ПРОЛОГ
Все выходные не прекращался ливень. Лето никак не хотело начинаться. Скейт уныло стоял в углу, на столе валялись разбросанные книжки. Читать «Доктора Живаго» совершенно не хотелось. В ушах – динамичный ритм Green day’я призывно уводил в мир грёз. Там, на улицах далёкого американского городка под свою любимую «Warning» он легко скользил по ровному, без единого изъяна асфальту, птицей взмывая на идеальный бордюр. Стремительно проделывал дабл-кик-флип и снова нёсся – навстречу южному солнцу, осознавая, что он- великолепен, и всё, ну абсолютно всё –по плечу. Ветер развевал его длинные волосы, холодил загорелую кожу, солнце слепило глаза. Майка надувалась парусом на спине, словно вырастали крылья. Это было непередаваемое чувство свободы.
- Тиш, ты не забыл положить краски? – голос матери проник прямо в музыку и мгновенным диссонансом разбил картинку в дребезги.
- Ну что ещё, ма? – Мишка недовольно скинул с кровати свои длинные, все в ссадинах и синяках ноги.
- Я просто хочу, чтоб ты не забыл, что завтра тебе с утра на пленэр. Будильник поставил? Рюкзак готов?
- Ну мам, я что, маленький? Я всё уже давно собрал. Будильник завёл.
Рюкзак, в который были уложены карандаши, резинка, острый ножик, кисти, краски, банка для воды и прочая дребедень для пленэра, притулился возле стены. Папка на полватмана с парой чистых листов и альбомом для набросков был тут же. Мишка только надеялся, что тропические ливни продолжатся, и можно будет никуда вообще не ходить. А ещё лучше, если бы дождик лил только там, где они должны рисовать, а на их площадке было бы сухо. Тогда можно кататься весь день и забить на художку. Но чудес не бывает. Так он тогда считал, лениво отвечая на назойливую заботу матери, предлагавшей чистый носовой платок, пластиковый контейнер для бутербродов, термос с чаем и ещё какую-то фигню, совершенно ненужную реальному пацану, вся цель жизни которого на данном этапе состояла в том, чтоб научиться без запинки поднимать двойной кик и делать три-сиксти-кик-флип.
Глава 1. Чужая рукопись.
Самое мерзкое, что в понедельник дождь поначалу прекратился. С самого утра солнце нагло ворвалось в комнату, пронизав насквозь занавески и возвестив, что прогулять не удастся. Однако, из-за того, что было уже так бодренько-светло, Мишка довольно легко покинул постель и, проделав на автопилоте утренний моцион, проглотив, кажется, завтрак, очнулся в вагоне метро.
Народ, озабоченный собственными проблемами, не обращал на подростка с рюкзаком и огромной неуклюже раскрылатившейся папкой на верёвочной ручке никакого внимания. Какой-то толстый дядька с капельками пота на мясистом носу читал мятую газету. Девчонка со смешным рыжим хвостиком и с пирсингом в пупке покраснела до ушей, когда он прочёл название её книжки, и тут же уткнулась носом в раскрытые страницы и наморщила лоб, постигая «Тайны роковой ночи». И что их привлекает в этих «разукрашках» со слащавыми атлетами и томными красавицами на розовых обложках? Мишка, или Тиш, как называла его мать, никогда не понимал этого. Какой-то студент-очкарик, бледно-зелёный, с тёмными кругами под глазами торопливо глотал страницы конспекта, написанного нервным почерком, пытаясь «надышаться перед смертью». Но Тиш его ощущений тоже ещё не понимал. Студенчество туманно маячило впереди. А сейчас он ехал на скучнейший пленэр.
Поезд подошёл к кольцевой. Здесь всегда набивается народ. И Тиш решил протиснуться к выходу, иначе на следующей станции попадёт в пробку. Его папка всем мешала. Народ злобно пыхтел, но замечаний ему не делали, понимая, что он ничего не может поделать с этой чёртовой картонкой. Наконец, он оказался на своей остановке. В дверях его нещадно отпинали, отдавили ноги и вытолкнули на перрон прямо в руки к незнакомому мужчине. Тот, видимо сосредоточенный на своих мыслях, отпрянул, оторопело посмотрел на Мишку и ринулся в захлопывающиеся двери вагона. От стремительности движений из его портфеля вылетел листок бумаги, мелко исписанный синими чернилами. Листок скользнул прямо Мишке под ноги. Он спешно подхватил его, пока не улетел дальше.
- Эй, вы уронили…- голос Тиша потонул в гуле отъезжающей электрички. Он так и остался стоять на обдуваемом перроне с листком рукописи в руке. Похоже, тот мужчина потерю даже не заметил, потому что не обернулся, уносимый вагоном в темноту туннеля.
Тиш в раздумье повертел листик. Выкинуть в мусорку? А вдруг тот чел очнётся, вернется и станет искать? Он прочёл несколько строк. Вернее, попытался разобрать красивый, чёткий, но совершенно непонятный почерк. Буквы, типа, на латыни были знакомы. А вот слов он разобрать не смог. Научная работа, наверное. Ни подписи, ни каких-то других зацепок Тиш не обнаружил. Может быть, всё же тот дядя вернётся ? На всякий случай он дождался обратной электрички. Потом ещё одной. Но никто не приехал. Он глянул на часы. Он категорически опаздывал! Вера будет бузить. Выслушивать нотации не хотелось. Он выскочил из подземки на поверхность. Перед ним, чуть вдалеке высилась громада нового Храма Христа Спасителя. А совсем рядом, через дорогу, находился исторический музей. Он бывал здесь не раз. Но сегодня ноги сами понесли его к массивным дверям. Вера Александровна, их руководительница, придирчиво осмотрела Мишку.
- Как всегда опаздываешь, Громов. Так, все собрались? Идём.
Она повела их в музей.
- Вера сказала, что погода может подвести, потому будем рисовать в помещении, - пояснила Ольга, хорошая девчонка, мечтающая стать художником-портретистом.
Мишка пожал плечами. Ему было по барабану, где рисовать. Скорей бы вечер. И хоть бы не пошёл дождь, чтоб можно было покататься.
Ученики разбрелись по огромному залу со скульптурами. Тиш выбрал уединённое местечко, подальше от всех. На стене был огромный рельеф, изображавший какую-то битву. Мишка устроился поудобней, разложил вещички, достал свою папку, раскрыл её. На пол выпал листок, который он подобрал в метро. Тиш про него уже почти забыл. Странный всё-таки листок. Очень плотная гладкая бумага. Пахнет то ли парафином, то ли чем-то ещё смутно знакомым. И что такое на нем написано? Он попытался снова разобрать, но это ни на что не было похоже. Буквы «а» и, видимо, «л», странно переплетённые с «с» и «т» и «е» и ещё какие-то совсем незнакомые. Кажется, всё-таки, что-то на греческом. Но Тиш был не уверен. Он ещё раз окинул взглядом странную рукопись, убрал в папку, и принялся рисовать.
***
Первое, что он ощутил, был запах. Травяной, с йодистой примесью моря. И само оно шумело прямо под ногами, кидаясь облизать голые ступни, игриво наскакивало, как щенок, обхватывая лодыжки. Он с удивлением смотрел на свои ноги. Покрытые песком, загаром и царапинами, они словно были ему незнакомы. Тяжёлые, онемевшие и чужие. Но долго любоваться ему не дали. Толчок – и он как подкошенный упал на песок.
