том, что мои друзья меня поискали и разъехались, и что машина моя тоже укатила, так как водителю было сообщено, что я “собирался воспользоваться услугами такси“.
Я, сильно всему обрадовавшись, сунул свой бумажник с визитками, кредитками и прочей атрибутикой в верные руки мажордома, сказав, что так будет надёжнее и ...пошёл к дому пешком.
Нет, правда, я впервые в жизни шёл домой пешком.
----------------------------------------------
Вот говорят преступность, бандитизм. Наверно именно для меня и в то самое время всё это в мире отсутствовало. Отдыхало от работы.
Я шёл никем не останавливаемый. Никого мой дорогой костюм и крепкие ботинки от Фаричетти не прельщали. Белоснежная рубашка и галстук не дразнили.
Нет, люди встречались, но толи я выглядел несколько не стандартно, толи они были слишком культурны, в общем, народ расступался. Молодёжь, провожая меня долгим любопытствующим взглядом, хихикала и отпускала шутки. Я не придавал им значения. Каждый, я считаю, волен, видя жизнь своими глазами, называть вещи своими любимыми именами. Даже если эта «вещь» идёт по разделительной полосе проезжей дороги.
Я радовался концу хорошего дня. Вспоминал о выигрыше, о друзьях - приятелях и мне было хорошо под звёздами. Не теснил мир. Всё как будто именно в этот час и только для меня было спокойным и приятным.
Но дорога под ногами вдруг кончилась. Я снова заблудился. Вернее, остановился я тогда, когда уперся в фанерный щит. Прочтя «Проезд закрыт. Ремонтные работы», я свернул …налево (или направо?) и двинулся по какой-то менее освещенной и менее людной улочке. Понял это только тогда, когда дома начали мне казаться чересчур театральными. Иногда я даже заглядывал за их фасад, считая про себя, что эти маленькие, светящиеся огоньками люстр, строения - лишь картонное подобие жилищ.
Я спокойно шёл по району города, в который бы в жизни своей никогда б и на танке не въехал.
-------------------------------------------
На одной из тихих улочек меня остановил ...запах. Запах и большое скопление ...разномастной публики. Да именно публики, потому, как толпа из людей, живо обсуждающих горяченькое событие, созерцала трагедию.
Это был пожар. Горел, а вернее уже сгорел чей-то родной дом.
А эти люди посчитали, что можно ...постоять, посмотреть, прокомментировать.
Ну что за люди! Был среди них и я.
Три пожарные машины. Уже не заливают дом. Уже залили. Бегают профессионалы. В спецодежде, противогазах. Хохма конечно и главное, есть на что посмотреть! …Телевизоры из окон летят, взрываются.
Я заткнул нос и тоже ...в толпе любопытствующих смотрю на конец света. Конец чьей-то безмятежной жизни.
При мне из окон этого дома выбрасывали холодильник, диван, что-то там ещё....
Всё под шорох голосов и даже тихенький хохоток выбрасывают, выкидывают из прокопченных оконных проёмов. Машина «скорой» по-видимому уже уехала, ещё до моего прихода. О погорельцах публика уже и не вспоминает. Считают выбрасываемое барахло.
Крепко поджарились друзья. Хорошо - не мои. Мои все как раз дома. У телевизора, в постели ....Возможно, тоже перемывают чьи-то косточки, но не больно. И не так воняя.
Я зажимаю нос второй рукой. Ужасный запах. Фу! Наверно, в этом доме горело синтетическое покрытие. Зачем люди используют его для покрытия пола? Это ж такая гадость, когда горит....И как это всё воняет…
Но, как и все, я стоял и рассуждал о вони (я - про себя, а кто-то - в слух) и никуда не отходил, чтоб избежать её.
Я глазел на работу пожарных и вдруг почувствовал, как кто-то лезет в мой карман. Пытаюсь быстро отцепиться от своего носа и ухватить чужую руку. Но, нет руки! Ну, и ладно, в моём кармане тоже ничего нет. Что я дурак, ходить по родному городу с набитыми карманами? Не дурак! Я и бумажник свой мажордому отдал. Очень надёжный ...наверно человек. Внешность, по крайней мере, доверие внушает. Завтра наверно придется раскошелиться, заплатить за своё доверие и забрать мой драгоценный бумажник. Но не страшно, наличных в нём отродясь не водилось. А сколько, и с какой из моих кредиток и карточек чего взять можно, так это я всегда, в любом состоянии помню. Так что придётся мажордому честным быть. Хотя бы сегодня.
Вспомнив про деньги и, не поймав воришку в своём кармане, я решил убраться из разгорячённой толпы. И ещё запах, въедливый и противный меня достал.
Я пошёл себе дальше, считая, что пришедшая вдруг минута трезвости, выведет меня на прямую дорогу к моему дому.
Но фонари, тихая улочка, маленькие “театральные“ домики на один - два входа не кончались. И я шёл, шёл ....
И устал. Решил где-нибудь присесть. Я зашёл на детскую площадку. Вижу скамеечка.
На ней никого не было, по-видимому, вся молодёжь была на «подгорелом аттракционе».
Но пока я дошёл до скамеечки, пока приблизился, пока садился, ... смотрю, а на ней уже сидит какая-то ...мадмуазель.
Сидит. И так прямо спину держит, будто перед фортепиано сидит. Будто пианистка на концерте. И голову так держит ...именно чуть наклонив её. Будто к клавиру.
Я даже огляделся и посмотрел, а нет ли…клавира где?
Ноги её, мадмуазели этой, я их сразу заметил, они у неё ровно стояли, чуть-чуть расставлены, но ровно. Лунный свет на коленках играл. Я на это блеск клюнул и, присев, ...придвинулся ближе.
-Мадмуазель, а…как нас зовут? Вас, …нас, …то есть меня - Тед.
Девушка молчит. Я решаю, что это от моей нетрезвой дикции. Я вздыхаю и чётко, выразительно, как трагик, спрашиваю опять.
-Мадмуазель, как вс...вас зовут? Меня ...(и тут я икнул). О, простите.
На это раз она меня услышала. Думаю, даже поняла. Но посмотрела на меня как ...на Ничто.
Вот развернула шею, лицо ко мне, ...но посмотрела так, будто сказала, будто отчётливо произнесла взглядом: ”Вы - НИЧТО”.
А я сообразил, что я пьян и потому внушаю некоторое недоверие.
Я улыбнулся, правда, помнится беззубо, просто задрав кверху щёки, и упрямо повторил.
-Я - Тед. А вс…с…как …(и тут я снова икнул). О, прс…тите.
И меня понесло....
Я начал оправдываться, за то, что от меня возможно дурно пахнет. Что я только что с пожара, что, слава богу, не со своего. Она на меня, как на НИЧТО смотрит, а я ей всё про вонь эту...
-Костюм придется выбросить. Провонял, как пёс. А знаете, любопытно всё-таки. У людей такое горе, (ик!) пардон, у людей белья прикрыться не осталось....Ну, при мне всё выкидывали. Я видел: диван там, ковёр ...недогр...недогорелый, ( ик!) простите. Ужас! Ужас! А эти, ...ведь тоже люди….
Я говорил, обращаясь к ней, к этой мадмуазель, но как бы рассуждая в слух. То есть её мнения я не спрашивал. Будто я сам вот только что не стоял среди этих людей, а лишь наблюдал их в щёлочку. Я осуждал их в слух.
-...Эти считают, сколько денег вылетело в трубу. То есть, через окно. Что за люди?!
Я протянул девушке руку и представился ещё разок.
-Тед Лоренс. …Да вы ничего, …не бойтесь. То есть, это я ничего, и я не… Ой, что-то я не с того конца. Сейчас, я сосредоточусь.
Я помолчал, сформулировал про себя мысль и выдал её.
-Я нормальный, только ...вот провонял. Вы не обращайте внимания, это не мой дезодорант. Это, ...да, печально. У людей такое горе.
Девушка будто ожила. Нахмурилась. Красивые брови её дернулись ...и горько сомкнулись. Тревожным и ...печальным был взгляд её.
Я заглядывал своей соседке в глаза, и любовался их необычайно красивым оттенком. Или он мне казался таким в предрассветный час. Таким иссини черным.
Девушка на протянутую ей мною руку посмотрела, ...посмотрела. Ещё сильнее выпрямила, даже прогнула спину и, развернув гордую шею, отвернулась.
Сидит. Ноги скрестила и обе руки на одно колено положила. И смотрит в песочницу. Будто чего-то там, в рассветный час видит.
Я ничего там не видел. Холмики, холмы....Дети наверно городок из песка лепили. Забавные ...холмики.
А девушка видит там что-то иное. Брови её то вскинуться как от удивления, то упадут в хмурость. Она точно музыку слышала. Но какую?...Я попытался представить.
Сел, скрестил ноги и руки (пытался всё принять её позу – не выходило), задумался и стал представлять себе эту её музыку. Музыку песка. Ну и всех этих событий. «Пятая симфония» Бетховена»? Нет, слишком торжественно. «Реквием» Моцарта? Да, пожалуй…
Я снова сел свободно, не прикрываясь и опять же, развернувшись к моей случайной …собеседнице. Вернее, к девушке, своим торжественным молчанием, располагавшей меня к беседе.
И при свете звезд, и от выпитого, конечно, мне эта мадмуазель показалось красивой необычайно. Просто необычайно!
Я нагло принялся её разглядывать. Благо, что она этого как будто и не замечала вовсе.
Шея высокая, открытая, гордая. Глаза блестят. Нос и округлый подбородок задраны. Губы…
Губы, вот губы её натолкнули меня на мысль, что она тоже может быть ...где-то неподалёку от ресторана гуляла. Губы были пухлыми, как на рекламных картинках, притягательными для моего захмелевшего глазу. Я вообще имею некоторую слабость к большому рту у женщин. А тут я заприметил губы мадмуазель. И почему-то решил, что она умеет капризно любить. Я с них, с губ этих её ровных, как две трубы, минут пять, а то и больше глаз не сводил. Я так-а-кое себе насочинял…
А она подёргивала ими, нервно, маняще и сама всё в одну точку в песочнице смотрела.
Песок гипнотизирует. По крайней мере, на меня подействовало. Я стал ещё смелее во взгляде на девушку.
Одежда была на ней странной. Не для ресторана, так мне подумалось. Но ...я решил, что просто поотстал от моды ...женской. Да и, бывают же пижамные вечеринки, я сам ни раз бывал на таких. Тоже, вот, как и эта, мадмуазель, в шлёпанцах туда ходил. …В виде собачек розовых.
Я ещё ближе к девушке придвинулся. Локтем её даже задел. Нарочно. Уже поприставать мне захотелось. А другой рукой я потянулся к её тёплому локоточку и ...предложил…
Ну, что я мог предложить нового женщине при Луне? Ничего нового.
-Мадмуазель, вас подвезти? Хотите ....
Ап! Ап! Я вспомнил, что я без машины!
Вот чёрт, и как раз тогда, когда очень надо.
Ну, так можно же на такси! Теперь наверно можно. Меня стошнило у ресторана, теперь легче. Можно проехаться и в такси.
Я поднялся со скамейки, прошёл до дороги и ...замахал руками, засвистел, как мог, громче, и почти по-французски закричал: ”Такси!”
Мама говорит, мой французский и умный не поймёт. Шофер такси - не дурак, понял.
Но дело не в нём, даже не в моей, налетевшей на пьяную голову ураганом, лихость. Я девушку со скамейки сгрёб на руки и ...пронёс до машины. А это метров двести ....
-Секвой - сто, пожалуйста. Мы ...спешим.
Водитель был несколько удивлён. Но мадмуазель оставалась совершенно безучастной к моей наглости, и машина потому тронулась с места.
---------------------------------------
Шофёр ещё несколько раз пытается рассмотреть меня, заглядывая в зеркальце.
Смотри, смотри. Я обнимаю за плечи мадмуазель. Улыбаясь водителю. Тебе везти - мне платить. Работа разная.
Стоп! Чем платить? Вот, чёрт!
А, ладно, пусть мой водитель расплачивается, раз поверил шутке официанта.
Уже через минуту начинаю задыхаться от противного запаха гари. Осторожно отодвигаюсь от девушки. Опять ж извиняюсь за пожарный запах и клянусь, что последний раз наблюдал трагикомическое зрелище с такой близи.
Но холодность мадмуазель, непонятная мне причиной своей, снова потянула меня к нежности. Я плюнул на то, чем провонял мой костюм, обнял девушку и начал шептать ей на ухо приятные, скорее для себя, глупости.
Она руку мою не сбрасывала. На меня не смотрела. И, наверное, не слушала. Но и не дёргалась от отвращения к моей угарной вони и пьяной пошлости.
Это меня радовало. Располагало к большим нежностям. Я люблю добрых женщин. Пусть неотзывчивых, но терпеливо - добрых. Недотроги - это для деловых встреч или общения при родственниках.
Едем ...долго. Далеко же я ушёл....
А вот и элитный район. Отворот на частный участок дороги. Респектабельные ворота.
На то, что я открываю их тем, что просто сильно высунулся из-за приспущенного стекла, водитель такси меня совершенно зауважал. Он обратился ко мне на “вы“.
-Это ваш дом?
Я кивнул. Хотя этот роскошный домина мне лично вовсе и не принадлежит.
Но это дом Лоренсов. А я - Лоренс.