- Эй, не спи, красавец! – загорелые мальчишки, абсолютно голые, играя тренированными мышцами поджарых тел, наперегонки бросились в полосу прибоя, обдав его мириадами брызг. И поплыли, кто быстрей. Один из них – белокурый красавец с глубоко посаженными внимательными глазами разного цвета всё же оглянулся и помахал ему:
- Гефестион! Догоняй!
Он очнулся, быстро скинул одежду и устремился на негнущихся ногах следом за ними в прохладу спокойных сегодня волн.
- Как ты? – Александру не нравилась необычная заторможенность друга. – Ты нормально себя чувствуешь?
- Не знаю, что-то мне не по себе. - Гефестион зябко поёжился и поспешил натянуть на мокрое тело хитон.
- Я говорил тебе вчера, не ешь этих ягод. – Александр положил ему на влажный лоб широкую ладонь.
Аристотель ведь предупреждал, что эти ягоды могут вызывать странное состояние, похожее на эйфорию. А если переесть – даже увести в царство Аида.
- Я же только попробовал, - Гефестион и сам был не рад, что поддался искушению и съел украденные Кассандром из комнаты учителя ягоды. Сам Кассандр, похоже, чувствовал себя не лучше, потому что не пошёл купаться вовсе. Но Александра он мало заботил, то ли дело – Гефестион. Он участливо смотрел в бледное лицо друга, прикидывая, не послать ли за учителем и не рассказать ли всё-таки о краже ягод.
Гефестион после того, как разжевал странные, пресные на вкус, вяжущие язык и нёбо синие ягоды, не помнил ничего. Словно провалился в небытие. И до сих пор не мог до конца очнуться.
Их позвали. Высокий стройный бородач за залысинами на выпуклом лбу сообщил им, что в Миезе уже всё готово. И завтра же они могут ехать. Мальчишки радостно загудели. Они обращались к бородачу по имени: Аристотель. Наперебой спрашивали, когда отъезжают, и что необходимо взять с собой. Гефестион удивился: он словно впервый раз видел учителя. Не узнавал.
- Надеюсь, ты не проспишь, Гефестион? – лучики морщинок побежали от внимательных серых глаз со светлыми ресницами. Мальчишки засмеялись. А Гефестион совсем растерялся. Аристотель подозрительно глянул на него. Гефестион сегодня был странный.
Лицо Александра светилось радостным возбуждением. Щёки его пылали.
А Гефестион продолжал жить, как во сне. Лица, всё окружающее, даже его собственная комната казались чужими. Речь людей – странной и полупонятной. Ясно, что это от ягод. Македонский-то язык он давно освоил. И ему даже перестало резать ухо то, как смешно Александр ставит ударения в словах, оглушает звуки и некоторые его словечки, типа этого – хетаэр. Что значило «друг». Гефестион предпочёл бы «филэ», ну, да пусть Александр называет как угодно, главное - быть с ним рядом!
- Надо прогулять Быкоглава. Поедешь со мной?
- Конечно! – Гефестион обожал эти прогулки. Интересно, разрешат ли взять с собой лошадей? Александр обещал, что уговорит отца.
Гром нёсся такой тряской рысью, что у Гефестиона дробью застучали зубы и расплылся пейзаж вокруг. Он не удержался и кубарем слетел со спины скакуна на землю. Александр осадил Букефала, рванувшего было вперёд, и вернулся к другу. Спрыгнул на землю.
- Вставай. Ты не ушибся? – Александр протянул ему руку, помог рывком подняться, отряхнул хитон. Гефестион был в панике. Он словно впервые сел на коня. И Гром, обычно спокойный, сегодня зафыркал и попятился от него.
- Я не знаю, что со мной… - Гефестион озадаченно потёр лоб. Он ушиб бедро. Теперь будет синяк, но это беспокоило его куда меньше того, что он совершенно не понимал, как он мог забыть - как ездить верхом. И в то же время – абсолютно не помнил, как ездят на лошади. Запах конского пота, шерстистая шкура, качание корпуса коня под ним - всё было новым, незнакомым. Всё кругом казалось - нереальным. Будто он попал сюда из какого-то сна. И имя его было другое! Совсем другое! Миша, Михаил…
***
- Громов! Да очнись же! – Вера Александровна недовольно свела над очками брови. – Вот увлёкся, не дозовёшься. Пора заканчивать. Уже три часа.
В уши вместе с голосом учительницы ворвались звуки - машин из раскрытого окна, песни Грин-дэя из наушников, один из которых отвалился и висел теперь на плече, шагов немногочисленных посетителей музея. Мишка удивлённо потер лоб. Странно. Он, кажется, уснул?
- Давай-ка посмотрим, что ты тут нарисовал.
Вера обошла его кругом и заглянула в папку. Глаза её округлились:
- Громов! Как же?..
Мишка глянул на свой рисунок. С листа полуватмана на него смотрел греческий юноша с прямым красивым носом, глубоко посаженными большими глазами и твёрдо очерченным упрямым ртом.
- Как это ты нарисовал Александра Македонского, сидя здесь? Ведь его бюст совсем в другом зале. – Вера Александровна ещё раз удивлённо посмотрела на него, пробормотав:
- В общем-то, совсем неплохо. Даже отлично. Только… садись завтра, пожалуйста, поближе к натуре.
- Хорошо. – Тиш обалдело смотрел на творение рук своих. Ощущение было тем же – странным. А в голове ещё звучал нереально знакомый голос: «Я же говорил тебе, не ешь этих ягод».
Глава 2. «Сын Зевса».
- Мам, у нас есть что-нибудь про Александра Македонского? – Мишка поставил в угол скейт, забросил в комнату рюкзак. И побежал к холодильнику. Зверски проголодался. Мать удивлённо посмотрела на него:
- С чего это тебя? Как покатался? Руки-ноги целы? Головой не ушибся?
- Так у нас есть про Александра или нет? – Мишка засунул в рот огромный кусок колбасы, отмахнул полбатона хлеба. Если книгу спросил - так головой стукнулся, да?
- Было что-то. Надо посмотреть. Да ты переоденься ступай. В ванную не забудь заглянуть.
Когда он вылез из-под душа, обмотавшись полотенцем, мать протянула ему книжку.
- Вот. Сама в детстве читала. «Сын Зевса» называется.
- Спасибо, ма. – Он чмокнул мать в щёку и, заграбастав книжку, пару горячих пирожков с тарелки и коробку молока, отправился к себе в комнату.
- Тиш! Иди поужинай как следует.
- Попозже, мам. Я пока не хочу, - ответил он, уминая пирожки и захлопывая дверь в свою комнату.
Книжка была интересная. И почему он раньше её не читал? Он проглотил одним махом страниц двадцать. Очень интересно. И всё-таки, книжный Александр - что-то не то.
Он не понимал, в чём дело, но с самого утра испытывал смутное беспокойство. Словно что-то, что давно должно было случиться, уже произошло.