Ворота автоматически открываются.
От дома по центру подъездной дороги идут двое. Мой личный водитель и охранник дома, делающий таксисту знак рукой, остановиться.
Машина притормозила.
Охранник осмотрел салон. Увидел меня. Заглянул через приоткрытое стекло. Принюхался. Тут же отодвинулся, выпрямился и скомандовал для водителя такси.
-Ближе к дому, пожалуйста.
Весь дом освещён светом. Будто рождество Христово. И это тогда, когда солнце уже вовсю окрасило восток в бело-розовое.
У парадной двери выстроились мать, отец с приятелем, наш мажордом и служанка.
Видимо крепко они меня потеряли....
Переволновались, …теперь обрадовались. Нашли свою потерю.
Не, но может, это не по причине моего появления?
Я вышел из такси, нагло бросил поравнявшемуся со мной водителю моей личной машины: ”Заплати, раззява”, - и, обогнув такси, подошёл к мадмуазель.
Для неё уже открыл дверцу наш мажордом.
Выходя из салона, девушка обронила башмачок.
Как это романтично! Я наклоняюсь, достаю из салона туфлю, а вернее это было домашнее сабо и надеваю ей его на ногу. Она подставляет мне ногу, а сама …как спит.
Я беру её под руку и подвожу к поджидающей нас компании.
Лица у всех были взволнованными и любопытствующими. Но мне показалось, что никто и не заметил, что с крепкой пьянки я вернулся почти трезвым. Они смотрели на мою мадмуазель.
Я сам на неё смотрел. Проснулась ли она? Нет, кажется, всё так же, с открытыми глазами спит.
Сомнамбула с глазами зрелой сливы.
-Мама – Элиза Лоренс, мой отец- Артур Лоренс, мистер Стаффорд – друг отца и партнёр по преферансу - врач. Это наш мажордом – Паркиенс, это Мэри - наша служанка, это Том …
Но тут я замечаю недоумение на лице матери, и понимаю, что в своих представлениях я слишком углубился.
Я резко разворачиваюсь к девушке и представляю её: «Это – Мадмуазель». И тут же: «Разрешите».
Группа людей расступилась, и мы с мадмуазель проплыли в прихожую, …холл, нижнюю гостиную, …к лестнице, ведущей нас в мои комнаты.
Слышу голос матери.
-Тед?
Затем голос отца.
-Оставь его, Лиза. Кажется, он всё ещё не трезв. И девушка тоже.
Мы с Мадмуазель идём себе, а про нас уже началась история ....
---------------------------------------------------
Тут я, как рассказчик, сделаю некоторое фантазийное включение в свой рассказ.
Зная своих близких, я достаточно достоверно могу передать, о чём они тогда думали и говорили, обсуждая меня и эту мою «палёвую» мадмуазель.
------------
-Артур, но кто эта особа, чтоб оставлять её в нашем доме на ночь?
-Лиза, не нужно.
-Но от неё пахнет!
-Да нет же, это от Теда пахнет.
Мажордом, с видом знатока, констатирует.
-От мистера Лоренса пахнет гарью.
-Что?!
Стаффорд, поправив очки, резюмирует мнение.
-Да, Лиза, и Артур, и Паркиенс правы. От Теда, и, …кажется, от девушки одинаково пахнет гарью. Может, это в ресторане случился пожар?
Элиза оглядывает поочерёдно каждого присутствующего в нижней гостиной.
-В «Митчел Холле» пожар?! …
Молчание мужчин заставило Лизу задуматься.
-Водитель сказал, что Тед куда-то уехал на такси. …Да и неужели вы оба ослепли, на ней ведь не вечернее платье, а пеньюар и …шлёпанцы...Какой может быть ресторан?
Доктор Стаффорд замечает.
-Но в некоторых приличных ресторанах бывают такие особенные вечеринки. Э...кажется, они называются “пижамными“.
-Боже мой, что вы такое говорите, Джонотан?! Уж я -то знаю, когда в “Митчел Холле“ бывают пижамные вечеринки. Только ведь Тед в костюме! Его бы в таком виде на вечеринку не впустили.
Лоренс папа, посмотрел наверх и произнёс долгое о-о-о…Потом сформулировал, что этот звук обозначает.
-Ай, Лиза, …у тебя снова фантазии!
Он обнял жену.
-Ну, побывали на пожаре и что?! Живы - здоровы. Оставь! Парень впервые выиграл. Мы должны радоваться, а ты ...”пожар!” Пойдем, Джон. Лично я рад, что мой сын наконец-то как следует нагрел своих дружков в карты.
-Да, но наверно, и они хорошо погрелись на его победе, погуляв в “Митчеле“.
-А, пустяки! Главное, он впервые по крупному выиграл. Я уже было подумал, посоветовать ему бросить это дело и перейти к гольфу.
Мама Лоренс, злясь на посторонние разговоры, возмущённо заявляет.
-Ну, вы как хотите, а я должна понять, кто есть тут кто. Я эту девицу без моего вопроса к ней в покое не оставлю!
-Лиза, но это же неприлично.
Элиза, не оборачиваясь к мужу и уже покидая нижнюю гостиную.
-Артур, как мать я обязана знать друзей моего сына. А как хозяйка дома, предложить этой девушке чаю.
-Но, дорогая, дай ей хотя бы право на выбор. Возможно утром, она пьет кофе.
Элиза, решительно стуча каблучками, начала подниматься по лестнице.
А двое мужчин, проводив её долгим взглядом, отправились продолжать игру. Утро для них ещё не наступило. Самое время для того, чтоб закончить хорошую партию преферанса.
-Паркиенс, пожалуйста, составьте нам компанию, мы потеряли третьего.
--------------------------------------------------
Лиза тихонько поскреблась в дверь ногтями.
-Тед?
Никто не отозвался.
Очень осторожно, открывая одну за другой двери гостиной, …спальни, кабинета, …туалетных комнат, она подошла к ванной.
Шумел душ.
Элиза, решила, что мыться в одной ванной с дурно пахнущей особой – это уж слишком для её сына. Она, разок стукнув по двери костяшкой пальцев, осторожно тронула её на себя.
-Тед?
За прозрачной шторой душа мылась девушка. Ванна одиноко голубела в углу просторной комнаты. Дверь, ведущая в сауну и бассейн, была распахнута. Элизе хорошо была видна пустая ванна - джакузи и небольшой бассейн, заполненный водой, подкрашенной в розовое. Обогреватель сауны был выключен.
Уже шёпотом, Элиза позвала.
-Тед?
И оглядев всё, не отходя от порога, она тихо, осторожно отступила назад и прикрыла дверь.
И... бегом по лестнице в гостиную на первый этаж дома.
Троица расположилась у камина. Мужчины курили и играли в карты.