Взгляд его упал на папку, брошенную на стол после пленэра. Тот портрет. Как он смог его нарисовать? Тиш встал с кровати, подошёл к столу. Раскрыл папку с рисунком. На него глянул, будто не им созданный портрет.
Вроде бы и не с бюста, живое лицо. Моложе. Но Тиш сегодня даже не подходил к той скульптуре. Почему же он это нарисовал?
Из-под рисунка выглядывал уголок чужой рукописи. Мишка вытащил листок. Он пах…ну конечно же, медовой акварелью! Сильно пах. Ощутимо. Буквы на листке смотрелись как будто чётче. Возможно, из-за яркого света лампы.
«Алекзандрос» вдруг разобрал Тиш одно из непонятных слов. Может быть, «Александр»? Имя, конечно, вот оно - складывается из неразборчивой вязи букв. «Александр» - как он сразу не разглядел!
Он пробежал глазами всю рукопись. Имя периодически всплывало само из непонятного текста. Значит, рукопись - про какого-то Александра. Может ли такое быть? Но сколько ни вглядывался он, ища ответа, больше ничего нового так и не увидел на плотном листке чуть желтоватой бумаги.
Вздохнув, Тиш отправил листок обратно в папку, под рисунок. Упал на кровать, снова взялся за книгу.
***
Гусеница отмеряла гигантские шаги, как в игре, в которую они иногда играли, когда были чуть помладше.
Глаза Александра – разноцветные, внимательные и сосредоточенные, следили за её движениями. Гусеница была маленькая, с нежным зелёным тельцем и чёрным пятнышком на голове. Она трудилась, прокладывая себе путь на яблоневом листке. Гефестион затаил дыхание, боясь спугнуть напряжённую тишину, сотканную тонкой паутинкой летнего жаркого дня. Они высоко. Далеко от всех. Так высоко и далеко, что кружится голова. У Александра запёкшаяся ссадина на коленке. Это он вчера упал, когда споткнулся о камень. И над левой бровью тоже расцарапано – они продирались сквозь колючие кусты, ища покинутое волчье логово в горах. Гефестион знал каждый из этих знаков мальчишеской доблести на теле своего друга. И сам имел их немало.
Здесь, в Миезе, они чувствовали себя свободнее, чем в Пелле. Тут они были хозяевами и первопроходцами окрестных земель. Ничего, что учитель ворчит, заставляя подолгу заниматься, и даже иногда лупит палкой за нерадение. Зато они живут в маленьком доме, как в деревне. И умываются у колодца, и гоняют диких голубей.
Гусеница вдруг оступилась и, сжавшись колечком, скатилась с листка, так и не свернув из него себе уютного ложа. Александр шумно вздохнул. В глазах его внезапно вспыхнули озорные искорки. Он молниеносно сорвал недозрелое зелёное яблоко и запустил им в Гефестиона. Звонко попал прямо в лоб. Тот от неожиданности потерял равновесие и, подобно гусенице, кубарем покатился вниз, ломая ветки. Упал на пуховую горячую землю. Александр поначалу испугался, отчего зрачки его глаз сделались похожими на две точки. Но, увидев, что с другом всё в порядке, заразительно рассмеялся и прыгнул с дерева к нему. Протянул руку, как они делали всегда, если один из них оказывался на земле, помог подняться.
- Ты чего зазевался?
Гефестион и сам не мог ответить, что за оцепенение на него нашло. Очень похожее на то, как от действия тех ягод. Он словно увидел окружающий мир другими глазами. Как будто впервые. И звуки, и ароматы, и даже ствол дерева на ощупь – были незнакомы и знакомы одновременно.
- Так здорово тут.
- Мне тоже нравится. Но долго я бы здесь жить не хотел.
- Почему?
- Тесно. И …иногда я боюсь, что отец успеет завоевать всё, а нам ничего не достанется. Но потом самому становится смешно, насколько это глупо…
Александр обвёл взглядом уютные невысокие горы, песчаную дорожку, ведущую от сада к двухэтажному зданию. Собаки грелись на солнце. Мальчишки, кто не ушёл на речку, плескались из бочки водой. А учитель, подремывая на ложе в тени, снисходительно посматривал за ними. Где-то всхрапывали лошади. А вдалеке раздавался скучный напев пастушьего рожка и ленивое блеянье коз.
- Ты представляешь, что вот этот мир - он огромен! Он простирается так далеко, куда мы не можем заглянуть отсюда, даже если поднимемся на самую высокую из этих гор. Я хочу увидеть весь мир, Гефестион. Всех людей, что населяют Ойкумену. Услышать, как они говорят, что поют, как молятся своим богам. Увидеть их одежду, украшения, их дома, города, памятники, прочесть их книги. Весь мир - как бы он ни был огромен, живёт здесь и сейчас - на этой самой земле, на которой мы стоим. Так почему же ему не быть одним целым?
- Одним целым? – Гефестион снова ощутил головокружение. Мир действительно, огромен. Почему-то он это знал. Смутно виделись бескрайние просторы – на запад, на восток убегали тысячи тысяч стадий. Годы пути. Если бы они могли летать, как это делают птицы.
- Летать? – Александр запрокинул голову. – Кто знает, может быть когда-то… Для этого надо родиться богами.
В глазах Александра, наполненных безоблачной синевой, отражалась его мечта. Тот ясный блеск, который Гефестион видел в них уже не раз. Из-за которого он готов был, кажется, и жизнь отдать за Александра. Пойти хоть на самый край Ойкумены. До конца - вместе. За мечтой!
***
Мама осторожно подобрала с пола раскрытую книжку. Подоткнула уютно одеяло. Погасила свет и вышла, тихонько прикрыв дверь за собой.
- Ну, как там наш скейтер? – отец пришёл с работы поздно и теперь наскоро ужинал.
- Спит. Представляешь, сегодня попросил у меня книгу.
- Правда? И какую же? – отец очень удивился.
- Про Александра Македонского. Я еле нашла. «Сын Зевса» Воронковой.
- Я читал её классе в пятом, - хмыкнул отец.
- Ну, зато он в пятом классе уже играл в «Героев» и мог настроить телевизор на двадцать три программы.
- И не прочёл ни одной умной книжки.
- Всё не так плохо. – Мать улыбнулась, пододвигая к нему тарелку с почти совсем остывшими пирогами. В огромной чашке дымился ароматный цейлонский чай. – Раз он всё-таки увлёкся.
- Ну да. Как там? У Воронковой? «Отец завоюет весь мир, а мне ничего не достанется»? Да?
Мать пожала плечами, улыбнувшись.
- Не у Воронковой. Так говорил Александр.
- Ну, это всего лишь легенда.
Глава 3 . Конь Александра.
Странный сон, красивый и такой реальный долго не отпускал Мишку. Он вытянулся в постели. Отключил назойливый будильник. Обвёл новым взглядом комнату. Как всё чудно! И этот низкий потолок, и на стенах бумажные обои с таким ярким рисунком. Шторы на застеклённом окне.
Он с удивлением следил, как из блестящего, будто серебряный, крана льётся прохладная вода, которую можно сделать совсем ледяной или же горячей, как кипяток - лишь повернув и нажав ручку.
Мы давно привыкли и не замечаем всего вокруг - целого мира привычных вещей. Повседневных, ставших уже частью нас самих – от обыкновенной зубной щётки до маленькой «чудесной шкатулки» - эмпэтришного плеера или мобильника на груди.