Элиза всплеснув руками, выглядела наседкой, растерявшей птенцов.
-Артур? Ой, ой, боже мой! Артур?!
Мистер Лоренс, только что допустивший досадную ошибку в игре, чуть отстранил от себя карты и несколько недовольно посмотрел на жену.
-Что же такое она тебе ответила на твой вопрос, дорогая?
Даже не обратив внимания на присутствие посторонних за столом, Элиза заговорила быстро, совершенно растеряв романтичность в лице.
-Артур, его нигде нет! Я осмотрела все комнаты. Эта ...Мадмуазель моется в его душе, а его нет!
Артур Лоренс тихонечко, не вызывая гнева жены, посмялся.
-Извините, друзья. Сдавайте, Джон, я успокою её, и вернусь.
Мистер Лоренс вывел свою пассию из каминной гостиной.
Он поднялся с ней к себе в домашний кабинет. Усадив жену в кресло, он приготовил ей коктейль из разбавленного вина и успокоил ответом.
-Он в моей ванне. Успокойся и возьми, наконец, себя в руки, Лиза. Не понимаю, с чего вдруг такая нервозность? Ну, привёл девушку, ну и что?! Ты, наверное, забыла сколько лет твоему сыну. Забыла, что он вот с минуты на минуту может сказать: ”Пока! У меня свой дом, свой счёт, свои победы и кредиты. Спасибо, я вырос, от вас мне больше ничего не надо, я ухожу”.
Элиза смотрела на мужа, высоко задрав к нему лицо. Она цепко сжимала бокал с вином и, чутко вслушиваясь в трезвые слова, была весьма внимательна. Взрослый сын – их Тедди - это была очень для неё больная тема.
Нет, она соглашалась с мужем, сын вырос. И даже больше, она сама не так давно внушала ему, что девушки - это прекрасно. Но её смущала эта… «мадмуазель», в шлёпанцах! Не то жалкий, не то жуткий вид девушки. И ещё её смущало поведение сына. Не всё в его поведении можно было списать на похмелье. Например, то, почему он тут же повел девушку в спальню? «Что, ей так срочно нужно было помыться в отдельной ванной комнате?!» - думала Лиза и, моргая, продолжала смотреть на мужа.
Артур сел на подлокотник и, улыбнувшись, продолжал внушать женщине, что ещё одна (ну и две, три…) женщины в доме - это не страшно.
-Дорогая, думаю, будет лучше, если с первой, я повторяю, первой девушкой, которую наш сын привёл к себе домой, ты завяжешь дружеские отношения. Ты заметила, как она …растерялась, проходя сквозь строй малознакомых ей людей? У неё вид человека, глубоко переживающего такую унизительную процедуру. А тут ещё ты…с вопросами…. Ну пахнет не лотосом, и что? Ну одета, как с пижамной вечеринки, и опять же, что? …Так сходи, вот пока она одна, Тед моется здесь, сходи и поговори с ней, как мать её друга. Как приветливая хозяйка дома, где эта девушка впервые. Отнеси ей одежду. Кажется то, в чём она к нам попала, действительно мало напоминает платье. Ну, давай же...
Артур просто заставил жену отпить вина, забрал бокал, поставил его на столик и сам подвёл её к ванной комнате. Через осторожно приоткрытую дверь Элиза увидела, как Тед, что-то напевая, ...соскабливает с себя запах гари, буквально въевшийся в его кровь и плоть.
Закрыв двери, Артур тихонечко подтолкнул жену к двери своего кабинета.
-Иди, иди к Теду в комнаты. Девушка там. И, пожалуйста, не беспокой нас чисто женскими заботами. У нас серьезное дело. Неудобно, меня ждёт Джон, а ты ...
Элиза вспыхнула всей имевшейся в ней рыжестью.
-Наш сын привёл в дом какую-то погорелку! Та моется в его душе! …Я сейчас должна искать для неё бельё, …платье! А тебя только карты и интересуют!
-О-о-о! Да пойми же ты, это же только первая девица, что попала к нам в дом. Сколько их будет ещё. А ты начинаешь видеть шторм в ясную погоду. Успокойся, я тебе говорю. От тебя и требуется только одеть её во что-нибудь сейчас, а утром не заметить, что она ушла отсюда в твоём платье. И всё!
Элиза часто-часто заморгала. Подумала. Наконец, до неё дошло, что потеря будет действительно не большая, если ...
-А если она инфицирована? Или имеет подозрительные сексуальные наклонности? Она ведь, кажется, и спать собирается в его комнате.
Лоренс папа смотрел на Лоренс - маму, как на проблему.
-Лиза ....Я тебя прошу, вот только об этом ты её не спрашивай, ладно? И вообще...Ни о чём её не спрашивай, ладно? Отнеси ей платье, что там ещё ....Просто подари, ну ...и всё. Иди, дорогая, меня ждут люди.
Лоренс гипнотизировал Лоренс.
Элиза сильно зажмурила огромные зелёные глаза. Раскрыла их на всю мощь сияния и резко выдохнула.
-А я и сын, значит, не люди,…хорошо! …Придержи-ка его здесь. Я пойду к ней. Но учти, даже я при всём своём свободном взгляде на такое, я возмущена тем, как от неё пахнет! Приличные девушки так не пахнут.
Лоренс, не переставая смотреть на жену в упор, поддакивал.
-Да, да, приличные, конечно, нет. И всё же не надо напоминать девушке о том, что её привезли из дурно пахнущего места. Это тоже, …ну ты сама понимаешь, дорогая.
Миссис Лоренс долго выбирала “подарочное“ платье для гостьи своего сына. Она не хотела, чтобы с этим платьем ей было бы трудно расставаться и в то же время дарить то, что ей самой бы не нравилось, это, она считала, не удобным.
Она выбрала то платье, что ей когда-то подарили. Но в виду того, что оно было чересчур коротким и делало её худенькую фигуру несколько узкой, она одевала его только раз. Хотя в принципе, оно ей нравилось. Прихватив ещё и туфли, взяв что-то из нового белья (долго крутив его туда-сюда и всё не находя подходящего цвета и размера), она вышла из своих комнат и направилась в комнаты сына.
Девушка стояла перед темным, хорошо отражающим её окном. На ней был банный халат Теда.
Светлый халат, почти до пят сильно удлинял хрупкую фигурку девушки, имевшую невысокий рост. Но поза гостьи, обхватившей себя руками за плечи, показалась Элизе трагичной и затаённой.
Девушка повернула голову к вошедшей женщине.
Элиза сложила одежду на кровати и подошла ближе, но скорее к окну, чем к девушке. От той, как ни странно, всё ещё доносился странный запах. И это ещё более настораживало и останавливало Элизу. Запах шёл по-видимому от длинных, темных волос девушки, распущенных плотным гладким слоем по гордо спрямленной спине.
-Я принесла вам одежду. Ваша ...кажется, совсем испорчена. Может быть вам ..э...
Лиза не знала, как можно смотреть и задавать вопросы в совершенно сухие, но как будто плачущие глаза человека. Как спросить: ”В чём дело, что за комедия? Чем это от вас так пахнет?!»
Но Элиза решила послушать совета мужа и не лезть с праздными вопросами. Возможно именно эти сухие слёзы девушки делали её желание делом стыдным, но она промолчала. Постояла, оглядела ещё раз спальню сына. Посмотрела на отражение девушки в оконном стекле и, будто не замечая, что та продолжает следить за ней и как будто чего-то ждёт от неё, сказала: ”Ну ...ладно”, - и вышла из комнаты.
Притворив за собой дверь, Лиза опёрлась на неё спиной и так стояла, просто таки пораженная потерей, просто-таки из глубины светящаяся своим непоправимым значением в сине-черных глазах гостьи.
Затем она услышала быстрые шаги сына по коридору, сморгнула и, постаралась придать своему лицу менее напряженное выражение.
Элиза встретила его перед самыми дверьми.
Навалясь на них, она смотрела на сына, высоко задрав подбородок, и взглядом буквально требовала ответа. Тед дружелюбно улыбнулся.
-Мама, я хочу спать.
-Я знаю, что ты торопишься. И всё же, ответь, кто она? Где ты, …откуда ты привёз её?
-Мама, это ...Мадмуазель. Остальные вопросы, считаю, не уместны и …как бы неприличны. Прости. И, я вспомнил, …тебя отец искал.
Элиза припирала дверь спиной и не обращала внимания на руки (Тед пытался дернуть на себя ручку) и уловки сына. Она тряхнула плечами, желая сбросить одну из рук сына, и спросила снова.
-Тед, мне не нравятся глаза этой ...Мадмуазель. И ...что это за слово вообще?! У неё ведь наверняка есть имя. Из какой она семьи? Кто она вообще?
Тед опустил руки, голову и, почти требуя, попросил.
-Можно я пройду, мама.
И Элиза поняла слова мужа, что называется, до конца. Сын говорил с ней тоном, каким может говорить лишь уже повзрослевший мужчина. Не отойди она сейчас или задай ему ещё один вопрос, он, забрав с собой эту ненормальную Мадмуазель, исчезнет из родительского дома навсегда.
И будет ли это лучше?
Элиза сделала шаг в сторону.
Тед, уже не глядя на мать, зашёл в комнату и закрыл дверь на внутренний замок.
Миссис Лоренс не стала мешать игре в преферанс.
Игра сложная, интересная, чего мешать? Разве случившееся ...пожар?
Всхлипнув, от щелчка, полученного впервые от сына, она пошла к себе.
Просто таки машинально она стала перебирать вещи, как-то так, само – собой, откладывая из них те, что могли бы подойти мадмуазель.
Она будто собиралась на ежегодный благотворительный вечер …в дом инвалидов.
--------------------------------------
Но мужа, пришедшего в спальню уже к семи утра, она всё же дождалась.
-Артур, ты ведь успел поговорить с ним, пока он отправлялся в твою ванную. Что он сказал, кто эта Мадмуазель? И что это вообще за прозвище?
-Ну, дорогая, ...
Лоренс устало раздевался, готовился ко сну.
-Есть же Принц, Мадонна, почему не быть Мадмуазель? Не понимаю. …И вообще, мне эта дамочка тоже, знаешь, не понравилась. Приведение какое-то. Эти широко раскрытые её глаза…Хотя вот губки, знаешь, милый ротик у этой мадмуазель…
Артур прочистил горло, искоса посмотрел на жену и закончил.
-Думаю, мы вместе сумеем убедить Теда оставить её. Но об этом, пожалуйста, завтра.
От поцелуя мужа Лиза отстранилась.
-Хорошо. Завтра. Но, а если он не послушается нас? Это ведь не тот случай, когда внимают советам родителей.
“Гипнотизировать“ жену, внушая ей здравое, было уже делом Артуру не посильным, он хотел спать. Поэтому он просто посоветовал ей вспомнить свою молодость и с тем заснуть.
-Никто ещё не умирал от такого, Лиза. Переживём и мы.
Мне не нужно было слышать и видеть всё это. Я хорошо знал своих родителей, прожив с ними столько лет. Конечно в таких обстоятельствах они, как мне показалось, начали вести себя несколько иначе, будто подрастеряв собственную склонность к романтике. И всё же, я был уверен, мы поймём друг друга.
Другое дело было с моей Мадмуазель....
Когда я вернулся в свои комнаты после душа, девушка стояла у кровати. Мне показалась, она ждала меня. Оглянувшись на меня, она развязала пояс халата, чуть заметным движением, скинула халат под ноги и легла в мою постель.
Это понимание «задачи» меня обрадовало и смутило.
Я уже несколько протрезвел. Всё в моей голове стало немного приходить в норму, то есть, как бы вставать на ноги.
Единственное, что по-прежнему теплилось во мне (не смывшись с отвратительным запахом) так это приятное впечатление от хрупкой, нежной и гордой красоты девушки. Мадмуазель, которую я отыскал, …можно сказать, в песочнице, оказалась редкостной красавицей.
Я из тех мужчин, кто не умеет найти верных первых слов, способных уложить даму на спину при первых же искрах собственного желания. И всё же, чуть протрезвев, я понемногу начал осознавать, что наше странное знакомство развивается уж как-то слишком классически.
Но делать было нечего. Я тоже лёг. Попытался что-то там бормотать. Но чувствовал свою вялость и её равнодушие к происходящему.
Возможно, именно поэтому процесс затянулся. Я от этого совершенно сконфузился. Даже кажется, извинения пробормотал и, отвернувшись, полежав немного, подумав о девушке, о её безотказности, …уснул.
Я не видел её ненормального взгляда, направленного прямо, будь впереди стена, потолок – не важно, смотрела она только перед собой. Не чувствовал, что она почти не меняла позы, всё лежала на спине. Всё молчала. И хоть бы пикнула, заплакала там или просто поболтала, ну попросила бы чего в обмен за наглость мою, как это обычно бывает.
Ничего!
Я спал. Откуда мне было знать, что видят её отливающие чёрным синие глаза. Я ...спал, а её ночь так и не отпускала.
И снова я буду говорить за другого человека. Имея на это полное право.
---------------------
Мэй почему то больше думала об отце, чем о матери. Любила обоих сильно, обоих равно, а вот сейчас больше, теплее думала именно о нём....
--------------------
Может потому, что папа остался жив. А мамы уже нет....