Тиш так замечтался, что пришлось вылетать из дома бегом. И так же бегом мчаться по ожившим после сна, свежим и бодрым июньским улицам. Мокрый асфальт пах ночным ливнем. Деревья отряхивали крупные капли с молодой листвы. Птицы щебетали, привыкнув к пестроте городских помоек, шуму колёс на шоссе, гулу пролетающих в небе стальных гигантов- самолётов.
Тиш смотрел на всё широко раскрытыми глазами. Мир, действительно, огромен! Огромен!
- Михаил, ну когда ты только научишься приходить вовремя? Мы все должны ждать одного тебя. – Вера укоризненно глянула на взмыленного после пробежки Мишку поверх сверкнувших строгостью очков.
- Я больше не буду, - он не нашёлся сказать ничего более вразумительного.
– В музее выходной, - объявила учительница, - но нам разрешили работать в одном зале. Так что не разбредаться. Сегодня все рисуем конную статую.
Мальчишки и девчонки, с папками, альбомами и карандашами в руках, расселись вокруг фигуры могучего всадника в средневековых доспехах. Тиш подозрительно глянул на его суровое лицо. Что ж: всадника так всадника. Он раскрыл папку. Рукописный листок лежал поверх приготовленного для работы ватмана. И пах цветущей липой. Так сладко, что он даже зажмурился, принюхиваясь. Тиш невольно поискал знакомые сочетания букв, проверяя – не показалось ли вчера? Нет. Вот оно - точно читается имя «Александрос». И ещё одно - «Ха-е-фе-сти-он». Гефестион! Догадка обожгла словно током. Он даже подпрыгнул. Вера строго прикрикнула:
- Громов! Прекрати вертеться. И отодвинься подальше от Лактионовой. Ей ничего за тобой не видно.
- Мне всё видно, - остроносенькая, похожая на белку Лактионова закусила нижнюю губу, отчего стала ещё больше похожа на проворную зверюшку с двумя торчащими белыми зубами. Тиш на всякий случай отодвинулся. Убрал поскорей листок, на который, сгорая от любопытства, пялилась Лактионова, и приступил к работе.
***
- Лови!
Что-то маленькое и тяжёлое, ярко блеснув на солнце, жёлтой искрой взметнулось в воздух из рук Александра. Гефестиону ловко подпрыгнул и на лету подхватил брошенную монетку.
Она была округлая и, действительно, тяжёленькая. Новая золотая дидрахма со знаменитой колесницей Филиппа. Блестящая, с чётким рельефом, видно, только что из монетной мастерской. Гефестион удивлённо глянул на друга. И что?
Александр не отвечал, чуть запрокинув – немного назад и вбок - горделивую голову, хитро поглядывал на него из-под полуопущенных ресниц. Не торопился с объяснениями: пусть сам смотрит.
Гефестион повертел монетку, перевернул так и эдак, пригляделся – и ахнул. Вместо привычного профиля царя Филиппа в облике Зевса на монете красовался профиль Александра. В венке Аполлона, с причёской, какую царевич носил в прошлом году, пока его кудри не стали длинными почти до плеч, как теперь, Александр и впрямь, был похож на бога.
- Твоя монета? – у Гефестиона просто не было слов.
- Он велел отчеканить такие к моему шестнадцатилетию. – В голосе Александра не было ни капли гордости или превосходства. Просто - очень доволен.
Гефестион знал, что у них с Филиппом, обладавшим крутым нравом, всё складывается нелегко. Но ведь, у кого не бывает разногласий с отцом? Гефестион припомнил подарок собственного отца на своё шестнадцатилетие – золочёные диптих и стилос для письма, украшенные бирюзовой инкрустацией. С назиданием: чтобы прилежно учился. И всё!
Александр, пытаясь его ободрить, или же действительно восхищаясь, заявил, что подарок великолепен. И он был бы рад, если бы получил такие превосходные вещички. А Гефестион предпочёл бы настоящий военный пояс для меча и ножны, украшенные красивой чеканкой, какие видел зимой на ярмарке в Пелле, в оружейном ряду.
- Колесничий на повозке тоже похож на тебя, - Гефестион загрустил: в самом деле, скоро у друга день рождения. А что он ему может подарить? После вот такого отцовского подарка!
- Кони, принесшие нам победу в Олимпии. – Александр забрал монетку и задумчиво поглядел на неё, словно сам в первый раз увидел.
- В тот самый день, когда ты родился. Мы показали всей Элладе, что Македонии тоже есть чем гордиться.
- Это было только начало. – Лицо Александра было серьёзно.
Они пустили своих коней вскачь. Ветер навстречу. Гефестион чуть придержал Грома, любуясь ладной посадкой друга. Букефал задорно вскидывал могучие копыта, выплёскивая брызги вырванной с землёю травы. Волосы Александра плескались на ветру. Как у того юноши, что изображён на новой монетке.
Гефестион стиснул её вместе с поводьями в кулаке. Александр её ему подарил. Сказал, что на неё можно купить четверть быка. Или половину жеребёнка. Или меру зерна, или воз превосходных яблок. Но Гефестион не собирался никуда её тратить. Положит её в свою шкатулку. Ту, в которой уже лежит кусочек пергамента, на котором они с Александром вывели свои имена на придуманном ими языке - «языке Ахилла и Патрокла». Никто, кроме них не смог бы разобрать ничего, кроме нескольких букв.
Гефестион вдруг понял, что подарит Александру – новую сбрую для Быкоглава. Из красной, тиснённой золотом кожи, с красным султанчиком на оголовье и чеканными удилами. И красный чепрак, расшитый вензелями по углам, с золотыми кистями. Придётся попросить денег у отца. Но это ничего. Зато как красиво будет смотреться на своём великолепном скакуне Александр!
И только они двое будут знать, что обозначают вышитые на чепраке и выбитые на удилах вензеля.
***
- Ну и что это такое? – Лактионова ехидно смотрела через его плечо на Мишкин рисунок.
Тиш, словно впрыгнул в реальность из небытия. Очнулся. Глянул на свою работу. На листе - едва обозначенный всадник, восседал на массивном вороном жеребце, гордо выпятившем могучую грудь и уверенно поднявшем в размашистом шаге твёрдое копыто.
- И совсем даже не похоже, - фыркнула Лактионова.
- Миша, ну где ты увидел такую уздечку? – Вера Александровна растерянно сверяла Мишкино изображение с «оригиналом». – И вообще…
Длинная попона рыцарского коня не вписалась в Мишкин портрет. Зато великолепный, нафантазированный чепрак с вязью из непонятных знаков по углам был чётко прорисован. И султанчик из перьев задорно торчал вверх на широком с белой звёздочкой лбу.
Хорошо ещё, что Тиш успел лишь схематично набросать обутую в плетёную сандалию ногу и короткий хитон. И эту гордо запрокинутую - чуть вбок и немного назад - голову в обрамлении светлых кудрей.
Он решил, что обязательно закончит рисунок дома. И поспешно захлопнул свою папку.
У выхода из музея его догнала Ольга.
- Знаешь, твой конь получился похож на Буцефала – коня Александра Македонского. Я видела в кино.
Он знал.
Глава 4. Баланс.
- Дэн, а ты знаешь, кто такой Александр Македонский?
Дениска, или Дэн, как его чаще звали, закадычный друг Тиша проплыл перед ним на своём новеньком зеровском скейте с колёсами спитфайр. Подпрыгнув в отточенном до автоматизма олли, развернулся, тромознул и легко соскочив с доски, ловко поймал её за ноуз, прислонил к парапету, на котором устроился Тиш, присел рядом.
- Да был такой чувак в Древней Греции, нам училка рассказывала. У него ещё конь был с чудной фамилией. А что?
- Не с фамилией, идиот, а с именем. Букефал его звали. Что значит Быкоглав.
- Во, точняк – Буцефал. – Дэн загоготал. Но Тиш не обращал на него внимания. Что возьмёшь с придурка?
Дэн замолк и впялился на вложенный в прозрачный файлик лист бумаги, который, достав из кармана скейтового рюкзака, бережно разворачивал Тиш.
- Что за шня?
- Так, одна рукопись.
- У, я-то думал новая фотка из Максима. В прошлом номере там такая тёлка была на обложке. Я купить не успел. У тебя нет? – Дэн в разочаровании сдвинул на затылок козырёк бейсболки. Его огненно- рыжие вихры в тон веснушкам, упали на лоб.
- Нет, - Тиш вчитывался в знакомые имена. Теперь он сразу их видел: Александр, Гефестион. И почему-то тут же прочиталось новое слово, смысл которого он почувствовал, а не понял даже: «написали это». Может ли такое быть? Он не знал ни латыни, ни греческого. Да и слишком странными были эти значки. Но после имён читалось слово, которое он смутно представил, как «написано собственною рукой», или что-то в этом роде. Он этого не мог объяснить.
- Пахнет как фотобумага, кислым чем-то, - потянул носом Дэн, видя, что друг хранит серьёзное молчание и пытаясь хоть как-то его расшевелить.
- Да? – Тиш поднял на него удивлённые тёмно-синие глаза. Ему казалось, что сегодня это- запах земляники. Интересно, что произойдёт на сей раз?
- У моего отца была когда-то фотолаборатория. Фиксаж пах вот так же.
Веснушчатое лицо Дэна посерьёзнело. Он не смог разобрать ни строчки в чётких каракулях на Мишкином личстке, но проникся благоговением Тиша.
- Пойдём кататься? – несмело предложил Дэн после минутного молчания.
- Пойдём, - Мишка аккуратно свернул свой «раритет» и убрал поглубже в рюкзак.
Они поднялись и вспрыгнули на доски, разогнавшись, покатили вниз, на площадку, где их ждали остальные пацаны.
***
Веревка была натянута жёсткой струной между двух каштановых стволов на высоте чуть выше оргии (оргия =185см). На длину около двух оргий. Внизу – дорожка и острые камни, если упадёшь – мало не покажется.
По верёвке очень медленно, стараясь не упасть, широко раскинув длинные руки, скользящим неуверенным шагом двигался тоненький юноша, почти мальчик, в коротком льняном хитоне с чёрной каймой по подолу. Мальчишки, затаив дыхание, следили, как он, покачиваясь и замирая, делает новый осторожный шаг. Верёвка затряслась под его голой ступнёй. Лицо с огромными, округлившимися от напряжения глазами, мертвенно побледнело, упрямые губы плотно сжались. Вот ещё один неровный шаг, и ещё. Он судорожно задёргался, пытаясь удержаться, и, не дойдя какой-нибудь трети пути, спрыгнул вниз, на землю.
- Неплохо, Кассандр! – его товарищи перевели дух, заговорили, обсуждая. После царевича, этот прошёл дальше всех. А на верёвку уже ступил новый канатоходец. Более крупный, неуклюжий и неумелый - Гарпал. По нему сразу было видно, что не верит в свою победу. Потому упал почти тут же, отступив от дерева лишь на шаг.
Александр смотрел, не отрываясь. Сосредоточенно, как если бы вот тут решался вопрос жизни и смерти. Словно переводил свою армию по натянутой струне через пропасть в горах. И от каждого шага зависела судьба солдата. Сам он уже немало тренировался и практически освоил это упражнение. А вот его товарищам, которые проделывали это впервые, предстояло как следует потрудиться.
Гефестион, который спрыгивал, не дойдя и до середины, уже раз десять, досадливо покусывал губы. Неужели он не сможет того же, что Александр? Злился на себя. Но каждый раз ноги предательски дрожали, и канат выскальзывал из-под ступней, едва он начинал надеяться на победу.
Александр прошёлся по верёвке и сам. Красиво. Двигаясь с грацией и ловкостью кошки. Чувствуя каждым мускулом колебания тела, вовремя замирал, уловив ритм, с которым тонкая струна позволяла скользить по ней дальше, не сбрасывая с высоты, шёл так до самого конца.
- Ты должен просто почувствовать. Уловить, как движется твоё тело – от макушки до щиколотки - и что ждёт тебя на следующем шаге. Это искусство баланса. Ты сможешь! – Александр верил в него. И Гефестион очень старался не подвести. Но всё равно падал вниз, обдирая об острые камни ладони и сшибая коленки.
На канат ступил Филота. Его рыжие вихры стояли дыбом, отчего голова казалась похожей на зажжённый факел. Гефестион вдруг уловил на себе его обескураженный взгляд. Филота озирался, словно пытался сообразить, как очутился на такой высоте. Он явно был испуган. Александр, желая подбодрить его, крикнул: иди! и приветливо махнул рукой. Филота опасливо ступил на канат. Веснушки отчётливо проявились на его побелевшем лице. Но он постарался взять себя в руки и пошёл. Не сделав и трёх шагов по колеблющейся струне, неловко выгнулся, оступился и полетел вниз. Упал на камни, покатился, расшиб колено и локоть. Из ссадин потекла ярко-красная кровь.
Мальчишки поспешили ему на помощь. Филота держался молодцом, хоть и не мог наступить на онемевшую ногу. Потом, захромав, поковылял прочь. Его усадили на траву и дали лоскут ткани чтоб вытереть кровь. Никто после падения не решался залезть на верёвку.
Александр, нахмурившись, помогал Филоте остановить кровь. Тот шипел, когда к ране прикасалась жёсткая ткань, но терпел.
Гефестион разозлился. Представил – а вдруг нечто подобное предстоит в дальнем походе? Неужели придётся так и погибнуть, оставшись на этом конце перевала. Он быстро вскарабкался на дерево и ступил на канат.
Он была слишком тонким, слишком округлым и скользким. Сразу жёстко врезался в подошву, словно попытаясь ужалить. Гефестион стиснул зубы. Смогу! Снизу ответил взгляд внимательных глаз друга: Сможешь! И Гефестион оттолкнулся от дерева, отпуская опору. Раскинул руки, пытаясь найти равновесие от самого позвоночника. Медленно, с носка, скользнул стопой вдоль шершавой поверхности верёвки. Не смотреть вниз. Только перед собой. Так учил когда-то преподаватель в палестре. Зафиксировать конечную цель. Не задумываться о шаге. Дышать ровно, не слишком глубоко, чтоб не нарушать баланса. Он сумел оторвать ступню второй ноги и медленно переставить перед собой. Уловил окончание колебания, зафиксировал точку. То же самое - другой ногой. Шаг. Ещё. Грудь вздымается ровно. Голова свободна от всяких опасений и сомнений в собственных силах. Шаг-волна-зафиксировался. Ещё шаг. И ещё. Тело было лёгким и гибким. Он чувствовал, что оно слушается его до самых кончиков пальцев. Так и шёл. Балансируя, не забывая о пойманном ритме. Ещё шаг – и рука коснулась ствола. Уцепился за ствол, отдышался. Соскользнул вниз. И попал прямо в крепкие объятия Александра:
- Ты сделал это! Молодец!