Отец всегда был спокойным, рассудительным. Этим он сильно отличался от импульсивной и даже нервной жены. Но он был из сорта гуляющих. Гуляющих от семьи. Но ...умеющих понимать, что это плохо. Что от этого должно быть больно кому-то. И потому всегда, когда мать заводилась, он молчал.
Мать кричала: ” Ты негодяй! Когда-нибудь ты приволочешь в дом заразу!” А он молчал. К вечеру она обычно успокаивалась, начинала крутиться по дому, готовить, заниматься стиркой, уборкой. Он принимался, ненавязчиво, помогать ей. Потом брал меня за руку, и мы шли с ним гулять, пока мать отдыхает, принимает ванну, приводит в порядок уже саму себя.
Мы часто заходили с ним в игрушечный магазин. И он всегда, не было даже случая, чтоб мы вышли без покупки, дарил мне мягкую игрушку. Он укладывал меня с ней спать. И я, поглядывая в сторону совсем ещё не старых “отставных“ игрушек, почему-то непременно, когда он, выключив свет, выходил из спальни, выталкивала новую и брала к себе в постель ворох остальных игрушек. Тоже мягких, тоже забавно пушистых.
Когда он покупал мне новую игрушку, предыдущая получало право лечь со мной в постель. И так повторялось долго. Так было до моих двенадцати лет.
А после вот таких прогулок и примирений с матерью, уже через несколько недель, отец снова исчезал.
Потом снова появлялся. Снова тихий. И снова день был шумным. И снова к вечеру всё смолкало. И снова мы ...шли в магазин мягкой игрушки.....
И вот однажды, я услышала, как отец с кем-то говорит по телефону. Говорит нервно, на себя не похоже: ”Я же сказал тебе, не звони мне домой! То, что у меня семья - ты знала прекрасно, не ври! Нечего меня шантажировать, ты вообще больше ничего не получишь! Брось! Брось, я сказал! Твоя фальшивая беременность из года в год меня уже не подкинет. Не верю! Я сказал тебе - не звони! Всё, прощай!”
И я, наконец, поняла, чего не могла долгие годы понять мать - у отца есть женщина, но она ...одна. У неё нет детей.
И всё же он ушёл. Сначала, как обычно только на месяц, а потом вдруг приехал, срочно начал развод и ...исчез совсем.
С тех пор я спала лишь с одной игрушкой. Той, какую он купил мне последней - длинным в полтора метра удавом. С завязанным на малюсенький узелочек кончиком хвоста.
Мать сказала, что отец исправно перечисляет алименты ей и некоторую сумму на мой, открытый им счёт. «С паршивой овцы...”- начала, было, мать, но вдруг разревелась и зло закончила, - ну и пусть! Пусть убирается к своей итальянке! Мы с тобой и тут мужиков найдем!”
И то ли в отместку, то ли ещё из-за чего, но у матери уже на следующий вечер был в спальне мужчина. Потом ещё, потом, когда её покинул и этот, появился ещё один.
И вот совсем недавно у неё появился ещё один мужчина.
Да так, не мужчина даже, почти мой ровесник. Пацан, не мужчина!
Когда он начал косить в мою сторону, я его тут же отбрила. Сказала, что если хоть раз сунется, тут же на него дружков своих натравлю, кастрируют. У меня на самом деле был в то время друг. Крепкий парень. Вполне бы мог поддать, если б этот альфонс только сунулся ко мне.
Я этого худосочного блондинчика ненавидела. Даже его вонючесть табачную ...ненавидела.
Мой отец виноградарь. Он из южной Калифорнии. Папа очень импульсивен, влюбчив и, не смотря на два первых достоинства, молчалив. Он редко разговаривал со мной дольше, чем полчаса. И без нотаций, советовал: «Люблю чувствовать аромат духов и вина. А этому мешают руки, пахнущие сигаретами. А зубы чернеют и делают улыбку стариковской. Не кури, дочка. У тебя такая красивая улыбка....В ней здоровье и красота. …Не будешь курить?”
И я обещала ему. Хотя пробовала курить. Но не стала. Не втянулась.
И вот ...всё кончилось ....И именно из-за сигарет. Этот ...всё курил. Курил, как паровозная труба. И всё разбрасывал окурки по дому.
Я проснулась сегодня именно от этого едкого, давящего на горло запаха. Подумала, заворачиваясь с головой в одеяло: ”Сволочь, опять курит“. Но уже через некоторое время, то ли от запаха, то ли от злости, поняла, что не усну. не смогу уснуть в такой вони.
Встала. С трудом дошла до окна. Распахнула его настежь. И вдруг меня удивил яркий огонь, освещающий часть улицы. Неестественно яркий и жаркий. Я высунулась из окна и с ужасом увидела, что горим именно мы. Пламя уже вовсю вырывается из окон ...спальни матери.
Меня охватил ужас. Я кинулась к двери, но, распахнув её, поняла, что раскрыв окно и дверь, сделала ещё хуже. Огонь стал подниматься на второй этаж дома и уже лизал обои коридора и перила лестницы. Я закричала: «Мама!”, - и поняла, что задыхаюсь. Голова вдруг стала тяжёлой, я начала оседать....
Не знаю, из каких сил я рванула к окну и, не думая о последствиях, распахнув шире, прыгнула в него....
Очнулась я, лежа на цветочной клумбе, от запаха нашатыря. Мне поставили успокоительный укол и положили на носилки. И тут я увидела...четырёх пожарных. Они несли носилки. Что-то они выносили из моего дома....
Я кинулась, если мою шаткую скорую походку можно так назвать, к этим носилкам, но меня тут же обхватил полицейский и, поглаживая по спине теплой ладонью, попросил не делать этого.
-Не смотрите, мисс. Лучше ...не надо. Вы помните свою маму? …Помните? Вот…и хорошо. Пойдёмте. Это…не нужно.
Я подняла к нему лицо, посмотрела в глаза. Это были добрые глаза доброго человека. И вдруг закричала: «Нет!” – и, не услышав собственного голоса (а его, как я потом узнала, и не было, я просто широко открывала рот), вырвалась из тёплых рук полицейского и побежала.
Подальше от дома.
Я уже не видела то, как выбрасывали из окон обгоревшую нашу мебель, мои игрушки ....
--------------------
Этот мужчина, что подсел ко мне в детском дворике, рассказывал мне о пожаре, а я слушала его, но будто это была история не про мой дом. Не про мою маму. Не про меня. И …не про отца. Моего отца. Не про мой родной дом.
Но его история была ...очень похожа на мою историю. Я слушала его, и мне было интересно. Я будто видела всё это перед глазами. И как люди любопытствовали, и как считали чего, и как там чего обгорело. Как летел со второго этажа, наверно из моей спальни, диван и переносной телевизор....Это, наверное, он от удара взорвался. Наверное, этим ...из публики, было весело ....
Теперь у меня никого...только мой живой, бросивший меня средь брошенных игрушек отец.... Я теперь Мадмуазель. На мне чья-то рука. Рука постороннего....
И этот запах гари ....неужели он будет преследовать меня всегда? И уже ничего не стыдно. И даже не больно. Хотя у меня это в первый раз.
Мама всегда боялась за меня. «Тебе семнадцать, Мэй. Ой, смотри, не принеси чего?»
Я только смеялась. Всё она боялась, что ей чего-то не то «принесут» в дом. А саму…вынесли из него первой.
Мама…
Мама, прости меня за это. И папу, прости.
…Зато всё запомнится. И пожар, и твоя гибель, и моя утрата. Я первый раз легла в постель к мужчине. И мне всё равно кто он. Но мне тепло, мама. И я под крышей.
Прости.
Я очнулся, когда солнце уже нещадно слепило глаза. Странно, но, кажется, меня не сильно удивило присутствие рядом чужого мне человека. Я даже сразу вспомнил, как звал её.
-Доброе утро, Мадмуазе-ель ....
Назвав её так, по-дурацки, я замер. Мне не понравился её взгляд. Она смотрела на цветы в напольной вазе. Но мне показалось, она видела даже не цветок, даже не лепесток цветка, а будто разглядывала бархатную ворсинку на тычинке его. Настолько взгляд был сосредоточенным и напряжённым.
Девушка не ответила мне.
Я ведь не знал, что у неё тогда и голоса не было. Что она только слышала. Она даже как будто и не видела меня, а лишь слышала. Слышала, ...кто-то говорит рядом. Глаза, мозг и её сердце видели что-то иное. От этого лицо её отражало равнодушное холодное созерцание или вот как теперь, пугало глубинной сосредоточенностью.
Я, больше не говоря ни слова, поднялся с кровати. Накинул свой валяющийся на полу халат.
После ванны, я оделся для игры в теннис и, не заглянув в столовую к завтраку, ушёл из дома.
Но мать, кажется, угадала, что я попытаюсь смыться. Она смотрела на меня, и взгляд её снова задавал раздражающие меня вопросы.
«Куда же подевалась твоя романтика мама? Куда девалась власть твоей беззаботности и абстрактного видения мира?” - Думал я, заглядывая в не спавшие, явно не отдыхавшие сегодня глаза.
-Мама, я ...не буду завтракать. Там девушка ....пусть она отдыхает. Проснётся, если захочет уйти, пусть уходит. Если ...захочет остаться, ты ...присмотри за ней, мама. Она …странная какая-то. Но вроде только внешне. Я ненадолго. Я обещал Констанции быть на игре.
Но я обманул мать. Даже не знаю, специально ли, или нет, но так получилось.
Игра была прервана мною. Моей последней подружке, уверен, скучно было не только играть со мной, но и видеть меня, слишком я был посным внешне и молчалив, до кажущейся глухоты.
Констанция сделала всё, чтоб я хотя бы улыбнулся. Но когда я улыбнулся, ей стало ещё более непонятно моё настроение. Она копалась в догадках, типично женских. Всё интересовалась, не потерялся ли я вчера у Мэгги?
Я ответил, что нет, что просто болен (опять соврал!) и тут же простился. И ушёл.
Уже почти доехав до дома, я повернул машину назад.
Очень обрадовался звонку Френка.
Мой друг Мерфи купил новую спортивную машину, предложил обкатать её на днях, но я напросился, и мы решили не откладывать. И мы её катали до самого вечера. Я так и ездил с ним в теннисном костюме. Чтобы зайти, посидеть в кафе, Френк дал мне свой костюм. Чуть широковат, но ничего, я не выпал.
Мы немного даже выпили. Я даже больше, чем он. Наверно оттого, что думал не о машине и её достоинствах, а совсем о другом. Я отчего –то боялся увидеть эту свою мадмуазель.
Я как чувствовал, что меня может ждать дома. Я как знал об этих сообщениях в газете. О пожаре. Как чувствовал, что я привёз в дом проблему....Красивую, тонкую, гордую и молчаливую, но …проблему.
Я приехал домой, и мне бросилась в уши тишина. Все будто на цыпочках ходили. Будто в доме тяжелобольной появился.
У матери, встретившей меня, глаза кричали, рот молчал.
Она молча положила на стол, за которым я ужинал, утренние газеты и села напротив меня.
Снимок обгоревшего жилища. Двое носилок и покрытые простынями труппы.
Большой снимок Мей. Мейджун Макджас. Она именно в той самой ночной сорочке, которую я вчера посчитал необычным нарядом. Глаза, как горные озера. Такие же глубокие, холодные и синие....
-Тед, папа настаивает, чтобы девушка ушла.
Я поднял голову.
-Значит, она всё-таки осталась?
Я вздохнул. Я прятал глаза.
-Она надела моё платье. Даже туфли ей подошли. Но ...не уходит. Ничего не ест. Ходит по комнате ...твоей и, наверное, ждёт тебя.
-Меня?
Я пожал плечами.
-С какой стати?
Есть и мне расхотелось. На душе было неспокойно. Будто и в правду, эта добровольно голодающая девушка ждала меня.
Я начал подниматься из-за стола, а мать, как, испугавшись, что я уйду, начала говорить быстро - быстро, и всё путалась под ногами, не давая мне спокойно выйти из столовой.
-Ей наверно нужен врач. Она наверняка в шоке. Она не в себе, Тед. Думаю тебе не нужно туда идти, я вызову Стаффорда, и он поможет отправить её в клинику. Она наверно и лица твоего не запомнила, она не запомнила тебя, Тед, ты можешь не ходить туда!
Я уставился на мать, будто она зеркало. Будто я в нём разглядываю свою растерянность. свой испуг.
Какого чёрта?! Я просто ...отдохнул. При чём здесь пожар, трупы чьей-то матери, чьего-то любовника.... При чём здесь я?!
Но мать я всё же отодвинул, и прошёл к себе. Уже не слушая слов о том, что эта Мадмуазель осталась при страховке на дом, счетах своих и матери, при живом отце и, что самое для меня приятное, оказалась совершеннолетней....
Я почему-то подумал, что вот теперь, вот сейчас, я должен увидеть её другой, потому что увижу её другими глазами.
Мне понятно было беспокойство отца, не желающего, чтобы нашего дома касалась тина прессы в связи с этим случаем. Понятна паника матери, не понимающей, чего меня с этой Мадмуазель связывает.
А ничего! Ничего не связывает. Вот только посмотрю в её озёра, что в них? И всё. И всё ....
Я оглянулся на спешившую за мной мать.