***
- Йес, чуваК! Ю дид ит! – раздался громкий голос прямо возле уха Тиша, чуть не оглушив его.
Мишка соскочил с доски, щёлкнув по тейлу, подхватил деку. Ролики крутились, издавая легкое шуршание хороших подшипников. Это было как музыка. Пацаны окружили его, одобрительно хлопали по плечам. Уважительно кивали.
- Реально, ты поднял крукед! Маладца, пацан! Красиво! Респект!
Мишка осилил бэксайд-крукед грайнд. Один из отважных трюков, когда приходится скользить по наклонному рейлу на одной передней подвеске. Очень важно не воткнуться носом в рейл и не перелететь его, а, уловив равновесие, красиво проскользить по натёртому воском рейлу как можно дальше и затем эффектно сойти на ровную поверхность. Среди ребят, катавшихся на площадке, такой трюк мог делать пока что только один пацан, который катался уже четыре года и участвовал в нескольких соревнованиях. Тиш тоже долго тренировался, прежде чем сумел хотя бы шесть раз из десяти вскакивать на рейл. Четыре деки валялись дома, разбитые в щепки. Но вот теперь, наконец, он сумел! И – главное - он знал, как надо делать это, чтоб получалось и в следующий раз.
- Нормально, Ти, - Дэн приковылял на подбитой ноге, Из его припухшего колена сочилась кровь. А на локте была кое-как намотана повязка.
Огненные вихры его растрёпались. Глаза обалдело смотрели на друга.
- Ты тоже прошёл до конца, как Александр, – негромко проговорил он, глядя на Тиша чуть виновато.
Пацаны, окружавшие их, переглянулись. Да, Дэн, кажется здорово приложился головой. Ему бы надо домой.
- Ты в порядке? – Тиш подхватил его за плечи, потому что Дэн прикрыл на миг глаза. Но тот уже открыл их, потряс головой.
- Ну…я…так не хило долбанулся, чувак.
Мишка перевёл дух. Похоже, всё-таки всё обошлось.
- Пойдём домой. Ты же не можешь кататься в таком виде.
- Да ладно, забей!
Но Тиш подхватил доску мужественно старающегося не хромать друга и, медленно отталкиваясь, поехал с ним рядом - по направлению к их двору. Дэн рассказывал, что брат обещал привезти ему из Германии крутой скейтовый журнал Kingpin. В другой момент Мишка был бы вне себя от этого сообщения. Но сейчас его мысли были далеко.
Как он назвал его? Ти? В Миезе так сократили имя Гефестиона.
Глава 5. Рукопись раскрывает тайну.
Дождь хлынул неожиданно. Не просто какой-нибудь грибной дождик, а настоящий летний ливень - тот самый, «как из ведра». Мишка мгновенно промок до нитки. Ни одного сухого клочка не осталось. Он попытался скрыться под козырёк ближайшей остановки, но там за занавесью хлеставшей с крыши воды было так плотно напихано народу, сочувственно глядящего на Мишку, но не в силах ему помочь, что он пронёсся мимо. Скейт был в сумке. Он очень надеялся, что сумка не промокнет. Потому что тогда будут проблемы с декой. Теплые летние струи хлестали ему под ноги из водосливов домов – как будто кто-то выплёскивал ритмично, раз в минуту, по ведру воды. Бурные потоки неслись по асфальту. Даже не верилось, что через каких-нибудь пятнадцать минут после останется просто мокрый асфальт и несколько луж, а не эти горные реки.
- Господи! – мать всплеснула руками. - Мокрый как гусь. Не проходи, наследишь кругом. Живо снимай всё, вытирайся насухо. – Бросила ему полотенце и побежала за сухой одеждой.
- Почему гусь-то? – буркнул Тиш. Кажется, им в школе рассказывали, что у водоплавающих оперение не намокает?.
Как бы то ни было, скейт был тоже промокшим. Сумка не выдержала. Тиш немедленно выхватил из кармашка заветный файлик с рукописной страничкой. Вода проникла и в полиэтилен, который по идее должен был защищать лист. Буквы потекли. Тиш в ужасе уставился на расплывающиеся контуры. Вот дурак! Надо же было хоть отсканировать догадаться. А теперь…
Он схватился за тетрадку и ручку. И начал быстро перерисовывать буквы и значки, стараясь скопировать их как можно тщательнее.
Мать заглянула в комнату, хотела что-то сказать, но передумала. Только покачала головой. Мешать не стала. Ушла.
А он выводил чудную вязь знакомых и незнакомых слов.
***
- Вот смотри: рука даёт «ру» и «ка», нога -«но» и «га». Это заменяет четыре слога.
Александр чертил знаки на мокром песке. Гефестион не мешал ему. Пусть объясняет. Хоть он уже всё и так понял. И был в восхищении от выдумки друга. У них будет свой тайный язык! Они смогут писать друг другу всё, что захочется, и никто чужой ничего не поймёт.
А началось всё с простой игры. Гефестион, дурачась, нарисовал на песке человечка – таких обычно, не слишком стараясь, рисуют дети - кружок, овал, четыре палочки с веточками на концах, улыбающаяся рожица. И подписал имя - «Ахиллес». Для убедительности сделал ему причёску из торчащих вверх чёрточек – волос, дал в руки копьё и щит. Подумав, тут же пририсовал второго. Волосы сделал подлиннее. И этот второй тоже улыбался и был вооружён дротиком. Подписал: «Патрокл».
Александр, который отдыхал после плаванья, развалившись рядом, заинтересовался, следил за ним. Гефестион, довольный, что ему внимают, нарисовал волнистую линию от улыбающегося рта Патрокла к уху Ахиллеса. А над линией вывел аккуратно: "Что, Ахиллес, призываешь меня ты и что повелишь мне?"
И посмотрел выжидательно на Александра. Тот склонил голову на бок, изучая рисунок. Улыбнулся, оценив старания Гефестиона. Задумался о чём- то. Потом взял щепку и быстро пририсовал ответную линию со словами ото рта Ахиллеса:
«О, Менетид благородный, о друг, любезнейший сердцу!» , прервался. Снова задумался. Гефестион был уверен, что Александр прекрасно помнит строчки своей любимой «Илиады» и не забывчивость заставила его теперь остановиться. Тут было что-то другое. Так и оказалось. И вот уже они, склонившись над рисунком голова к голове, увлечённо придумывали свой «язык Ахилла и Патрокла».
Части тела, которые они договорились изображать схематично, отчего знаки выглядели похожими на древние рунические письмена, обозначали несложный набор двухбуквенных слогов – го-ло-ва, ру-ка, но-га, па-ле/ц/, гл-аз, у-хо, но/с/, ро/т/. Значков потребовалось не так уж много. Патрокл говорил «прямо», то есть так, как было в словах. Ахилл – «возвращал» слова, то есть буквы в слоге переставлялись: нога – он-аг, и т.д. Они посмеялись над обозначением некоторых особенных частей тела. Долго придумывали стилизованные изображения, чтобы можно было легко выучить и затем просто и быстро написать, вставляя в текст вперемежку с обычными буквами. В каком порядке следовало читать написанные символы, т.е. «кто говорил» - Ахилл или Патрокл, обозначалось перед текстом буквами А или П. Таким образом, ключ к шифру был известен только им двоим.
После чего Александр зашифровал фразу «Патроклом», а Гефестион, наморщив лоб, попытался её прочитать. Ему понадобилось некоторое время, но когда он произнёс «Тою порой Ахиллес, обходя мирмидонов по кущам, Всех воружал их оружием к бою», оба обрадовано переглянулись.
- Здорово! – Гефестион был очень доволен. Александр - не меньше.
- А теперь ты зашифруй мне что-нибудь «Ахиллесом».
Гефестион написал на песке: « Ты самый лучший мой друг, Александр!» потом заменил некоторые слоги в тексте на «символы Ахиллеса». Получилось неплохо. И он, довольный собой, открыл надпись. Александр расшифровал очень быстро. Как будто давно успел выучить новый язык. Но при этом как-то странно, по-особому, посмотрел на друга.
Теперь у них была тайна.
Когда Аристотель отобрал у царевича записочку, в которой тот высказывал довольно рискованные мысли по поводу манер и наряда нового учителя, оба замерли.
- Что это за язык? – Аристотель с интересом разглядывал непонятные письмена.
- Патахильский, - тут же, не мигнув глазом, ответил Александр.
- Странно, - учитель поскрёб подбородок. – Никогда про такой не слышал. Очень, очень интересный. Это какой-то горный народ? Потом ты мне поподробнее расскажешь. А сейчас всё же не отвлекайся.
«Потом», хвала Зевсу, не наступило. Потому что они как раз засобирались в Миезу. И учитель забыл про «странный патахильский язык».
В Миезе друзья довольно часто им пользовались, когда хотели что-то по секрету сообщить друг другу.
***
Тиш изумлённо уставился на свою запись. Он знал, КАК это читается. Он отчётливо видел, какие из знаков остались греческими буквами, какие были заменены символами. И пометку сразу разглядел в углу листка – вот он, этот знак. «Патрокл», значит, письмо «прямое». И всё прекрасно можно прочитать. Он стал быстро расшифровывать, переписывая тут же, в тетрадке, торопливо водил ручкой по листку, едва сам за собой поспевал.
***
Они затаились в зарослях прибрежной травы, боясь пошевелиться. Дикая бурая свинья, грозно двигая пятачком, понюхала воздух, подозрительно хрюкнула, показав внушительные клыки, и направилась дальше к водопою, прокладывая свой обычный путь сквозь заросли. «Не заметила», выдохнули они. За ней потрусили бестолковые поросята. Их было восемь. Все голенькие, на резвых ножках. Высокая трава совершенно скрывала двух охотников. Этим они и собирались воспользоваться. План их был безумный – схватить последнего поросёнка и быстро-быстро забраться на высокий утёс, где свинья, даже если заметит кражу, добраться до них не сумеет. Эта тропа была единственным местом, где план мог сработать. Потому что на открытой местности встретиться с дикой кабанихой им бы очень не хотелось. А ещё они знали, что кабана у этой свиньи недавно убили охотники, и она защищает свой выводок в-одиночку. Гефестион приготовил маленький самодельный дротик, а Александр вооружился ножом и холщовым мешком.
Последний поросёнок был самый толстый. Они приметили, что этот лентяй вечно отбивается от остальных. Вот и сейчас маленький балбес нехотя бежал позади своего семейства. Отвлекался то на бабочку, пролетавшую над его забавным, похожим на кусок тряпки ухом, то на камешек на тропинке. Пятачок его был весь в пыли, отчего вид у кабанчика был немного хулиганским.
Мальчишки переглянулись: «пора». Гефестион занёс руку с дротиком. Александр стиснул ножик. Поросёнок остановился возле них, заинтересовавшись каким-то цветком. Моргал жесткими белёсыми ресницами над маленькими любопытными глазёнками. Солнце ореолом высветило щетинки на загривке. Из зарослей донёсся недовольный хрюк матери. Кабанчик очнувшись, пробежал мимо них и скрылся в кустах.
Гефестион так и остался стоять со сжатым древком в руке. Александр озадаченно глянул на него:
- Ты чего?
Гефестион выдохнул, опустил руку, дёрнул плечом: «не знаю». Смущённо закусил губу. Александр молча убрал ножик, сунул мешок за пояс.
- Пойдём.
Они вскарабкались на утёс. Отсюда была видна кабанья тропка. И стадо со свиньёй, опустившее пятачки в ледяной ручей. Все восемь малышей были возле матери.
Мальчишки уселись на площадке, нависшей над крутым обрывом. Залюбовались открывшимся пейзажем. Вдалеке виднелась крыша школы. И пирамидальные тополя, что росли вдоль дороги на Пеллу. За спиной у них была небольшая пещера.
Они развели костер. В животах урчало. Но спускаться вниз, возвращаться в школу пока не собирались. Это был их поход. Вылазка в горы, в лес. Пока учитель в отъезде, наслаждались дикой свободой. Вдвоём.
Гефестион порылся в своём походном мешке, достал пару ароматных лепёшек и козий сыр. Конечно, мясо было бы вкуснее, но он просто не смог поднять руку на того романтичного поросёнка.
- Сейчас бы поросятинки, - словно прочитав его мысли, произнёс Александр, искоса поглядывая на него.
- Но малыш был такой задорный. У него такой забавный хвостик. Прости, я не смог,…- он виновато глянул на друга.
- Из него вырастет здоровый кабан, во-о-от с такими клыками, - Александр озорно улыбнулся, показывая не клыки, а целые македонские сариссы, судя по размерам.
- Ну, с кабаном я справлюсь, - Гефестион тут же встрепенулся.
- Я не сомневаюсь, - его друг загадочно прищурился и, порывшись в своем мешке, откуда уже достал несколько фиников и сладкие медовые рогалики, которые обожал Гефестион, выудил завёрнутый в ткань большой кусок свиного окорока. Положил его на расстеленную скатерку, торжествующе глянул на Гефестиона, у которого отвисла челюсть.
- Захватил. На всякий случай, – пожал плечами Александр.
Когда они уплетали поджаренную на костре свинину, запивая похожим на сок вином, закусывая лепёшками и сыром, вид у них был совершенно счастливый.
От внезапной сытости и от вина у Гефестиона зашумело в голове. Так было здорово, что они тут, вместе с Александром.
- Что, интересно, в этой пещере? – Александр поднялся.
- Не ходи туда, там живёт великан, который питается мальчиками, - засмеялся Гефестион.
Пещера оказалась всего лишь гротом. Александр внимательно иследовал его стены. Водил рукой по тёмному камню, пытаясь определить, что говорил об этой породе учитель. Поцарапал ножиком. Камень крошился, позволяя оставить чёткую гладкую борозду.