-Мама, я привёз её сюда, я и увезу. Ты... можешь позвонить Стаффорду. Пусть поможет сделать это более незаметно для посторонних. Но ...я отвезу её в клинику сам. Если это потребуется. Всё. Иди, мама. И ...поспи, у тебя глаза …преферансные.
-Как это?
Мать больше не шла за мной.
Лишь у спальни я оглянулся и успокоил её: «Вымой глаза, они у тебя расплылись...».
То, что я увидел в глазах девушки, сделало меня подлецом навеки. Нет, там не было упрёков, требований и просьб утешить и спасти. Я просто понял, что она пережила вчера...до того, как я оттянулся с ней в своей чистой, пахнущей лавандой, постели.
Я больше не смотрел в её озёра. Не хотелось.
И Стаффорда я не стал ждать.
Ненормальность её была очевидна. Но не пугала последствиями. Понятно было, что это только шок. И нужно время и лекарства, чтоб она пришла в себя. Расплакалась хотя бы. Покричала. Потребовала участия.
Я увёз её в клинику, где работал Стаффорд. А тот определил для неё лечение и уход.
Когда уже определились с палатой для неё, я всё равно не знал, хочу ли я уйти.
Нет, я несколько раз даже проигрывал это мысленно. Вот я встаю, говорю ей: «Поправляйся. Всё будет нормально. Время лечит». - И ухожу ....Вот я как бы ухожу. Ухожу ....
Но я не уходил.
Она лежала, и опять на спине. Только смотрела не на потолок и не в окно, а на меня. Смотрела мне в глаза и как считывала с них, чего я там мог утаить от неё, недосказать ей об увиденном мною тогда. В ту ночь, когда пожарные в противогазах выкидывали палёные мягкие игрушки из окон ....
-Хочешь, я останусь с тобой ещё?
Может, она не поняла о чём я?
-Хочешь?
Я взял её руку и начал перебирать её пальцы. Она руку не одергивала. Смотрела и ...не дёргалась. А лучше бы....Лучше бы покапризничала.
Я выпустил её руку, поднялся со стула.
Смотреть в её глаза было просто невыносимо для меня - фактической сволочи после вчерашней ночи.
-Я приду к тебе ещё. Я ...обязательно приду, Мей. Сегодня суббота. Завтра воскресенье. Я приду. Ты ...поправляйся. Наверно, ...уже есть какие-то средства, чтобы ....не было так больно. Ты ...поспи, …не душой болей. Это пройдёт, это должно забыться. Ты…
Я быстро встал и вышел из палаты.
Но ещё потом долго сидел в машине, всё не уезжал с территории клиники. Смотрел на окно её палаты, что была на третьем этаже (я сразу его нашел, третье с угла) и думал, она меня видит. И видит, что я тут, что я не сбежал.
Но я заметил, Стаффорд, отделившись от группы врачей, выходивших из здания, направился ко мне. Уверен, он хотел поговорить об этом. О девушке, которую я совершенно не знал.
Я уехал.
Долго не спал в ту ночь.
Но всё-таки уснул.
Я так и не приехал к ней больше. Не смог. Было нестерпимо стыдно.
----------------------------------------------------
Увидел я Мей лишь год спустя.
Узнал сразу. На ходу.
Я был сам за рулём и непроизвольно дал по тормозам. Чуть не стал причиной аварии.
Я испугался, что если не остановлюсь, уеду сейчас, то уже никогда не увижу её. Это так меня задавило, так закрутило, что я, пренебрегая всеми мерами безопасности, развернул машину под сигналы машин и встал на чью-то частную автостоянку.
Уладив с машиной, я побежал к кафе, где заметил её сидевшей с каким-то мужчиной.
Они смотрелись красивой парой. Он моложавый солидный с сединой, и она ещё чуть похудевшая, с красивой копной распущенных по плечам волос, улыбающаяся, юная.
Из-за ревности, просто-таки душившей меня, я не сразу заметил, сколь они похожи. Прошло с полчаса, как я тайно наблюдал за их общением. И только потом, чуть-чуть протрезвев от обиды и злости на себя, я начал понимать, кто они друг другу. Я понял, что это наверняка тот самый, оставшийся в живых, её отец.
Наконец, они стали покидать открытое кафе. Я продолжал следить за ней, сидя за столиком.
Они простились у машины. Она не села к нему. Он поцеловал её, она его и ...пошла в сторону такси.
Я буквально снёс ряд стульев, рванув за ней.
-Мей! Мей! Подождите!
Она не оглянулась. А, уже чуть пройдя от кафе, остановившись, повернулась ко мне.
И к моему величайшему изумлению, улыбнулась мне.
-А я решила, что ты не узнал меня. Здравствуй, Тед.
Мне и в голову не приходило, что она могла меня заметить в кафе. Я смутился.
Смутился ещё и того, что она назвала моё имя. От голоса её, никогда мною не слышанного – смутился. Раскраснелся весь, как мальчишка.
Мы поздоровался, и ...пошли рядом. Я так растерялся, что не сразу вспомнил, что я с машиной.
-Мей, а может вас подвезти?
Она улыбнулась. «Вас подвезти, мадмуазель?» - Произнесла она и снова мне улыбнулась.
Я чувствовал себя полным идиотом.
-Тед, раз уж мы встретились опять, и ты опять предлагаешь подвезти меня, может, вспомнишь, мы однажды уже перешли на «ты». Давай, без Мадмуазель.
Я ...расплылся в улыбке. Ну, правда, ну ...не люблю я ломак и недотрог. А тут ...такие губы, такие глаза, волосы....
Наверно сначала я влюбился в её красивость, а уж потом разобрал в ней верность и терпение - качества высоко мною ценимые в женщине.
Наша дружеская встреча подходила к концу. Мы молчали и думали о наших женщинах, оставленных нами в наших домах.
Мы думали о первой встрече со своими любимыми, о том, как бы всё в жизни нашей могло повернуться, поведи мы себя в тот час несколько иначе. Не так, как мы сочли тогда важным. Наверно бы и жизнь наша пошла не так.
------------------
Хорошая встреча. Я люблю своих друзей. Прав был маэстро Моцарт, сказав, что нет ничего честнее, чем музыка. Она подарила нам лучшие годы жизни тогда и делает лучшими часы встреч теперь.
А моя Мей ... подождёт, не горит.
Хотя оставлять её надолго, я, по правде сказать, боюсь и теперь, после двадцати совместно прожитых лет.
Может, именно потому волнуюсь, что всегда помню эту первую нашу встречу с ней в пропахшем гарью детском городке у песочницы.
Садясь в машину, я попросил таксиста ехать помедленнее и, ткнув в клавишу мобильного телефона, на первый же звук родного приветливого голоса, сказал: «Это я. Да, всё нормально, как вы?».
Январь 1997 Пермь
mel5@yandex.ru