У Гефестиона возникла идея. Он встал рядом с другом и нацарапал языком «Патрокла»:
Так и Менетиев сын, лишь увидел пришедших, поднялся.
В встречу им руки простер и вещал Александр быстроногий:
"Здравствуйте! истинно други, проходите! Верно, что нужда!
Но и гневному, вы из ахеян любезнее всех мне".
Так произнес - и повел их дальше Пелид благородный;
Александр, переведя знакомые строчки, сначала удивился. Потом сообразил, в чём дело, и приписал чуть ниже, продолжив девятую песнь «Илиады»:
Там посадил их на креслах, на пышных коврах пурпуровых,
И, обратясь, говорил к находящемуся близко Гефестиону:
"Чашу поболее, друг Менетид, подай на трапезу;
Цельного нам раствори и поставь перед каждого кубок:
Мужи, любезные сердцу, собрались под сенью моею!"
Сделал пометку «ахиллеса», отступил, откинув голову, читая, что получилось.
Так говорил, - и Гефестион покорился любезному Другу.
Приписал Гефестион тем же «ахиллесом».
Они переглянулись и рассмеялись. Но тут же посерьёзнели оба. Дав древним героям свои имена, они словно бы скрепили клятву.
В грот залетел неожиданный порыв ветра. Колыхнул пламя факела, что они до того зажгли и воткнули в землю. Словно невидимками явились сюда тени тех, о ком они вспоминали.
Гефестион поёжился зябко. Заметил, что рука Александра тоже покрылась пупырышками гусиной кожи. И ощутил, что вот этот белокурый юноша с красивым решительным лицом, упрямо сведёнными бровями и жесткой складкой подо ртом так ему дорог, что он на самом деле, не задумываясь спрыгнул бы на тот песок, зная роковое предсказание о гибели первого, коснувшегося ногой берега Илиона. Как Патрокл.
А Александр стоял решительный и бледный. Думая о том, что многое, возможно, ещё у них впереди, и что никого другого не мыслит с собой рядом, кроме Гефестиона. С ним - даже на смерть вместе. Даже спрыгнуть вот прямо сейчас вниз с этого обрыва. От сердца отхлынуло – а Патрокл первым ушел! Что ж, если так суждено… Ведь Ахилл пережил друга ненадолго!
Здесь, в эти минуты, они оба, быть может, приняли на себя их воспетую в веках судьбу. Пусть так будет! Ахилл и Патрокл. А про них когда-нибудь напишут - Александр и Гефестион!
Позже, приходя в этот грот, дописывали приходящие на ум строчки. Заменяя имена героев на свои собственные.
***
«Сам же огромный он лот положил у огнищного света
И хребты разложил в нем овцы и козы утучнелой,
Бросил и окорок жирного борова, туком блестящий,
Их Автомедон держал, рассекал Александр благородный,
После искусно дробил на куски и вонзал их на вертел.
Жаркий огонь между тем разводил Менетид боговидный.
Чуть же огонь ослабел и багряное пламя поблекло,
Угли разгребши, Пелид вертела над огнем простирает
И священною солью кропит, на подпор подымая.
Так их обжарив кругом, на обеденный стол сотрясает.
Тою порой Гефестион по столу, в красивых корзинах,
Хлебы расставил; но яства гостям Александр благородный
Сам разделил и против Одиссея, подобного богу,
Сел на другой стороне, а жертвовать жителям неба
Другу Гефестиону велел; и в огонь он бросил начатки.
К сладостным яствам предложенным руки герои простерли..»
Тиш закончил читать только что написанное. Отложил в сторону ручку, откинулся на спинку стула. Взял испорченный дождём листок. Он больше ничем не пах. Строчки расплылись голубыми пятнами, прочитать ещё многое было можно, но некоторые куски совершенно были размыты. «Илиада». Надо достать, прочесть. Он не знал, почему так решил, но чувствовал, что это строчки именно из «Илиады».
ЭПИЛОГ.
Листки были разбросаны повсюду – на большом столе, на стульях, на пыльных полках шкафа, свисали, загораживая монитор, погребли под собой клавиатуру. И вообще, весь кабинет казался берлогой какого-то странного книжного зверя. Учёный сидел в потёртом кресле, задумчиво разглядывая реющих за окном голубей. В одной руке– чашка крепкого кофе. В другой – листок знакомой нам плотной бумаги, исчерченный синими чернилами и пометками красным маркером.
Он переписал эту рукопись уже раз сто. Но так и не приблизился к разгадке. Текст срисован с фотографии, которую сделали в небольшой полуразрушенной от времени пещере возле Наузы, когда-то Аристотель обучал здесь великого Александра Македонского в миезской школе.
Учёный определил, что сенсационная находка в скале имеет тот же набор символов, что и несколько фрагментов рукописи – так называемых «дневников Гефестиона». Они были найдены в Египетской Александрии, среди вещей, которые принадлежали когда-то царю ПтолемеюI. Их тоже ещё не удалось прочитать. Название они получили от единственного слова на койне – Гефестион - имени ближайшего друга и сподвижника Александра. Возможно, это и не дневники, а какие-то послания, которые хилиарх посылал в походе Александру. Кто знает?
Учёный допил кофе и вновь принялся пристально изучать листок.
***
Последнее видение было совсем кратким:
Они собирали в лесу чернику. Пальцы были бордовыми, губы и зубы синими. Черники было вдоволь. Гефестион, чтобы подурачиться, украдкой от Александра раздавил ягоду, намазал висок и, вскрикнув, повалился в траву.
- Гефестион! Что с тобой?
Глаза Александра огромные. В них застыл ужас.
Гефестион тут же пожалел о своей дурацкой шутке и мгновенно «ожил». Неловко хохотнул. Александр отпрянул, вскочил и почти бегом бросился прочь. Гефестион, досадуя на себя, кинулся следом. Поймал, ухватил Александра за руку.
- Постой! Извини! Я дурак! Александр… Ну прости же!
Александр остановился, резко развернулся к другу, так что Гефестион с налёту врезался в него. Их глаза встретились.
- Никогда больше не делай так, ладно?
Голос друга был тихим, словно он едва сдерживал слёзы.
Гефестион сглотнул ком и кивнул головой. Александр вдруг прижал его к сердцу. Крепко. Гефестион кожей ощущал, как оно бьётся – тук-тук-тук…
Александр отстранился. Прищурившись, сказал:
- А помнишь того поросёнка? Ты правильно сделал, что его не убил. Я бы тоже не смог.
И широко улыбнулся.
***
Больше рукопись ничего не «рассказывала» и не показывала Мишке. Это было немного грустно. Но зато он обложился книжками и принялся читать про Александра всё, что только смог достать. Но первым делом, конечно, «Илиаду». Хоть текст показался ему трудным и частенько непонятным.
А однажды позвонил Дэн. Рассказал, что купил классную игрушку. «Александр» называется.
- Вчера пол ночи играл. Это стратегия по фильму, который в кинотеатре идёт, знаешь? «Александр» тоже называется. Давай сходим?
- Давай, - согласился Тиш.
На улице шёл снег и народ готовился встречать новый год.
08.07.05